Сделай это первым

Дину требуется меньше недели, чтобы привыкнуть к теплу Каса в его постели. С каждым днем он становится все счастливее и счастливее, и уже даже не обращает внимание на подколы Сэма, твердящего что-то про родственные души. Кас, кстати, тоже меняется на глазах. В глубине души Дин боится, что его ангел-хранитель превращается в человека. Разумеется, они не бросаются во все тяжкие. Кастиэль, например, с пониманием ждет, пока Дин дозреет до объятий во время готовки, поцелуев без причины и приглашения принять совместный душ, а Дин борется с кучей комплексов и желанием надрать Касу задницу, потому что тот называет его милым. Дипломатичное молчание заканчивается в тот вечер, когда Дин понимает, что получает удовольствие, наблюдая за тем как ангел раздевается. Как и обычно, Винчестер ложится на левый бок, вытягивает руку и приглашает Каса в объятия, сам факт которых является страшной тайной. Как и обычно, серафим льнет к нему, столь доверчиво и трепетно, что приходится прижимать его к сердцу (исключительно в качестве поощрения за хорошее поведение, а не потому что Дин искренне любит обниматься). Затем привычно лезет левой ногой между ног Дина. А спустя пару минут рука охотника сдвигается со спины ангела к пояснице, чего никогда раньше не происходило. Кастиэль мгновенно напрягается и затаивается. Дин тоже. Они лежат, сомневаются, и каждый чего-то ждет, но ничего не происходит. Осмелев, Винчестер кончает колебаться и опускает руку ниже, на резинку отвратительных свободных трусов в стиле Джимми Новака, и наконец решается впервые схватить ангела за задницу. — А ты хорош, — задумчиво бормочет он, исследуя новые территории на теле Каса потеющей ладонью. Пора разворошить этот священный заповедник. — Спасибо. Я так же думаю о тебе. — Ха, я еще как хорош, так что советую распустить ручонки, — отшучивается Дин. Кас кивает и незамедлительно следует совету, но добавляет немного свойственной себе импровизации: оценив упругость ягодиц, прошедших Рай, Ад и Чистилище, он проводит двумя пальцами между ними. Дин слегка напуган, но доволен. — Что еще я могу потрогать? — необычно низким голосом интересуется серафим. — Погоди, Кас. Давай сначала, ну, поговорим. Тебе стоит глянуть что-нибудь в интернете, чтобы подготовиться. Я вот... Подготовился. В ответ на проявленную заботу Кастиэль улыбается с некоторым снисхождением. — Дин, я жил столько лет... — А, точно, да, — Дин фыркает и закатывает глаза, — я и забыл, что ты все умеешь. — Я не умею плести паутину, — меланхолично сообщает Кас. — У меня нет необходимых желез. — И слава богу. — Да, именно ему. Некоторое время они лежат и молча смотрят друг на друга, не решаясь даже громко вдохнуть, не то что сблизиться. Кастиэль не выдерживает первым. — На самом деле, я не участвовал ни в чем компрометирующем, — сухо объясняет он, примагничиваясь к Дину, и охает, когда их члены соприкасаются. Возрастающий градус неловкости компенсируется тем, что оба возбуждены и больше заинтересованы изучением друг друга, чем стыдом. — Я десятилетиями непрерывно наблюдал за великими умами, некоторые из них так и не связали жизнь с женщиной. — Зачем ты наблюдал за ними? Не могу поверить, что ты из тех извращенцев в плащах, что прячутся в кустах под окнами. — Чтобы ты был образован, мог ездить на машине и не умер от коклюша. Или кори. Или бешенства. — Да? — выдыхает Винчестер, перед тем как оставить на губах Каса короткий поцелуй. — Хочешь сказать, что делал это для меня, а не для будущего человечества? — Я всегда все делаю для тебя. Без тебя у человечества нет будущего, — улыбается серафим, и это самый наглый флирт, что человечество когда-либо видело. Чтобы не искать слова для достойного комментария, Дин прерывает разговор долгим поцелуем, к концу которого начинает бесстыдно лапать божьего сына и позволяет ему отзеркаливать каждое движение. Кас очень быстро учится, когда дело доходит до практики. Дин валит его на спину и вдавливает в матрас, восторженно целуя любимое лицо и выгибаясь в поисках трения. Ангельское терпение довольно быстро заканчивается: Кастиэль дрожит, запрокинув голову, пока мягкие губы прижимаются к его шее, и позволяет себе издать первый громкий звук, довольно сдавленный, но явно нуждающийся. — Это же полная херня, да? — шепчет Винчестер в районе его горла. — Про будущее? Кас ерзает, умоляя не тратить время на пустые разговоры. Его сердце, обычно спокойное, колотится как сумасшедшее от долгожданной близости, к которой он шел миллионы лет. Дин снова находит его губы и стонет, представляя, во что превратится это хтоническое чудовище, если познает все мастерство искушенного жизнью охотника. — Нет, Дин, — вдруг хрипит бунтарь Кастиэль и переворачивает их, неуклюже оттолкнувшись правой рукой. Теперь запыхавшийся Дин лежит под ним, цепенея в предвкушении. Кас мягко проводит по его ногам, на мгновение замедляясь и краснея, когда дрожащие бедра поднимаются ему навстречу. — Это не полная херня. Вспышки возбуждения в глазах Винчестера перерастают в костры безумия, когда ангел стаскивает его белье до колен и целует головку члена, не касаясь густой капли смазки на самом кончике. Убедившись, что Дин смотрит, Кас закрывает глаза и слизывает ее, а затем заглатывает член наполовину, не переставая кружить по чувствительной коже языком. Не помогая себе руками. Где-то тихонько визжит один впечатленный сорокалетний охотник. Сначала Кас двигается неуверенно, медленно поднимает и опускает голову, поэтому Дин толкается в его горло, не в силах терпеть напряжение. Возможно, он лишает Каса воздуха, но ангелам же не нужен воздух, как и рвотный рефлекс, что делает процесс еще более многообещающим. Широкие бледные губы идеально сжимаются, когда Кастиэль поднимается и снова играет языком с головкой, посасывая ее и вылизывая щелку, из-за чего Дин впервые стонет во весь голос и запускает руку в его волосы, вспотевшие у корней. Ангел так отдается процессу, что не замечает, как теряет контроль. Теперь он двигается под управлением Винчестера. Дин задает ритм и глубину. Он тоже вспотел, даже особо не двигаясь, его член готов взорваться во рту серафима, и кто бы знал, что к этому приведет невинная шалость архангела Габриэля. Кастиэль опускается до конца, утыкаясь носом в жесткую щетину, и замирает, с хитринкой глядя на Дина исподлобья. — Нет, ты не посмеешь, — в ужасе шепчет тот, ослабляя хватку в его волосах. Но Кас неумолим. Кас сглатывает. Очевидно, освоить тысячелетнее мастерство глубокой глотки для него как демона зарубить, дело пяти минут. — Черт, блять, я очень… Насмешливый взгляд снизу можно безошибочно расшифровать как "ты мог оттащить меня за волосы, но не сделал этого, следовательно — не ной", так что Дин засовывает продолжение своей реплики куда подальше и снова захлебывается воздухом. Когда ангел использует запрещенный прием в третий раз, Дин кончает с порнушным стоном, поджимая пальцы на ногах. Кас, сгорбившийся над ним, ерзает, но не выпускает член изо рта, пока оргазм не утихает. У Винчестера слезятся глаза от восторга. Охотник тратит последние силы, которые Кастиэль еще не высосал, чтобы поднять голову и посмотреть на него, растрепанного больше, чем обычно. Теперь именно Дин будет причастен к бардаку на ветреной ангельской голове, и от этой мысли внизу живота снова собирается комок возбуждения. Кас вытирает губы тыльной стороной ладони, закатывая блестящие глаза, словно это ему сделали крышесносный минет. — Я правильно применил свои знания? — спрашивает он с лицом сотрудника банка, требующего оценить обслуживание. Дин обессиленно усмехается. — Это было просто замечательно, клянусь. Но я хотел бы, знаешь… я хотел бы, но теперь придется полчасика подождать… Пока Дин мнется, набираясь смелости, Кастиэль сползает на кровать и избавляет его от трусов, а себя от парашютов, которые по ангельской наивности когда-то принял за нижнее белье. Впервые увидев его полностью обнаженным, сидящим на расстоянии вытянутой руки, охотник едва не давится слюной. — Забудь, давай переиграем, — он облизывает губы и с громким выдохом переворачивается на живот. — Просто сделай это первым. — Ты хочешь проникновения, — подытоживает Кастиэль, не скрывая улыбку. Уши Винчестера краснеют, но он все же оборачивается, чтобы поскрежетать зубами, невзирая на неловкость. — Если ты не готов, я могу успокоить сосуд и уйти. — Если ты так поступишь, то не познаешь никакого проникновения, кроме ангельского клинка в сердце! — Я понял твой посыл. Изначально Кастиэль думал, что отдаст свое тело во власть Дина, и воспринимал это как дар, как внимание, ради которого стоит разбиться в лепешку. Возможность самому овладеть Праведником, тем более, по его просьбе, будоражит сознание, хоть Кас и думал, что его уже нечем удивить. Но Дин Винчестер снова с этим справился. Тот самый Дин Винчестер, который когда-то наигранно морщился при разговорах о проклятых гомосексуалистах, сейчас слепо протягивает ему тюбик смазки, пару дней назад переехавший под подушку. В глазах ангела загорается голубой свет, когда он посылает тепло в кончики пальцев, чтобы согреть лубрикант. Прокручивая в голове воспоминания о вечерах Уайльда, он наклоняется и нежно целует поясницу Дина, надавливая средним пальцем на сжатое кольцо мышц. — Больно не будет, — серафим шепчет обещание в солоноватую кожу и прикусывает ее, продолжая надавливать. Три простых слова действуют на Винчестера безотказно, почти как "я люблю тебя": он доверчиво расслабляется, мычит в подушку и впускает Каса внутрь. Дин очень быстро привыкает к нежному вторжению, слушая тихие похвалы, что ангел говорит ему между укусами и поцелуями. Еще никогда его задница не была так обласкана, никто не шептал ей такие странные комплименты. Голубые глаза сияют в полумраке комнаты, когда Кастиэль добавляет второй палец и пытается сбавить дискомфорт своей силой, чтобы выполнить обещание, но все же Винчестер издает звук, похожий на смесь недовольства и разочарования. — Больно? — испуганно спрашивает Кас, сразу останавливаясь. — Только из-за того, что я не приударил за тобой раньше. Продолжай, — стонет Дин. Щеки ангела вспыхивают, но смущение не способно остановить преданного небесного воина, горящего идеей доставить удовольствие Дину Винчестеру. Тем более, для этого достаточно согнуть пальцы. Охотник уже сознательно насаживается на них, распахивая глаза, и заслуживает еще одного прикосновения к простате, потому что Кас здесь ради обоюдного удовлетворения, он не станет ломать кайф из-за мелочного желания побыть сварливым. Он выскажет свое фи чуть позже. Когда Кас трахает Дина уже тремя пальцами, к охотнику приходит ощущение, что он вымотан, выжат как лимон. Беспощадный ангел, по всей видимости, планирует вылюбить из него все годы игнорирования и сексуального напряжения за один подход. — Давай дальше, — робко просит Винчестер. Как известно, его желание — закон для Кастиэля. Потерявшись в незнакомых ощущениях, Дин напрягает бедра, когда Кас медленно входит в него, и мысленно ругается на непривычное растяжение. Ангел не может видеть его расширенные зрачки или рот, приоткрывшийся в беззвучном стоне, но зато он чувствует, что душа в смертном сосуде, распростертая перед ним, искрится, тянется к благодати, словно хочет соединиться с ней. Прижавшись к податливому телу грудью, Кастиэль вздыхает и начинает осторожно двигаться. У Винчестера немеют руки, но он все равно сжимает простынь, пораженный острой эйфорией, от которой отказывался десятилетиями. Кастиэль великолепен, его член ощущается настолько потрясающе, что у Дина текут слюни, будто он впервые познал прелести секса, а не решился дополнить прежний опыт. Охотник несмело подается назад, навстречу сильным бедрам, принимает Каса полностью и выдает поток непереводимой нецензурщины, которая восхваляет и проклинает занятие любовью как явление. Опьяненный и разгоряченный, серафим мучительно медленно погружается в него, накрывая всем телом, и целует его затылок. — Не торопись, Дин. У меня есть подарок для тебя, — сообщает он совершенно будничным тоном (словно под ним не извивается человек, готовый потерять сознание). — Ты кончишь дважды. Дин отчаянно надеется, что Кастиэль не услышал жалобный всхлип благодарности, который вырвался из его груди после этих слов. Но есть проблема похуже: ангел покидает его, чтобы перевернуть. Оказавшись на спине, Винчестер ощущает себя обманутым жуком и не знает, куда деть конечности, но Кас так идеально пристраивается между его ног, что замешательство мгновенно рассеивается. Дин умудряется сосредоточиться, чтобы обнять его руками и ногами, и именно в эту секунду по-настоящему видит, насколько ангел красив. Как напряжены его руки с выступающими венами. Как он хмурится, стараясь войти, не причинив боли, как мило зажмуривается, когда ему это удается. Как кусает нижнюю губу, чтобы сдержать неприличные звуки, за что в следующий раз Дин его отшлепает. Если сможет с ним справиться, конечно. Короткие жесткие толчки в самую чувствительную точку сбивают Винчестера с мысли. Вдобавок Кастиэль берет основание его полутвердого члена в кольцо, скользит рукой до чувствительного кончика, и член встает полностью. — Бля, как? — удивленно выдыхает Дин, сильнее сжимая своего прекрасного мучителя ногами. Точнее, Кас выбивает из него эти слова. — Легко, — отвечает ангел, наклоняясь к его губам и проникая очень глубоко. — Ты бы знал о таком… Если бы… Если бы хоть раз… Винчестер благородно целует его, не заставляет выстанывать полный ответ, потому что и так его знает. Потому что тоже злится на тормозную жидкость, залитую в свою голову вместо серого вещества. Получается, Кастиэль мог трахать его до отказа внутренних органов уже лет десять. Кастиэль мог не трахать его прямо сейчас, если бы не проклятая стрела. Если подумать, Кас мог бы прямо сейчас трахать Сэмми, если бы Дин повел себя как сопля и позволил магии навсегда забрать его истинную любовь. А, нет. Кас же всегда хотел именно Дина, так что Сэм изначально был в пролете. — Прекрати это, — шипит серафим и останавливается. Лишь его скользкая от смазки рука продолжает водить по члену охотника вверх и вниз, слишком медленно, чтобы от этого был толк (Дин пожертвует всем, но позже отшлепает засранца за спесивость. Это не обсуждается). — Нет-нет, мужик, что за дела? — скулит Дин, полностью насаживаясь на член. — Ты думаешь! — обвиняет его недвижимый Кас. Черт бы побрал ангельскую выдержку. — Так заставь меня не отвлекаться! После небольшой, но эмоциональной перепалки, Кастиэль закатывает глаза и начинает вбиваться в Дина, наращивая темп и на члене, истекающем предсеменем. Плавность его движений исчезает. Ангел больше не возносит молитвы упругому телу, он ищет окончание удовольствие для обоих, побочно доводя Винчестера до всхлипов, перечеркивающих мужское достоинство. Если бы охотник сообразил залезть в его штаны десять лет назад, они бы могли осквернять Детку после каждой мелкой ссоры. А ссор было много. Дин чувствует потерю того, чем никогда не владел, но не скорбит, ведь над ним пыхтит Кастиэль, живой и перевозбужденный, а годы можно будет наверстать. Остальное неважно. Дин кончает с глухим рычанием, когда Кас несколько раз бьется в простату и целует его, смешивая любовь и похоть, белый и красный, перед тем как излиться внутрь. Но ангел не прекращает двигаться, лишь замедляется, поднимаясь на руках так, чтобы напоследок хорошенько рассмотреть волшебное исчезновение члена в чужой заднице. Судить новоиспеченного Гудини никто не собирается, тем более, Винчестеру нравится хвататься за отголоски оргазма, а еще Кастиэль так очаровательно сдвигает брови, когда открывает для себя нечто необычное… Так забавно стесняется хлюпающего звука, с которым выходит из Дина. Из подобных мелочей складывается целый человек, наделенный божественной силой и занудством. Дин уже давно в курсе, что не выживет, если опять его потеряет. Осталось сделать так, чтобы в курсе был и Кас, а это сложно, даже с учетом того, чем они занимались минуту назад. — Кас? — Дин зовет его, потому что убежден, что признания нужно делать глядя в глаза. Ну, и потому что хочет коснуться влажной от пота кожи в попытке передать немой посыл. — Знаешь, если бы ты хоть раз… — Я знаю, Дин, — устало улыбается ангел. (Благословенный посланник Небес, который никогда не выдавливает из Винчестера слова, в отличие от Сэма). — О! Слава богу, а я уже… — Но я желаю однажды услышать о любви из твоих уст. Черт. Сэм его испортил. — Помнишь, куда не так давно нас привело молчание, Дин? На фермерский рынок. Кас будет отшлепан в следующий раз. Или сразу же после него, вне зависимости от того, в какой позе Дин превратится в жидкое мясо.