Скажи мне, что мы выживем В этом безумном мире, подруга. Нам говорят, что нет проблем, И чтоб мы разлюбили друг друга. Ты так хорошо стоишь в самом сердце Этой комнаты с полупустой бутылкой Бомбея. Я запомню только лишь то мгновение из памяти, В котором мы влюбились сильнее…
* «Аллах видит, как мне жаль, но поступили указания о том, чтобы ввести дресс-код на наше собрание-вечеринку», — Арабские Эмираты, страна, который и устраивал данную праздничную сходку, явно заранее подготовил извинения. Зная нравы многих стран-омег и их отношения ко всем стереотипам, особенно, когда некоторые из них являются гораздо более влиятельными, нежели многие страны-альфы, Эмираты решил как можно лучше и быстрее сгладить всю ситуацию, дабы потом не возникло недопониманий. Америка, кинув взгляд на сообщение в чате, усмехнулся. Возможно, кто-то из приглашенных омег, такие как Франция и Италия, будут безумно счастливы вырядиться на очередное торжество во все свои бирюльки. Небось, перетряхнут свои гардеробы, а, может быть, и вовсе новые наряды закажут. А вот некоторые из омег-стран будут определенно недовольны таким стечением обстоятельств. Задумался; давно Альфред не видел его при полном параде. Последнюю сотню лет Брагинский щеголял только в военной форме или в совершенно простых вещах, вроде свитеров и джинсов. И, если быть честным, то Америка очень бы хотел поглядеть на него в каком-нибудь ослепительном наряде, с восторгом полюбоваться на его восхитительные длинные ноги, укутанные дорогой тряпкой, поугрожать злобным взглядом пускающим на него слюни альфам… Куча благодарственных сообщений тут же посыпалась от восторженного Франции — казалось, тот на седьмом небе от счастья. Россия же оставил данное оповещение без ответа. Как и тысячи других сообщений. В том числе, от Джонса. Альфред скучал…***
С нескрываемым раздражением Брагинский разглядывал большую коробку, внезапно привезенную курьером прямо к порогу его дома. Даже догадываться не надо было, от кого могла прийти такая неожиданная крупная посылка в бело-черных тонах с кричащей надписью «Christian Dior». «Миллион раз pardon, но когда я увидел его, то понял — оно только для тебя». Подавив в себе рвотный рефлекс, Иван закатил глаза: вот откуда этот бородатый проходимец узнал, что Брагинский вообще не собирался идти на этот фарс? И естественно, ему теперь придется появиться на этом подобии супер-вечеринки, иначе жутко обиженный французский треп будет гудеть ему в ухо целую неделю, а то и больше. Но еще страшнее России стало, когда он понял, что платье сидит на нем как влитое, учитывая, что он за последнее время немного… располнел. — Вот же французский козел… — испуганно пробормотал побледневший Иван, стоя перед зеркалом, а затем с надеждой добавил: — Лишь бы никто не заметил…***
На этой вечеринке было чертовски скучно, даже несмотря на всю арабскую золотую роскошь, лучший алкоголь и вкусную ресторанную еду. Не было никакого драйва, драмы и даже неловких ситуаций. Все были до боли расслаблены и доброжелательны — тошно смотреть. Джонс вылакал уже пару-тройку бокалов шампанского, но они ни коем образом его не развеселили, а только сильнее стало клонить в сон от невероятной скуки. К нему подходили разные страны, пытались заговорить и как-то заискивать, но Америка отвечал односложно и без особого желания, поэтому его слишком быстро оставляли в покое — никому не хотелось вводить его в раздражение. Сегодня он был слегка не в духе, и потому даже его весьма эксцентричная натура старалась избегать шумных компаний и пустой болтовни. С надеждой он все поглядывал на тяжелые двери в ожидании его появления, но Брагинский опаздывал уже на час, что было на него не очень-то похоже. А это значило, что Иван, к его огромной досаде, и не собирался приходить. Америка с тоской выдохнул и сделал еще один глоток приторного шампанского. — Иной раз забываешь, как среди нас мало омег. Во избежание нежелательного общения Альфред скрыл свою весьма узнаваемую физиономию за огромной помпезной вазой, украшенной то ли настоящими, то ли бутафорскими камнями, стоящей на высоком пьедестале, чтобы прислушаться к разговору. Кажется, это тихонько сказал Литва. — Да уж, и со многими из них вести дела опасно для жизни… Интересно, а он, — последовала короткая пауза, — придет? — дрожащим голосом пробормотал Латвия. Вдруг тяжелые двери приоткрыли консьержи. — Помянешь черта, и он явится, — кажется, Эстонию передернуло от страха. — Мать честна́я, — ахнул Литва, не столько от испуга, сколько от захлестнувшего восхищения. — О пресвятая Богородица, оно сидит еще лучше, чем я предполагал! — восторженно всплеснул руками гордый собой Франциск, стоявший поодаль. Секундный восторг Джонса довольно быстро сменился на разгорающуюся ревность, когда он начал замечать голодные взгляды свободных альф, устремленные на Брагинского. Платье, однозначно подобранное Франциском, смотрелось элегантно, но в то же время очень броско и сексуально, и, естественно, подчеркивало все довольно объемные достоинства Ивана. Пускай тот был сам по себе крупным омегой, но белый облегающий верх с высоким воротом и длинными рукавами, а также обтягивающий его мощные бедра черный довольно длинный низ с неглубоким разрезом на правой ноге делали Брагинского безупречным. Бонфуа вознамерился подойти и поприветствовать Ивана, но тот с кем-то разговаривал по телефону, поэтому и выставил ладонь в останавливающем движении прямо перед лицом Франции и прошел мимо. Только когда шлейф его восхитительного холодного парфюма, приправленного дикой яростью достиг носа Джонса, тот словно очнулся ото сна. Иван, гордо расправив спину, чуть ли не пролетел, напомнив разбушевавшегося лебедя, мимо него и других стран, а до ушей доносились лишь обрывки его гневных фраз и тяжелое цоканье каблуков от красных лодочек. И только тогда Америка заметил его бледную голую спину, покрытую цепочкой старых шрамов, и чудесные ямочки на пояснице. Сглотнув и облизнув пересохшие губы, Америка с усилием подавил в себе желание пройтись по ним языком. За ним прогулочным шагом зашел и Беларусь со скучающим видом, выглядящий без своих любимых хлопковых тренников очень даже привлекательно в шелковом платье цвета индиго. Арловский, не став следовать на балкон за старшим братом, тут же завернул к барной стойке. И Альфред готов был поклясться, что какая-то тень прошмыгнула к нему и присела рядом. Однако интерес Америки быстро погас, и он тут же, чуть вынырнув из своего укрытия, перевел глаза к балкону, наблюдая за тем, как Россия гордой поступью вышагивает по нему и гневно размахивает своими длинными руками, как лебедиными крыльями. Джонс даже не знал с чем сравнить появление Брагинского: выглядел он, как ангел, разверзший небеса и упавший с них яркой кометой, но пугал похлеще дьявола, раздробившего каблуком от Лабутенов землю и принесшего за собой весь гнев Ада. — Да уж, иногда совсем вылетает из головы, что он не только омега, но еще и может быть настолько роскошным, — совсем шепотом пробормотал Литва собеседникам. — А еще чрезвычайно п-пугающим, — пуще прежнего задрожал голос Латвии. — Особенно, сегодня. Он прямо-таки не в духе, б-будто на куски нас разорвать может одним пальцем. — Если быть откровенным, — откашлялся Эстония. — Я боюсь его сильнее, чем девяносто девять процентов здешних альф. — Но давайте признаемся, мы слишком привыкли видеть его другим, поэтому сейчас от него глаз не оторвешь, — добавил на свои страх и риск Литва. — Заткнись ты! — шикнул на него Эстония. — Один процент из тех, кого я боюсь больше, чем Брагинского, — его ухажер номер один. Внезапно раздался напуганный вскрик Франциска, и тот завопил: — Россия, твоя рука! Иван, дорогой! Это же Диор, прошу! — чуть ли не в истерике забился Франция. Дабы разобраться во всем, Джонс тут же выскочил из своего укрытия, чем напугал вмиг побледневших и забившихся глубже в угол Прибалтов, но до них ему не было никакого дела. Он пулей рванул к балкону мимо перешептывающейся толпы. — Я же тебе сказал сделать так, как я прошу! Если ты не можешь сделать по-человечески, то может мне стоит просто тебя убрать? — надменно говорил Иван в трубку. Его губы, накрашенные цветом «999», складывались в злобный оскал — Россия был не просто зол, он пылал истинной яростью, чем уже откровенно стал пугать присутствующих. — Боже мой, Иван, кровь! Всеми усилиями взволнованный Бонфуа пытался поймать его жестикулирующую в воздухе руку, с которой стекала кровь рубиновыми каплями и вперемешку с напитком. Чудом это не попало на роскошный наряд. — Господи, Франциск, прошу, я занят! — рыкнул на него Брагинский и злобно прищурил свои потемневшие от гнева глаза, вырвав свою пойманную ладонь из чужих рук. Подойдя немного ближе к данной процессии, Альфред заметил у носиков туфель Ивана разбитый бокал. По всей видимости, тот раздавил хрупкий хрусталь в приступе гнева своими сильными пальцами. Франция с испугом дернулся, отступив на шаг, после чего его чуть отодвинул Джонс, крепко схватив Россию за предплечье пострадавшей руки. — Успокойся, — процедил Альфред Ивану. Встав спиной к залу, Джонс прикрыл собой Россию, чтобы никто не услышал их перешептывания. Тяжелый взгляд насыщенно фиолетовых омутов тут же устремился к нему, попытавшись проткнуть насквозь тысячами льдин — все еще обижен из-за последней ссоры. — А иначе что? — в подобной манере ответил ему Брагинский. — Иначе мне придется тебя успокоить. Выудив белоснежный платок из кармана пиджака, Джонс принялся аккуратно убирать хрустальные осколки из кровоточащих ран России, а затем, встряхнув ткань, им же перевязал холодную ладонь. — Мне уже начинать бояться? — уголок идеально накрашенных губ Ивана взметнулся вверх в надменной ухмылке, а глаза с интересом засияли в сумерках, подобно первым звездам. — Ты привлекаешь к своей истерике очень много внимания, — сказал Америка с укором. — В тебе от этого загорелась ревность, или как расценить это? — Прекрати отвечать на мои фразы вопросами. Это слишком по-русски и чертовски раздражает, — устремил на него Альфред предупреждающий прищур. Внезапно Джонс отметил про себя, как зал позади него притих, явно в попытке услышать хоть какие-то куски их с Россией перебранки, поэтому, развернувшись, он закрыл балконные двери, поймав перед этим на себе кучу разочарованных взглядов — наконец-то разыгралось представление на этом скучном вечере, и то посмотреть не дают. Когда его взор снова обратился к Брагинскому, тот уже не говорил по телефону, а гневно стучал пальцем по экрану телефона, с кем-то переписываясь. Это начинало бесить Джонса. — Иногда я забываю, что ты, кого я считаю равным себе, являешься омегой, — с придыханием обратился он к Брагинскому, но тот, кажется, не оценив, презрительно скривился. — Прозвучало, как сексизм, — выплюнул он, даже не оторвав взгляда от смартфона. — Это, вообще-то, был комплимент, — чуть ли не задохнулся Америка от обиды. Наступила неприятная пауза. В попытке что-либо сообразить, Джонс жадно водил глазами по аккуратно очерченным линиям губ, длинной шее и медленно вздымающейся груди Ивана, по его плавной талии и выпуклым бедрам, которые из-за непривычки долго стоять на каблуках постоянно меняли положения, выпирая то больше вправо, то влево. — Ты сегодня выглядишь превосходно, — вдруг выдавил из себя Альфред. Тишина прозвенела ему в ответ с намеком, мол, и это все, что ты мог из себя выдавить, гений? Только брови Ивана намного сильнее свелись к переносице. — Тебе очень идет этот наряд, ты прекраснее всех звезд на небе, — в очередной попытке и чуть громче сказал Джонс, но был снова проигнорирован. Разозлившийся не на шутку, Америка, в чьей голове заискрилась интересная идея, тяжело выдохнул все еще теплый дубайский воздух и, выхватив телефон у Ивана из рук, кинул его куда-то в сторону отельного ухоженного и от того густого сада. — Кто первым найдет, тот забирает, — с азартом Джонс усмехнулся, встретившись с шокированными глазами России. Хохоча от собственной гениальности или дури — одно и то же, по сути, — он, воспользовавшись чужим секундным замешательством, распахнул двери и рванул, что есть мощи, через весь зал, пока сам не оказался переброшенным через перила балкона следом за смартфоном. — Альфред Джонс! — завопил Брагинский так, что аж люстры зазвенели от такого громогласного рева. Мимо Альфреда пролетела со свистом одна красная туфля, а вторая, пролетев через половину большого зала, каблуком врезалась в дерево главной двери, прямо возле уха Америки, когда тот собирался ее открыть. — Хорошо, что их всего две, — с веселой улыбкой повернулся он к грозно бегущему в его сторону Ивану. Невесть откуда, будто по взмаху волшебной палочки, в руках у него появился маленький пистолет. Все, кроме Беларуси, удобно устроившегося с бокалом возле барной стойки, тут же осели на пол и притихли, а Джонс, увернувшись от пули выскользнул из зала. — А еще хорошо, что ты хреново стреляешь в даль! — со смехом послышалось из коридора. — Гребанный паршивец, я тебя убью! — полетело Альфреду в спину вместе с новыми выстрелами, когда Брагинский тоже исчез за дверью. — Иван, умоляю! Это же Диор, Иван! — рванул следом Франциск, придерживая полы своего платья и таща за собой Англию. — Наконец-то, что-то интересное, а то я чуть от скуки не сдох, — встрепенулся Николай, залпом закинув в себя остаток чистого виски.***
Выскочив в сад, Джонс тут же достал свой телефон и стал звонить на номер Ивана, чтобы отыскать его смартфон в темноте сада. Времени было слишком мало, хоть у Альфреда и была небольшая фора, так как движения обычно быстрого и резвого Брагинского сковывало чертовски сексуальное платье. Прячась между деревьями и кустами, как партизан, Америка пытался вслушиваться в негромкую какофонию звуков природы и шума воды из поливочных аппаратов, чтобы выцепить из нее мелодию или вибрацию. Он победно усмехнулся, услышав знакомый мотив песни от группы «Комбинация». Словно хищник, он, последовав за звуком, дошел до нужного куста и вытащил телефон Брагинского. И тут на Джонса навалились сверху, сбив с ног, с попыткой выхватить смартфон из его рук, но Альфред крепко сжал смартфон в пальцах, не дав Ивану провернуть это. — Отдай, черт возьми! — визжал Россия. Америка внезапно резко дернулся, скинув с себя Брагинского, и затем сам резво уложил того на лопатки, прижав одной рукой к земле и подняв телефон над головой. — Не отдам, — наклонившись, выдохнул Альфред ему в исказившиеся от гнева губы. Вдруг Джонса подняли в воздух несколько рук, а затем приложили лицом к земле. Ивана же обступили несколько человек в бронежилетах и с автоматами, и тот, оглядев их, при этом оценив неравность в силе, просто приподнял руки. — Уберите от него свои пушки, ублюдки! — зарычал Америка, попытавшись вырваться из стального захвата. — О себе побеспокойся, идиот, — закатил глаза Брагинский и спокойно позволил надеть на свои запястья наручники.***
— Эмираты, почему мы еще за решеткой? — с доброжелательной улыбкой спросил всклокоченный Джонс араба, стоящего по другую сторону камеры. Их с Россией, арестованных, привели в местное отделение полиции. Разбуянившегося Джонса пришлось усмирять еще и вместе с группой подоспевших военных, потому что ему показалось, что кто-то «не так» прикоснулся к Ивану. — Мне жаль, Америка, коллегиально было решено подержать вас обоих тут для всеобщей безопасности. — В каком смысле? — улыбка Альфреда превратилась в жестокий оскал, а от доброжелательности не осталось и следа. — В совершенно том, котором ты уже понял, Альфред, — строго произнес Англия. — Посидите здесь ночь и подумайте о своем поведении. Вы напугали всех. — Как будто на этой тухлой вечеринке было что-то интереснее! — возмутился Джонс. Прикрыв от недовольства глаза ладонью, Керкленд тяжело вздохнул, и они вместе с оскорбившимся Эмиратами спешно удалились. — Артур! Какого черта! Вы что, охуели там?! Забыли, кто я такой! Да я вам всем головы посношу! — истошно орал им вслед Америка. — Да! Давай! Проорись! А то еще не весь мир знает, кто ты такой! Альфред тут же развернулся и, тяжело дыша разъяренным быком, уставился на недовольного Брагинского. Тот вполне удобно устроился на подвесной скамейке, улегшись на нее с ногами. — Не лучше ли тебе замолчать, Брагинский?! Это, между прочим, твоя вина! — Да что ты говоришь?! — в удивлении округлил глаза Иван, хлопнув длинными ресницами. — Именно так! Мы бы были не здесь, не достань ты оружие и не веди ты себя сегодня, как чертова надменная сука! Громкий голос Джонса отразился от бетонных стен звенящим эхом, и, ничего не ответив, с секунду Брагинский просто побуравил его заслезившимися глазами, а затем, прикрыв их, отвернул голову к стене. Когда Альфред заметил скользнувшие по его щекам слезы, то разозлился пуще прежнего, только не на ситуацию, не на окружающих, а на самого главного виновника сия торжества — себя. — Эй, зайка, этот козел обидел тебя, да? — прозвучал чей-то гнусавый голос на ломанном английском. — Пойдем ко мне в камеру? Когда выйдем, я прокачу тебя на своем Ламборгини. Из соседней камеры помахал какой-то явно нетрезвый мужчина. Прислонившись к прутьям, он с нескрываемым интересом глядел на Брагинского. Но тут перед ним возник грозным изваянием возник Джонс, перекрыв весь обзор. — Брат, даже я не смог приручить эту строптивую кобылу за все это время, а ты и не пытайся, — Америка использовал какой-то прием, и, ударившись головой о прутья камеры, мужчина грузным мешком свалился на пол. — И я, между прочим, катал его на своем Ламборгини! — Господи, какой же ты отвратительный! — не выдержал Брагинский. — Я не виноват, что… — Да! Ты ни в чем никогда не виноват! — Я просто хотел с тобой поговорить, а у тебя перепады настроения, как у… Вдруг Джонс осекся, на секунду забыв, как и зачем дышать, и ошарашенными голубыми глазами уставился на Россию. Тот, находившийся в непонимании от такой внезапной перемены, тоже молчал и глядел на него заплаканными глазами в ожидании продолжения очередной «гениальной» мысли. — Как у?.. — спросил он. Америка подошел к нему вплотную и, наклонившись к его шее, глубоко вдохнул запах Брагинского. — Ты совсем тронулся? — в недоумении отстранился он от Альфреда. Едва ощутимые изменения, скрытые красивым парфюмом… — Как у беременного, — закончил, наконец-таки, Джонс. Зрачки России расширились в испуге — он никак не думал, что Альфред догадается. Ожидал от совершенно любого, только не от топорно мыслящего Джонса. В попытке спрятать хлынувший к лицу румянец, пойманный с поличным Иван недовольно цокнул языком и тут же отвернул голову к стене, не став даже отнекиваться — а какой смысл? — Скамейка не холодная? Тебе нельзя мерзнуть, — с какой-то всеобъемлющей лаской прошептал Америка — вся его гневная спесь мгновенно куда-то испарилась. — Тебе какое до этого дело? — грубо пробубнил Брагинский, спрятав лицо в локоть. — Брось, будто я не знаю, что он от меня, — закатил глаза Джонс. — И даже не пытайся меня обмануть, — добавил он, когда Иван вдруг повернул голову к нему и собрался что-то возразить. — Единственное, что не могу понять: почему прошло около года, а живота нет… — Я не знаю, — пожал плечами Россия. — Время для нас движется по-другому. Он будет расти, когда захочет. И вообще, будто делает, что хочет. Как и его чертов отец. — Как и его папа тоже, между прочим, — Джонс накинул на плечи Ивана свой пиджак и рухнул на скамейку, положив его ноги к себе на колени. Стойко Альфред выдержал тяжелый и немигающий взгляд Брагинского из-под накрашенных ресниц, после чего прошептал свои извинения. Судя по тому, что Иван немного расслабился, наступило временное перемирие. — Но, знаешь, он действительно там, — вдруг сказал он Джонсу. — И, к моему большому удивлению, все еще живой. Оба вновь затихли, явно переваривая произошедшее. Но вдруг Альфред тихонько засмеялся, вернув к себе внимание задумавшегося России. — Откуда ты достал тот пистолет, я не могу понять, ведь платье было практический в обтяжку, — рассуждал он. — Не перестаешь меня удивлять просто. В удивлении Брагинский приподнял одну бровь, и тоже не сдержал улыбки, только та была по-лисьи хитрая. — Могу показать. Джонс заинтересованно взглянул искрящимися от любопытства зрачками на него. Иван же приподнял длинный подол платья, а Альфреду и не надо было больше пригласительных слов. Без стеснения он засунул голову под юбку, и Брагинский блаженно закинул голову, почувствовав чужие влажные губы на внутренней стороне своего бедра. Пальцы Джонса стали ласково гладить кожу на ягодицах, а затем слегка сдвинули нижнее белье России. Иван тихо застонал, когда юркий язык с напором коснулся его сжатого отверстия. Сквозь плотную ткань платья тут же показался небольшой бугорок. — Вытирать все сам будешь, иначе Франциск меня прибьет за пятна. Из-под подола вынырнула краснющая голова Джонса, глотавшая ртом воздух. Брагинский не сдержал смешка — Америка выглядел таким забавным, похожим на песика: растрепанный, со влажными от слюны и смазки России губами, с широкими зрачками и огромными с лихорадочным от возбуждения блеском голубыми глазами, в которых проскальзывала то ли преданность, то ли всепоглощающее счастье; только, разве что, хвостом не махал. — Я так и не понял, где ты его прятал, — раздосадовано пробормотал он. — Так все тебе и расскажи… — ехидно протянул Россия, проведя большим пальцем по его губам. — Пожалуйста, соблюдайте порядок! Соблюдайте порядок! — истошно, даже с какой-то жалобной ноткой на английском прокричал полицейский, подошедший к решеткам. Видимо, от него не ускользнуло, и он заметил на экранах видеонаблюдения, что в камерах временного заключения происходило некое… развратное безобразие, потому и поспешил все прекратить. Джонс даже не повернул головы к нему. Он с жадностью водил глазами по всему Брагинскому, дыша, как дикий зверь, пока довольный Иван пальцами ласкал его алое лицо и гладил по взъерошенным волосам. — А ты зайди и наведи здесь порядок, — обратился Америка к полицейскому севшим голосом. — Если, конечно, не боишься. — Какой ты пугающий зверек, — нежно протянул Иван. Затем же светлая макушка Альфреда вновь исчезла под платьем, и Брагинский намеренно громко застонал, напугав побледневшего полицейского. Тот несколько секунд потоптался и, решив не рисковать, рванул прочь, что-то бубня в рацию. По телу Брагинского носились приятные мурашки, пока язык Америки чуть толкался в его горячее и влажное нутро, а пылающие ладони ласково гладили головку его небольшого омежьего члена. Дыхание становилось все тяжелее, в ушах звенело, а в голове расстилался приятный туман от накатывающей неги наслаждения. Тело России сковало приятной судорогой, и Джонс, вспомнив об указе Брагинского, накрыл ртом его член, сглотнув небольшое количество эякулята, когда тот кончил, а затем вытер его смазку рукавом своей рубашки.***
— Что вы тут оба устроили?! — завопил Англия, только подлетев к решеткам. Прикорнувший от усталости после оргазма Иван, устроивший голову на коленях Джонса, а также заботливо укрытый его пиджаком, лениво приоткрыл глаза. Альфред, не прекращавший попеременно гладить его то по волосам, то по животу, закатил глаза. — А что мы устроили? — спокойно спросил он, зевнув. — Позвонили из полиции и слезно просили вас забрать, потому что вы мало того, что занялись сексом прямо в камере, так еще и стали представлять угрозу для участка! — Франция настолько активно жестикулировал руками, что чуть не ударил Артура по лицу, но, кажется, в его глазах читалось некое подобие одобрения. — Почему-то я даже не впечатлён, — флегматично добавил подошедший Беларусь. Иван тихонько хихикнул и приподнялся, потянувшись, как большой и пушистый кот, а Джонс только поправил висевший на его плечах пиджак.***
Когда двоим нарушителям покоя вернули их немногочисленные вещи и телефоны, только потом вся компания вывалилась на остывающие улицы Дубая. Возле участка их ожидали две машины такси. — Держи, я захватил тебе твои шмотки, чтобы ты не щеголял в таком странном виде, — протянул Николай пакет старшему брату. — Это Диор, а не странный вид! — ущемился тут же Бонфуа, схватившись драматично за сердце, словно то прострелило пулей. — Я верну тебе платье после химчистки, Франция, — обратился к нему Иван. — Не надо, это подарок, — гордо хмыкнул тот в ответ. — Мне не нужны подачки, — сурово сказал Брагинский. — Это не подачки, а подарок, — похожим стальным тоном ответил Франция, на что Россия пожал плечами, мол, как знаешь. — А это за кем? — спросил Англия, заметив подъезжающую машину. — За нами, — ответил Джонс. — Но у нас и так… — За мной и Иваном, — уточнил Джонс и протянул руку России. Тот уверенно взялся за нее, и, прежде чем сесть в услужливо открытую Альфредом машину сказал чуть удивленному Арловскому: — Я позвоню. — Да не надо, знаю я твои звонки после ночей с ним, — хмыкнул тот и поспешил ретироваться на своем такси. — Доброй ночи, — лучезарно улыбнулся Джонс Англии и Франции, а затем исчез в машине следом за Иваном. Керкленд чуть ли не закипел от ярости, а Франциск весело хохотнул, пробормотав «Молодежь». — Не смей мне звонить, мелкий засранец, если очередной отель сотрете с лица земли! — прокричал Артур вслед удаляющейся машине. — Оставь их, Артур, — промурлыкал Франция. — Лучше поехали отдыхать. Он аккуратно взял под локоть бубнящего себе под нос проклятья Англию и посадил его в машину.***
— Да как оно расстегивается-то, блять?! — с нетерпением пробормотал прямо в страстный поцелуй Джонс, судорожно ища на спине и шее Брагинского хоть какую-то застежку, чтоб наконец-таки стянуть это платье с него. Они, бедные, еле дотерпели до номера отеля, начав целоваться еще в лифте. — Я просто его сейчас порву на тебе, черт возьми! — выйдя из себя, зарычал Альфред. — Порвешь, и головы лишишься, — Иван чуть оттолкнул его в сторону. Самостоятельно он аккуратно расстегнул крохотные спрятанные пуговки на шее, а затем молнию-невидимку сбоку. — Помоги! — в приказном тоне сказал Брагинский. — С превеликой радостью! Благодаря командной работе они, наконец-то, оставили Ивана нагим. — Свобода! — выдохнул счастливый Россия. — Ну уж нет! Подхватив совершенно не возражающего Брагинского под бедра, Америка уложил его на кровать и навалился сверху. Он стал расцеловывать хоть и покрытую старыми шрамами, но очень нежную кожу на длинной шее Ивана, пока тот ловкими движениями рук стаскивал с Джонса рубашку. Джонс особо не церемонился, довольно грубо сминая в пальцах сочные бедра и подкачанную грудь с набухшими сосками России, тщательно избегая неаккуратных движений по отношению к его животу. — Легче, песик, легче, — шептал сквозь вздохи Иван. — Не могу, ты-то хоть нормально кончил в участке, а мне пришлось сдерживаться! Пощади, Брагинский, я ведь так соскучился, — чуть ли не скулил ему в ухо Америка. Иван вытащил его крупный, с набухшим от возбуждения узлом член из тесных боксеров и стал надрачивать его пальцами. — А точно можно с проникновением? — кажется, Альфред слегка смутился от своего вопроса. — Я же беременный, а не больной, — усмехнулся Россия и чмокнул его в губы. — Как пожелаешь, но если тебе станет нехорошо, то, обещай мне, что скажешь об этом! Глаза Джонса настолько взволнованно заблестели, что умилило Россию до приятной теплоты в груди. — Ладно, обещаю. Америка удовлетворенно кивнул и аккуратно ввел в уже довольно влажное и податливое отверстие Ивана сразу два пальца. Брагинский сладко выдохнул и, расслабившись, развел ноги чуть шире. Откинув голову, он позволил Джонсу продолжить расцеловывать кожу на шее и бледных плечах, даже не пытаясь негодовать по поводу расцветающих засосов. — Джонс, не тяни уже, — недовольно цокнул Россия, спустя несколько минут прелюдий. Из-за шальных гормонов он сильнее обычного перевозбуждался, и также ему требовалось гораздо меньше времени для получения оргазма. Ничего не сказав, Джонс удобно устроился между его ног и, чуть приподняв таз Брагинского, одним плавным движением вошел до упора в горячее и влажное от смазки нутро. Иван сжал его плечи и гулко застонал в голос, прикрыв глаза от приятного чувства распирания из-за узла. Альфред же тоже не сдержался, тяжело выдохнув в шею России. — Люблю тебя, — пробормотал он. — Уже слышал, — процедил Брагинский. — Двигайся давай, пока я не кончил. — Ну ты и… Не успев ничего сказать, Джонс был больно схвачен за подбородок и окачен тяжелым взглядом. — Кто я? — Самое нежное и восхитительное существо, носящее моего ребенка, — довольно оскалился Альфред, пытаясь унять пробежавшую по позвоночнику дрожь, возникшую то ли от восхищения, то ли от кратковременного испуга. — Выкрутился. Брагинский вновь откинулся на подушки и позволил Америке беспрепятственно двигаться в нем в довольно быстром темпе. Сам же слегка подмахивал тазом и не стеснялся стонать в голос от удовольствия. Вскоре Иван почувствовал, как движения Джонса стали чересчур резкими, его крепкие мышцы напряглись, а вены на шее и руках взбухли. С гортанным рыком Альфред кончил прямо внутрь него и сжал в объятиях, чуть ли не до хруста в позвоночнике. Не выдержал и сам Россия, кончив следом ему на живот. Оба тяжело задышали, успокаивая бешенные ритмы сердец, и Америка почувствовал, как Брагинский засуетился. — Не надо сцепки, — тяжело прошептал он севшим голосом. — Да, понял. Выйдя из Ивана раньше, чем узел разбухнет еще сильнее, Джонс перевернулся на спину и довольно выдохнул. — Телефон далеко? — спросил вдруг Иван после нескольких минут тишины и спокойствия. — Мой? Нет, на тумбе. Вдруг прозвучал сигнал оповещения. Приоткрыв глаза, Альфред сначала взглянул на Брагинского, который во что-то всматривался на экране своего смартфона, а затем потянулся к телефону. Открыв сообщение, поступившее от России, сердце Джонса бабочками затрепетало от счастья. — Он такой маленький, — проворковал Джонс, рассматривая УЗИ-снимок с крохотным эмбрионом. — Ты только глянь на его ручки. — Альфред, там не видно рук… Их в принципе еще нет… — Не порть момент, Брагинский, что ты такой черствый, — бросил на него возмущенный взгляд Джонс, а затем снова расплылся в улыбке, когда вернул глаза к экрану. — Господи, какая сентиментальность, это просто эмбрион, — буркнул Россия, встав с кровати и подойдя к большому зеркалу, встроенному в дверь шкафа. — Можешь считать так. Ты-то уже привык таскать его в себе, а для меня это важное событие, — с упреком сказал Америка. — Да я и сам недавно узнал об этом, когда выблевал все свои органы. Единственное, что не укладывалось в голове — срок. Так как у меня кроме тебя за огромный период времени, длящийся несколько десятилетий, никого, к большому сожалению, не было… — В каком смысле «к большому сожалению»? — ревностно отозвался Джонс. — Я решил, что это точно от тебя, просто развитие идет в более медленном темпе из-за нашей природы, — не обратив внимания на возглас Альфреда, закончил Иван. — Так в каком смысле «к сожалению»? — продолжил настаивать на своем Америка. Россия устало фыркнул и отвернулся к зеркалу. — Пожалуйста, закажи что-нибудь поесть, я ужасно голоден. Иван чувствовал кожей спины ревниво-грозный взгляд на себе, но, услышав, как постель зашуршала, а Джонс и стал разговаривать с ресепшеном по телефону, стоящему в номере, то тут же расслабился. Окинув себя внимательным взглядом в зеркале, Брагинский нахмурился и повернулся боком. — Тебе не кажется?.. — спросил он у освободившегося Альфреда. — Что?.. — сразу заволновался тот. — Да нет, ничего. Но все-таки Брагинскому смутно показалось, что живот потяжелел и немного увеличился. Наверное, это от усталости ему мерещится. Но такое точно не могло произойти от их с Альфредом встречи… Нет…***
Наутро они, конечно же, как всегда, поругались из-за какой-то глупой мелочи, и Брагинский, гордо взяв свое платье, хлопнул перед носом у Джонса дверью. Но ничего, это не в первый раз и уж точно не в последний. Вся жизнь — это цикл, замкнутый круг. И они так и будут ходить по нему друг за другом, потому что их любовную цепь уже ничем не разорвать.«Я буду твоим солнцем и твердым плечом! Я буду твоей жертвой, твоим палачом! Я буду терпеть, от боли кричать! Тебя за руку возьму, мы будем вместе стоять! Порочный круг замкнется, щелкнет замок! Миры соприкоснуться лучом на восток! Я буду терпеть, меня не сломать! С тобою до конца мы будем вместе стоять!»
**