Dead inside

      - Ну бля, - пожаловался обшарпанному потолку Вэй У Сянь, как только за неизвестными придурками, посмевшими разбудить его пинками и поросячьими визгами, закрылась дверь лачуги. – А вечер так хорошо начинался…       Ощущения от воскрешения почему-то больше походили на жесткое похмелье: голова нещадно раскалывалась и кружилась; глаза пекло, словно в них горсть песка насыпали; малейшая мысль отдавалась болью в затылке; горло пересохло и, кажется, слиплось; во рту словно кошки гадили несколько дней к ряду. Хотелось водички и сдохнуть.       Воскресать Вэй У Сяню не понравилось.       …Жить тоже. Не понравилось. Особенно когда занимательное приключение «собери труп воедино и в качестве награды узнай, во имя чего ты помер в прошлый раз» подошло к концу. Не то чтобы потом совсем уж скучно стало, хотя и это тоже, просто… Вэй Ин так и не сумел почувствовать себя живым. Он старался, правда.       Пробовал что-то новое, закрывал гештальты, расставлял точки в истории «Старейшины И Лин». Помогал людям, доводил до ума старые изобретения, пытался сойтись поближе с племянником и приемным сыном. Ответил на чувства Лань Чжаня, в конце-то концов. Только все было не то, не тем и не так. Блекло, неважно, глупо, незначимо и незначительно. Абсолютно, совершенно никак. Облачные Глубины вызывали сплошное уныние, путешествия тоже не доставляли особого удовольствия. Еда приносила сплошное отвращение, постепенно утрачивал вкус даже самый изысканный алкоголь. Немного развлекали расследования на ночных охотах, исследования в построенной Лань Чжанем мастерской, сам Лань Чжань и возня с младшим поколением, но, во-первых, для нормального существования этого было отчаянно мало, во-вторых, «каждый день» лично Вэй У Сяню надоел довольно быстро – как только перестал быть неиспробованной доселе новинкой. Нет, секс все еще оставался приятным процессом морально и физически, но, наигравшись, Вэй Ин сместил приоритет подобного времяпровождения в конец списка. Кому нужен секс, когда можно прекрасно обойтись без него и ничего от этого не потерять? Да и некоторые аспекты любовных игрищ, поначалу казавшиеся забавными, со временем приобрели оттенок бремени – не то, чтобы Лань Чжань заставлял его делать что-либо против воли, но даже когда Вэй Ин искренне хотел… этот вечный, уже никакими специями не перебиваемый, вкус… в общем, плотская близость не входила в Топ-3 любимых занятий Вэй У Сяня по сугубо личным причинам, перебороть которые не получалось ну никак. К сожалению, Вэй Ин слишком долго был мертвецом, и потому, когда его сердце вновь забилось, а по венам потекла едва ли отравленная темной энергией теплая человеческая кровь, вспомнить, что значит «быть живым» он просто-напросто не смог.       Он, конечно, пытался. Целых два года после событий в храме Гуаньинь он честно, со всей прилежностью и энтузиазмом, пытался вспомнить, прочувствовать заново, проникнуться, захотеть быть живым. Не получилось. Не помогли ни Бичэнь в заднице, ни Цзыдянь поперек хребта, ни Улыбка Императора в прожженном острым перцем желудке. С каждым прожитым днем существовать становилось все невыносимее. Мир выцветал на глазах, слабенькое недоразвитое Золотое Ядро в нижнем дяньтяне мешалось и раздражало. Вэй Ина все больше гнула к земле невидимая сила, его тянуло оступиться, покатиться кубарем с обрыва, насадиться грудью на лезвие клинка, довести до бешенства Лань Цижэня, затянуть петлю на потолочной балке. Сдохнуть раньше, чем подаренный без спроса живой организм начнет подводить и загнется сам по себе. Сдохнуть и вернуться туда, где ему самое место – в уютную, освещенную тысячами факелов и свечей, тьму загробного мира, где алкоголь всегда сладок, а за удачную партию в кости можно получить исполнение любого желания.       Пора бы уже смириться и признать, что в мире живых ему больше делать нечего – желание Мо Сюань Юя исполнено, ошибки прошлого исправлены, новых наделать успел не шибко много. Пора уходить. С гордо поднятой головой и без сожалений.       Цзян Чэн, разговор с которым Вэй Ин оставил напоследок, ожидаемо поперхнулся лотосовым вином и разразился отборной бранью минут на пять, экспрессивно размахивая руками и искря во все стороны мелкими молниями. Вэй У Сянь даже залюбовался на мгновение, пока вместо искр в него не полетела чашка. Пришлось уклоняться – сидеть по уши в вине и выковыривать из волос осколки фарфора совершенно точно не было тем занятием, на которое он планировал потратить один из последних в своей второй жизни вечеров.       Вообще, они с Цзян Чэном так толком и не помирились. Смирились – да, поговорили пару раз – тоже да, причем и на трезвую, и на пьяную головы, но к пониманию прийти не смогли, как ни старались. Как бы громко ни кричал Цзян Чэн, как бы ни пытался Вэй У Сянь подобрать слова, все раз за разом скатывалось в ссору. Не такую, как в далеком детстве, когда любой конфликт между ними решался зуботычиной и бранным словом, а серьезную, по-взрослому. Такую, которая обрывалась неловким молчанием и очередной обидой. Они отчаянно слушали друг друга, но упорно не слышали.       Возможно, в этом виноват был и сам Вэй Ин. Он допускал такую мысль – сложновато доказать свою точку зрения, когда ты твердо решил не упоминать Диюй, а как без этого маленького момента пояснить, что за словами «я за все грехи расплатился, умерев» скрывается не глупая отмазка, а исполненный в Судилище приговор? Как рассказать, что он навсегда лишен права на реинкарнацию , и что судьба его – вечность скитаться по миру мертвых? Что некоторые из тех заклинателей, кого он уже убил, раз за разом требовали отмщения там, куда живым нет хода? (А это значило как минимум то, что они, не отправившись на перерождение сразу же после Суда, сами являлись грешниками, просто достаточно сильными, чтобы вырваться из лап палачей.) И что, даже будучи темным заклинателем в царстве тьмы, за комфортное существование нужно платить. А Старейшине И Лин, всему такому злому-плохому, никто за тринадцать лет даже листочка бумажных денег не сжег, он уж даже не заикается о пролитом в его честь вине или маленьком пожертвованном яблочке. Что потребовалось почти три года, чтобы вернуть себе право распоряжаться своей душой и идти куда хочется, и еще почти девять, чтобы кое-как обустроить свой новый быт?       Вэй У Сянь таких слов не знал, а рассказать правду… не поворачивался язык. Цзян Чэн живой, ему не стоит думать о загробном мире, да и одна поднятая тема непременно затронет другую, третью, четвертую и так придется рассказывать, что о смерти Цзинь Гуань Шаня Вэй Ин прекрасно знал и до воскрешения, что с Вэнь Жо Ханем интересно играть в сянци и карты , и что сестрица Яньли, ровно как и дядя Цзян, ушла на перерождение, не задержавшись в Диюе ни на день. Не стоило бы А-Чэну об этом знать, но, видимо, придется хотя бы частично.       Уйти, не поговорив напоследок перед расставанием, было бы слишком жестоко даже для Вэй У Сяня, да и электрическим кнутом потом получить можно, сразу промеж глаз, что б выпендривался поменьше. За безобразную сцену в Храме Предков он уже получил, чуть тогда же обратно в Диюй и не отправился, спасибо, повторения ему хочется избежать даже с учетом всех своих суицидальных замашек.       - Цзян Чэн, ты знаешь, почему я люблю острую пищу? – улучив минутку, когда Саньду Шэншоу выдохся и временно заглох, шумно втягивая в легкие воздух, Вэй У Сянь совершенно спокойно задал свой коварный вопрос, задумчиво заглядывая в свою чашу, будто надеясь обнаружить в ней смысл бытия. Однако ни смысла, ни даже вина там не нашлось – зато обнаружилась мысль. Эту тему Вэй Ин тоже поднимать не хотел ни перед Лань Чжанем (для него нашлись другие аргументы), ни перед Цзян Чэном – причем еще с тех пор, как ему было девять, и дядя Цзян только-только забрал его в Пристань Лотоса. Правда, в те времена это казалось неважным, а потом… действительно стало несущественным, сменившись другими проблемами. Но сейчас именно ответ на этот вопрос мог прояснить Цзян Вань Иню позицию Вэй Ина – по крайней мере, он надеялся, что хотя бы вооружившись наглядным примером, он сможет до брата достучаться.       - Потому что ты, придурок, почти всю жизнь прожил в Юньмэне? – сбитый с потока творческой мысли, Цзян Чэн недовольно фыркнул, сделав акцент на слове «придурок». Вдохновение продолжать матерную тираду резко закончилось, а желание в этом признаваться – не возникло, так что Глава Цзян сложил руки на груди в непримиримом жесте и сделал вид, что так и было задумано.       Вэй Ин сделал вид, что поверил.       - И это тоже, - хмыкнул темный заклинатель, плеснув себе в пустую чашу лотосового вина и незамедлительно отхлебнув сразу половину, привычно сдержав желание поморщиться и проплеваться. Эх, какой же перевод продуктов-то, а, аж жалко. – Но нет, не совсем. Ты же помнишь, что после смерти родителей, я несколько лет провел на улице и голодал?       Саньду Шэншоу отрывисто кивнул. Конечно, он помнил. Он даже помнил, как мать с руганью и воплями приучала Вэй У Сяня есть прилично, а не заграбастывать еду голыми руками и запихивать ее всю скопом в рот, как будто кто-то бы начал у него отнимать. С возрастом Цзян Чэн понял, что именно этого Вэй Ин тогда и боялся – что еду заберут, вырвут из рук и изо рта, чтобы съесть самим. По таким законам он выживал на улицах – и самое страшное было то, что Юй Цзы Юань, борясь с отвратительными манерами приемыша, действительно отбирала у него еду. Не насовсем, конечно, никто и никогда в Ордене Юнь Мэн Цзян не заставлял ребенка голодать (даже более того – Вэй Ина никогда не наказывали отсутствием пайки или недопуском на обед), но вот плюхнуть кусок обратно на тарелку и всучить в тощие ручонки палочки или ложку, заставляя есть по-человечески, – это да, практиковалось. Правда, довольно скоро матери надоело, и она перекинула обязанности по прививанию приемышу элементарных основ этикета на свою дочь и служанок, обходившихся с ребенком куда более ласково и терпеливо, но факта это не отменяло.       Однако, если отбросить воспоминания о прошлом, Цзян Чэн совершенно не понимал, откуда в их с Вэй Ином разговоре вылезла эта тема. Глава Цзян, вообще-то, спрашивал «какого гуя ты вдруг решил сдохнуть», а не «какие у тебя гастрономические предпочтения», типа он без напоминаний не знает, что любимое блюдо Вэй У Сяня, помимо острого супа шицзе, – ярко-алая от перца бурда, которую и едой-то назвать грешно! С другой стороны, может быть, этот дурак, выговорившись на левые темы, передумает умирать. А то ишь ты, чего удумал! Заявился средь бела дня с бутылкой Улыбки Императора, предложил поговорить по-братски. Цзян Чэн согласился, отвел в любимую беседку на дальнем озере, захватив еще парочку бутылочек фирменного юньмэнского вина, а ему в лоб новость: «Шиди, я решил, что мне пора умереть, так что прости-прощай, не держи зла, завтра ты наконец от меня избавишься».       Конечно, Вэй Ин использовал немного другие формулировки, но смысл от этого не менялся. Так и хотелось скотине вмазать со всей дури по излишне спокойной морде, чтоб мозги на место встали. Хотя их, судя по всему, начисто отшиб еще Вэнь Чао после того, как схватил паршивца в Илине.       Погрузиться в меланхолию надолго Цзян Чэну не дал сам Вэй Ин, побултыхав в чаше остатками вина, но так и не решившись его допить.       - Объедки, очистки – вот, чем я тогда питался, - на прозвучавшие слова Цзян Вань Инь снова ответил кивком. Это новостью тоже не являлось. – А к ним в комплекте почти всегда шли грязь, гниль и собачьи слюни. Последнее, правда, редко – если мне неимоверно везло, и я вовремя уносил ноги с добычей.       Вот теперь Цзян Чэн похолодел, ошарашенно уставившись на брата. О таких аспектах он не задумывался, да и откуда бы ему, ребенку богатой знатной семьи, иметь повод о подобной мерзости размышлять? Еда в его тарелке даже в худшие времена была чистой и приличной, в самом крайнем случае, если что-то не устраивало, можно было и поголодать пару дней, как бывало при Аннигиляции Солнца, но не тащить в рот всякую дрянь. Представить, что Вэй У Сянь на полном серьезе… Фу. Фу и еще раз фу!       - Тот привкус… еще долго преследовал меня, - продолжал Вэй Ин отрешенно, упорно не глядя в сторону Цзян Чэна, но шкурой чувствуя его ошалевше-перепуганный взгляд. Возможно, зря он заговорил именно об этом? Но оброненных слов уже не вернуть, придется продолжать, других вариантов у него все равно нет. – Еда в Пристани Лотоса обычно заглушала воспоминания, да и забылось, наверное, с возрастом. Вот в Гу Су Лань еда оказалась настолько пресной, что аж заново вспомнилось. У них же ни грамма специй, соли и той едва-едва, я… я… У меня на языке снова вставал тот самый вкус грязи и слюней.       Вэй У Сянь сглотнул и неосознанно облизал губы. Цзян Чэн молча хряпнул свою порцию вина, тут же потянувшись за бутылкой и вновь наполняя чашу до краев. К чему эта информация он все еще не понимал – разве как очередное доказательство героической натуры Вэй Ина, который, превозмогая трудности и лишения, достигал невозможного, защищая слабых и затыкая за пояс младшего брата.       - А потом были три месяца на Луанъцзан, - миловидное личико Мо Сюань Юя помертвело, а серые глаза остекленели. Цзян Чэн, поколебавшись пару мгновений, влил в себя еще алкоголя, морально готовясь к какой-нибудь гадости. И она не заставила себя ждать. – Паровых булочек там почему-то не пекли, а редис с картофелем мы уже с Вэнями разводили… Инедией я еще не владел, да и владел бы – все равно без Золотого Ядра пытаться бессмысленно. А жрать, пока не научился поддерживать тело темной ци, что-то надо было.       - Ты… - на выдохе прошелестел Цзян Чэн, чувствуя, как тело охватывает дрожь. Да не может быть! Он же помнил – во времена войны Вэй Ин спокойно обходился инедией! Собственно, Цзян Чэн был уверен, что как раз в те три месяца Вэй У Сянь и научился обходиться без еды! И пользовался для этого, как Глава Цзян считал, нормальной энергией, качаемой Золотым Ядром, как положено приличному заклинателю. Так сказать, экстремальные обстоятельства вынудили. Ну а когда Цзян Вань Инь узнал правду о Ядре, вопросы пропитания Вэй Ина его уже не волновали в принципе.       - Мясо, А-Чэн, - с абсолютным ланьским бесстрастием сказал Вэй У Сянь, поднимая все еще стеклянный взгляд на брата и в упор не видя его. Перед его внутренним взором калейдоскопом крутились воспоминания – черный туман поначалу враждебной, а после ласковой и послушной силы; собственные окровавленные пальцы с обломанными ногтями, оставляющие алые полосы на расцарапанном камне; черный бамбук, пропитавшийся тьмой, как иная тряпка водой; кости, трупы, уголь; жажда и голод; озлобленное воронье, чьи тушки так паршиво общипывались без кипятка, да и мяса там не хватало даже на перекус; собственная злость и ненависть, гнавшие вперед похлеще долга. – Сырое мясо, тухлое мясо, гниль. Трупы животных, трупы монстров. Людей не ел, хотя тела находил. Я же был не единственным в той войне, от кого избавлялись таким образом, знаешь? Но единственным выбравшимся.       Голос надломился, Вэй Ин на несколько минут замолчал, вспоминая. Цзян Чэн едва заметно дрогнувшей рукой долил ему вина. И себе тоже. Что сказать, Саньду Шэншоу не знал. Извиниться? Было бы, за что. Не Цзян Чэн виноват, что Вэй У Сянь выбрал такой путь. Не он заставлял его питаться всякой… дрянью. И он, если честно, и дальше с удовольствием бы жил без этой информации. А еще он до сих пор не понимал, к чему этот разговор ведет – что Вэй Ину нужно? Чего добивается? Цзян Чэн и так помнит, что отважнее и жертвеннее Старейшины И Лин в этом мире человека нет, чего уж теперь? Как это соотносится с его желанием совершить самоубийство? Ну не позовет же он шиди следом за собой, тогда звал бы уж Лань Ванцзи. Тот бы даже пошел, наверное.       - Развести огонь, - словно не замечая полнейшего раздрая брата, Вэй Ин заговорил вновь, смочив враз пересохшее горло выпивкой. – Там было нереально. Тьма не любит тепло, любой костер становился мертвецким, зеленым, а на таком огне мясо не жарится, а гниет. Я проверял. Потом перестал тратить время. В итоге… обычная, стандартно-острая еда… этот вкус не перебивала. Даже самые сладкие лакомства, даже суп шицзе, для меня с тех пор имели стойкий привкус тухлого мяса. Мне казалось, дыхни я на кого-нибудь, и этот человек почувствует идущий из моего желудка запах гнили.       - От тебя несло перцем и вином, - проворчал Цзян Вань Инь, отводя взгляд на зеркальную гладь озера, окрашенную огненными красками близящегося заката. – И мертвечиной, если ты ночевал не в лагере.       - Спирт и специи отлично перебивают гниль даже для моего собственного восприятия, - беспечно пожал плечами Вэй У Сянь, не углубляясь в тему еще больше. Он, конечно, мог бы рассказать, как однажды тайком проблевался приготовленным Цзян Янь Ли супом, потому что свиных ребрышек в тот раз на полевой кухне не нашлось, а курица извратила вкус блюда достаточно, чтобы Вэй У Сянь вспомнил свои отчаянные попытки приготовить несчастную ворону на гнилой воде в плошке из черного бамбука, но не стал нагнетать краски. Тем более, что смысл рассказа был далеко не в делах давно минувших дней. – Но это все не важно. Тогда, в прошлой жизни, я мог бороться с этим ощущением. Да, уходило много перца и вина, но они помогали.       …Правда, когда он обитал на Луанъцзан с остатками Вэней, денег на такие простые радости жизни у него не было, но выкручиваться получилось с помощью Вэнь Цин и ее волшебных травок. Пожалуй, вздумай дева Вэнь проинспектировать кухню Гу Су Лань и внести пару правок в меню, в Облачных Глубинах даже можно было бы жить нормальным людям.       Цзян Чэн непримиримо поджал губы, чувствуя себя на удивление отвратно. Его сейчас самого начнет тошнить – не от представлений о жизни своего шисюна, а от самих неприглядных фактов. От того, что он узнает это сейчас, на третьем десятке лет своей жизни, когда новая информация уже не может ни на что повлиять. Почему Вэй Ин всегда молчал? Почему он никогда, гуй побери, не говорил о своих проблемах? Он бесконечно ныл о том, что ему прилетает хлыстом и бамбуковым шестом за проказы, валялся в ногах А-цзе после наказаний в Храме Предков, но ни разу… не говорил ни о чем серьезном. Ядро, ранения, Сюань-У, Вэни, истинная история обретения темной силы на Луанъцзан, теперь вот, оказывается, Вэй Ин с самого детства не мог нормально питаться.       На душе было горько от понимания, насколько мало Цзян Чэн всегда для своего брата значил. И пусть тот до хрипоты орет, что его молчание – это способ защитить Цзян Чэна и нежелание заставлять его думать, что он Вэй Ину что-то должен, но чем больше фактов об их детстве и юношестве всплывало, тем больше Цзян Вань Инь уверялся совсем в обратном. В понимании Вэй Ина они всегда были чужими друг другу людьми, и доверять ему, на тот момент будущему Главе Ордена, Вэй У Сянь не собирался изначально даже в таких мелочах. Иначе бы, гуй побери, сказал бы о том, почему ему так неприятна обычная еда! Если уж не как другу или брату, то как господину! Тьфу. Аж заколотило от злости – пришлось экстренно брать себя в руки, чтобы снова не заискрить ци и рассориться с Вэй У Сянем раньше времени. Судя по всему, история веселых будней Старейшины И Лин еще не закончена.       - Это все было тогда, - повторил Вэй Ин меланхолично, погружаясь в новые воспоминания – сладость вина, запах специфичных, но приятных нюху благовоний. Сделанные по иным рецептам и из иного сырья, продукты загробного мира мертвецам подходили по вкусу идеально, не перебивая, а дополняя царящие во рту отвратительные привкусы. Правда, от похмелья это ни капли не спасало. А еще говорят, что высокопоставленные демоны предпочитают человеческую пищу или, в крайнем случае, пожертвованную им лично, но Вэй У Сяню до таких высот в карьере и развитии было как до Луны пешком. Не то чтоб он собирался бороться за власть, конечно, пусть бывший Глава Вэнь сам развлекается, раз ему лавры градоначальника покоя не дают, но все же. – С момента воскрешения у меня на языке – прах и нечистоты. В первые дни было терпимо, но с каждой неделей ощущения нарастают и вкус усиливается, не смотря на специи или спирт. Это вино для меня – помои.       Прекрасное, легкое, нежнейшее вино «Ветер в лотосах», гордость Юньмэна, полилось из чаши прямиком в озеро, заставив Цзян Вань Иня неиронично вздрогнуть, проводив дорогой алкоголь шокированным взглядом. Даже рассердиться сил не хватило, настолько внезапен был выпад недрогнувшей руки. Вэй У Сянь криво усмехнулся, ставя чашку обратно на столик.       - Знаешь, вкус чего я чувствую на этот раз, Цзян Чэн? – сквозь высокомерие и холод в облике Мо Сюань Юя просматривался Старейшина И Лин – тот монстр, что безжалостно убивал тысячи заклинателей за одну ночь. – Это вкус Ада. Самого настоящего Диюя. Умерев, я не получил прощения Небес, как ты решил. Как вы все почему-то оптимистично считаете!       Прикрикнул Вэй Ин, раздраженно взмахнув широкими рукавами черного ханьфу. В новой жизни его так умиляли гневливые угрозы в стиле «умри ты хоть десять тысяч раз», которыми так щедро сыпали враждебно настроенные заклинатели. Эти дураки так наивно верили, что самое страшное в смерти – это сам ее факт, а не далекоидущие последствия, что даже обижаться на них было глупо. Впрочем, винить их Вэй У Сянь в любом случае не мог, ибо в первой жизни был таким же. Наверное, это естественно для живых людей – верить в загробный мир, но не сильно задумываться, насколько их вера приближена к истинному положению вещей.       - Даже заклинателям не избежать суда Цингуан-вана , и приговор мне вынесен по всем правилам, - практически прорычал Вэй У Сянь, вскинув подбородок так, как будто гордился своим наказанием, но на самом деле скрывая боль и инстинктивный страх перед ужасающим в своей непомерной силе и власти существом. – Я мертв, Цзян Чэн, не потому что меня однажды разодрали на тысячи кусочков мои же собственные мертвецы, а потому, что моя душа принадлежит Диюю.       …С того момента, как сердце его первоначального тела перестало биться и до скончания веков. Но этого Вэй У Сянь не произнесет под страхом развоплощения души, пусть невозможность реинкарнации его не сильно-то и пугает. Во-первых, в Диюе тоже можно жить, припеваючи похоронные песенки, а во-вторых, если всякие сопляки и дальше раз в десятилетие будут его призывать ради суровой мести своим обидчикам, то он по миру живых и соскучиться успевать не будет.       - Я не буду скрывать, я пытался это исправить, - перебил Вэй Ин открывшего было рот Цзян Чэна, которого тихо колотило до рассыпавшихся вокруг мелких молний. Уже не только от гнева, но и от целого коктейля самых разнообразных чувств и эмоций, среди которых превалировали подсознательный ужас и отчаяние, привычно трансформирующиеся в жгучую ярость. – Я пытался жить, пытался убедить себя, что все осталось позади, что я свободен и могу прожить новую жизнь заново. Вольную, счастливую, без долгов и сожалений. Но я не могу! Та же пища живых подходит телу – Мо Сюань Юй способен ее переваривать. Но я не могу ей наслаждаться, как ты. Я не могу поцеловать любимого мужчину, потому что его губы на вкус и по ощущениям – как гниющая плоть, которую я когда-то жрал.       …и не только губы, подумал он мимолетно, но тут же одернул сам себя. Не время думать о нефритовых жезлах.       - Я устал, Цзян Чэн! Я мертв, и вот это вот все, - Вэй Ин выразительно ущипнул себя за щеку и потянул за прядь волос. – Чужое. Мясной мешок, маска из человеческой кожи. Это не я! И с моими попытками притвориться живым, я тело угроблю ну в лучшем случае лет за пять! Язва точно начнется в ближайший год, уже даже Лань Цижэнь опускается до шуток, что я не специи в еду добавляю, а еду – в специи! Потом отвалится печень, выпадут зубы и в конечном итоге меня все равно утащит обратно в Ад? Только медленно и в мучениях? Не хочу!       Между братьями повисла тяжелая, гнетущая тишина.       - Значит, ты твердо решил снова нас всех бросить, - криво усмехнулся Цзян Вань Инь, когда молчание стало невыносимым. – Как это на тебя похоже. Накуролесить, где только можно, влезть под кожу, прорасти сорняком на сердце, заставить любить себя и доверять тебе – а потом скрыться в кустах, как будто так и надо. Предать, ни секунды не сомневаясь в своем решении.       Вэй Ин вздрогнул. Предать? Разве? Цзян Чэн любит обвинять его в предательстве, еще с тех пор, как он спас Вэней и предложил Ордену Юнь Мэн Цзян официально отречься от него. Хотя Вэй У Сянь считал себя расплатившимся по всем долгам – и при жизни, и в посмертии, а даже повторно во второй жизни, убедить в этом шиди у него никогда не получалось. Что Цзян Чэну опять не так? Видеть он его обычно не хочет, прощать тоже не собирается, разговоры у них через один то официальные настолько, что аж зубы сводит, то скандальные до Небес, то, в качестве исключения, пьяные и все равно скандальные. Отношения Вэй Ина с Ланями Цзян Чэна не касаются, так чем он в очередной раз недоволен? Вэй У Сянь всем только одолжение сделает, если уйдет сейчас по-тихому, не нарываясь на новые грандиозные приключения.       Не найдя во взгляде широко распахнутых серых глаз понимание, Саньду Шэншоу понятливо хмыкнул. Ожидаемо. Не думает ни о ком, кроме себя и потом искренне удивляется, что кому-то есть до него дело. Года идут, а Вэй У Сянь все не меняется.       - Цзинь Лину ты тоже так скажешь? – буквально выплюнул Цзян Чэн в лицо братцу. – «Прости, я устал жить эту жизнь, поэтому ты остаешься без еще одного дяди, с которым только-только подружился и привык доверять»?       - Ты переоцениваешь наши с ним отношения, - Вэй Ин нашел в себе силы неловко улыбнуться и помахать рукой, будто прогоняя от себя мошкару. Младшему поколению он вообще не собирался ничего говорить, если честно, придумав причину своего внезапного исчезновения, которая всех бы устроила. Ушел на ночную охоту и не вернулся – просто, изящно и со вкусом. Наставник Лань будет просто счастлив. – Я не нравлюсь Цзинь Лину, и виделись мы не так уж часто, чтобы он успел серьезно к мне привязаться. Тем более, о том, что я собираюсь умереть, знаете только ты с Лань Чжанем. Для всех остальных я просто… исчезну. Перестану попадаться на глаза – обо мне и забудут. Уверяю тебя, Цзинь Лин даже не заметит моего отсутствия. Цзян Чэну захотелось ударить его так сильно, чтобы он вернулся в утробу матери и никогда больше оттуда не вылезал. Как можно быть таким… таким? Вот уж правда – некоторых даже могила не исправит!       - Лань Сычжуй тоже не заметит? – вызверился Саньду Шэншоу, сам не зная, зачем пытается что-то кому-то доказать. Как будто Вэй Ин станет его слушать или хоть попытается услышать. Ни разу за две его жизни такого еще не было, с чего вдруг на этот раз? Да и, судя по всему, Лань Ванцзи уже в курсе «гениального плана» и потерпел грандиозную неудачу на стезе подработки гласом разума этого придурка. Цзян Чэну ловить точно нечего, он даже на плохонький глас совести не тянул никогда. – А Хань Гуан-цзюнь что сказал? Только не заливай тут, что он и эту твою затею одобрил!       - А я у него разрешения не спрашивал! – зло рявкнул Вэй У Сянь, задетый за живое. Лань Чжань, когда услышал бескомпромиссное решение своего дорогого почти-супруга, закатил грандиозную истерику. Конечно, весьма условную по меркам клана Цзян, но зато весьма основательную по меркам клана Лань – с повышением голоса, битьем посуды и аккуратным хлопаньем двери. Вэй Ину понадобилось почти три дня, чтобы отловить Хань Гуан-цзюня на территории Облачных Глубин и заставить себя выслушать, а потом еще два, чтобы убедить. Лань Ванцзи проявил невиданное доселе красноречие, предлагая тысячу и один вариант решения проблемы, но в конечном итоге, как и всегда, смирился с выбором Вэй Ина. Правда, смертельно обиделся и твердо вознамерился уйти в уединенную медитацию, по примеру брата и отца, но тут уж Вэй У Сянь встал на дыбы – где это видано, чтобы Верховный Заклинатель штаны просиживал, пока его подданные страдают и нуждаются в грамотном управлении? Вот пусть и не отлынивает, это Старейшина И Лин тут – бесстыдник и тунеядец, нечего его законные лавры занимать! – Я… сказал, что теперь моя очередь ждать его.       - Где, в Аду? – скептично уточнил Цзян Чэн, резко переключаясь с сочувствия Лань Ванцзи, умудрившемуся вляпаться в это сероглазое бедствие еще основательнее, чем сам Саньду Шэншоу, на ужасающую фантазию того, как достопочтенный Хань Гуан-цзюнь ударяется во все тяжкие в намерении попасть после смерти в Диюй в качестве грешника, а не кандидата на перерождение. Выходила катастрофа уровня Резни в Безночном Городе, и Цзян Чэн понял, что сочувствовать нужно не Лань Чжаню, а себе. Последствия-то частично придется разгребать ему, как Главе Великого Ордена!       - Ну, он всегда может вознестись, как твоя мать, - беспечно пожал плечами Вэй Ин, вертя в руках несчастную пустую чашу и параллельно раздумывая, стоит ли после своей пафосной выходки опять закидываться помоями, или не стоит портить впечатление. Пьянеть-то тело Сюань Юя может вполне себе нормально, вкус на свойства алкоголя мало влияет…       …Все посторонние мысли из головы Цзян Вань Иня испарились с отчетливым свистом, оставив после себя гулкую пустоту, как после отзвонившего колокола.       - Чё? – выдал он одурело, пару раз моргнув и уставившись на брата огромными глазами.       - Что? – не понял его реакции Вэй У Сянь, полностью отзеркалив недоумение Цзян Чэна.       Так они и сидели пару мгновений, глядя друг другу в глаза и ничегошеньки не понимая.       - Не говори, что ты не знал, - осторожно предположил Вэй Ин, аж отшатываясь от неожиданности. Быть этого не может, потому что этого не может быть! Он, получается, зря обижался столько лет, что Цзян Чэн ему не рассказал, тем самым лишив возможности еще в первой жизни явиться к Мадам Юй на поклон?       Звучало… не очень правдоподобно.       - Откуда я должен был узнать?! – искреннее недоумение Цзян Вань Иня резко сменилось на такой же искренний гнев. Цзыдянь на указательном пальце заискрился особенно сильно, вынуждая Вэй Ина рефлекторно поморщиться, но на вопрос ответить вышколено, сразу же.       - Понятия не имею, я тебе что, небожитель? Ты ж ее любимый сын, я думал, она тебе как-то сказала. Должна же была! Хоть в Храме Предков появиться, указания передать, не знаю, как они там это делают?! Как-то ж последователей и служителей себе набирают!       Цзян Чэн, буравя брата яростным взглядом, тут же решил, что если это такая шутка, он Вэй Ина тут же в озере и утопит, никаких сил не пожалеет, а потом проведет тот ритуал, которым Мэн Яо расчленил душу Не Минцзюэ – чтобы никакого этому придурку Диюя с перерождением, пусть лежит в гробу с гвоздями из персикового дерева, и страдает в этом бренном мире! А гроб он закопает недалеко от Пристани Лотоса, что бы можно было в любой момент сходить поплеваться на могилку.       - Подожди, если ни ты, ни я не знали, то кто тогда Храмы ей построил? – уловив направленную на себя жажду убийства, Вэй Ин отодвинулся еще немного. – Шицзе на цзиньские деньги?       - Какие. Мать твою. Храмы, - раздельно произнес Цзян Вань Инь, не размениваясь даже на вопросительную интонацию.       Комментарий «не мою мать, а твою» Вэй У Сянь милостиво проглотил вместе с желанием рассмеяться, опасаясь, что Цзян Чэн и впрямь его пришибет с горяча. Не приведи Небеса, Вэй Ин потом на повторный суд загремит уже не как самоубийца, а как убийца-святотатец какой-нибудь, он же потом в Найхэ утопится и будет жить на дне, ибо гуя с два на другой берег перебраться сможет. Лучше уж по старинке, проторенной тропкой, через Город Напрасно Умерших, да и до дома оттуда переть как раз недалеко.       - Ну, - Вэй Ин пространно обрисовал руками что-то абстрактное и все-таки хихикнул, тут же поежившись от тяжелого препарирующего взгляда. – Обычные. В Юньмэне я один точно видел, небольшой такой, аккуратный. Еще подумал, что архитектура какая-то не юньмэ…       Начал было он и заткнулся, словив внезапное озарение. Логическая цепочка сложилась довольно быстро, заставив темного заклинателя покачнуться и опереться локтями на стол, поддержав отпавшую челюсть кулаком.       Пурпурная Паучиха погибла в бою, вознесшись, как Богиня Войны. Бой был с Вэнями, выживших адептов Юнь Мэн Цзян на тот момент активно добивали – Вэй Ин от самой Паучихи знал, что Юй Цзы Юань стояла с мечом в руках до последнего, пережив даже прибывшего гораздо позже Цзян Фэн Мяня. Соответственно, основными свидетелями ее вознесения были Вэни. От Вэнь Чао, конечно, даже намеков на благородство можно не ждать, этот бы и бездыханный труп не погнушался пнуть, но вот Вэнь Чжулю, верный каким-никаким принципам…       Сам Вэй У Сянь встретил Пурпурную Паучиху в Призрачном Городе, в небезызвестном казино, где она кого-то искала. Нашла Вэй Ина – с пролитым мимо рта вином и глазами размером с золотую монету – даже не став его по итогу бить. И Вэнь Жо Ханя… тоже нашла. И тоже бить не стала, хотя вот уж к кому претензий у нее должно было быть с торговый караван! А она фыркнула уничижительно и проставилась по бутылке вина за их столик, где бывший Глава Вэнь и бывший Старейшина И Лин играли в кости, как самые что ни есть приличные мертвецы.       - Да ладно, - сам себе не поверил Вэй У Сянь, подперев тяжелую от количества мыслей голову вторым кулаком и полностью переосмысляя все, что он знал о Вэнях. – Кажись, с казнью для Вэнь Чжулю я таки переборщил…       …ведь лишенный Золотого Ядра и не освоивший Путь Тьмы, бывший Сжигающий Ядра становился обычным смертным, лишенным даже шанса противиться исполнению приговора. А что до перерождения ему не одно Судилище нужно будет пройти вдоль и поперек, Вэй Ин знал – лично ходил позлорадствовать.       Цзян Чэн, глядя на удивительно-отупевшее и какое-то даже слегка виноватое лицо брата, молча вздохнул и поднял с пола новую бутылку вина с твердым намерением выпить ее в гордом одиночестве, раз дорогому братцу чудесное вино кажется помоями.       Слушать, до чего там в очередной раз додумался придурок, он решительно не хотел. По крайней мере, не на трезвую голову.       К рассвету Вэй У Сянь оставил Цзян Вань Иня в Храме Предков, в объятиях все-таки явившейся на парный зов матери. Ничего больше Цзян Чэну не светит – небожителям запрещено вмешиваться в дела живых, но, кажется, грозному и суровому Саньду Шэншоу с верхом хватало и той малости, что Пурпурная Паучиха могла ему предоставить. Теперь ему предстояло много работы – идеальное время для прославления новорожденной Богини Войны закончилось лет пятнадцать назад, а ее существование не придавалось огласке. Вэнь Чжулю, с согласия Вэнь Жо Ханя, действительно отстроил несколько храмов из уважения к былой подруге, но давать юньмэнцам козырь в виде поддержки небожителя было бы не самым лучшим для войны ходом. Их это не спасло, конечно, лишь добавило страданий Юй Цзы Юань, не способной благословить своего сына без прямой просьбы верующего в нее. Но зато и не дало погибнуть ей в безвестности – мирные жители и случайные заклинатели приходили в попавшийся по пути Храм за защитой, принося с собой палочки благовоний и подношения. Пурпурная Паучиха жила, пусть и не роскоши, но и не в нищете. А Цзян Чэну придется постараться, чтобы создать новый культ – работка как раз ему по плечу. Благо, первые шаги сделаны до него – Вэй Ин указал на карте примерное местоположение того храма, на который он наткнулся в Юньмэне и рассказал про тот, который построил сам в Юньшэне. Ну, как сам. Лань Ванцзи проспонсировал закупку материалов и наем рабочих. Без разницы, инициатива-то шла от Вэй У Сяня.       Но всего этого Вэй Ин уже не застанет – его путь лежал в сторону Луанъцзан, навстречу родной Тьме и сладости загробного вина.       В конце концов, ведь смерть – это еще не конец истории.       Она – всего лишь начало нового приключения.