Позволь мне обнять тебя | let me hold you in my arms

Когда Энид, наконец-то, возвращается домой — ровно в полночь, потому что она знает, как Уэнсдей любит, чтобы всё было в вовремя — Уэнсдей понимает, что у неё был плохой день.        Не потому, что Энид хлопает дверью или топает к столу Уэнсдей, а потому, что она входит, снимает туфли и тихонько подходит к мини-холодильнику. Никакого обмена репликами, как будто у девушки не было на это сил. Она ходила увидеться со своей семьей — они приехали в Невермор вскоре после того, как узнали, что Энид, наконец-то, обратилась. Уэнсдей предложила пойти с ней, сидя на кровати Энид и наблюдая, как та собирается. — Ты же знаешь, как это бывает, Уилла, — сказала Энид, бросив через плечо взгляд на Уэнсдей. — Всё будет как всегда, им всё равно, что я стала полноценным волком. Тебе не нужно этого видеть. И Уэнсдей согласилась не приходить, потому что не была уверена, хочет ли она это видеть. Она не была уверена, что сможет смотреть на миссис Синклер, женщину, которая заставила её милую, прекрасную, идеальную Энид плакать в объятиях Уэнсдей в течение многих ночей, пока та не начинала задыхаться. Женщина, из-за которой Энид рыдала на плече у своей девушки, а она закрывала ей уши руками и тихонько ей шептала, что она в безопасности, и что она идеальна. Женщина, из-за которой Энид не могла поверить в эти слова. Она не была уверена, что сможет смотреть на эту женщину и сдержать своё обещание не убивать мать Энид. Поэтому, пока Энид маленькими глотками пила воду, Уэнсдей подошла к ней и медленно раскрыла свои объятия для любимой. Это было приглашением, однако Аддамс не расстроилась бы, если бы Энид отказалась. Но, как и всегда, оборотень этого не делает. От этого она никогда не отказывается. Энид практически прыгает в объятия Уэнсдей, зарываясь лицом в её шею. Уэнсдей проводит рукой вверх и вниз по спине возлюбленной, слегка почёсывая её шею, когда добирается до неё, а затем опускается обратно. — Как все прошло? — мягко спрашивает она, хотя уже знает ответ. Энид не отвечает в течение минуты, только ещё глубже зарывается лицом в шею Уэнсдей. Уэнсдей пару мгновений играет с волосами Энид, проводя по ним руками, а затем возвращается к прежним движениям. Это её способ сказать: "Я здесь. Я всегда буду здесь. Я буду здесь столько, сколько ты захочешь". — Плохо, — наконец говорит Энид. — Мама сегодня была на высоте, ты бы её убила. Блондинка выпустила грустный смешок, и Уэнсдей чувствует, как слёзы смачивают её плечо. — Сказала, что я не заслуживаю того, чтобы стать волком. Даже слышала, как она сказала папе, что я, возможно, никогда бы не обратилась, если бы мне не угрожала непосредственная опасность. Думаю, я получила это за то, что не рассказала ей всю историю. Когда рука Уэнсдей снова поднимается, она осторожно поворачивает голову любимой так, чтобы видеть её глаза. Двигается медленно, давая Энид возможность вернуться к удобной позе. Когда они почти достигают зрительного контакта, Уэнсдей бросает на неё вопросительный взгляд. Энид кивает, и Уэнсдей кладет руку на затылок девушки, вырисовывая мягкие круги большим пальцем. И даже сейчас, в темноте ночи, с мокрыми глазами и уже пролитыми слезами, текущими по её щекам, Энид, по-прежнему, прекрасна. Она так же прекрасна, как в тот день, когда Уэнсдей впервые встретилась со своей соседкой по комнате. Она так же прекрасна, как тогда, когда они выиграли кубок По, все эти яркие улыбки и громкие приветствия своим товарищам по команде. Она так же прекрасна, когда тихо шептала похвалы для Уэнсдей, потому что та ненавидит громкие возгласы. Она такая же прекрасна, какой будет всегда. Уэнсдей проводит рукой от затылка Энид к её щеке, давая понять, что если Энид этого не хочет, она может отстраниться. Но оборотень тут же тает от прикосновения, закрывая глаза, Уэнсдей чувствует это. А ещё она чувствует гнев, потому что как посмела мать Энид так поступить с ней. Она хочет сказать это. Она хочет сказать всё это. Она хочет пойти и ворваться в дом Синклеров, кричать на них, пока они не поймут, насколько идеальна их дочь.        ( — Как они смеют так поступать с тобой! — хочет сказать она. — Как они смеют заставлять тебя думать о себе так мало! ) Но Энид этого не нужно. Энид нужно, чтобы Уэнсдей осталась. Чтобы Уэнсдей показала любимой, что та всё ещё идеальна для неё. Уэнсдей никогда не умела оставаться. Она всегда находила загадки, которые нужно разгадать, или места, которые нужно посетить, чтобы не оставаться на одном месте. Но остаться легко, если это для Энид. Вообще все легко, если это для Энид. — Они не знают тебя, mi vida, — она говорит мягко. — Они не видят, насколько ты совершенна. И они тебя не заслуживают. Энид фыркает, прижимаясь к руке Уэнсдей, словно пытаясь позволить любимой поглотить себя. Именно в такие моменты Уэнсдей жалеет, что не выше ростом. В такие моменты Уэнсдей мечтает взять Энид на руки и позволить ей положить голову под подбородок, пока они обнимаются. Она хочет забрать всю эту боль. Боль — это великолепно для большинства, но ей больно, когда она видит, как больно её волку. Энид хрипит, всхлипывает, пытаясь говорить, и трясётся. Её нижняя губа дрожит, когда она пытается выговорить слова. — Всё хорошо, милая. Мы справимся с этим. После минутного напряжения Энид заговорила. Этих слов достаточно, чтобы разбить часть холодного, мёртвого сердца Уэнсдей. — Почему меня так трудно любить? И светловолосый оборотень срывается, рыдания вырываются быстро и густо, и она снова зарывается лицом в шею Уэнсдей. Её трясёт в объятиях Уэнсдей, она задыхается, словно тонет, её руки обвиваются вокруг Уэнсдей, как вокруг спасательного круга. Уэнсдей борется со своими собственными слезами, когда они подкатываются к глазам. Наблюдать за Энид в таком состоянии — это пытка, в самом плохом смысле. Видеть, как девушка, которую она любит, так легко разрывается на части, говорит такие вещи — это слишком. — Это совсем не так, — говорит провидица, а затем добавляет. — Я люблю тебя. Вещь любит тебя, и Аякс любит тебя. Йоко и Дивина тоже, даже если Йоко демонстрирует это, говоря, что ты будешь первым человеком, чью кровь она высосет, если все остальные в комнате будут мертвы. Бьянка и Ксавьер совершенно не умеют это показывать свою любовь, но они учатся. Как и я. И это кажется удовлетворительным для Энид, полагает Уэнсдей. Если судить по тому, как она прижимается к Уэнсдей чуть плотнее. Аддамс ненадолго замерла рядом с ней. Её руки удобно лежат на её талии. Почти привычно, но Уэнсдей отказывается признать, что это было первое слово, пришедшее на ум. Она стоит так, пока Энид не отстраняется от шеи Уэнсдей и не смотрит на неё. — Я люблю тебя. Так сильно, — она говорит, прежде чем оставить целомудренный поцелуй на губах Уэнсдей и быстро отстраняется, прижимаясь лбом к губам Уэнсдей. — Я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить, — девушка выдыхает в ответ, позволяя своим глазам блуждать по губам Энид. И когда та ловит её, она наклоняется, чтобы поцеловать возлюбленную. Уэнсдей знает, что не может избавить своего волка от боли. Она знает, что не сможет заставить Синклеров понять, насколько удивительна их дочь. Она не может заставить Энид признать, что её легко — слишком легко — любить. Но она может обнять её. Она может взять её разбитое сердце и собрать все кусочки, чтобы попытаться собрать его обратно. Она может сделать так, чтобы ей стало легче, хотя бы на чуть-чуть. Она может любить её и пытаться сделать это существование немного более сносным, не требуя ничего взамен.        И хотя она уже поклялась себе никогда больше не причинять боль любимой, целуя её снова и снова, в тусклом свете их комнаты в общежитии, она обещает, что будет любить Энид Синклер до конца своих дней.