На своём месте

      Я осторожно приоткрыла дверь комнаты, стараясь как можно тише заглянуть в образовавшуюся щелочку. Конечно, на самом деле дверь у меня была сдвижная, на рельсах, чтобы не занимать драгоценное пространство, но в моей голове любые действия с ней звучали только как «закрыть» и «открыть». Лежащая на кровати Кохэку спешно прикрыла глаза и больше не моргала, но я уже заметила, что она не спит.       — Не притворяйся, — говорю, просовываясь внутрь чуть сильнее. — Я не буду тебя тревожить, если ты не хочешь разговаривать. Может, чаю выпьем?       К моему удивлению, одноклассница кивнула. Это меня действительно порадовало.       — У меня есть один вид чёрного чая и штук двадцать зелёного, — пытаюсь припомнить точное число. Непроизвольно в уме всплывает цитата из фильма. — Черничный, малиновый, с женьшенем, с травами, больная печень, имбирь и мёд…       — Имбирь без меда, на сон грядущий и эрл грей, — слабо улыбнулась девушка, поднимая веки.       — О, ты смотрела «Скотт Пиллигрим против всех»?       Лицо Кохэку резко помрачнело. Она кивнула.       — Чёрный, — сказала так, словно хотела отрезать пути к предыдущему разговору. Наверное, это кино у неё как-то ассоциируется с Асукой.       — Принесу поднос сюда?       — Я выйду… скоро.       — Кохэку — мне неловко просить, но страх за одноклассницу перевешивает это чувство. — Ты только без меня не вставай, ладно?       Она ничего не сказала, только горько усмехнулась и опять кивнула. Я ушла, зачем-то максимально тихо прикрыв дверь.       Было решено, что сегодня Окумура останется ночевать у меня. В последнее время моя кровать пользуется странной популярностью, но тут уж ничего не поделаешь. Возвращаться сейчас домой, к бабушке с больным сердцем, для Кохэку не выход. У неё разбит нос и верхняя губа, большой синяк над бровью и маленький порез под левым глазом, который оставил скол в покрытии парты. Переломов, трещин и сотрясения мозга, по словам осматривавших девушку врачей, не имелось, а сместившийся хрящ удалось поправить сразу, но вряд ли пожилая женщина успеет дослушать до этого момента. Скорее всего, она просто свалится в обморок, лишь завидев внучку. Даже у меня при взгляде на неё сжималось сердце. Я крутила в руках чайник, вспоминая, как неожиданно появилась в классе отстраненная от занятий Ясу, моментально оказавшаяся возле Кохэку и схватившая её за волосы так же быстро. Как что-то громко хрустнуло во время первого удара, как все кричали и вскакивали со своих мест, устремляясь к обезумевшей коротышке, а она замахивалась и замахивалась держащей голову рукой и вопя, что Кохэку самая дешёвая и продажная подстилка, которую только можно найти в нашем районе. Мальчишки оттаскивали Ясу, но та упиралась до последнего, пытаясь задушить подругу надетой на ней цепочкой. Потом я несла Окумуру к окну практически на себе, каким-то чудом умудряясь сразу накрутить носовых турунд из салфеток. Мы ждали скорую помощь, пытаясь привести несчастную в сознание; Кохэку дважды рвало проглоченной кровью, несмотря на то что её положили на левый бок и, по идее, это должно было препятствовать самому механизму рвоты. Я держала её косы, а учительница английского пыталась смыть с лица засохшую кровь и другие биологические жидкости. Было страшно; в какой-то момент начало казаться, что девушка никогда не очнется.       — Вода уже давно закипела.       Я вздрогнула, выныривая из кошмара и осознавая, что по-прежнему держу в руках заварник, который сначала надо бы прогреть. Взгляд не может перестать бегать по однокласснице. Она выглядит бледной, даже зеленоватой; глаза блестят от слёз, а нос — от вазелина, которым мы недавно смазывали ранки на слизистой. Я отмечаю, что девушка расчесалась и что мой пижамный комплект ей очень велик, но идёт.       — Я же тебя просила, — почему-то всхлипываю, — без меня не вставать.       Ставлю чайник на столешницу так резко, что он недовольно грохочет. Кохэку вздрагивает, когда я заключаю её в объятия. Она долго не обнимает меня в ответ, но в конце концов кладёт голову мне на плечо и тоже обхватывает мой пояс руками. Девушку трясёт, она беззвучно плачет, а я глажу её по голове и пытаюсь не выть в голос, но иногда у меня это не получается. Моя кофта становится мокрой, как и макушка одноклассницы. Мы опять ревём в обнимку, как тогда, в приёмной у директора. Она помогла мне, и я ни за что не брошу её одну.       — Поплачь, моя хорошая, — шепчу сиплым голосом. — Только не вздумай винить себя, ладно? Ты чудесная, ты не могла знать, что всё обернётся вот так…       Кохэку начинает икать. Я аккуратно иду назад — хочу набрать воды в стакан — а она так смешно, по-детски мило шагает за мной, продолжая хвататься за мою одежду своими ручками. Я улыбаюсь и плачу, слезы принимаются щипать губы и язык, и мне сложно представить, насколько же больно должно быть однокласснице с её-то травмами.       — Попьешь?       Девушка не отказывается; обхватывает стеклянную ёмкость двумя руками, и я по-дурацки тоже поддерживаю его за донышко. Один раз она всхлипывает так сильно, что чуть не давится, но потом постепенно успокаивается. Я веду её в ванную умываться, потом мы вместе сморкаемся — я как слоник, а Кохэку как аристократка. Такой момент кажется мне очень интимным — я никогда раньше не делала этого при других людях, стесняясь, хотя своих болеющих знакомых всегда убеждала в естественности этого процесса.       — Ты очень… эмпатичная, — замечает моя гостья, когда ей удается перестать убиваться на какое-то время.       — Думаю, что не ко всем, — отвечаю, трогая рукой бок чайника. Он горячий, но недостаточно. — Ну что, пропустим по чашечке?       — Прости, что стесняю тебя… Мне очень жаль, что я…       Самобичевание Кохэку отзывается на сердце болезненно и неприятно. На меня вдруг нападает чёткое понимание того, что испытывал Хаджиме, когда я извинялась перед ним за нападение Ду Бона.       — Ты ни в чём не виновата, Кохэку, — заявляю со всей твердостью, на какую только способна после такого количества пролитых слёз. — Я рада быть с тобой и помочь тебе, потому что…       Почему?       — …потому что ты замечательная, — продолжаю я. — И моя совесть не позволит… В общем, я сама этого хочу. Отстань. Что пристала-то?       Я улыбаюсь, демонстрируя свой дружелюбный настрой, но девушке пока что сложно это понять. Она опускает глаза в пол, нервно теребя край пижмы.       — Извини…       — Да я же шучу, Кохэку, — теряюсь я. Кладу руку на плечо в надежде, что тактильность поможет нам понять друг друга. — Ну, про отстань. А про всё остальное нет, ты правда прекрасный человек и совсем не напрягаешь меня.       Девушка не плачет — наверное, ей больше нечем — но выглядит совершенно убитой. Ну ладно, было бы глупо ожидать, что она повеселеет от пары не самых удачно подобранных слов.       — Давай гирлянду включим? Она красивая.       ***       Куроо шёл домой пешком, сильно прихрамывая — он упал с велосипеда, когда развозил товары по нужным адресам. Настроение было скверным, хотелось просто побыть в тишине, но узкие улицы Токио так и давили на парня своим шумом, толкотней и кучей вывесок. В такие моменты хотелось уехать куда-нибудь в деревню или на самую высокую точку Фудзи-сан, но наверняка и там кто-нибудь его достанет.       Ярлык рубашки поло впивался в шею, наушник норовил выскользнуть из раковины и упасть наземь, ветер запрокидывал чёлку ровно в уголок глаза. Хотелось пойти в спортзал и сбросить напряжение, но чёртова нога… Тецуро остановился, достав телефон. Экран оказался слишком тёмным на уличном освещении, и первые секунд десять им пришлось пользоваться почти вслепую. Юноша сцепил зубы, чтобы не заматериться вслух и не показаться окружающим невоспитанным мальчиком. Странно, но ему никто не писал. Ни мама, ни Бокуто, ни команда, ни Кохэку.       Куроо начал закипать, вспомнив имя, которое он узнал недавно. Зашёл в их переписку и обнаружил, что она ничего не ответила на пожелания доброго утра от него и Пирата, который был запечатлён на отправленной фотке сидящем у парня на плече во время утреннего кормления. Не отреагировала на смешное видео, которое он скинул после обеда, и на вопрос, в силе ли их договоренность о встрече на выходных. Потребовалась вся сила воли, чтобы не начать думать о девушке всякую несуразицу, как это было в начале их знакомства. Мало ли, что могла случиться? И всё равно, отсутствие какого-либо взаимодействия с её стороны очень расстраивало. Юноша кликнул на фото, чтобы перейти в профиль, и обнаружил, что Кохэку выложила свежий сторис.       Вот, значит, как. Считает его недостойным своего царского общения, а в глаза, видимо, смелости признаться нет. Тецуро открыл новую запись и увидел фотографию Окумуры в каком-то затемненном помещении, с бликами разноцветных лампочек в волосах, держащей в руках три букета цветов — поменьше, средний и вообще огромный. Спору нет, выглядело всё очень красиво. Девушка смотрела вниз, на смесь пионов, роз, хризантем и ещё кучи всякой всячины, лицо было почти полностью скрыто — левый глаз прятался за игриво выпущенной прядкой, а нос и подбородок тонули в чьём-то подарке. Куроо на всякий случай проверил, когда у неё дня рождения — вдруг сегодня, а он пропустил, вот знакомая и обижается — дата значилась как девятое октября. Что ж. Видимо, свидание. Не стоит мешать. Большой палец дёрнулся, чтобы выделить сообщения и удалить их, но потом парень спохватился, что они уже прочитаны и такой поступок будет выглядеть глупо. Так он и стоял посреди улицы, пытаясь сморгнуть закипающие на глазах злые слёзы. Нет, они были вовсе не из-за Кохэку. Просто день был странным, дурацким и раздражающим, а игнорирование от Окумуры было всего лишь каплей, но тем не менее, она оказалась важна в этом океане чувств. ***       Кагеяма разглядывал своё отражение в витрине так пристально, что в глазах появилась сухость. Он уже сто раз проклял себя за то, что не стал просить у Мивы совета, но это наложило бы на него обязательство всё рассказать, а что конкретно тут рассказывать, Тобио и сам до конца не понимал. Он сжал кулак крепко, до онемения пальцев, которые превратились в заставку технических работ на канале телевизора. Рука порывалась в очередной раз разгладить ткань чёрных джинс, но напряжение сковало абсолютно все мышцы.       — Мам, тот дядя задумал что-то плохое? — шепотом спросил у женщины мальчик лет четырёх.       — Нет, милый, — дёргает сына за руку, поторапливая. — Дядя просто устал.       Не то что бы это было неправдой, но Кагеяма предпочёл мысленно оспорить данную формулировку. Он опять чувствовал так много, что, казалось, его сейчас просто разорвёт от переизбытка ощущений, но усталость тоже пульсировала где-то между бровей. Он устал пытаться разобраться в себе, устал качаться на качелях, где одной вершиной приоритетов была Алиса, а другой волейбол, а потом доказывать себе, что это всё одинаково важно, нужно, и отлично друг с другом сочетается. Он боялся, что девушка услышала неожиданно вырвавшуюся фразу во время телефонного разговора и теперь просто не придёт, а встретиться согласилась затем, чтобы Тобио от неё отстал. Он опасался того, что внутренний зверь, постоянно требующий Алису, в конце концов его когда-нибудь просто сожрёт.       Несмотря на то, что изнутри парень разрывался на части, внешне на его мимике или выражении лица это никак не отразилось, поэтому подошедшая Хайба решила, что Кагеяма просто очень сосредоточенно о чем-то размышляет. Она непроизвольно дотронулась до сжатой в кулак кисти, как часто делала со Львом, чтобы привлечь его внимание.       — Привет. Давно ждёшь?       Тобио чуть развернул руку навстречу нежной девичей ладошке. Хотелось побороться за каждую секунду этого прикосновения. Она пришла. Она здесь.       — Привет, нет. Ты отлично выглядишь, — юноша не удержался и быстро окинул хрупкую фигурку взглядом, — не боишься запачкать одежду?       — Ой… Как-то я об этом не подумала.       Девушка на секунду растерялась, но потом сверкнула улыбкой, прикусывая губу в предкушении.       — Ну, ничего не поделать. Идём скорее!       Серебристый хвост подпрыгнул в воздухе из-за резкого поворота. Тобио наблюдал за тем, как его спутница забавно шагает в противоположном направлении, вытягивая при ходьбе носочки стоп, и счастливо улыбался. Закатное солнце мазало по щекам, заставляя чувствовать себя умиротворенным. Как же быстро поменялось настроение с её присутствием.       — Алиса, — тихо позвал Кагеяма. — Нам в другую сторону.       Тобио, в порыве внезапной смелости, пригласил Хайбу в студию лепки из глины. Он наткнулся на рекламу этой организации в социальной сети и переслал её девушке практически сразу же, чтобы не было пути назад. Кагеяма сказал Алисе, что ему было бы очень интересно попробовать, а из его знакомых такой вид деятельности понравится, наверное, только ей. Потом он понял, что из-за этой реплики всё выглядит одолжением, но удалять было поздно — девушка появилась в онлайне сразу же после отправки сообщения. Впрочем, по поводу неудачной формулировки ничего сказано не было, Хайба просто ответила, что идея очень хорошая и указала три даты, когда она будет в Сендае и сможет найти свободное время. Кагеяма выбрал сегодня — то ли потому, что не мог так заранее спрогнозировать расписание тренировок, то ли потому, что ему не терпелось увидеть девушку. Он сбежал с дополнительного занятия по литературе для отстающих и зашёл домой — сменить школьную форму на джинсы, футболку и худи. С момента появления договоренности и до мгновения встречи, Тобио около восьмидесяти раз хотел всё отменить, добавить заветный номер в чёрный список и переехать в другую префектуру на ПМЖ, но сейчас, когда Алиса шла рядом, болтая о всякой ерунде, Кагеяма выбросил из головы абсолютно все мысли и сосредоточился только на любовании своей спутницей.       Маленькая серо-белая табличка со входной вывеской затерялась среди десятка других плакатов у парадного входа торгового центра, поэтому пришлось позаглядывать в пару-тройку дверей, прежде чем попасть в нужное место. Оно оказалось весьма приятным для глаз — помещение, где располагался ресепшн, было выполнено в светлых тонах, имело кожаные диванчики и кресла и витрины с работами учеников и мастеров. Юноша пропустил вперед девушку, помог ей снять и повесить на плечики длинный кардиган — его базовые настройки включали в себя навык джентльмена и успешно активизировались, когда Тобио не думал о правильности или неправильности своих действий. Улыбчивая администраторша провела их в зал-мастерскую, и Алиса ахнула, едва перешагнув порог.       — Сколько оленей!       Действительно, одна из стен была полностью расписана этими животными самых разных размеров, цветочные горшки и кашпо имели форму оленьих мордочек, вешалка для рабочих фартуков являлась ничем иным, как искусственными ветвистыми рогами. В углах, по обе стороны от окон, находились огромные величественные скульптуры сохатых, на холки которых были натянуты расписные жилетки. Окружающая обстановка привела спутницу Кагеямы в неописуемый восторог. Алиса крутила головой, пытаясь разглядеть всё и сразу, подметив все детали. Она напоминала Тобио девочку, впервые очутившуюся в Диснейленде.       — Кхм. Хочешь, я тебя пофотографирую? Здесь.       — До начала сеанса ещё пятнадцать минут, поэтому можете пока всё здесь рассмотреть, сделать фото и выпить чай. Кулер, пакетики и сладости там, — администраторша махнула рукой себе за спину. — Нам нужно подождать ещё одну пару, а пока здесь всё в вашем распоряжении.       Парень собирался сказать, что они и не пара вовсе, но потом подумал, что будет странно акцентировать на это внимание. В конце концов, их же двое? А если он начнет отрицать слова мастерицы, то сразу будет понятно, в каком контексте он их воспринял.       — Хорошо, спасибо, — ответила Алиса. Она тут же развернулась к Тобио, прижимая руки к груди и становясь на носочки. — Ты специально выбрал именно это место? Как ты узнал? Просто невероятно!       Кагеяма улыбнулся одним уголком губ, склоняя голову набок. Второй раз за эту минуту молчание оказалось самым мудрым решением.       — Я обожаю оленей!       Хайба тряхнула головой, распуская хвост и рассыпая волосы по плечам. Сверкнула сережка-звездочка в ухе, вызывая иррациональные мысли у Тобио о гипнозе. Может, из-за этого он стал так одержим девушкой?       — Ты хочешь чай? — подал голос юноша. — Я могу сделать сейчас, чтобы он остыл.       — Точно, давай! Я пока расчешусь. И вазочку с печеньем захвати!       — Сомневаюсь, что оно будет таким же вкусным, как твоё, — бросил на ходу Кагеяма. Комплимент сорвался с уст слишком легко, наверное, потому, что был правдой. Алиса немного покраснела.       Тобио умел фотографировать только конспекты, с которых ему нужно было списать домашнее задание, но ради девушки был готов научиться этому непростому искусству. Он без устали двигал бегунок в настройках камеры, садился в позу низкого приема и фокусировал объектив на падающих сквозь жалюзи солнечных лучах или паре от чашек чая. Хайба же была в привычной для себя стезе — с детства привыкшая к съёмкам для портфолио в модельной школе, она получала удовольствие от возможности запечатлеть себя в красивом месте, но когда фотографом был Тобио, обращать на себя внимание становилось особенно приятно.       — Посмотри, тебе нравится?       — Да, есть хорошие, — выносит вердикт девушка, проскроллив результаты кропотливой работы. Она выхватывает телефон у Кагеямы я вручает ему взамен дымящийся напиток. — Тааак, давай-ка, иди сюда…       Потом в кадр попадало всё, что казалось Алисе привлекательным — блестящие окна, кружки в руках на фоне арт-вывески с названием мастерской, рисунки оленей, фигурки их же, чайный сервиз, сахарница ручной лепки и Тобио. В конце Хайба настояла на селфи, и юноша почувствовал себя крайне неуверенно — он не знал, какое выражение придать лицу, чтобы выглядеть нормально. Алиса была очень близко, иногда прислонялась к нему боком, чтобы хорошо разместиться на экране фронтальной камеры; зверь в груди рычал, мозг пытался подбодрить воспоминаниями о видео, которое смонтировала подруга и на котором Тобио выглядел очень недурно. Опять отразила свет пресловутая серёжка в проколотом хрящике, словно нажимая на какую-то кнопку отключения здравого смысла. Парень выдохнул; чудище внутри поддерживало задуманное, по-черлидерски махая своими сильными лапищами. Кагеяма обнял Алису сзади, не спрашивая разрешения, боясь запутаться в самых простых словах, и положил острый подбородок на плечико, чтобы быть с девушкой примерно одного роста. Вспомнился день их знакомства, точнее, несколько минут до него. Юноша тогда писал перевод английской песни на слух, а слова осознались только сейчас. «Всё, что я когда-либо хотел, всё, что мне когда-либо было нужно, здесь. В моих руках». Теперь сердце так чётко отбивало этот ритм, словно в секунду успело получить музыкальное образование.       — О, вот этот отлично получился! — прокомментировала последний снимок Алиса. Тобио чуть разжал пальцы на талии, давая возможность освободится, но девушка ею пользоваться не стала. — Можно я его в сторис выложу?       Хайба посмотрела на Кагеяму вверх и вбок, запрокидывая голову, на секунду прижимаясь спиной к груди. Парень подумал, что он мог бы сейчас поцеловать её, а она бы и опомниться не успела. Да только он не умеет целоваться.       Юноша кивнул и окончательно опустил руки, отходя на шаг назад. За ребрами завибрировал протестующий вопль, требующий опять сомкнуть пальцы на тонком стане, можно даже крепче, чем в прошлый раз. И вообще, знал бы он, что Алиса захочет опубликовать новое фото, то сделал бы выражение лица более зловещим — чтобы все парни мигом от неё отписались.       — О чём задумался? Я тебя утомила, да?       — Нет. Я… Вспоминаю, где здесь туалет.       — Там, справа от входа. И печенье отнеси назад, пожалуйста, — Алиса бросила на выпечку какой-то обиженный взгляд. — Если ты его не будешь.       — Они настолько хуже твоих? — улыбнулся Кагеяма.       Кулачок ударил по бицепсу.       — Поспеши!       ***       Вечерний воздух пах сыростью и блюдами из многочисленных закусочных. Было свежо, но не холодно; на завтра синоптики обещали дождь. Кагеяма взял с собой зонт, чтобы в случае чего предложить его Алисе, однако природа решила не предоставлять юноше возможность провернуть такой трюк.       — …вот, поэтому я много разных религий изучала, но чего-то, к чему лежит душа, так и не пришла. Знаешь, как-то проще жить, когда у тебя в чём-то есть уверенность, вот и я хочу так же… Понимать, что, если что-то пойдёт не так, всегда будет, к кому обратиться. Пусть даже это кто-то, кого ты физически не ощущаешь и прямого ответа не получишь.       — А как же семья, или друзья?       Девушка скосила глаза на парня. Тот разглядел в них что-то вроде удивления.       — Думаю, что кроме тебя самого, надолго в твоей жизни… Как это сказать правильно? Никто не останется. Тех, кто пройдет весь путь с тобой, единицы, и никогда не знаешь, кто именно от тебя уйдёт. Сам или по какой-то причине.       Теперь время удивляться настало уже для Тобио.       — То есть, людям ты не доверяешь?       — Доверяю, — честный ответ. –Мне всегда интересно узнавать человека, общаться с ним, но я часто напоминаю себе, что это не навсегда. И наслаждаюсь мгновениями вместе.       Хайба глубоко вздохнула, с удовольствием втягивая не самые приятные, по мнению Кагеямы, запахи, словно бы запоминала этот момент.       — Интересная мысль.       — А ты? Веришь во что-то мистическое? Я не могу тебя понять, — бесхитростно сообщила девушка. — Ты очень… Разносторонний, что ли.       — Мне близка теория синтоизма. Поэтому я синтоист, наверное.       — Теория? Ты читал, собирал информацию?       — Не совсем так. Мне дедушка рассказывал, — с теплотой вспомнил Тобио. — Учил бережно обращаться с чем бы то ни было. Поэтому твоё отношение к людям мне, — юноша постарался подобрать слово помягче. — Неблизко. Если я строю какие-то связи, то рассчитываю, что они навсегда.       Алиса остановилась. Кагеяма увидел в её зрачках незаданный вопрос. Они тесно общаются в последнее время. Что именно их связывает? Что надеется создать парень? Отвечать было страшно. Спрашивать об этом рано. Наверное, она ещё не привыкла к нему и легко проживет свою насыщенную событиями жизнь, если сейчас они разойдутся в разные стороны.       — Ты была в префектуре Нара? Или в самом городе?       — Я бы хотела там жить, — с восторгом отозвалась девушка. Она сжала кулачки у груди, наверняка вспоминая стайки бродящих прямо по улицам оленей. — Или хотя бы почаще приезжать туда. Но работа отца… Думаю, у меня всё впереди!       — В этой префектуре самое большое количество синтоистких храмов. Если ты хотела бы, ну, окунуться в это всё, то это самое лучшее место. Эта религия немного отличается от других. Она не в проповедях или тайных знаниях, она, — Тобио обвёл рукой окружающий пейзаж, но продолжал смотреть только на Алису, — вокруг. В уважении к природе и ко всему, что ею создано.       Голос, тембр речи затрагивал какие-то струны внутри. Чувствовалось, что он говорит о чём-то личном, сокровенном. Ощущалась благодарность за эту открытость. Хотелось узнать о нём что-нибудь ещё. Они синхронно остановились, глядя друг на друга.       — Где сейчас твой дедушка?       Кагеяма поднял взгляд к небу. Было достаточно темно, но звёзды ещё не сияли. Да и увидеть ли их отсюда, через дымку городского смога и режущий глаза неон?       Алиса понимающе склонила голову на бок, возводя глаза вверх. Блеснула звездочка в ухе, будто бы падала с небосклона. Тобио подумал, что нужно загадать желание.       — Понимаю тебя. Я потеряла маму, когда была совсем маленькой. Через полтора года после того, как родился Лев. Долго плакала, боялась отпускать папу на работу. Поэтому её родной язык я не знаю, только японский — папин. Единственное, что я помню о ней — она носила длинные волосы и любила подвязывать их лентой, а на шее у нее был кулончик с чем-то пахучим. Я помню запах, он словно… Лиловый и пенистый. Я везде его искала, перенюхала много благовоний, но это всё не то…       Светло-зеленые радужки впитывали даль горизонта, а темно-синие — каждую чёрточку девушки. Серебристые волосы чуть шевелились, словно кто-то невидимый ласково перебирал их, и Кагеяма ревновал Алису даже к этой несуществующей персоне. Её маленький вздернутый носик был произведением искусства. Губы складывали слова так красиво, что хотелось стать художником и нарисовать сто тысяч картин, чтобы запечатлеть это.       — Алиса, я сам от тебя не уйду. Ты всегда можешь рассчитывать на то, что я… На меня. Вот. Поэтому, если ты не захочешь обращаться к кому-то… Далёкому, обратись ко мне. Девушка дотронулась прохладными пальчиками до мужского запястья, немного сжала. Даже без сказанных сейчас слов она чувствовала, что в её жизни появилось ещё одно плечо, на которое можно опереться. — Спасибо. Я очень ценю это. Нужно было продолжать путь. Легко было молчать и говорить. Хайба взяла Кагеяму под локоть, заставляя того сожалеть о надетой куртке — хотелось ощущать прикосновения без преград в виде плотной ткани. — Знаешь, какое-то время я серьёзно изучала астрологию…        ***             Ойкава с тоской думал о запасах любимого молочного шоколада, оставшегося в коробке у спального футона в его комнате. Он собирал эту коллекцию достаточно долго, периодически разворовывая, но всегда возвращая экспонаты в должном, а иногда и в большем, объеме. Это было легко делать, когда тебе шагу не дают милые девочки-фанатки, пытающиеся перетянуть одеяло внимания на себя размером или эксклюзивностью презентов. Сейчас Сейджо не участвует в выездных играх — и в этом велика заслуга их никчемного, ничего не умеющего капитана — поэтому и скорость вращения потока поклонниц вокруг Ойкавы значительно снизилась.       Хаджиме не очень любил сладкое, а его мама давно привыкла готовить сбалансированную, покрывающие энергетические затраты спортсменов, еду, поэтому быстрый обзор выдвижных ящичков стола и вазочки на кухне никаких плодов не дал. Тоору вернулся в комнату, которую его лучший друг вынужден был теперь делить с ним, плюхнулся на крутящийся стул и с горестным вздохом раскрыл учебник по географии.       Время обернулось склизкой медузой, выловленной в твою первую поездку на море, и норовило выскользнуть из рук, предварительно ужалив побольнее. Карандаш, зажатый в пальцах, бездумно чертил контурную карту, а голова всё размышляла, какого чёрта здесь происходит. До выпускных экзаменов оставалось меньше двух месяцев, а юноша всё еще не знал, что ему делать дальше, и эта неразбериха так и норовила натереть болезненную мозоль на его нервной системе. Иваизуми собирался поступать в американский вуз, и не было никаких сомнений, что он сможет воплотить свои планы в жизнь. Будущее Тоору же стояло на перекрестке дорог, перекрытых со всех сторон шлагбаумом. Он не мог поехать вместе с другом в другую страну, потому что не потянул бы этого финансово. Деверь парня постепенно становился значимым лицом в префектуре, но, тем не менее, оказывать требуемую материальную поддержку не потянул бы, да и Ойкава уж точно не стал бы брать у него деньги. Про родителей и говорить нечего… Оставалась только Япония, но и здесь был очень большой нюанс. Тоору состоит на учёте у хирурга, и без удовлетворительного заключения от него просто не сможет подать документы ни в один спортивный университет, а даже если он поступит на любой другой профиль, ему нужна будет эта треклятая медицинская справка для вхождения в состав факультетской волейбольной команды. Травма и её последствия вынуждали проходить долгую реабилитацию, плохо совместимую с постоянными изнурительными тренировками, но Ойкава скорее будет скакать по площадке на одной ноге, чем сядет на скамейку запасных. Окончательный эпикриз ему выдадут в конце апреля, буквально на следующий день после выпускного. Конечно, разумно было бы подыскать запасной вариант места обучения, благо, отметки почти по всем предметам отличные и сложностей с поступлением не должно возникнуть, но глаза упрямо из раза в раз изучали веб-страницы спортивных академий.       Тоору несколько злостно перевернул страницу книги, чуть помяв уголок. Если на чистоту, ему было себя жалко, и от этого в горле появлялся привкус тошноты. Тюфяк, слабак, который только и может, что ныть, не добиваясь при этом никакого результата. Сколько себя помнил, он всегда пытался относиться к любым вещам позитивно, так, как с детства приучали его родители и сестра. Потом пришлось узнать, что улыбки отца были сквозь зубы, потому что он был обречён родиться неудачником и терять всё раз за разом, и почувствовать себя счастливым мужчина смог, только превратившись в законченного эгоиста. Мать любила мужа больше, чем своих детей, поэтому, когда ему понадобилось еще больше нежности и заботы, Мара и Тоору остались ни с чем. Старшая сестра создала свою семью, и, как бы Ойкава не был рад этому, иногда желанной поддержки и любви он получить от неё не мог. Его сокомандники всегда были рядом, но что он был бы за капитан, лидер и опора, если бы позволял себе пускать сопли на их бело-голубую форму, как иногда того требовала душа? Про Иваизуми не то что язык сказать что-либо не поворачивается, извилина даже не смеет пошевелиться в этом направлении. Он и так всегда излишне опекает друга, не хватало ещё, чтоб за ручку к психологу какому-нибудь водить начал. Личная жизнь Хаджиме только-только начала налаживаться, и было бы максимально некрасиво грузить окрыленного парня своими проблемами, заставляя ползти рядом с собой по запыленной дороге.       Почему-то невольно вспомнился Кагеяма. Вот, небось, у кого всё в жизни просто и понятно. Никаких тебе эмоциональных качелей и перепадов настроения, проблем с девушками, загонов по поводу будущего. Знай колоти себе рыжего коротышку да пасы отрабатывай. Почему Тоору не может так же? Почему нужно постоянно искать в себе последние искорки хорошего настроения и пытаться разжечь из них хотя бы слабенький костерок? Почему порой так сложно вставать с постели по утрам? Есть куча людей, которым живется гораздо хуже, чем ему. Закончатся ли в обозримом будущем эти глупые американские горки из череды дней, когда он чувствует себя нормально, а потом какой-то незначительный пустяк выбивает почву из-под ног? И, чёрт возьми, как можно было так разозлиться, просто сидя на месте и листая учебник по географии?       Ненавидимая без объективных причин книжка устремилась к двери, брошенная отточенным движением в порыве гнева, однако не соприкоснулась с нею. Хаджиме привычно резко дернул тугую ручку, отворяя вход в комнату, когда уголок твёрдого переплета врезался ему прямо в лоб.       — Ты совсем больной, Мерзикава? — взревел пострадавший. — Придурок конченый!       Ойкава попытался забраться под стол, но был схвачен за ворот домашней футболки. Иваизуми всегда возвращался раздраженным от репетитора, и этот раз не стал исключением.       — Я не специально, Ива-чан! Ива-чан! Помогите!       Хаджиме схватил лежащий под рабочей тетрадью увесистый атлас и шлёпнул им по макушке друга, вызывая у того горестные всхлипы. В руках Ойкавы очутился справочник по английскому, которым он пытался защититься, пока приносил свои извинения. Наконец, спасительный аргумент был найден.       — Я сделаю за тебя литературу!       Хозяин комнаты отошёл, опуская «оружие» на столешницу, сбросил с плеч рюкзак и выудил из кармана куртки упаковку молочного хлеба и пакетик конфет.       — И чай завари, — потребовал он, бросая гостинцы точно в руки своему квартиранту.       Шоколадные глаза радостно заблестели. Паровозик настроения пополз вверх по рельсам американского аттракциона.       — Когда это ты полюбил чаепития?       — Захлопнись, Тупикава.       — Понял.       Ойкава смешной походкой вразвалочку ушёл на кухню, не чувствуя тяжелого взгляда, буравящего лопатки. Разумеется Хаджиме не думал, что товарищ подгадал его возвращение и решил над ним подшутить; он был уверен в том, что Тоору в очередной раз не справился с эмоциями и решил их выплеснуть на несчастное пособие. Попытки поговорить об этом сразу пересекались с его стороны или скатывались в неискренность. Иваизуми это решительно не устраивало, но он боялся ставить Ойкаве какие-то условия, особенно сейчас, когда тот стремительно терял контакты с близкими людьми. Кто знает, может тот воспримет это неправильно и предпочтёт отдалиться? Всё, что мог сделать Хаджиме — дать своему другу ощущение стабильности и надёжности, показать, что он будет рядом. А сегодня он ещё и приготовил для него маленький подарок, надеясь, что язвительный связующий это оценит.       Иваизуми неспешно отправился в ванную, помыл руки с мылом и подошёл к хлопочущему на кухне Тоору, больно ударяя того мокрым кулаком в плечо.       — Эй, ну я же извинился!       — Это чтоб не расслаблялся. У нас же матч с Шираторидзавой намечается, — как ни в чем не бывало сказал парень. — Товарищеский. Так что нужно быть пособраннее.       Тоору крутанулся на пятках, не удосужившись поставить кружку с горячей жидкостью на стол, и поэтому расплескав половину на пол.       — Что?!       — Нужно быть пособраннее, — терпеливо повторил Хаджиме, хотя он прекрасно знал, о чём именно переспрашивает восклицающий голос. — И не проливать чай на любимый паркет моей матери…       — Я вытру, — растерянно ответил половой вредитель. — Какой к чертям матч? Как это произошло? Почему тренер мне не сказал? Я же капитан!       Заторможенно-удивленная скорость речи быстро набирала обороты и под конец уже перешла в возмущенное тарахтение. Хаджиме тихо усмехнулся.       — Да Нобутеру-сан ещё ничего не знает. Я напрямую договорился. С Вакатоши.       — С Вака… Что? Что?!       — Ты сейчас задохнешься.       — Ты издеваешься, Ива-чан? Ты общаешься с этим?! За моей спиной?!       — Заткнись! Ты всех подряд терпеть не можешь. Что мне теперь, ни с кем не разговаривать?       — Что-то тебя только с ублюдочными тянет пообщаться!       — Я думал, ты хочешь взять реванш. Это, конечно, не официальное состязание, но…       — С чего ты взял, что оно вообще состоится? Думаешь, этот мерзкий Ушивака хоть пальцем ударит, чтоб договориться со своим начальством? Они же только со студенческими командами…       — Хватит перебивать меня! — не выдержав, рявкнул Иваизуми. Ойкава разозленно клацнул зубами, будто котик, упустивший желанную добычу в виде мухи. — Придурок. Обычный он парень. Не думаю, что согласится, а потом соскочит. Ты не рад?       — Я… Блин, да иди ты, Ива-чан! А на какой день вы договорились?       — Значит, ты доволен? Не знаю ещё. Дату будет тренерский состав выбирать, но факт остаётся фактом. Мы сыграем.       — Мы сыграем… Вот же, Ива-чан… — Тоору запрокинул голову, выдыхая весь воздух из лёгких, вытягивая губы трубочкой. Когда взгляд возвращался к другу, в нём уже читалась решимость. — Давай есть. И пойдём бегать.       — Дуй за тряпкой, а я разогрею. Не хватало ещё, чтобы мама после ночной смены тут убиралась.       — Принимается.       Ойкава протянул Иваизуми руку, чуть согнутую в локте. Ладони встретились с громким хлопком.       — Спасибо, Ива-чан, — горячо сказал Тоору. Ухмыльнулся. — За сладкое, я имею ввиду. Наверняка вкуснятина!       — Хорош трындеть. Иди уже…       *** — Круассан, ты ещё не спишь? Голос подруги был бодрым, но общалась она почему-то шепотом. Куроо выключил настольный светильник, и комната на секунду наполнилась тишиной — этот старый агрегат трещал при работе и ужасно бесил. — Тецу? Алло? Куроо прикрыл веки. Она знает его, как веселого общительного парня, и не хотелось разрушать эту оболочку. — Не сплю. Уроки делаю, чёрт бы их побрал. Сразу говорю, у меня всё нормально, просто немного простыл. — Но ты какой-то злой, — убежденно отвечает трубка. — Это потому, что ты заболел? — Это всегда так кажется, когда у меня простуда. Ты что хотела? — Да уже ничего… Ты знаешь, как лечиться? — Знаю. Сейчас сотворю себе какое-нибудь волшебное пойло путём перегонки и мне сразу полегчает, — в интонации ни малейшего намёка на шутку, но девушка смеётся. — Меня тогда позови, когда всё будет готово. — Давай колись, чего нужно? — начинает терять терпение Куроо. — Колоться? А алкоголя не будет? Ладно, люди, которые говорят, что у меня дурацкий тупой юмор — вы оказались правы. — Подруга чуть повысила голос, словно бы действительно хотела, чтобы её кто-то услышал. — Да я надеялась помощи с домашкой попросить, но… — По химии? — Да, только ты же… — Кидай. — Что, правда? — Что правда, то правда, — согласился юноша. — Стой, ты же в этом году на химию вроде бы не ходишь? — Не хожу, — замялась звонящая. — Тут такое дело… Девушка пояснила, что помощь нужна Кохэку, а сама сделать задание она не может, потому что будет писать два эссе — за себя и за неё. Куроо задыхался от наглости упомянутой девицы, но оказалось, что здесь не всё так просто. Окумура попала в беду и теперь спит тревожным сном наплакавшегося человека, причем не где-нибудь, а на кровати его карасуновской подруги. А уроки делать надо, потому что в последний семестр года ни плохое самочувствие, ни метеорит, ни смерть не смогут убедить учителя в уважительности причины, по которой ты не решил задачи. — А свидание? — вырвалось у парня против его воли. — Какое свидание? — Окумура выложила фотку с огромным букетом где-то… Не знаю, в каком-то красивом месте. Динамик захихикал. — Спасибо, что так высоко оцениваешь мою квартиру. Это мои цветы. Я пыталась развеселить Кохэку, и мы занимались всякой фигней. В том числе и фотографировались. Это я заставила её залить. Говорю, чтобы родители увидели, что у тебя всё хорошо, и бабушке рассказали. На самом деле, мне хотелось позлить её подружек-шал… Кхм. Вернее, а почему бы и нет? Снимок-то красивый. — Красивая, — задумчиво согласился Куроо. — Кто? Кохэку? — он буквально услышал эту медленно растягивающуюся улыбку. — Фотография. — юноша откашлялся. — Оговорился немного, что пристала-то? Хватит лясы точить. Скидывай, что нужно, и садись за сочинения. — Ты что, подписан на неё в соцсетях? — не унималась трубка. — Когда это вы успели заобщаться? — Я не хочу быть грубым, красотка, — тоном, опровергающим сказанное, отрезал Тецуро. — Но это вроде как не твоё дело. — Прости, прости. Девушка на том конце провода даже не пыталась скрыть своё довольство. Вот откуда напитавшее всё, в том числе и их диалог, раздражение — Куроо просто ревновал её одноклассницу к какому-то гипотетическому человеку, с которым она гипотетически провела вечер. — А Бокуто не ревнует? — Бокуто? — Я думала, вы в отношениях, — едва сдерживаемый смех отзывался лёгким хрипением. — Причем, в близких… — Я хотел, но понял, что с Акааши ему будет лучше. Поэтому мы просто любовники… Ладно, спокойной вам ночи! Через полчаса всё скину. — Спасибо большое, ты очень выручаешь! С меня смешная фотка Цукишимы. — Ооо, отличные условия на этой работе. Ну, пока! — Пока, Круассан! К обещанной помощи Тецуро приступил с большим энтузиазмом, щёлкая ручкой и покачиваясь на стуле. Формулки и цифры легко ложись на белый лист. График настроения пошёл в гору. Наверное, потому что нога болеть перестала, а почему же ещё?