Драббл, в котором Марс три страницы идëт за пивом.

С прожитыми годами ясно осознаваемым оказалось только отсутствие всякого смысла в вероятности очевидного добра. В него верилось всë меньше, и прежнее расположение к теории ментального света гасло, тухло подобно искрам огня самосожжения с каждой секундой, и больше пламя не прибавлялось в размере, сколько бы времени ветер не способствовал этому, а пыль, гонимая им, заметала собой тусклый солнечный блеск, и со временем мир стал сер, пока улицы погружались в послеогненный мрак. Этот мрак никто не видел за окном, сетчатка глаза просто не могла его воспринять, и он ложился на неë лживым светом и обещанием, что всë в этот раз точно будет хорошо. И вера в это не выцвела, ставши единственным доступным жизненным способом не сойти с ума. Но жизнь и тьма, сопровождающая еë – лишь явления, и всему на смену приходит вечная ночь, вечер... Утро? Марс отчëтливо его чувствует, прямо кожей, а он восприятиям своим верить уже не желает, но за окном (выйди из дома и посмотри!) точно утро, можно узнать по жëлто-оранжевому свету, что не сошëл (ещë) с ума. Но это был лишь вопрос времени. Всë придëт, поздно или рано, к одинаковому исходу, и останутся крошки пыли и намëк на какое-либо человеческое отсутствие, как и отсутствие Земли как таковой, безжизненной и погружëнной в вечный холод ядерной зимы. Миром правит физика. А Марс Даркисс (честное слово) ничего в ней не понимает. Отвечает заученные параграфы на зачëте, переживая в этот момент лишь о том, чтобы на вопросы в конце ответить, потому что в выбранной им же самим квалификации не смыслит ничего ровным счëтом. Счëт на доске (дай Бог) правильный. Но в пустоте никакого смысла не имеет удобство тех, кто пытался приспособиться к жестокой и бессердечной жизни хоть как-то. Вышло так, что сами же (как всегда!) всë и усложнили. Марсу больно почти физически, до такой степени воображаемый электрический, доводящий до боли памяти, разряд бьëт нежную кожу, раздирая внутри кости, и вскипает кровь в венах, каждой, абсолютно каждой вене в теле. Годами раньше восприятие работало (ещë работало) проще в несколько раз, и центром мира ещë был он сам или просто казался таковым. Если встать в те моменты на табуретку, можно вообразить шëпот далëких звëзд, а сейчас табуретка сломается, и шëпот этот заебал так, что сил нет. Пиво в графине тоже кончилось, а вкус у него не такой, как вчера, совершенно, и индикатор ломается где-то на этом моменте, хотя раньше держался, пусть и совсем хрупко. Чтобы сходить за новым, приходится переться под дождь, натянув на тëмные волосы капюшон, хотя и так, если быть честным хоть немного, нихера не видно. Дождь идëт часами, а грязь от него под ногами потом будет держаться сутками и пачкать собой всë: и душу, и пространство, и сапоги. Наверное, иронично, мир чернеет. Пока что реально точно, так же, как и поделенные для нахождения мнимой вероятности числа, но ничего по ней вычислить на деле нельзя. Вероятность всегда пятьдесят на пятьдесят – либо «да», либо «нет». А все эти расчëты ни к чему, вычëркивайте из сборника задач по математике какого-то класса какого-то временного отрезка. Марс ещë давно нашëл решение получше. Получше, чем самоцельное гуляние под дождëм и невозможность взглянуть на грозовые тучи. Только бы гром в крышу дома не бил в этот раз, дым такой поднимается, что тяжело вдохнуть. Асфальт становится видно меньше, чем землю, смешанную с водой, и отчаяние наполняет грудь, а с воздухом в лëгких приходит ещë и осознание собственной безысходности. Забыл деньги. Проверять карманы брюк сколько угодно можно, а результат один. Что и требовалось доказать. Впрочем, можно было просто написать в начале «очевидно». Не надо никому ничего доказывать. Возвращаться назад, как говорится, поздно, а всë-таки наврали, как всегда наврали, потому что дождь кончился, упала с ëбаных небес последняя капля, намочив и без того сырой верх. Да куда уж дальше. Только назад. Время вернуться. Время вернуться... Назад? Со вздохом, Марс убирает с головы капюшон, и неважно, сколько он этого ждал, пытается засучить рукав, но запонка (какая глупость) не даëт. Этот момент застревает в разуме как важная деталь, но как же это странно, важность вещей зависит лишь от восприятия мыслящего, а Марс, как тот, кто не смог понять это мир, решил перестать мыслить вовсе, и, как простому человеку, ничего ему не подвластно. А каждый человек – простой, в природе по-другому не бывает, и нельзя создать то, что противоречило бы еë свойствами. Марс нормальный. Абсолютно. До неверия в это нормальный. Грязь приводит к саду, который уже вянет, за серыми воротами. Они постоянно заперты, и Марс не помнит момента, когда они могли бы быть открыты. Впрочем, тут никого не было кроме него вот уже как тыщу лет. Рука тянется к мягкому абрикосу, касаясь его без причины, есть его не хочется совершенно, да он тут и стоит, этот сад, скорее для красоты и восстановления хрупкого душевного равновесия. Бесцельная работа, результат одного из путей, просто Марс забыл, что любой путь ведëт к чему-то. А в конечном итоге получилось то, что вышло. Знаете, ведь пользы от абрикосов явно больше, чем от дешëвого пива. Но, если заметить, совершенно без разницы, чем блевать. Лучи на этой картине смотрятся как красивое дополнение, и появляется в ней что-то неуловимо трепетное, но этого, как и сути мироздания, не понять, не увидеть. Не узреть. Но кто решил, что у всего должна быть суть? В чëм вот суть созвездий? Что они несут, кроме бесконечно долгой боли, слëз и привязывания себе к батарее так, что следы остаются на руках от верëвки, и других чувств, кроме горечи и осознания неизбежности не возникает, не возникнет. А чувства это результат чего? Эволюции? Какая глупость. Очередная. Они, очевидно, только портят жизнь. Возносят те события, которые могли бы ничего не значить, а в таком случае было бы намного-намного легче. Плюс лишь в том, что больше боли не осталось, она ушла с последней выпитой со дна жидкостью, неразборчивым шëпотом и с прощанием напоследок. Как хочется о нëм забыть, и Марс отмечает для себя, что в крайний раз, да хоть всегда, можно порвать шаблоны. Нет смысла в прощаниях, а приветствия всяко приятнее их, будь то хоть прощание с ушедшей болью, пора встречать Новый век. Пора, наконец, отпереть ворота. И, направляясь к ним, взглядом оказывается подмечена кружевная белая скатерть и тарелка с абрикосами. Тепло на душе ощущается вполне реально. Скамейка рядом напоминает о том, как мало времени, а осознание пронзает тело новым электрическим разрядом. Засучить рукава всë-таки удаëтся: Марс рвëт на них запонки. Время. Вернуться. Назад. С последними солнечными, доходящими до Земли, лучами, вероятность приравнялась к своим пятидесяти процентам: Времени больше нет. Но (пока стук в врата не слышно) есть, куда вернуться.