Новогодние объятия

      — Селёдка под чем? — недоумевающе спрашивает Накахара, пока трёт очередное варёное яйцо.       В этот Новый год Чуя и Фёдор решили приготовить блюда из русской кухни. Достоевский взял на себя роль главного инструктора в этом деле. Вот что-что, а как приготовить оливье или селёдку под шубой он точно не забудет. Всё-таки учение матери, как приготовить праздничные салаты, пригодилось. Хотя, когда Фёдор был ещё совсем юным, он отнюдь не предполагал, что новогодние блюда он будет готовить со своим возлюбленным в Японии.       — Под шубой, — уточняет Достоевский, доставая из холодильника морковку. — Не под настоящей, разумеется. Скажем так, на селёдку накладывается несколько перетёртых ингредиентов, например, яйца, свёкла, картофель; вот народ и назвал это некой шубой для селёдки.       — И эту рыбу я никогда не пробовал, — добавляет Чуя. — У нас в Японии всё же больше распространены лосось, тунец или же саба, в конце концов. Так, это куда? — интересуется он, взглядом показывая на то, что он закончил. Фёдор, ничего не ответив, аккуратно перехватывает доску из его худых и тёплых рук с горкой перетёртых яиц и высыпает всё в отдельную тарелку, чтобы позже добавить это пятым слоем в их салат.       Взгляд Накахары переходит на настенные часы. Десять часов вечера. Осталось два часа до заветного Нового года. Праздника чудес, подарков и в их случае — любви, безгранично ласковой и заботливой, с нотками горячей, иногда даже безумной страсти. Они скроются в этой уютной квартире, украшенной новогодними украшениями, купленными накануне, на несколько дней. Забудут обо всех проблемах, которые беспокоили их, оставят их в ушедшем году. Всё, что они буду делать все эти дни в их укромном уголке счастья, тепла и любви — это посвящать время друг другу. Они разделят точно не одну бутылку вина из дорогой коллекции Чуи и не один штоф водки Достоевского, привезённой из России. Возлюбленные определённо каждый вечер будут теряться в многочисленных возбуждённых поцелуях, оставлять их по всему телу, впутываясь длинными пальцами в мягкие волосы друг друга, полностью теряя счёт времени. Парни посмотрят не один рождественский фильм, сюжет которого, скорее всего, забудут из-за того, что будут смотреть отнюдь не в экран телевизора, а в глаза друг друга. Фёдор как-то ненароком сравнил очи Накахары с камнем турмалином параиба, ибо те такие же хрустальные и так же светятся ярким неоновым сиянием. Изумительно завораживающее зрелище.       Представляя то, как пройдут следующие несколько дней, губы Чуи расплываются в лучезарной улыбке. Краем глаза это, разумеется, замечает Достоевский — от него ничего не скроешь. Вытирая руки о белое полотенце, он подходит к парню сзади и обнимает, заключая свои руки в замок на талии Накахары. Кротко, но так тепло Фёдор целует его в макушку, впутываясь носом в рыжие, чуть вьющиеся локоны. И создаётся ощущение, будто по крови разливается неистовая нежность. Она проникает в самые таинственные уголки их душ, добирается до мозга. Становится легко.       — Такими темпами мы не успеем накрыть стол до Нового года. Особенно, если и будем так стоять, — посмеиваясь, говорит Чуя и поворачивается лицом к Достоевскому, кладя свои руки на его шею. Накахара целует возлюбленного в уголок губы, после чего, взглянув в фиолетовые глаза, кладёт свою голову на его грудь. Спокойствие, ощущение кого-то родного рядом с тобой накрывает с головой. Они оба уже знают, что это Новый год будет прекрасным и незабываемым, ведь они проведут его вместе.       — Что же, я не могу с тобой не согласится, — на ухо шепчет Фёдор, крепче обнимая за талию Чую. — Продолжим готовить? — Накахара кивает в ответ.       И они отрываются друг от друга.