Год Черного Кролика

В общежитии UA царит предпраздничная суматоха. Носятся парни со стремянками, бегают туда-сюда девчонки с елочными венками и мишурой. Кацуки в этом традиционно не участвует — ему наплевать. Его больше увлекает валяться на кровати в своей комнате и листать ленту. Ну, ладно, не настолько бездумно — предновогодняя распродажа в интернет-магазинах сжирает массу времени на выбор и поиск подарка. — Катц! — да бля. Вспомни говно — вот и оно. Никто и ничто не способно оторвать Кацуки от его важных дел. Кроме… — Баку-бро! Кацуки тихо матерится себе под нос, гасит экран телефона и идет к двери. На пороге Киришима, до ушей завернувшаяся в халат. Из душа, что ли? — Мне крайне срочно нужна твоя помощь! — заговорщически шепчет она, наклоняясь к Кацуки. — Срочно! Потом хватает его за руку и тащит по коридору в сторону своей комнаты, не дожидаясь ни согласия, ни уточняющих вопросов. Наверное, будь она в школьной форме или в домашних шмотках, Кацуки бы подорвал ее не задумываясь. Но хер его знает, что там под халатом и не выглянет ли из-за угла вездесущий Каминари, у которого чуйка на полуобнаженных девиц, а потому Кацуки просто матерится, пытаясь выдрать запястье из ее крепких, вообще не девчачьих пальцев. — Ну чего тебе, блядь? — спрашивает он, как только за ними захлопывается дверь. Киришима оборачивается через плечо то ли восторженно, то ли застенчиво и скидывает халат: — Оно застряло. Ни туда, ни сюда. Помоги, а? Это не платье. Это… — Это что за хуйня? — Кацуки старательно превращает в злость недоумение, с которым рассматривает нечто среднее между купальником и костюмом из секс-шопа. — Но ведь год черного кролика, — Киришима пожимает плечами и второй рукой поднимает ободок с пушистыми длинными ушами, демонстрируя серьезность своих намерений. — Кем мне еще быть на косплей-вечеринке? Там, кажется, молния заела. Посмотришь? Кацуки недовольно фыркает и, защелкнув щеколду, идет помогать. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь застал их в такой дурацкой ситуации. Костюм реально похож на бархатный купальник, вырезы на бедрах до самых тазовых косточек вызывающие, что пиздец. Кацуки не хочет знать, как оно выглядит спереди. Но плечи открытые. — Какого хера это я должен делать? — ворчит Кацуки, рассматривая застежку на спине Киришимы. Кажется, это дерьмо не было рассчитано на тренированных девочек-героев. Молния не заела, молния разошлась. Благо не до пушистого белого хвостика на крестце. — Ну, — Киришима вздыхает, подняв глаза к потолку. — Все девчонки внизу, и мне как-то не хотелось идти туда через всю общагу. А телефон я у Джиро забыла. Молния не поддается. Кажется, Киришима уже пыталась с ней что-то сделать: некоторые зубчики смяты, другие вывернуты наружу, и Кацуки матерится сквозь зубы, стараясь их выправить. Они с Кири одного роста и стоять внаклонку неудобно. — Твою мать, сядь! — требует Кацуки, ногой подтягивая стул и усаживая Киришиму на него. — Пиздец просто! Кацуки ненавидит проигрывать. Быть беспомощным — тем более. Но ебучая молния явно имеет все преимущества в этой неравной схватке, и Кацуки недовольно отступает на пару шагов, чтобы обдумать другие варианты. Киришима следит за ним своими большими глазами, и Кацуки старается не смотреть на нее. Чертово платье (это вообще платье?) спереди еще хуже, чем снизу и сзади. Такую девочку можно посадить на обложку Playboy и его раскупят по предзаказу. Еще эти гребаные колготки! — Все, нахуй! — психует Кацуки, когда молния одерживает над ним очередную безоговорочную победу. — Я сейчас просто сломаю этот сраный замок. Все равно ты в этом блядстве никуда не пойдешь! — В смысле? — Киришима откидывает голову назад, подставляя под взгляд шею и красивые ключицы. Кацуки усилием воли успевает отдернуть взгляд на ее подбородок. — Все девчонки собираются быть при параде. — При параде не значит как на панели, — Кацуки старательно смотрит Киришиме в глаза, не позволяя себе лишнего даже в мыслях, и ему не нравится, как там зарождается багровыми отсветами обида. — И мне срать, в чем там собираются идти девчонки. — Ты злой, Баку-бро, — Киришима надувает губы и скрещивает руки на груди. Под грудью. Блядь. — Но ты не мой парень, чтобы что-либо мне запрещать, — это она произносит уже таким победоносным тоном, будто только что вывела сложную теорему. — Так что. Кацуки это… задевает? Нет. Бесит? Опять нет. Глядя на эту несносную девчонку, которая сейчас бессовестно лыбится, найдя восхитительную, по ее мнению, отговорку, Кацуки смешно. И нет, он не позволит никому бесстыдно пялиться на ее чуть угловатую, но на его личный взгляд идеальную фигуру. И нет, он не даст повода ни Каминари пошло свистеть вслед, ни Минете истекать слюнями на ее бедра, вообще никак не скрытые крупной сеткой колготок. И нет, Киришима, подъеб не засчитан. — Запрещаю, — усмехается Кацуки, и замочек молнии жалобно хрустит в его пальцах. Он хватает с края стола забытую Киришимой футболку — она мятая и явно лежит там со вчера — и вручает ей почти в руки, одновременно закрывая ключицы и все, что ниже, чтобы было легко прикрыться, если вдруг платье? поползет вниз. После Кацуки отворачивается и отходит к двери, запихнув руки в карманы: — Давай, снимай эту хрень и погнали до магаза. Поищем что-нибудь приличное. Киришима и намеки — вещи несовместимые, поэтому для Кацуки оказывается совершенной неожиданностью, когда она вдруг обвивает его шею руками и притирается щекой к его уху: — Серьезно, Баку-бро? Запрещаешь? — со смехом и в то же время куда тише обычного переспрашивает Киришима, и Кацуки со вздохом, будто его заставили, целует ее запястье. Получается как-то совсем интимно, и от этого жарко за ребрами: — Однозначно.