Упадок психической активности

      Иногда Кайл представлял, что не знает Эрика Картмана – ведь они могли бы родиться в разных городах или даже штатах и в жизни ни разу не встретиться. Кайл завёл бы тихую компанию нормальных друзей, жизнь с которыми не казалась бы игрой на выживание, может, встретил девушку, милую, но серьезную, с которой они бы ходили вместе в кино и в кафе после школы. По выходным можно было бы беззаботно изучать новые музеи и научные выставки, а вечером, смотря сериал, сладко-сладко засыпать в безопасности родного дома.       Правда, долго синтезировать нормальную жизнь никогда не получалось. В мечту, словно яд, просачивалась всечеловеческая склонность к саморазрушению – вместо радостных картинок беззаботного детства раз за разом рождался гнетущий артхаус, где Кайл заточён в чужое тело, где Кайл – не Кайл, а простенький беззубый мальчишка, который и представить не может, как оно может быть, как - засыпая в липком страхе, можно оставлять створку окна открытой.       Иногда Кайл мерил шкуру одноклассников или кого-то из параллели, может, на год или два помладше, словом, тех, кому повезло знать Эрика Картмана, но не общаться с ним лично. Кайл завидовал – они могли бояться честно. Могли затравленно опускать взгляд, когда он проходит мимо, могли переставать дышать, когда он говорит, а в классе воцаряется гнетущая тишина.       У Картмана был изощрённый ум, безграничное обаяние и неистощимая уверенность в себе. Необыкновенный дар убеждения мог бы сделать из него сильного лидера, но сделал безжалостного психопата.       Пусть им можно было восхищаться, Кайл не мог позволить себе такую опрометчивость. Прежде всего потому, что сам всегда оказывался в гуще событий, а там – не до восхищения, там, наоборот, приходится Картмановскому мороку сопротивляться, пытаться отстаивать право на голос, иногда - на жизнь.       Кайл не боялся Картмана в общепринятом смысле, иначе давно бы сошёл с ума с такой концентрацией угроз. Кайл боялся болота неприятностей, в которые “друг” их утягивал каждой своей безумной идеей. Контролировать ситуацию не получалось: он плёл интриги без устали, дергал за какие-то свои ниточки, прозаично избивал неугодных. Кайл возмущался, но раз за разом спускал ситуацию на тормозах, либо не вмешиваясь, либо почти покорно исполняя отведённую ему роль. Почему? Интересно было? Хотелось приключений? А когда всё заходило слишком далеко - боялся рисковать уголовкой, которую на них обязательно повесят, как на соучастников.       «Выйти из игры» в любом случае было нельзя. Попытка соскочить незамедлительно обернётся записью во враги. Враги Картмана долго не жили.       Кайл думает обо всём об этом, пока они курят в школьном туалете. Виски пульсируют от напряжения, на глаза давит тусклый жёлтый свет. Облокачиваться на стену неприятно — исписанный граффити кафель к тому же сплошь был заляпан подтёками мочи и спермы. До дополнительных занятий оставался ещё час. Последний урок — биологию — только что отменили. Сказали, педагог покончил с собой.       – Думаете, чё это он? – Кенни покачивал ногой на подоконнике, смотрел не на них, а на улицу, туда, где под фонарём кружились пушистые белые хлопья.       – Может, понял, наконец, ничтожность своей жизни, – Картман затянулся и выпустил клуб дыма Кайлу прямо в лицо.       “Ублюдок” – одними губами шепчет Кайл. Эрик видит это, следит прищуренно за его метаниями, выпытывающе смотрит в глаза, мол, давай, Брофловски, выкладывай, что хочешь, но помни, что ты и сам в этом виноват.       Учитель из Денвера работал у них несколько месяцев. Он хорошо знал предмет, но требовал от класса дисциплины. Такой, чтоб говорили с разрешения и только по делу. Слишком сложно для человека, чьё эго затмевает солнце. Впрочем, любимцем остальных учеников мистер Митчел тоже не стал.       Картман психовал после каждого такого урока, а Кайл всё смеялся, что ещё чуть-чуть и у Митчела на ноутбуке обнаружатся фотки маленьких мальчиков. Картман тогда ответил, что его же фотки и зальёт.       Сложиться могло по-разному. Но учитель совершил в случае Картмана непростительную ошибку – он решил взять класс под контроль, разрушив авторитет главного хулигана. В тот день Эрику посвятили почти весь урок: его детству, его семье, его матери - Митчел не знал особых подробностей, он больше предполагал, как и что могло так повлиять на Картмановский характер. Первые минут десять было даже по-злому смешно, потом Кайлу стало казаться, что игра в психолога затянулась. Он поглядывал на одноклассника и отмечал его неестественное спокойствие.       Класс тоже со временем заткнулся. Бездумно вперился взглядом в тетрадки и учебники или в грязь на полу, погружаясь постепенно в ледяную прострацию. Пространство словно втягивалось внутрь. Слышно было гудение лампы. Митчел продолжал говорить, но путал нарастающий общий страх с собственной победой.       Кайл не может себе честно признаться, осознал ли тогда, что вскоре должно случиться. В один момент их с Картманом глаза встретились. Они были холодные и мягкие одновременно, ведь он тогда уже всё решил. Это был не гнев, который быстро вспыхивает и также быстро затухает. Кайл понимал, что последствия будут тяжёлыми, но не посмел тогда сказать Картману и слова. Словно и говорить было нечего, ведь за ошибки положено расплачиваться.       Может, он сам тогда тонул в этом забвении и способность ясно мыслить просто утратил, но сейчас такие суждения казались бредом. Люди рождаются на свет не для того, чтобы какой-нибудь псих убил их из-за своего задетого эго. И Кайл мог предотвратить чужую смерть. Но не стал.       Груз ответственности угнетал, вот и хотелось побыть безучастным одноклассником, вернувшимся после мрачного дня домой – подозревать, простодушно бояться и лишь очередной раз сделать пометку "никогда-никогда не переходить дорогу Эрику Картману".       В туалет влетел какой-то прыщавый дрищ. Тут же завис, уставившись на курящую компанию круглыми толстыми линзами очков. Испугался - но не только Картмана, вот в чём беда, он испугался их всех, потому, что прилететь действительно могло от каждого. И пусть Кайл уже не первый год старался сам никого не задирать, плохая репутация – есть плохая репутация. Тем более с таким окружением.       – Ну и что вылупился? – Стэн оказался к парню ближе всех. – Тампоны в женском поменяешь. Проваливай.       Тот исчез так же быстро, как появился, явно радуясь, что обернулось без приключений. Кенни хмыкнул, затушил сигарету о раковину и поднялся.       – У меня подработка, пацаны.       Он натянул на светлую макушку капюшон парки и стал жать руки.       – Ага, – Марш кинул бычок в унитаз, – я тоже иду, у меня тренировка.       Кайл всё-таки надеялся, что они это обсудят – но нет. Похоже, всех всё устраивало.       – Кайл, можно попросить тебя задержаться? Буквально на минуточку.       Опять им недоволен. Манерничает, перед тем как вывалить вагончик своих претензий. Словно бы у него было какое-то очевидное право просить “задержаться”. Затянувшись в последний раз, Кайл выкинул бычок в пожелтевшую раковину. Стэн бросил ему подбадривающий взгляд, мол, "не парься". Кайл особо и не парился, просто оставаться с Картманом наедине становилось всё сложнее.       Дверь за пацанами закрылась. Картман подпёр шваброй ручку, чтобы им больше не помешали. Кайл отошёл подальше к окну. Куда смотреть – непонятно, смотрит, как Кенни в окно, но ловит не снежинки, а отражение Картмана в мутном стекле. Тот разглядывает Кайла в упор.       Картман вальяжен, словно сытый зверь. Картмана много. Картман - амбал. Его лишний вес перестал быть так заметен из-за высокого роста, но был, а под ним была сила, что выплёскивалась наружу вспышками злобной ярости. Стоять к опасности спиной почти жутко, и Кайл чувствует, как по коже ползут холодные мурашки. Только они другого толка.       – Еврей, ты не мог бы не нервировать меня и скрыть нахуй свое недовольное ебало? – чуть наклоняет голову, будто бы под другим углом лицо Кайла ему могло понравиться больше.       – Ты сам попросил меня остаться.       – Да, Кайл, - вздыхает так театрально, – но ведь ты понял о чём я.       Рыжеватые брови стервозно хмурятся.       – Скрыть нахуй моё недовольное ебало? – Кайл от подступающей злости начинает говорить громче. – Может, это тебе стоило хоть раз запихать в жопу свою обиду и не… Ты думаешь, тебе это долго будет сходить с рук? И ведь ты каждый раз подставляешь нас! – он тычет пальцем Эрику в лицо. – Ещё один раз, и я иду в полицию, гандон ты конченный.       Кайл уже делает шаг в сторону, чтобы обойти Картмана и провести остаток времени где-нибудь в другом месте, но добавляет:       – И я буду демонстрировать своё недовольное ебало столько, сколько мне нужно! Ясно?       Пощёчина оказывается настолько мощной, что Кайл отлетает к подоконнику. Глаза округляются.       – Ты ахуел?       – Извиняйся, Кайл.       Идёт секунда. Вторая – а Картман словно действительно ждёт.       – Совсем опух, жиртрес?       – Не усугубляй.       Щека горит. Кайла пробивает на истерический смех – ему не за что извиняться, он ничего плохого не сделал и не доставил никому никаких проблем – это Эрик должен.       – Кайл, – Картман снова вздыхает, – ты не уважаешь мою власть. Отсюда все твои проблемы.       Приходится аккуратно ощупать губу, чтобы проверить, нет ли крови.       – Ты серьезно сейчас?       В ответ - молчание; и Кайл всё больше убеждается, что требование это с юмором не имеет ничего общего.       – Я не считаю себя в чём-то виноватым.       – Ты повысил на меня голос. Это первое, Кайл. Потом угрожал, потом оскорбил. Ничего из этого не позволительно.       Картман делает ещё шаг вперёд, стирая последние полметра между ними. Теперь приходится задирать голову.       Наверное, Кайл упустил момент, когда общение Картмана с людьми стало строиться на принципах унизительной превентивной вежливости. Раньше ведь тоже приходилось перед ним извиняться, но не сразу, а потом, в конце, когда уже становилось ясно, что в развернувшемся безумии ты больше не готов повышать ставки, а Картман пойдет до конца, чего бы то не стоило.       С возрастом его многоликая жестокость только прогрессировала.       – Картман, уясни одну вещь, – Кайл смотрит ему в глаза и говорит жёстко, – я буду общаться с тобой так, как захочу. И я не буду извиняться за это. Ты меня вообще уда…       – Кайл! Я тебе и так многое спускаю с рук. Скажи, это ошибка? Стоит показать тебе твоё место?       От наглости Кайла начинало трясти. Ему даже стало интересно, какую бредовую теорию выложит Картман на этот раз.       – И где это мое место?       Теории не было. Одним ударом его приложили головой о стену. Широкий локоть тут же сдавливает горло. Кайл в шоке пытается пнуть, но быстро получает удар в живот, кашляет, чувствует, как громадное тело наваливается на него всем весом. Давление на горло всё сильнее.       – Сволочь, – Кайл хрипит.       – Ты сам просил.       Между ног лезет колено, но Кайл старается не обращать внимание. Старается не замечать, с какой настырностью и с каким удовольствием Картман распирает его бёдра в стороны. Опять по коже мерзкие мурашки. Руки цепляются за чужой локоть, пытаются оттащить, отвоевать себе немножко кислорода. Пульс бьётся в висках. На глазах от удушья начинают наворачиваться слёзы.       – Отпущу, когда перестанешь сопротивляться.       Картман придумал себе новую игру. Его серьёзное лицо в глазах Кайла расплывается. Вырваться невозможно – Кайл согласен на условие. Вот только борьба за жизнь - это инстинкт. Преодолеть его сложно: заставить себя не паниковать, убедить, что не убьют. Отцепить пальцы от рукава чужой рубашки, сжать до посинения кулаки, чтобы ногти впивались в собственную кожу, сжать зубы, сконцентрировать в мышцах всё напряжение, но не давать ему волю.       – Вот так, Кайл. Нужно придушить, чтобы стало легче подчиняться, да?       Картман убирает локоть с горла. Едва получается сделать каких-то пару свободных глотков, как это место занимает тяжёлая ладонь. Эрик больше не давит, но продолжает контролировать каждый вдох. Голова кружится.       – А теперь слушай, что ты сейчас будешь делать, – по щеке проходится его большой палец, – ты, стервозный маленький еврей, сейчас встанешь на колени, откроешь свой блядский рот и возьмешь за щеку мой хер. И будешь сосать его, пока я не кончу тебе в горло. Понял меня?       Голос Картмана едкий, злой – у самого уха. Но полузадушенный смешок вырывается сам собой. Кайл еле дышит, смотрит, как бледный свет фонаря падает на чужие широкие плечи.       – Я не буду тебе сосать. Мы это уже сто раз проходили.       – Нет, Кайл. Сейчас действительно нет выхода. Ты сделаешь это, сделаешь сам, потому, что иначе у нас ничего не получится. Иначе за твой сучий характер мне придется пиздить тебя каждый день, а я очень не хочу делать тебя инвалидом, Кайл, хотя ты и заслуживаешь это, поскольку предал Иисуса.       – Я извинюсь, но не так.       Эрик поворачивает его лицо к себе.       – Если откажешься, я тебя заставлю.       Кайл закрывает глаза – не может смотреть. Не понимает, почему всё так оборачивается. Почему внизу так пульсирует. Ему нужно было сопротивляться, выбираться как-то из захвата; Кайл чувствует, как по щекам ползёт жар.       – Отказываюсь.       Картман улыбается совсем коротко, убирает руку с горла, цепляется Кайлу за рыжие кудри и одним резким движением опускает его на колени. Попытка встать проваливается – волосы держат крепко. Вторая рука начинает расстёгивать ширинку.       Кайл смотрит, как собачка ползёт вниз, и в первый раз боится по-настоящему. У него был последний шанс на сопротивление. Вот уже сейчас, нужно было срочно что-то сделать – руки оставались свободными, но, какого-то чёрта дрожали, едва уперевшись в чужие ноги.       – За зубы пиздить буду нещадно.       Картман вытащил свой член. Ещё мягкий, толстый, он вместе с мошонкой тяжело перевалился через резинку трусов и повис под выступающим животом. Крайняя плоть, которую сам Кайл никогда толком не видел, скрывала головку. Изнутри тянулась прозрачная слизь.       Всё это кажется очень мерзким в отрыве, и Кайл не понимает, почему его не тошнит, почему он просто смотрит и ждёт. Следит, как кулак с печаткой на пальце поднимает залупу и размазывает по стволу густую смазку. Кайл пытается ненавидеть себя за слабость, но ненависть не разгорается и не придает ему сил.       – Сам откроешь рот или с этим тоже помочь?       Крупная, блестящая головка в паре сантиметров от губ. Кайл чувствует себя униженно, и знает, что станет только хуже, но не посмотреть на Картмана не может.       Ничто ведь сегодня не предвещало такого исхода. Как случилось? Реальность сплелась паутиной, что порвётся от первого ветра. Сверху на него смотрят сосредоточенно. Нет ни ухмылок, ни самодовольства на румяном лице. Он тоже не ожидал, что всё так далеко зайдёт. Не мог знать.       – Давай, мой хороший, – пальцы едва сдавливают скулы.       Кайл открывает рот.       Картман нажимает членом на язык. Заводит его за щёку, натягивает её, тычется. Глаза приходится закрыть, чтобы хоть как-то справиться с затопляющим унижением. Единственное, чему Кайл рад – всё уже началось. Уже не поправишь ситуацию, не вернёшь, как было. Перелистнули страницу.       Член начинает проникать глубже, растягивая губы и занимая собой все пространство во рту. Когда головка упёрлась в горло, Кайл поперхнулся.       – Просто соси тогда. Глотку тебе потом разработаем.       Проявлять инициативу хуже. Приходится снова открыть глаза. Член прямо под носом блестит от собственной слюны, и Кайл думает, что такая грязь никак не могла обойти его стороной.       Головкой шлёпнули по губам – Картман ждать не любил. Собрав слюну, Кайл лижет вдоль выступающей синей вены, движется ближе к яйцам, потом обратно, неглубоко берёт головку в рот и опять возвращается к стволу.       Картман дышит неровно. Кайл смотрит прямо, куда-то в лобок, в жёсткие черные завитки и догадывается, что его ещё ни раз приложат к ним лицом. Рука на затылке начинает двигаться быстрей, приходится опять брать глубже.       – Сожми губы.       Кайл сжимает. От давления на губы и челюсть становится больно.       Картман вскоре сам тянет за волосы и снимает со своего члена.       – Смотри на меня.       Кайл посмотрел. Взгляд Картмана плыл.       Можно представить, как унизительно это выглядит со стороны. Как он стоит на коленях в изгаженном школьном туалете, как с его порванных красных губ, поблёскивая, к чужому члену тянется слюна. Как его крепко держат за волосы, как силой и голосом подчиняют себе.       – Устал?       Кайл кивнул.       – Открывай рот и высовывай язык.       Кайл не представлял, как будет жить дальше. Просто смотреть на себя в зеркало, просто ощущать человеком. С чем его смешает Картман, если захочет.       Картман сейчас, снизу вверх, особенно безальтернативен. Ничего, кроме него не видно, только его громадное тело, что заслоняет и свет, и свободу. И вроде бы раньше не приходилось смотреть на него с такого ракурса, но с каждой секундой Кайлу всё больше казалось, что этой картине миллион лет.       Кайл слушается. Картман дрочит, дрочит быстро, постепенно всё ускоряясь. Кулак в волосах сжимается крепче. Длится недолго. Кайл не думает, сможет или нет, не пытается представить, как это будет. Просто ждёт.       – Глотай!       На головке показывается белая капля, и скоро уже струёй сперма брызжет в лицо, на густые ресницы, на рыжие кудри, но в основном, конечно, на язык и в рот. Кайл, давясь горечью, пытается глотать.

***

      Кайл понял, что всё закончилось, только когда зашумела вода. Картман ходил по комнате. Потом снова вернулся к нему. Внутри всё сжалось.       Щёлкнула зажигалка. Картман опустился рядом. Поднёс подожённую сигарету к измазанным собственной спермой губам.       – Кури, Кайл.       Переборов себя, Кайл посмотрел в чужие глаза. Чего ожидать дальше, было совершенно непонятно.       Начинай. Чего ты ждёшь, Картман? Издевайся!       Но он просто внимательно следил. Оскорблений не было. Кайл молча затянулся.       Вслед за сигаретой Картман передаёт ему бутылку газировки.       – Я не собираюсь никому трепать, если что.       Кайл полощет горло. Засыхающая на лице сперма начинает неприятно стягивать кожу.       – А что на камеру не снимал?       – Ну, – Картман отбирает у него сигарету и затягивается сам, – можем устроить в следующий раз.