Остаться

Когда Саша делает одну за одной фотографии, подбирая ракурс и композицию, в голове неизменно стучит: «что бы сказала фрау Бергер?» Ей бы понравилось, как расположена в кадре размозженная голова, или она бы, прикусив щеку и сощурив глаза (маленькие родные морщинки), бережно повертела фото в пальцах и исправила бы? Может быть даже, и от этого непозволительно теплело в груди и в животе бежали мурашки, она бы ее похвалила? Не то чтобы Саша совсем не старалась — отогнать, забыть, переболеть, взять себя в руки и перестать вертеться в постели ночью, обнимая подушку осторожно, словно женщину. Старалась, конечно. Выжигала ненужные, неважные мысли вспышками фотоаппарата, лязгом ножниц, мелькающими кадрами чужих лент памяти. Даже пыталась забить себе голову Рудгаром: зря, может, частично из-за этого у них такие натянутые отношения. Конечно, фрау Бергер (обязательно так, вместо нежно-личного Катрин) делает деловые дела, она всегда занята важным и полезным, ей наверняка не до таких глупостей, которыми изводит себя бесполезная Саша. Фрау Бергер — зрелая уверенная женщина, не распыляющаяся на мелочи, не вздыхающая ночами. У Саши никогда не было шансов, сколько бы лент она ни скосила виртуозно на глазах учительницы, сколько бы писем со стеснительной похвальбой о своих успехах в этом мертвом мире ни написала, они… разные. Поэтому Саша делает фото и больше не отправляет их в Лондонский департамент (а даже если бы захотела отправить, кто знает, там ли еще фрау Бергер или ее период работы по обмену закончился? Саша проглатывает мысленный вопрос «где она сейчас»), она вкладывает их в фотоальбом с черной обложкой, расшитой золотым, и всегда почему-то думает, что фрау Бергер он бы понравился, и косит души, и работает с Рудгаром, и прячет руки под одеялом, не обнимая подушку. Она не знает, почему соглашается, когда ей предлагают перевестись на время в Лондонский департамент по обмену. Фрау Бергер дорабатывает там еще два дня. И когда руки в черных перчатках оказываются в Сашиных руках и ее маленькие пальцы гладят чужие не широкие ладони, костяшки, недостающий кончик безымянного пальца, а Катрин улыбается ей в макушку, все Сашины умственные ухищрения сходят на нет, и так хорошо, и так правильно. Катрин обнимает ее крепко, не за плечи даже, а за талию, едва задевая ручки заткнутых за пояс ножниц, отчего Саша вздрагивает, как будто ее погладило солнце. И робко вцепляется в ее рубашку, будто Катрин сейчас испарится, исчезнет в лентах памяти Саши, останется в руках исписанными листами и стесанной заколкой. Но Катрин остается. Катрин остается, когда кончается ее работа по обмену, и они вместе пропадают в английских серых переулках, вместе листают черный альбом, вместе обнимают друг друга по ночам и вместе уезжают в Германию потом. Саша делает фотографии, и Катрин они нравятся.