Врата Бальдура - Baldur’s Gate (новеллизация)

      Глава 3              Из Берегоста в сторону Нашкеля двигались все торговые караваны, направлявшиеся в Амн. К одному из таких караванов примкнули и четверо бродячих наемников.       По дороге Линх и Кзар поспорили. Кзар утверждал, что Нашкель – амнийский город, а Линх читал в книге по географии, что это вольный город, расположенный в Заоблачных Вершинах за пределами границ Амна.       Решили спросить купцов. Однако и у караванщиков мнения разделились. Лишь после долгих препирательств был вынесен вердикт: Нашкель все-таки вольный город, но настолько проамнийский, что тут и толковать не о чем.       На привале судачили в основном о политике. Кому выгоден саботаж на рудниках Нашкеля, если не Амну? Нехватка железа снижает боеспособность армии, нас разоружают, чтобы завоевать! А бандитские шайки, заполонившие торговые пути, несомненно, управляются из Аскатлы – столицы Амна. И верх лицемерия, что недавно Амн прислал нашим великим герцогам ноту с претензией на недостаточную охрану купеческих дорог.        «Война?» – встревоженно подумал Линх. Он не знал, чего теперь ждать от жизни, но точно знал, что ему не по душе. Он не хотел бы быть стражником либо солдатом. Вообще Линх не желал попасть туда, где нужно шагать строем, говорить не «угу», а «есть!», «будет сделано!», и где нельзя спрашивать «зачем?», «почему?», а надо выполнять приказ. Когда Линх думал об этом, ему заранее становилось тоскливо. Но если начнется война, наверное, ему придется идти в солдаты. Ведь он местный парень, значит, должен защищать родную землю.       Эту идею Линх всегда понимал очень смутно. Какая разница, кто будет править Побережьем Меча – герцоги из Врат Бальдура, Совет Шести из Аскатлы? Что если просто никто бы не стал защищать родную землю?       Конечно, будь в Амне рабовладение, будь гонения на другие расы, дело иное. Но амнийцы – соседи, и всем известно, что у них все точно так же, как на Побережье, не хуже, не лучше. Гораздо справедливее было бы, если бы сошлись в бою не две армии, а правители сами где-нибудь на арене подрались за власть. Или, там, перебросились в подкидного дурака, кто кого.       Караван прибыл в Нашкель на следующий день. Город Ветра, он же Холодный Город, в месяце миртуле вовсе не был таким уж холодным, а напротив, утопал в зелени. В центре Нашкеля располагалась церковь Хельма, Бога Служения и Долга, чьим символом была латная перчатка с изображенным на ней недремлющим оком.               Раньше Линх никогда не встречал человека, который бы ростом и богатырским размахом плеч ничуть не уступал ему самому. Это заставило парня даже замедлить шаг, чтобы как следует его рассмотреть.       Великан стоял прямо посреди улицы, ведущей мимо храма. Голова его была выбрита и покрыта загадочной боевой раскраской, лоб пробороздила еще свежая рассеченная рана. Одет незнакомец был в разорванную во многих местах кольчугу и заляпанный дорожной грязью плащ с меховым воротником.       К изумлению Линха, человек держал перед своим лицом ладони, сложенные лодочкой, и говорил, обращаясь к чему-то прячущемуся внутри:       – Нет, эти прохожие тоже убегут от Минска. Здешние жители боятся Минска, хотя он и пытался вдолбить им в башки, что не страшен для добрых людей. Что? Думаешь, вон тот не струсит? Что ж, мы подойдем к нему, раз ты так уверен.       И незнакомец зашагал навстречу вытаращившему на него глаза Линху, окликая на ходу:       – Эгей, путешественник! Готов ли ты выслушать попавшего в беду?       – Угу, – ошарашенно проронил Линх.       – Ты был прав, Бу, наконец-то я слышу в ответ разумную речь! – воскликнул человек, обращаясь к своим сложенным ладоням.       Линх заметил, что у него ужасный акцент. На самом деле, занимаясь кузнечными работами в трактире Винтропа, Линх повидал приезжих из разных мест и мог отличать произношение амнийцев от произношения калишитов и так далее. Но он был абсолютно убежден, что еще никогда не слышал такого необычного акцента, как у этого разукрашенного атлета.       – А что случилось? – встряла Имоен, у которой даже нос вытянулся от любопытства.       – Минск сопровождал Динахейр в ее паломничество, и они заночевали у моря... – повесил бритую голову незнакомец.       – Кто таков этот Минск? – удивился Линх.       – Минск перед тобой! – ударил себя в грудь его странный собеседник. – И Минск не сумел защитить Динахейр, когда на них напали псоглавцы!       – Псоглавцы – это гноллы? – догадался парень.       – Да, они налетели целой стаей и ударили Минска по голове, – сообщил человек, показав на свою пересекавшую лоб рану. – Минск лишился чувств, а когда пришел в себя, Динахейр не было рядом! Ее утащились в крепость.       – Что за крепость? – поинтересовалась Имоен.       – Минск – следопыт, он пошел по следам и видел крепость, – объяснил Минск. – Но в одиночку он не может разнести ее вдребезги! И тогда Минск отправился в Нашкель за помощью, но люди разбегаются, когда он с ними говорит.       Кзар и Монти до сих пор занимали выжидательную позицию. Но теперь им показалось, что беседа зашла слишком далеко.       – Мне не нравится душок благотворительности! – поморщился Монти. – Сперва я хочу убедиться, что тут пахнет золотишком.       – Минск – могучий воин, он заплатит своей службой, – твердо ответил чужеземец.       – Фу, крыса! – вдруг взвизгнул Кзар, отшатнувшись. – У него крыса! Не прикасайся ко мне, она заразная!       Из сложенных вместе ладоней Минска и вправду высунулась, пошевелив усиками, мордочка грызуна.              По мнению Линха, это была самая обычная сделка. Вроде бы их нынешнее ремесло как раз и подразумевало, что придется кого-нибудь сопровождать, охранять и даже спасать? Предложенную Минском плату Линх тоже находил справедливой. Нанять воина – ведь это чего-то стоит. Если сначала они помогут Минску освободить его приятельницу, а потом Минск даром поможет им выполнить какой-нибудь следующей заказ, то и квиты.       Поэтому Линх вообще не мог взять в толк, почему Монти и Кзар ни в какую не желают браться за это предприятие. Даже грызун Минска оказался вовсе не крысой, а вполне себе хомяком, Кзару грех жаловаться.       Хомяка звали Бу. Минск сообщил, что он следопыт, а Бу – его животное-спутник. Многие следопыты держат животных-спутников: собак, волков, случается, даже медведей.       – Минск достаточно большой и сильный, чтобы не нуждаться в животном, которое бы его защищало. Поэтому Минск завел хомяка, – пояснил тот.       О себе Минск сообщил, что родом из Рашемана, и до недавнего дня успешно выполнял обязанности телохранителя при своей соотечественнице, ведьме Динахейр. Огромная стая гноллов напала на них на морском побережье, Динахейр уволокли, а Минска обобрали и оставили лежать на земле, сочтя уже мертвым.       Придя в себя, следопыт кинулся в погоню и обнаружил скальный замок, заселенный гноллами. Минск был готов в одиночку броситься на штурм, чтобы вызволить свою ведьму, но Бу отговорил его от напрасной гибели и посоветовал отправиться в ближайший город за подмогой. Однако жители Нашкеля разбегались от Минска раньше, чем он успевал с ними заговорить, а стража не собиралась отправляться никуда дальше пригорода.       – Почему нам не поискать эту ведьму? – предложил спутникам Линх.       – Почему? Почему?! – Кзар закатил глаза. – Потому что твой рашеми советуется с хомяком, идиот!       – И еще потому, – своим скрипучим голоском добавил Монти, – что два слабоумных в одной шайке – уже перебор. Он еще тупее тебя, ясно?       Несколько мгновений Имоен колебалась, кого ей начать уговаривать: Линха, что не стоит идти в сражение плечом к плечу с говорящим хомяком, либо Кзара и Монти, что Минск им еще пригодится?       Но сердце у девушки все-таки было доброе. Может, она и не стала бы бескорыстно рисковать жизнью ради неведомой паломницы из Рашемана, однако сделать то же самое с прицелом на возможную выгоду вполне была готова. А если они успешно проберутся в гноллью твердыню, наверняка, добудут какие-нибудь трофеи.       Имоен поддержала Линха, приняв сторону рашеманского следопыта, и неожиданно быстро перетянула к себе Монти.       – Заметано! – проворчал полурослик. – Будем снимать с деревьев котят, раз мы такие добрячки.              Компания решила переночевать в гостинице и с утра выдвигаться на поиски. Поужинали рано, чтобы успеть как следует выспаться.       А на рассвете оказалось, что ночью Кзар и Монти ушли, прихватив с собой все деньги.       Быть может, Монтарон еще вчера задумал смотаться тайком, чтобы не делиться золотом латандеритов. Наверное, они с Кзаром пришли к выводу, что новые компаньоны не сгодятся для будущих темных делишек, которыми полурослик и татуированный маг скорее всего промышляли чаще, чем снимали с деревьев котят. Теперь Линх с Имоен были покинуты без гроша в кармане в обществе странного рашеми.       – Какая низость! Подлый пинок под зад доверию, – возмутился Минск.       Все трое приуныли. Линх блеснул своей книжной эрудицией, сказав, что, кажется, понимает, в какое они направляются место. Речь шла о заброшенном замке к югу от Кэндлкипа. Ныне замок представлял собой руины, в которых устраивали себе гнездо то разбойники, то хобгоблины, то гноллы, по очереди вышибая друг друга.       А что они могут против стаи гноллов? Имоен вообще нечего и думать лезть в такую неравную драку. Минск и Линх – много ли они навоюют вдвоем!       Линх размышлял: что если попытаться договориться с гноллами? «Я ильматари, исцелю вас от блох, клещей и ран, а вы мне за это отдадите пленницу!» Но то, что было известно Линху о гноллах, мало его обнадеживало. Их бог Горэллик внушил гноллам культ силы и в прямом смысле – пожирания слабых. Иногда гноллы пытались обзавестись рабами, но обычно долго не выдерживали и просто съедали их. Линх догадывался, что, если бы эти полузвери и заключили договор с целителем, то точно так же прямо в процессе лечения не утерпели и слопали бы его.       Минск называл гноллов псоглавцами, но в библиотеке Линх читал, что это широко распространенная ошибка. В действительности у них были головы гиен. Однако гиены водятся не везде, поэтому там, где их нет, людям проще сравнивать гноллов с уродливыми псами.       – Минск должен идти! – объявил следопыт из Рашемана. – Минск понимает, что на чужой земле у Динахейр нет ни родичей, ни друзей, и он лишь зря потратит время, продолжая искать помощь.       – Подожди, – остановил его Линх. – Имми, а ты не думала, что можешь вернуться к Винтропу? Если продать зачарованный молот, тебе хватит на дорогу.       Имоен на сей раз не рассердилась, как тягостным утром после гибели Гориона, а насмешливо улыбнулась:       – Тетушка Имми никуда не собирается. Теперь я главарь нашей шайки, усек? И я считаю, отправиться на поиски Динахейр – не самое глупое, что мы можем придумать в сложившихся обстоятельствах.              Взвесив все как следует, Имоен соображала: оставшись с пустыми карманами, им с Линхом все равно пришлось бы наниматься в качестве солдат удачи. Конечно, Линх не против помыть в трактире полы, но это не годится, и вот почему. Коль скоро они с Имоен вдруг начнут заниматься честным трудом, мести улицы, прислуживать в трактире или что-то наподобие, то засядут на одном месте. И тогда тому ужасному убийце, от которого они чудом спаслись, достаточно будет поспрашивать жителей, чтобы добраться до Линха.       Получалось, что пойти с Минском было не только благородно, но и не так уж глупо. Про себя Имоен рассуждала: они подкрадутся к руинам, и будет видно. Она, наверняка, сумеет отговорить своих спутников от бессмысленного самопожертвования. Зато вдруг подвернется какой-нибудь удобный случай: например, гноллы всем кланом уйдут из замка на большую охоту или на грабеж, оставив в руинах лишь горстку самых паршивых и ни на что не годных?       В общем, при удачном раскладе никто не отменял ни сокровища, ни спасение ведьмы, ни признательность следопыта.       «Как говорил Кзар: посмотрим, насколько они будут нам благодарны за наш бескорыстный порыв», – вспомнила Имоен и рассмеялась себе под нос.              Следопыт из Рашемана ничуть не растерялся, очутившись на лесных тропах с двумя безнадежными горожанами.       Минск учил Линха с Имоен шагать след в след, загодя находил укрытие от дождя, на привале сооружал дымовухи от комаров и шалаши, промышлял пищу. Следопыт добывал пропитание, не тратя на это лишнего времени, прямо по пути. Иногда он ставил силки или донки с вечера и забирал добычу утром, иногда находил ранние грибы – сморчки на опушках; мгновенно натянув лук, подстреливал зазевавшегося зайца.       Охранял по ночам в основном тоже Минск. Он спал первым всего пару часов, даже не залезая в шалаш, и потом уже сидел у костра до восхода. На попытки своих подопечных сменить его Минск несогласно качал головой:       – Линх и Имоен не могут делать то же самое, что делают Минск и Бу!       Похоже, он был прав. В лесных дебрях все было по-другому: по-другому надо было ступать, двигаться, другой был вкус у еды и отдыха. Не только Имоен, но и Линх после дневного перехода валился с ног.       Лишь на пятые сутки они вышли к Медвежьей реке, на противоположном берегу которой высились развалины скального замка.       Через реку вел выщербленный каменный мост, построенный в ту же эпоху, что и сам замок. Судя по тому, как заросли подходы к мосту, он много лет уже не слышал ни скрипа телег, ни человеческих шагов. Разве что дикие звери и гноллы ступали иной раз на его шершавую замшелую твердь.       Расширенными ноздрями следопыт втянул в себя воздух:       – Минск чует запах дыма!       Линх недоверчиво поводил носом:       – А я нет.       – Жди ветра, – посоветовал следопыт.       Едва налетел порыв ветра, Линх с Имоен снова стали принюхиваться.       – Имоен тоже чует запах дыма, – подтвердила девушка.       Минск сделал им знак остановиться и в одиночку прокрался вперед, к кромке зарослей. Осторожно выглянув, он махнул спутникам, что они могут приблизиться. Ставя ногу след в след, как не раз уже делали, Имоен и Линх сумели подобраться к следопыту без шума.       На другом берегу возле большого поваленного дерева курился дымок, а у огня расположились очень похожие на орков, зеленокожие безобразные бугаи, одетые в шкуры. Однако это были не орки. Внешность выдавала в них огриллонов – аляповатое смешение огра и орка.       Огриллонов было двое.       – Готовьтесь! – прошептал следопыт. – Линху и Минску придется сбросить их в реку!       – Они просто греются у костра, – возразил Линх. – Нельзя же так сразу набрасываться!       – Может, они сами уйдут, если подождать? – понадеялась Имоен.       – У Динахейр меньше всех времени! – с горечью отрезал Минск.       Линх сжал плечо следопыта и шепнул:       – Я спрошу, что им надо.       – Бу говорит, что из-за своей доброты Линх в опасности, – сослался на своего хомяка Минск. – Раз Линху так нужно, пусть. Но если огриллоны накинутся на беззащитного Линха, Минск вобьет их обоих в землю по самую шею!              Ветреный облачный день был в разгаре. Быстрая река, текущая с гор, сердито журчала, много лет тщась подточить мостовые сваи. Продравшись сквозь кусты, Линх ступил на мост.       Огриллоны сначала не обратили на него внимания. Чуткость явно не входила в число их сильных сторон. Линх дошел уже до середины, когда огриллоны зашевелились и встали.       – Доброго денька, – окликнул их Линх.       – Я же тебе долбить, Лохмач! – низким басом прогудел один из огриллонов, облизнув выпирающие клыки. – Где мост, там и человеки.       – Ну, я сомневаюсь, что тут часто ходят человеки, – заметил Линх. – А вам зачем?       – Наша грабить, – без обиняков заявил другой огриллон, пятерней почесав спутанные космы. – Да, Задира, наша забирать золотко?       – Давай золотко, – поддержал клыкастый Задира.        Огриллоны-разбойники плечом к плечу преградили Линху дорогу.       – Да ну! – парень недоверчиво помотал головой. – Вы же совсем не похожи на грабителей. Вы просто какие-то... м-мм... бродяги.       – Наша грабить! – настаивал на своем Задира.       Минск и Имоен наблюдали эту сцену из кустов, напряженно вслушиваясь в разговор. Следопыт озадаченно сжимал в руках длинный лук:       – Что вытворяет Линх?       – Порой он бывает непредсказуем, – сдавленно хихикнула девушка, прижав ко рту ладонь.       А Линх на мосту с невероятно серьезным видом гнул свое:       – Если вы настоящие грабители, вы должны сперва спросить у меня: «Кошелек или жизнь?» Грабители всегда так делают. А то как я узнаю, что вы хотите меня ограбить?       Задира и Лохмач неуверенно переглянулись. Оба чувствовали, что тут какой-то подвох.       – Кошелек или жизнь? – на всякий случай решил попробовать Задира.       – Точно, – одобрил Линх. – И если я не отдам кошелек, то вы должны вызвать меня бороться на руках.       Задира снова облизнул клыки:       – Это еще зачем?       Линх пожал плечами:       – Понятное дело! Должен же грабитель сначала проверить, что жертва не окажется сильнее его. А то, если жертва сильнее, она и в рыло может вломить.       Задира первый оценил перспективу:       – Пойти бороться с наша на руках, жертва!       Сбросив с плеча прямо на мост вещевой мешок, – не особо тяжелый, хотя он по-прежнему нес пожитки и свои, и Имоен, – Линх вместе с огриллонами подошел к костру.       Локоть правой руки он поставил на ствол поваленного дерева, пробормотав про себя:       – Да укрепится моя рука, да наполнятся мышцы силой...       – Что твоя говорить? – удивился Задира.       – Я молюсь. Боюсь тебя, вот и решил помолиться, – усмехнулся Линх.       – Моя не бояться! Моя ломать! – высказал собственную философию Задира, занимая позицию напротив.       Борьба началась. Линх сердечно подбадривал клыкастого огриллона:       – Давай, жми! Попробуй двумя руками!       Задира оторвал локоть от поверхности древесного ствола, навалился всем туловищем, а потом взаправду пустил в ход и другую руку. Но Линх ни за что не позволял прижать свою ладонь к шероховатой коре.       – А теперь я, – наконец сказал он и тут же мощным рывком уложил обе руки Задиры.       Лохмач уже не захотел пытать счастья.       – Жертва сильнее! – растерянно проговорил он. – Мочь вломить в рыло!       У огриллонов вдруг проснулась несвойственная им обычно сообразительность. Они без проволочек собрали манатки и поспешили подобру-поздорову убраться подальше от столь сомнительной жертвы. Скоро огриллонов и след простыл.              В восторге от представления, Имоен постучала Линха кулаком в грудь.       – Ха-ха-ха, – звонко смеялась она. – Вот почему с тобой бывает так весело! А ты не мог бы сказать «шурум-бурум, паф!», и я бы стала сильной, как ты?       – «Шурум-бурум» – это говорят маги, Имоен, – возразил Линх. – Я не знаю таких заклинаний.       От моста вела тропа, сначала отлого, потом все круче поднимаясь вверх, петляя между беспорядочно громоздившихся серых скал и утесов. Среди них возвышались рукотворные постройки – осыпающиеся башни, обгрызенные ветром и дождями стены, зловещие черные бойницы. Вершина замка терялась в облаках.       Минск долго в угрюмом молчании смотрел в том направлении. Если бы только его ведьма знала, что он здесь! А вдруг она думает, что ее верный защитник лежит мертвый там, где его бросили гноллы? О горе, а вдруг он опоздал, и ее самой уже нет в живых?!       В разведку мог отправиться только сам рашеми. По словам следопыта, гноллы прекрасно чуяли, и разведчику нужно было не только прятаться от их глаз. Нужно было уметь учитывать направление ветра и стараться ступать туда, где отпечаток ноги быстрее исчезнет, а запах выветрится, не давая гнолльским нюхачам шанса взять след.       Вскоре Минск ушел, беззвучно нырнув в подлесок.              Если бы в руинах обосновались разбойники-люди, они бы непременно занялись обживанием замка. В каких-нибудь помещениях устроили лежанки, а то и сварганили кровати. Выбрали бы место для кухни, защищенное от дождя. Где-нибудь появились бы кладовая для продовольствия, склад для награбленного, общая трапезная. Даже для пленников в развалинах выделили бы подходящий каземат.       Тогда самой трудной задачей для Минска было бы выследить, где держат пленницу. Дальнейшее, по крайней мере, очевидно: выбрать время, когда большинство разбойников спит, и вырезать сторожей.       Но гноллы-разбойники вели себя по-иному. Они обживали только внутренний двор крепости. Мелкий дождь гиенолюди даже не замечали, от ливня прятались кто куда – под арки, каменные выступы, проросшие там и сям кусты, либо все-таки заходили в замок, однако совсем недалеко. Жрали они тоже во дворе, любое мясо, от свежей добычи до падали, не волнуясь о готовке.       Плац никогда не пустовал. Гноллам, похоже, было наплевать, день или ночь: они дрыхли, когда хотели, прямо там, где их охватывала дремота. Поэтому беспрерывно, когда кто-то, зевая, сворачивался в пыли, кто-то другой потягивался и просыпался.       Сторожей в обычном смысле гиенолюди не ставили, однако круглые сутки бодрствовало, по крайней мере, полстаи.       Отчаянно пытаясь найти лазейку, Минск обошел вокруг всего замка и влез по стене на полуразрушенную дозорную башню, прикидывая, получится ли спуститься на плац, если захватить веревку. Однако все затеи следопыта разбивались о последнюю препону: а дальше?       С башни он разглядел, где держат Динахейр. Там же, прямо посреди внутреннего двора, в колодце. Конечно, рассмотреть, кто там сидит, Минск не смог, но из укрытия наблюдал, как гноллы, сгрудились вокруг колодца и что-то галдели, перемежая свой гомон взлаиванием и гортанным хохотом.       Стало быть, тот, в колодце, был еще жив. Или, вернее, та! Минска интересовала именно та...              Все это следопыт выложил Линху с Имоен, нетерпеливо дожидавшимся его в замаскированном шалаше у реки.       – По открытому месту Минск не может подкрасться к колодцу, – с сокрушенным видом заключил он. – Минск может только драться и отвлекать псоглавцев, пока Линх заберет Динахейр и убежит вместе с ней.       – Тебя же разорвут! – нахмурился Линх.       – Минск должен защищать ведьму ценой своей жизни, – сказал подавленный следопыт.       Рассеянно пощипывая попавшую в руки травинку, Имоен с сомнением уточнила:       – А ты уверен, Минск, что гноллы обязательно будут смотреть только на тебя? Вдруг один случайно оглянется и крикнет: «Эй, братва, там какой-то тип ворует нашу пленницу!»       – Тогда они набросятся на Линха и Динахейр, – не стал отрицать рашеми.       – Бывают волшебные зелья, которые выпьешь – и опа! – станешь невидимой, – вздохнула Имоен. – Я выпила бы такое зелье, а второе принесла Динахейр... Но магические штуки стоят бешеные бабки! Нам никогда не хватило бы на них. Даже если бы Монти и Кзар остались, они ни за что не согласились бы отстегнуть столько монет.       Линх в раздумье потер ладонью лоб.       – Ну... вообще-то я один попробую дойти до колодца.       – Злобные гноллы не станут слушать небылицы Линха и не согласятся бороться с ним на руках, – запротестовал Минск.       – Я не это имел в виду, – Линх задумался еще сильнее. – Я имел в виду молитву об Убежище.              На рассвете от каменных плит замка веяло холодом и сыростью. Гноллы, лязгая зубами, ловили мух, зевали и почесывались. Некоторые только что вернулись с ночной охоты, все еще слизывая кровь с косматых морд, некоторые собирались уходить. Добычи вокруг хватало, поэтому гиенолюди не собирались, как мечтала Имоен, отправляться на большую облаву или крупный грабеж. Кто хотел жрать, тот и тащился в чащобу, один или с горсткой приятелей, а насытившиеся предпочитали валяться на старом щербатом плацу, выкусывая блох.       Здесь не было самок и молодняка – своего рода мужской клуб, холостяцкая компания.       Матерый гнолл с грязно-желтой пятнистой гривой прыжком поднялся с земли. Пустой желудок гнал его в мокрый от росы зябкий лес, и он был неописуемо зол. Бесило гнолла еще и то, что вожак не давал разорвать пленницу, сидевшую в колодце. Зачем рыскать в чащобе, когда мясо уже поймано?       Внезапно в поле зрения раздраженного гнолла попала идущая напрямик через двор человеческая фигура. Высокий широкоплечий чужак в толстой кожаной куртке спокойно шагал, топая сапогами и даже не пригибаясь. Легкая голубоватая дымка окружала его.       Матерый гнолл смотрел на него, как завороженный, и им овладевало странное ощущение. Почему-то ему чудилось, что так и должно быть. Идет себе и пусть идет. Может, он всегда в это время тут ходит?       Гиеноподобный снова ощутил голод и сразу забыл о загадочном человеке. Пора промыслить поесть, нечего таращить глаза на всякую хрень. И гнолл трусцой пробежал мимо таинственного гостя.       Точно так же вели себя и остальные его сородичи. Какой-то миг они приглядывались, потом полностью теряли интерес и продолжали свою обыденную возню.       Такова была сила молитвы об убежище. Воззвав об убежище, священник добивался того, что даже самые свирепые существа оставляли его в покое. Однако если бы он сам совершил какое бы то ни было враждебное действие, его незримое Убежище тотчас было бы разрушено.       Получилось, что выкатись даже камешек из-под сапога Линха и слегка задень разлегшегося на пути гнолла, как все до единого гноллы тут же сбросят навязанную им терпимость и растерзают незваного гостя в клочки.       Из-за этого Линх раньше не думал, что сумеет чем-то помочь Динахейр. Что бы он сделал, если ему даже ничего нельзя трогать? Но когда Минск разведал, что пленницу держат в колодце, в душе у Линха блеснула надежда.       Он шел через замковый двор, стараясь лишь нечаянно не задеть никого из гиенолюдей. Добравшись до колодца, Линх ловко спрыгнул вниз, тем самым скрывшись из поля зрения гиеноголовых.       В колодце сгущался сумрак, лишь слегка разбавленный падавшим сверху светом. В полутьме прямо напротив Линха слабо вырисовывался силуэт невысокой женщины, за руки привязанной к толстому шесту. Гноллы сделали это, чтобы удобнее было вытаскивать ее наверх, или сообразив, что маг не может творить заклинания без участия рук, Линх не знал. Женщина была жива – она в недоумении взглянула на Линха и тотчас же безучастно опустила глаза. Для нее он тоже находился в Убежище, как и для гноллов.       Все остальное Линх разглядел уже мельком. Скуластое смуглое лицо, в грязи и в крови. Множество тонких, черных, длинных косичек, ниспадавших по плечам. Одежда успела превратиться в лохмотья.       Линх ладонью зажал ведьме рот, отчетливо шепча на ухо: «Тсс, меня прислал Минск! Мы сбежим, только тихо. Поверь мне, Динахейр, иначе стрескают нас обоих».       После такого поступка Линх больше не находился в Убежище. Если пленница крикнет, гноллы подбегут к колодцу – и тогда абзац им обоим, как говаривали книгочеи в Кэндлкипе.       Ведьма утвердительно потрясла головой. Линх медленно отпустил ее и приложил палец к губам. Затем, достав из-за пояса нож, перерезал веревки.       У Динахейр мгновенно подломились колени, но Линх успел подхватить ее свободной рукой. На дне пересохшего колодца все было скользким, от затхлого вонючего воздуха першило в горле. Ведьма тяжело дышала сквозь зубы, должно быть, каждое движение причиняло ей сильную боль.              Любой звук гулко отдавался во чреве колодца. Надо было просто поспешить: чем больше медлишь, тем больше вероятность, что какому-нибудь гноллу вздумается выяснить причины чересчур оживленного копошения своей пленницы.       Линх положил тонкие бессильные ладони ведьмы себе на плечи, как бы показывая, что ей нужно за него держаться, а потом связал Динахейр запястья. Церемониться было некогда. Нужно было, чтобы ее руки случайно не разжались, когда Линх станет взбираться по шесту.       Продев голову между руками ведьмы, Линх выпрямился, теперь Динахейр повисла у него на спине, подобно вещевому мешку. Очень легкому, кстати. Парень собирался вынести ведьму на себе, вновь защитившись от гноллов молитвой об Убежище.       – Окружен недоброжелателями, не вижу спасения. Да буду я огражден от ненависти, да минует меня злой умысел, да обрету я Убежище. Да будет так! – воззвал он.       И потом полез по шесту вверх.       Выбравшись из колодца, Линх огляделся и с облегчением втянул в грудь глоток свежего воздуха. Гноллам и в голову не пришло поднять тревогу! Они мило проводили время, отлеживая бока, почесываясь и с утробным лаем задираясь друг с другом.       Слыша за плечами прерывистое дыхание ведьмы, Линх старался в последний момент не потерять удачи: не отдавить кому-нибудь хвост. Как его ни подмывало рвануть отсюда во всю мочь, он обуздывал себя и шагал аккуратно.       У основания лестницы, ведущей за стены замка, беглецов поджидал Минск. Спустившись по растрескавшимся от древности ступеням, Линх по собственной воле развеял свое Убежище, чтобы следопыт мог, наконец, воспринять его присутствие. С ближайшей сосны посыпались иголки, и Минск спрыгнул на землю.       – Что с Динахейр? – приглушенно воскликнул он. – Выживет ли ведьма?!       Линх полушепотом отвечал:       – Да, я подлечу ее, и мы доберемся до Нашкеля. Там церковь Хельма, Динахейр поставит на ноги любой опытный целитель.       Пока он говорил, Минск уже приподнял безвольное тело ведьмы, и Линх, нагнув голову, высвободился из кольца ее связанных в запястьях рук. Его не удивило, что Динахейр лишилась сознания: быть подвешенной за руки к своему спасителю, по сути, ничем не удобнее, чем к столбу.       – Пусть Линх отнесет Динахейр в шалаш, – с трудом сдерживая порыв бурной радости, произнес рашеми. – Минск останется, чтобы замести следы.