Смирение(сущ.) - отсутствие гордости, высокомерия, сознание своего ничтожества, своей слабости.
Многие события в нашей жизни лишь стечение обстоятельств. Когда-то удачные, когда-то нет. И, к сожалению, мы не можем предугадать как судьба повернётся к нам на нашем пути. Принять действительность сложно, но порой у нас просто нет выбора. Остаётся только двигаться дальше как бы не было тяжело. Всё со временем станет на свои места, и вся боль однажды пройдёт. Понимание происходящего приходило подобно стадиям принятия смерти. Когда тебе 23 года кажется, что и море по колено, и горы по плечо, и нет ничего неподвластного твоим желаниям. Когда тебе 23 хочется жить, потому что впереди ещё много времени чтобы успеть сделать всё, что тебе хочется. Бан Чан, как и многие в его возрасте, был из тех, кто видел своё будущее счастливым и беззаботным. До того самого дня, пока не закончилось всё. Как чувствует себя человек, когда сама жизнь становится приговором? Первой стадией приходит отрицание. Ты думаешь, что всё это просто плохой затянувшийся сон, сейчас ты ущипнёшь себя за руку, проснёшься и не будет этого кошмара; но нет. Ты просыпаешься и этот бесконечный кошмар не заканчивается. Далее наступает гнев. Ты проклинаешь врачей, судьбу и высшие силы за то, что этот кошмар случился именно с тобой. Ты начинаешь ненавидеть окружающих людей, потому что в отличии от тебя они здоровы. Так почему же это случилось с тобой, а не с кем-то другим? После гнева приходит торг. В какой-то момент каждое утро начинается с попытки заключить сделку с судьбой. «Если я сейчас смогу это сделать, то я обещаю...» - как молитва шёпотом разносилось по бановой спальне каждое утро. И в ответ всегда были лишь тишина и попытки, обреченные на провал. За торгом следует депрессия. Не хочется совершенно ничего. Всё, что ты когда-то любил, не имеет больше никакого смысла. Все, кто был когда-то дорог, стали никем. Каждый день похож на предыдущий и уже даже не хочется вырваться из этого бесконечного дня сурка. Стадия принятия пришла через два с половиной года. С тем, что случилось, уже даже бесполезно бороться: попытки семьи и друзей помочь провалились. Врачи разводят руками. В какой-то момент Чан понял, что ничего уже невозможно изменить. Вопрос: «И что?» как-то сам собой встал перед ним и пришло озарение. Он слишком любит жизнь, чтобы заканчивать её, он слишком любит свою семью, чтобы заставлять их проходить через подобный кошмар ещё раз. И смирение пришло само собой. Да, это было тяжело, но он смог справиться. И что мы имеем теперь? Бан Кристофер Чан 25 лет от роду, инвалид-колясочник, ведущий на радио. Трагедия, которая произошла два с половиной года назад, навсегда разделила его жизнь на «до» и «после». И теперь каждый день напоминал фальшивую наигранную киноленту, которую ни один человек в здравом уме не стал бы смотреть. Кристофер улыбался всем родным и близким людям, потому что не хотел, чтобы они расстраивались ещё больше. Не хотел, чтобы его жалели — поэтому улыбался. «Я в порядке» - самая лживая фраза, которую теперь ему приходилось говорить всегда.***
« Спасибо всем за то, что присутствовали на нашем утреннем шоу. Весна действительно прекрасна в этом году, одевайтесь теплее и будьте счастливы. Наш эфир завершает потрясающая песня «Wish you back” в исполнении Хана. С вами была «Комната Криса» и её бессменный ведущий Кристофер Бан. Встречаемся завтра в это же время. Хорошего дня!» - звуковик показывал «ок» за стеклом, микрофоны выключены , а комнату наполняла приятная мелодия. Очередной утренний эфир подошёл к концу. Плечи затекли, но Бан чувствовал себя таким счастливым, как не чувствовал себя, кажется, никогда. Ему нравилось проводить эфиры, где он мог много говорить, ставить подобранные им треки и просто наслаждаться отдачей слушателей. Каждый звонок и каждая история приносили ему чувство эйфории, потому что он знал, что его слушателям действительно нравится его шоу. - Отличный эфир, Чан, как всегда на высоте. - В дверном проёме с улыбкой появился звукорежиссёр — Со Чанбин — человек, который в своё время организовал это радио. Совсем маленькое когда-то, транслируемое только на его университет, теперь было одним из самых популярных радио-каналов в городе. - Спасибо, Чанбин. - Бан с привычной тёплой улыбкой посмотрел на коллегу и откатился от стола, пытаясь одной рукой поправить плед на коленях. - Тебе не тяжело приезжать сюда каждое утро, Бан? Мы можем придумать что-нибудь, чтобы часть эфиров проводилась из твоего дома. - Со с заботой во взгляде смотрел на Бана, поднимающего свой рюкзак с соседнего стула. - Бин, я живу через парк от студии, мне не тяжело. Не думай, что я настолько беспомощный, что не могу проезжать парк. Прогулки на свежем воздухе полезны для здоровья. - И Бан рассмеялся. Со каждый эфир спрашивал одно и тоже, и это уже действительно казалось Бану смешным. Если бы ему было тяжело, он бы сказал. Свою ограниченность Чан принимал и сам знал о своих возможностях, никогда не переусердствовал, если ему действительно было тяжело. - Ты просто не чужой мне человек, Чан, и я волнуюсь. И ты это знаешь. - Бин отошёл от двери, давая Чану возможность выехать из студии. - Тебе помочь спуститься? - Я знаю, Бинни-Бин, но тебе действительно не стоит переживать обо мне. Я знаю свои возможности. И ты знаешь правила помощи мне. - Да-да, я куплю тебе бабл-ти, - Бин обошёл кресло и взялся за рукояти. - Поехали? - Бан лишь улыбнулся, прижимая к груди рюкзак, который не успел повесить за спину. Чанбин был одним из немногих, кто никогда не смотрел с жалостью и состраданием. И это действительно радовало Криса. Самое мерзкое, что могли испытывать люди к нему, по мнению самого Криса, - это жалость. Он не считал, что его нужно жалеть и уж тем более никогда бы не позволил никому делать для него что-то из жалости. Здесь не к чему испытывать жалость; да, он инвалид, он не может перемещаться без коляски, но это не повод испытывать к нему жалость. Крис оставался таким же человеком, как и все другие, и, за исключением своих ног, ничем не отличался от восьми миллиардов людей, живущих на земле. По крайней мере он пытался свято в это верить. Спустя столько лет, проведённых в кресле, Крис начал воспринимать его как часть собственного тела. Минхо, лучший друг Криса, даже шутил, что у Бана ноги колесом. И Чану эта шутка действительно нравилась. - Простите, Вы обронили! - Чан услышал громкий голос за спиной и остановился. Он уже собирался развернуться, но громкие шаги, больше похоже на бег, заставили его остаться на месте. Юноша перед ним возник также неожиданно как и окликнул. Высокий, на вид немного младше Криса. Бан старался не смотреть ему в глаза, так как знал, как смотрят на него все незнакомые люди - с сожалением. Это вызывало лишь горькую усмешку. Окружающие не считали его равным. Это было единственным, к чему Бан не мог привыкнуть и с чем до сих пор не смирился. Люди всегда видят в нем только калеку. Перед лицом вдруг возникла чужая рука, держащая в раскрытой ладони брелок, который когда-то подарил Минхо. - Надеюсь, я Вас не напугал. - Крис поднял взгляд с ладони на лицо. Сначала Бан даже не обратил внимание, но парень, стоящий перед ним, действительно красивый. Лицо осторожно обрамляли темные волосы, а на глаза в беспорядке спадала выбеленная чёлка. Широкая улыбка озаряла чужое лицо, заставляя щуриться. Он выглядел мило в этой оверсайз толстовке с мультяшным щенком на груди. - Спасибо. - только и мог выдавить из себя Бан, забирая из ранее протянутой ладони брелок. Парень перед ним внимательно смотрел в глаза, будто выискивая в них что-то, но лишь молча кивнул, засунув руки в карманы, развернулся на пятках, и спокойно двинулся дальше. Впервые Бан ощутил безразличие. Это было приятно. Парень, что только что вернул ему брелок, не смотрел с жалостью или сожалением. Простой и искренний жест от совершенно постороннего человека впервые за долгое время вызвали в Чане неоднозначные чувства. Дорога домой заняла больше обычного времени. Чан сделал несколько кругов вокруг пруда, находящегося в центре парка, заехал в небольшую булочную, в паре домов от его квартиры, чтобы порадовать любимой выпечкой Минхо, когда тот вернётся с работы. Чан переехал к Минхо как только устроился работать в студию к Чанбину. Чан и Минхо познакомились, когда были ещё совсем детьми, ходили в одну спортивную школу, где оба занимались лёгкой атлетикой. Прошло уже больше 15 лет с тех пор, но они до сих пор дружили, и ближе друг друга у них никого не было. Словно близнецы, которых разделили в далёком детстве. Минхо был тем, кого Чан мог назвать своей семьёй. Без Минхо в квартире было слишком пусто: ветврач все своё свободное время маячил дома, тренируясь в новых кулинарных изысках, громко говорил и всегда подпевал играющей во время готовки или уборки музыке. Бану нравилось это. Такие моменты наполняли жизнь красками, яркими, как солнечный свет. Квартира Минхо действительно была домом. Хотя, если быть честными, Бан ненавидел оставаться один. Всякий раз, когда он оставался один, в голове роились сотни мыслей, которые резали без ножа, и заставляли черепную коробку стягиваться тисками боли. Мысли жалили подобно пчёлам, каждый раз всё больнее и больнее, надавливая на старые раны. Чан, казалось, сам себя ненавидел. Ненавидел свою опрометчивость, ненавидел свои ноги, которые никак не хотели двигаться даже спустя столько лет бесконечных физиотерапий, но больше всего он ненавидел свою бесполезность. Да, Бан мог выполнять какие-то базовые вещи, которые были необходимы в быту, но всё остальное для него стало непосильной ношей, которая каждый день втаптывала остатки его самооценки в землю. И пусть Минхо продолжал говорить, что ему не нужна помощь и он сам справляется со всем, Бан видел, как тот из-за него взваливает на себя слишком многое. Также Бану приходилось видеть родителей, которые с каждым годом становились всё старше, но помочь им никак, кроме финансов, он не мог. Бан ощущал себя бременем. Когда он находился в окружении людей, Бан старался гнать эти мысли прочь, но стоило ему остаться одному каждый момент его бесполезности скапливался огромным снежным комом в груди. Дышать становилось практически невозможно. В моменты отчаяния и подкатившей истерики Бан что есть силы бил себя по коленям, но ничего не чувствовал. Совершенно ничего. Кристофер думал об этом в очередной раз, спускаясь в лифте. Врач снова пожимал плечами, перебирая бумажки в медицинской карте. «Чувствительность не наблюдается. Мы можем попробовать снова физиотерапию, но, господин Бан, Вы должны понимать, что спустя столько времени, даже это не может служить гарантом того, что Вы встанете на ноги. Мне жаль.» Врача хотелось застрелить в его же собственном кабинете. Жаль ему? Отнюдь. Крис привык к тому, что врачи всегда говорят это. Жаль. Жалость не то, что ему нужно. Ему нужно, чтобы его поставили на ноги, а не пичкали лекарствами, постоянно приговаривая, что им жаль. Злость оседала где-то под языком, заставляя снова и снова сглатывать неприятный комок. У Чана не осталось мотивации. Теперь смирение перешло на какую-то новую стадию, она не поддавалась описанию, разве что только можно было сказать, что теперь Кристофер точно знал, что встать на ноги у него не получится никогда. Эта мысль вызывала лишь горькую усмешку и уже не пугала. - Простите, Вы обронили! - Смутно знакомый голос прозвучал где-то за спиной. Бан остановился; громкие шаги резали пространство вокруг и вот перед ним снова возник тот же юноша, которого он видел в парке. - О, это снова Вы. - Юноша улыбнулся. - Нельзя быть таким неосмотрительным. Младший достал из кармана сумки связку ключей и стал перевешивать карабин на брелке Бана. - Однажды Вы снова можете его обронить, а меня не будет рядом. Вот и все. Готово. - Парень с улыбкой протянул брелок с новым карабином. - Так точно не потеряете. Бан растерялся от этой улыбки. Сынмин стал громоотводом. Это было то самое чувство, когда встречаешь человека, который становится твоим настоящим. Улыбка Мина для Криса стала домом - уютным и тёплым; к Киму хотелось возвращаться всегда. У младшего в карманах - конфеты и фантики, в запасе сотня историй грустных и весёлых, настоящих и искренних, каким был сам Ким. Младший заканчивал университет, был волонтёром в педиатрическом отделении больницы, вездесущий, подобный тёплому ветру, который приятно обдувал лицо в конце апреля, и согревал не физически, духовно. Рядом с ним было по-настоящему спокойно, и Бан порой даже думал, что протяни Сынмин ему руку он встанет и пойдет за ним. Куда угодно. Весна сменилась жарким летом, наполненным запахом цветов, горячего асфальта, тины у пруда в парке. Лето звучало звонким смехом Бана, который рядом с младшим порой и вовсе забывал, что он какой-то не такой. Работа, которая раньше была спасением и бегством, стала работой, которая просто приносила удовольствие; Бан знал, что как только закончится дневной эфир, в дверь студии постучат, на столе Чанбина появится стаканчик американо без сахара, а у вошедшего в студию человека будет в руках стаканчик бабл-ти. День становился по-настоящему завершённым, когда поздним вечером в трубке послышится ровное сопение, потому что даже проведя весь вечер вместе, Сынмину будет мало, и он всегда звонил, стоило ему покинуть квартиру Чана и Минхо. Ким для Кристофера стал рождественским чудом, лучшим подарком на новый год, счастьем, которое испытываешь, когда получаешь что-то хорошее за всё плохое, что когда-то случалось в прошлом. И всё, что было связано с Сынмином вызывало лишь тепло, которое разливалось в грудной клетке, окутывало, словно тёплый плед, и согревало как согревает чашка горячего чая. Бан влюбился в это солнце. И это стало его фатальной ошибкой. Романтическая привязанность, любовь и отношения с кем-либо ломались подобно ветке под колёсами его инвалидного кресла.***
Сынмин был искренним и никогда ничего не скрывал. Делился всем, что происходило в его жизни, начиная от возмущения по поводу несправедливости преподавателя по методике заканчивая какими-то обыденными вещами. Тот день не стал исключением. - А потом, ты представляешь, этот придурок, просто взял, затащил меня в кабинет и сказал: «Ким Сынмин, ты мне нравишься», - Ким комично пародировал голос одногруппника, - Хорошо, что зашёл преподаватель. Иначе мой статус прилежного студента канул бы в лету. Бан не слышал уже ничего, что младший говорил дальше. В грудной клетке Чана медленно развивалась вьюга, морозящая сердце. Кристофер хотел верить, что однажды настанет день, когда Сынмин сможет ответить взаимностью на его чувства; но что Бан может предложить ему взамен? Сочувствие окружающих, когда их будут видеть вместе? Или, может, одно из своих инвалидных кресел? Это было слишком смешно. Дать в ответ Бан не мог ничего, и даже если бы Ким ответил взаимностью, в скором времени это бы закончилось под тяжестью обстоятельств. Ким заслуживал того, кто будет носить его на руках, кто будет участвовать всецело в его активной жизни. Того, кто будет обнимать со спины за совместной готовкой. Ким не заслужил жизни с человеком, который не может предложить ничего, кроме своей жалкой любви. Горькая усмешка коснулась бановых губ. - Крис, ты меня вообще слушаешь? Всё хорошо? - Младший встал перед Баном на колени, пытаясь заглянуть в глаза. - Тебе лучше уйти, Минни, я себя не очень хорошо чувствую. - Я останусь с тобой. Спина болит? Где твои таблетки? Крис, ты почему раньше не сказал? Давай я помогу тебе лечь... - Я сказал, что тебе лучше уйти. - Бан сам испугался своего голоса. Сломанный и холодный. Злость на самого себя давила непосильной ношей. В этот момент Чан ненавидел себя за свою оплошность. Ненавидел за то, что влюбился, за то, что надеялся на взаимность, ненавидел за то, что из-за своего недуга не может дать любимому человеку того, что он заслуживает. Ненавидел за то, что злился на Сынмина в этот момент. Бан проклинал сам себя. Ведь Сынмин заслуживал отношений, где о нём будут заботиться, кто не даст его в обиду. И этот одногруппник был отличной кандидатурой по мнению Кристофера. - Крис, я же волнуюсь... - Тебе не стоит волноваться обо мне. - Чан поднял взгляд, отъезжая от младшего назад. - Уйди, пожалуйста, пока мы не поругались. Я не хочу никого видеть сейчас. В глазах напротив сталь, и Ким невольно поджал губы. Больше всего в этом мире младший ненавидел, когда Бан смотрел так. Этот взгляд преследовал младшего все те долгие месяцы, которые он пытался подступиться к Кристоферу. Недоверие, страх, презрение — это всё читалось в глазах настолько явно, что в какой-то момент Ким даже хотел сдаться и бросить затею сломать эту бесконечно высокую стену, которую Бан выстроил между собой и окружающим миром, впуская внутрь только Минхо. Но в один день всё изменилось: Бан впервые улыбнулся Киму. И только ради этой улыбки младший был готов ломать эту неприступную стену снова и снова, лишь бы видеть, как старший искренне улыбается. Добраться бы до его сердца — и Ким станет самым счастливым. Ким действовал интуитивно: он не отдавал отчёта ни себе, ни своим действиям. Это хотелось сделать здесь и сейчас — показать и доказать, что он нуждается в Бане. Сынмин целовал неумело, сминая чужие губы своими. Под ладонями Кима бановы щёки, тёплые, как кружка горячего шоколада, которые они любили пить по вечерам, сидя на балконе в комнате старшего. Губы Криса обветренные и на вкус как карамельный чизкейк. Если бы Крис дал ему шанс, младший бы целовал эти губы вечно. Сынмин любил до беспамятства. Ким давно следил за рубрикой Чана на радио. Сначала это казалось просто эстетическим восхищением, но та встреча в парке изменила всё. Бан красивый до невозможности, нежный до боли где-то под рёбрами. Чановы объятия — лучшее завершение любого дня, согревающие сердце и душу даже тогда, когда казалось, что ничего не могло согреть. Здесь и сейчас в этот поцелуй Мин пытался вложить всё, что теплилось в его сердце уже год. Чан отстранился слишком резко, отъезжая назад ещё дальше. - Сынмин, уходи. Бан не сказал больше ничего. Кое-как дрожащими руками он развернул коляску и скрылся за дверью своей комнаты. Наступила тишина. Ким понял, что совершил ошибку; его дурацкие чувства затуманили сознание, не давая воли здравому смыслу. На что он надеялся? Что Бан — чёрт его возьми — Кристофер Чан ответит ему? Ким молча покинул чужую квартиру, игнорируя в холле Минхо, который смотрел как-то слишком вопросительно, хмурясь. С того дня Ли казалось, что он откатился в прошлое. Чан практически не выходил из комнаты, почти ничего не ел и на любые вопросы отвечал односложно. На вопросы обеспокоенного Чанбина приходилось отвечать Минхо, потому что появляться в эфире Бан отказывался категорически. Минхо злился. Чан не заслужил проходить через этот ад снова, и если в этом виноват Ким — Минхо не оставит от него мокрого места. Сынмин же не брал трубку, его друзья разводили руками, говоря, что не знают где Ким — Минхо понимал, что они врут, но обвинять их в чём-то не имел права. Узнать обо всём, что случилось, Ли мог только у этих двоих, и если Чан не шёл на контакт, осталось только выяснить это у Сынмина. Две бесконечно долгие недели Минхо пытался привести Чана в чувства и найти Сынмина, чтобы разнести его голову об ближайшую стену. Как бы Чан не дорожил Кимом, Минхо не мог стерпеть, когда из-за Сынмина — а это было именно из-за Сынмина — Бан находился в таком состоянии. Ким вышел из здания больницы поздним вечером. Каким бы отвратительным не было его состояние оставить волонтерскую деятельность он не мог. - Сынмин, есть минутка? Нужно поговорить. - Минхо оторвался от стены, преодолевая расстояние до младшего в четыре широких шага. Ким ожидал чего-то подобного, и был готов ко всему, что скажет ему Минхо. Они молча шли в сквер, находящимся недалеко от больницы. Ким впереди, Минхо чуть поодаль за ним, чтобы остановить младшего, если тот вдруг захочет убежать. Минхо нужна правда, и ради Чана он добудет её даже если придётся сломать младшему ноги. - Я даже знаю о чём ты хочешь поговорить, Минхо-хён. - Ким резко остановился, разворачиваясь лицом к идущему за ним Ли. - Правда? Это же отлично. А теперь назови мне хотя бы одну причину, почему я не должен дать тебе в морду? - Минхо сжимал и разжимал ладони, будто был готов наброситься на Кима здесь и сейчас. - Да ты можешь меня хоть убить здесь, Минхо-хён, но я не откажусь ни от своих слов, ни от своих действий. - Чан из-за тебя снова не выходит из дома. Последний год все было хорошо, а потом появился ты и он снова не хочет существовать в этом мире. Кто ты такой, Ким Сынмин, чтобы лишать его шанса на спокойную и счастливую жизнь? - Я, наоборот, хочу дать ему это, хён! - Ким взмолился. - Да, я сделал это без его разрешения, но не для того, чтобы издеваться. Он даже не дал мне возможности объясниться. Развернулся и испарился, будто я не заслужил нормального отказа. Я бы понял... Я бы все понял... - Сделал без разрешения что? - Минхо, казалось, был готов разорвать Кима на кусочки голыми руками, но вместо этого лишь схватил его за рубашку на груди, слегка треся. - Я поцеловал его. Я не должен был делать этого, не спросив, но я... - Ким улыбнулся как-то грустно, наклонив голову вбок, - я думал, что мои чувства взаимны и посчитал, что имею право. Мне жаль. - Твою ж мать... - Минхо сделал шаг назад, отталкивая Кима от себя. - Я даже не знаю, кто из вас двоих больший идиот. Ситуация теперь казалась Ли совершенно абсурдной. И кто больший идиот - Сынмин или Чан - ещё предстояло выяснить. Теперь, если разложить все события по порядку, становилось понятно, что Сынмин был слишком резок, а Чан испугался. То, что эти два идиота нравятся друг другу, ясно как белый день. - Наверное, я должен был остановиться... Кристофер считает меня другом, а я своими идиотскими чувствами все разрушил. - Сынмин, - Минхо обессиленно сел на скамью и закурил, - Скажи мне, тебя ничего не смущает? - А что меня должно смущать? - Сынмин сел рядом. Оба они выглядели так будто только что пробежали марафон - потрёпанные и уставшие. - Бан Кристофер Чан, твой друг, три года назад попал в аварию, он инвалид, передвигается только на коляске, он не может выполнять многие базовые вещи, которые могут выполнять все остальные. И шансов, что он вновь пойдет, у него практически нет. Разве только произойдет чудо. - Я всё это прекрасно... - Нет, - Ли перебил, - Ты не до конца осознаешь. Ты знаешь насколько тяжело тебе будет, если вы вступите в отношения? Вы будете ограничены и повязаны друг другом, с ним тяжело, он мучается от страшных болей в спине и голове, он очень капризный в такие моменты, он не сможет носить тебя на руках, у вас не будет нормальной интимной жизни. Это не сказки и не благотворительность. Если ты делаешь это только потому что тебе его жаль, то ты должен сейчас же забыть о его существовании. С таким не шутят. - Ты думаешь, я никогда не задумывался об этом? Ведь Ким и правда думал об этом слишком много. Каждую долгую ночь, слушая эфиры Чана на повторе, думал: "Какого это - быть парнем Кристофера Бана?" Какого встречаться с человеком, чьи возможности ограничены? Насколько это тяжело? Сынмин думал об этом слишком много, но все его размышления пришли к одному: в этом нет ничего страшного. Любые отношения - это тяжёлый труд. И влюбился он в Бана не за то, что тот может пробежать 54 круга по стадиону за раз. Ким влюбился в солнечную улыбку с ямочками на щеках, в нежный успокаивающий голос, в волшебное чувство юмора, заразительный смех, в всегда по-доброму смотрящие глаза. Ким любил душу Кристофера без остатка. Сынмин много думал. И, если честно, никогда не находил в себе силы даже допустить мысль, чтобы жалеть Криса. Для него это было чем-то невозможным. Ким любил саму мысль о том, что он любит Криса. И эта была любовь не вопреки. Сынмин нисколько не романтизировал свою любовь. С его стороны это признание не было актом доброй воли или жалости. Он просто любил. Просто. Никаких "если и потому что". - Я готов ко всему, лишь бы мне только выпал шанс доказать, что мои чувства к нему настоящие, хён. - Ким уронил голову на ладони, закрывая ими лицо. - Я готов ко всему, только бы он дал мне возможность любить его, и любил меня в ответ. Мне не важно в коляске он или нет, мне не важно, пойдет ли он когда-нибудь.. Я просто хочу быть рядом. - Сынмин, ты понимаешь, на что ты себя обрекаешь? - Я не обрекаю, хён. Почему ты говоришь так будто это какая-то непосильная ноша? Он же живой, из плоти и крови. С любым человеком тяжело, в любых отношениях бывают трудности, но если оба готовы работать над этим, если оба готовы идти на компромисс, если оба любят... Любое препятствие можно пережить и преодолеть. - Только вот знаешь в чём твоя проблема, Ким? - Минхо смотрел в небо, выдыхая облачка дыма вверх. - Ты не сказал об этом Чану. Как думаешь, что он подумал в тот момент, когда ты просто его поцеловал? Явно не то, что ты его любишь. Я думаю, что он чувствует то же самое по отношению к тебе, но в отличии от тебя он боится, потому что не верит, что его можно полюбить. Да, ты прав, Ким, он живой, из плоти и крови, но ему приходится мириться немного с другими вещами и мерить реальность другими мерами. Он человек, но ему пришлось пережить слишком много дерьма с того момента, как он пересел в инвалидное кресло. И без объяснений твои действия расцениваются им не более, чем жалость к калеке. Даже мне до сих пор приходится периодически напоминать о том, что я с ним дружу потому что он мой друг, а не потому что он инвалид. В такие моменты приходит озарение. Ким вспомнил, что рассказывал перед всеми этими событиями Бану, и ему впервые захотелось себя ударить. Более идиотской ситуации не придумаешь. Тяжёлый вздох Кима нарушил стоящую вокруг них тишину. Ему нужно попытать удачу ещё раз. Найти правильный подход. Объясниться, сказать то, что чувствовал всё это время. Не Минхо-хёну, Кристоферу, чтобы он знал и понял что именно чувствовал Ким. «Я люблю тебя, потому что это ты. И всё остальное не имеет значения». *** - Если ты сейчас же не выйдешь из квартиры, я вынесу тебя на руках! - Ким недовольно скрестил руки на груди, осуждающе смотря вглубь квартиры с порога. Младший сам понимал, что угроза звучала сомнительно, но лучше так, чем пытаться упрашивать старшего. - Мне все ещё неловко, Минни. - Бан мялся где-то в коридоре. - Хэй, я ведь с тобой, Кристофер. Тебе нечего бояться. Слышишь? Я буду рядом. - Тёплая улыбка озаряла лицо Кима. - Мы справимся и в этот раз. В квартире послышалось копошение и следом в дверном проёме сначала возникла трость, а после неуверенно ступала нога. Бан старался не подавать виду, но его глаза говорили о нерешимости и страхе. Ким продолжал улыбаться, подавая руку старшему. В тот день, когда Бан решился впервые после стольких лет изнурительной терапии выйти из дома без коляски, пошел первый снег. И это было настоящее зимнее чудо. Сынмин готов пройти через все трудности ещё раз, лишь бы в конце его ждали теплые объятия и смущенная улыбка. Ведь объятия Кристофера лучшая награда.