Два художника

Ещё один вечер после долгого рабочего дня. Моя одежда пропахла ароматом свежемолотого кофе, который я терпеть не могу с недавнего времени. Новый ожог украшает костяшки среднего и безымянного пальцев на правой руке. Он разливается по ним красно-бурыми пятнами. Выглядит красиво, но боюсь, как бы боль не помешала работе. Мой рюкзак не такой уж и тяжёлый, ведь только на треть заполнен вещами. Кисти, краски, мастихины.. да, эту сумку не спасти. Давно не стиранная, с торчащими нитками, со сломанной молнией на маленьком кармашке. Я ускоряю шаг, пытаюсь быстрее передвигать свои ноги, но они упорно отвердевают и тормозят движение. Иногда создаётся ощущение, что мой корпус тянется вперёд, а конечности назад. Постоянно подтягиваю лямку рюкзака (затянуть не могу; давно надо было регулятор длины поменять), поправляю огромную оправу и судорожно смотрю на часы. «Чёрт! Уже шесть.. Марк меня уже заждался же. Это же я у него ключи случайно забрал—» – Поаккуратней, молодой человек! – Гм. И.. извините.. Пока вбегал в парадную, чуть бабульку не сбил. Несусь по лестнице, ведь лифт сломан уже вторую неделю (и навряд ли, будет починен до моей смерти). То перескакиваю через три ступеньки, то стараюсь быстрее перебирать ногами по каждой. «Пятый этаж, 40 квартира.. А вот и Марк!» – О, Гош, ты пришёл, - воскликнул Марк, - почему на звонки не отвечал? – Звонки? Ты мне звонил? - судорожно проверив телефон, я понял, что он у меня разрядился, - прости, зарядка кончилась. – Ничего страшного. … – Точно! Ключи же у меня.. Я сейчас. Разгребая месиво в сумке, я нашёл ключи. Уронив их пару раз, я всё-таки смог открыть дверь. Мои руки - не самое надёжное место для хранения важных вещей. Но мы наконец-то в квартире и можем приступать к работе. Взяли привычными нам банки, что остались из-под огурцов, чтоб набрать воды. Я стал рассматривать свои "испорченные" кисти, непомытые со вчерашнего дня. Не хочу привлекать внимание Марка, так что воспользуюсь теми инструментами, что выглядят наиболее живенько. – Как ты, Гош? – Как обычно. Толпы посетителей, глупые вопросы и не менее глупые ответы, бесконечная суматоха. Ни одной свободной минуты, чтоб просто остановиться и выдохнуть. Хоть сейчас можно спокойно сидеть и писать. Взглянув на картину, я долго разглядывал каждую её деталь. Мы работаем над ней больше недели, а холст лишь залит синим и коричневым цветами. Мертвенный индиго покрывает верхнюю половину картину, где должно располагаться небо. Нижняя половина покрыта оттенком глубокого коричневого цвета. Ничего примечательного в ней нет. Мне не за что ухватиться, чтоб продолжать задумку. Но я всё ещё рисую светло-коричневые и серые пятна. Мой напарник дорисовывает бежевые морды моим трудам. Он делает это так аккуратно и старательно, хоть это обычные круги. Будто каждое существо, им дорисованное, и правда оживёт и ему нельзя быть "испорченным". Я долго всматривался в его работу, что забыл о нашем диалоге. Не до конца завершив свою мысль, я не осмеливался возобновлять разговор. Кажется, мой товарищ спросил меня, чтоб заглушить тишину или из жалости. Многим нужен фон для работы. Глаза. Нарисованные глаза. Такие несчастные. И ведь я сам их рисую. Очи полуоткрытые, нависшее веко, длинные ресницы и взгляд, что падает в никуда. Я будто смотрю в свою же душу, в свои же глаза. Эта картина теперь обладает моей печалью. Не знаю, что бы я делал без своего интереса к искусству. Куда бы делся мой интерес к жизни? Без негативных эмоций не появляется интерес творить, а без созидания.. нет и смысла жить. Любые отрицательные эмоции всегда можно перенести на холст, когда ты не в силах справиться с ними в своей плоскости. Человек постоянно пытается сам создать смысл чему-либо. Моя жизнь полностью построена на этом. Не было ни одного – Ты будешь чай? - неожиданно спросил меня Марк. – Да, не откажусь. – Тогда я пойду ставить чайник, - парень отошёл на кухню, включил прибор и стал рыться в ящике, - тебе чёрный или зелёный? – Чёрный. – Хорошо. Серые круги превращаются в овец. Шерсть оживает с помощью белых полос на этих фигурах. Чёрные копытца начинают блестеть, а местами прячутся за грязью. Маленькие светлые овалы с волнистыми краями превращаются в хвостики животных. – Вот чай, - Марк протянул мне чашку с чаем. – Спасибо, - быстро сказав это, я взял себе кружку и отпил жидкости из неё, - вкусный. – Да, не за что, - улыбаясь, сказал он. Спина потихоньку стала затекать, глаза уставали, а веки слипались. Моя рука стала двигаться медленнее. Картина надоедает мне. Я пытаюсь отклониться на спинку стула, но вспоминаю, что должен работать. Коричневая часть холста где-то становится тёмно-коричневой, где-то оттенок махагон или шоколадный. Но всё ещё основная масса остаётся коричневой. Моя кисть свободно бродит по холста или вообще к нему не прикасается. Я перестаю выверять каждое движение. Я стараюсь лишь не испортить. Ничего не меняется. – Ты устал? Можем закончить на сегодня. – А сколько мы работаем уже? - неуверенно спросил я. – Часа четыре, точно. Думаю, с тебя достаточно. У тебя был тяжёлый день.. – Думаю, ты прав, - я хотел бы ответить по другому, противостоять его точке зрения, но знаю, что не смогу переспорить его; заботится обо мне. – Тогда можешь собираться и идти. – Ты же ещё останешься работать. Может, не будешь перерабатывать? – Я долго сидеть не буду, не переживай. Пару штрихов. Вон, у меня краска ещё осталась. Не хочу, чтоб материал зря пропадал. – Хорошо. «Опять я не смог его уговорить отдохнуть. Уверен, он ещё не один час просидит за холстом.» – Пока, увидимся завтра! – Да, пока..- и снова я иду один, оставляя свою работу. Марк - единственный, кто проявляет ко мне хоть каплю сожаления. Не понимаю, как такой хороший человек может жить в этом ужасном мире. Как вообще существуют добрые люди? Их жизнь полна счастья: никаких разногласий и конфликтов с собой или окружающим, стабильность и способность проявлять любовь.