Ликвидация

Закат, изломанный серыми жалюзями, тонул в заливе Лоуэр. В холодных окнах небоскребов вдоль Приморского бульвара отражались бегающий рыжий свет. Я сощурился, делая короткую затяжку, потер висок. Отчёт о квартирных кражах за месяц был почти закончен, оставалось только дописать пару предложений и подписать. Но жгучая боль, охватившая мои плечи, заставила встать и размяться на пару минут. Я вновь потянулся, зажав сигарету между зубами; суставы предательски щелкнули. Мне, впрочем, уже за тридцать. Догорающий окурок слегка начал обжигать мне пальцы. Я бросил его в пепельницу, недалеко от зеленой библиотечной лампы и снова уселся в кресло. Скованность в мышцах отошла, но неприятное ощущение все еще проходилось нитью по лопаткам и спине. Я застучал по кнопкам; чернильные буквы пишущей машинки штампами появлялись на бумаге. Едва я успел напечатать последнее предложение, как телефон в углу стола резко зазвонил, что я чуть не подпортил строчку. Я с раздражением выдохнул и снял трубку. —Полицейское отделение района Ричмонд, я вас слушаю. —Тебе еще не надоело одно и то же каждый раз мусолить? Я нахмурился в недоумении, но потом все же понял. Этот надменный голос я бы узнал, пожалуй, из тысячи, но заранее оговаривать не буду. Мое раздражение и, как не стыдно признавать, внутренняя привязанность, возросли. —Я тебя сколько раз просил: не звони мне на работу. Забиваешь линию, – я фыркнул. —Как будто тебе там много кто жалуется. – Риккардо усмехнулся. —Преступности в городе хоть отбавляй, ты сам знаешь. – я потер переносицу.– что ты хотел? —Ты с работой закончил? Думал тебя подбросить, чтоб ты опять по метро не шатался. – я не мог этого видеть, но явно чувствовал, что он крутит телефонный провод, словно какая-нибудь куртизанка. Дурацкая его привычка. —Ты разве не...? —Нет, уже нет. Только что приехал, на междугородних трассах пусто, в одиночество грустно... По тебе соскучился, il mio cardinale ¹. – Риккардо вальяжно растянул фразу. Я усмехнулся то ли от смущения, то ли от ее банальности и покачал головой. Риккардо был романтиком; банальным, прямым романтиком, а мне, впрочем, большего и не нужно было, ведь это было искренне. – ну так что, будешь торчать до ночи в офисе? —Я уже собирался уходить. - я сдернул отчет с машинки, похлопал листами по столу, выравнивая пачку. - только не подъезжай к участку как в тот раз, мне осточертела твоя сытая самоуверенность. —Кто не рискует, тот не пьет шампанского. – неопределенно усмехнулся Де'Карли. – слушай, у меня заканчивается время, а лишнего цента нет, так что лучше скажи, где тебя забрать. —На углу Хилан и Адамс авеню, будь добр. Я подойду через... 20 минут, – я неопределенно повел плечами и кинул взгляд на часы напротив. Половина восьмого вечера... Как бы кто не заметил этой нашей встречи. – и постарайся без выпадов. Лицо прикрой, на случай, я не уверен, что сегодня улицы патрулируют наши. —Оторвусь если что, мне не привыкать. Ciao, bello. ² Я услышал над ухом протяжные гудки. Еще одной его привычкой было всегда бросать трубку первым. Я вздохнул, собрал бумаги в бежевую папку, кинул все в портфель. И только сейчас появилась мысль, насколько веселым может быть сегодняшний вечер, если Де'Карли вернулся из командировки. Да еще и в приподнятом настроении. А дело явно удалось. Жаль, должно быть, тех бедолаг, которых пришлось устранить для этого. Я набросил на плечи свое подержанное пальто, надел шляпу и вышел. За спиной хлопнула дверь с подбитой табличкой "Куромаку Йогама, участковый р. Ричмонд". В холле переглянулся с секретаршей, и что-то романтическое взбрело мне в голову: бросил ей одну ванильную фразу на прощание, что было не в моей манере. Должно быть, это было заразно. Даже через телефонные звонки. Я вышел на крыльцо конторы; в лицо дунул ветер с морской примесью; было прохладно. Улицы были заполнены наполовину, редкие люди, должно быть, такие же работяги, спешили домой. Я набрал воздуха в прокуренные цинковые легкие и влился в толпу. Под шляпой трепыхались не по годам седые волосы— наша фамильная генетическая черта. Жёлтые такси мелькали на широких дорогах, парочка негров подметала асфальт в стороне, в светло-коричневых небоскребах уже горел приятный приглушенный свет от керосинок, рекламные вывески спешили продать каждая свой уникальный товар, где-то невдалеке, я точно слышал, играла пластинка Синатры.³ Светофор передо мной вскоре загорелся зеленым, и я ускорил шаг, чтобы успеть на место встречи, но, только пересек на бульваря Хилана, вдруг затормозил. Нужно ведь было еще зайти к Мэри, как я только мог забыть? Я глянул на наручные часы, обвившие правое запястье. Добежать до нужного угла еще смогу за десять минут. И я направился к цветочной лавке в той же стороне. Вывеска “Darcy’s” подсвечивалась небольшим фонарем. Полосатый, розово-синий навес окутывал летнюю террасу, которая не использовалась сейчас, в феврале. В цветах я, право сказать, не знаток, в отличие от моей сестры, поэтому лишь кратко могу описать, как несколько нежных букетов украшали стеклянные входные двери вместе со свисающими сверху горшками. Я осторожно толкнул одну из дверей; над головой зазвенел тихий колокольчик. В нос ударил резкий дурманящий аромат, от которого у меня кружилась голова первые пару минут. —Зонтик, милая? - я в неопределённости окликнул ее тем ласковым прозвищем, которое придумал на днях. – Ты еще здесь? Я вдруг почувствовал ладони на своем лице и то, как бесцеремонно они влезли под мои очки, закрыв глаза. Но на нее злиться не хотелось, поэтому я лишь повел плечом, пытаясь ненавязчиво оттолкнуть. Мэри засмеялась, а я уставше вздохнул. Она вскоре опустила руки, обняв меня со спины, а подбородок положив на мое плечо. —Привет! Как на работе? Много криминалов поймал за сегодня? – тонкий, похожий на скрипку голос зазвучал у меня над ухом. Я сунул ладони в карманы брюк, расслабляясь. —Пока только одного. И планирую жестоко его наказать по соответствующей статье. – я прижался к сестре виском. —Ой, и что же его ждет? - игриво спросила она. —Я думаю, что материальное возмещение в виде блинчиков на выходных...- лёгкая улыбка сковала мои блеклые губы.- или даже хуже: исправительные работы в архиве полиции. Мэри все же освободила меня из цепких объятий, и я повернулся к ее лицу. Синий джинсовый фартук обвивал ее грудь и талию. У нее были такие же бледные волосы, как у меня, лишь с той разницей, что они были подкрашены синим и отливали более мягким оттенком. Мне не очень нравилось то, как она красилась, но дальше простых замечаний я не препятствовал. А что действительно было мне по душе, так это заколка в виде голубого зонтика, сцепляющая пряди у левого уха. Мэри и без того выглядела юной на свои двадцать восемь со скромным коротким хвостиком, а эта заколка еще больше доставляла ей детской наивности. —У тебя как сегодня с клиентами? - мягко спросил я. Она сложила руки на груди, приподнимая уголок розовых губ. —Лучше, чем было зимой. Мистер Дарси снизил цены на розы, и у нас раскупили всю партию за два дня. А скоро ведь март, самый сезон романтики...понадеюсь, что авансы задерживать больше не будут. —Если у вас такие чудесные цветы, то не должны,- я задумчиво обошел полки с растениями и разноцветными лентами взглядом. Мэри печально усмехнулась. —Для вас, мужчин, все цветы одинаковые, а женщины очень редко что-то себе покупают. —Потому что гораздо приятнее, когда тебе их дарят, не правда ли? —Правда. Да вот только был бы еще человек, который подарит, - она смущенно отвела взгляд васильковых глаз и поправила заколку. - сегодня для "Чикаго" был огромный заказ, а его такой хороший парень забирал... —Что за парень? - я насторожился, а Мэри вновь засмеялась, заметив это. —Феликс Монтери. Такой вежливый, да в придачу красивый, работает там барменом. Спросил у меня номер и вечер на субботу, представляешь? - глаза ее сияли блестящей влюбленностью. Мне, как старшему в семье, это категорически не нравилось. —Будь осторожна, прошу тебя, - я вздохнул. - я много таких порядочных и вежливых знаю, потом оказываются лютые мерзавцы. —Вечно ты со своим цинизмом, - она скривила губы. —Это реализм, а не цинизм, милый мой Зонтик.– я флегматично поправил очки.– когда работаешь в органах, всякое видишь. —Если будут проблемы, я тебе сообщу, а пока он мне показался не таким плохим.- она тоненько фыркнула, словно мышка. Я снова глянул на циферблат. Без двадцати восемь. —Мне нужно идти, я сегодня занят...заходи на днях в обед, угощу тебя кофе.- я подмигнул сестре и улыбнулся ей на прощание. Мэри сложила прозрачные пальцы в замок и тепло улыбнулась в ответ. —Бывай, Куро. Я быстрым шагом засеменил по бульвару. Адамс авеню была почти в самом конце, а времени оставалось чертовски на мало. Не сказал бы, что Риккардо особо пунктуален, наверняка сам явится намного позже обещанного, но мой внутренний канцеляризм не позволял опаздывать лично мне. По пути врезался в какую-то даму с розовыми локонами, пришлось судорожно поднимать ее сумку и извиняться. Она бросила в меня острый взгляд, но промолчала, видимо, проклиная меня уже про себя. Я наконец достиг перекрестка и свернул в один мало оживленный двор, оглядываясь. Здесь мало полицейских патрулей, я знал это из-за специфики профессии. А местные жители сами часто стоят на счетчике у мафии, так что настучать на меня вряд ли кто здесь может. Я жадно глотал ртом холодный воздух, кашляя. Грудь неровно вздымалась, так что пришлось ослабить галстук. Сердце бешено колотилось под ребрами. Курить надо все же меньше, а то так и до астмы недалеко. Ровно восемь. Как и ожидалось, красный Кадиллак подкатил в проезд на десять минут позже, но я настолько запыхался, что даже этого не заметил. —Ну что, как жизнь, товарищ участковый? - хлопнула дверца, и передо мной возник загорелый мужчина в белом костюме и английски-красным галстуком. Все такой же игривый взгляд дополнялся черной стрелкой на левом веке, обрамленный морщинами вокруг глаз и хитрой ухмылкой. Его виски уже серебрила седина, но это придавало особой привлекательности. Как там обычно говорится? Мужчины как коньяк– чем старше, чем лучше? По крайней мере, так казалось мне. —Как обычно, то бишь хреново,- я снова огляделся и только после этого быстро сел на сидение рядом с водительским. Риккардо мигом оказался рядом и повернул ключ зажигания; машина приятно загудела и резко сдала назад. Я покрепче прижал к себе портфель, вперившись спиной в кресло. Риккардо задом так ездит, как я даже передом не решаюсь. —Ты хоть смотри, куда едешь-то! —У меня все под контролем, Куро, – заверил меня он и снова наполовину вдавил педаль газа, переключив передачу. Я снова дернулся, но уже вперед. Он выехал на шоссе; в глаза мне засветила последняя догорающая полоса солнца. На город опускались сумерки Я нахмурился, откидываясь на кожаное сидение. Он вдруг наклонился ко мне, и я почувствовал его сухие губы на своей скуле. И ту же предательскую ухмылку. —Как там в Лос-Анджелесе? - уже менее раздраженно спросил я, устроившись. —Чудесно! Волшебный город, где всем насрать кто ты и откуда, – Риккардо крутанул руль влево, въезжая на Верразано-Нэрроуз бридж. Несмотря на то, что его «острые козырьки» орудовали в Ричмонде, сам он жил где-то на окраине Бруклина, по крайней мере теперь. Квартиры приходилось менять, хоть и не часто, чтобы его не достали. У меня он жить опасался, хотя я и предлагал надежную протекцию. Чертов любитель адреналина. Атлантический океан слабо, будто бы вяло бушевал под нами. Темно-зеленые волны лизали новые, хорошо выстроенные опоры. В небе визжали чайки. Под мостом плавали чьи-то роскошные яхты, каждая почему-то обязательно с национальным флагом, и черные баржи. —Господи, как я рад, что вернулся в родной Нью-Йорк, ты бы знал! - вдруг с придыханием объявил мне Де'Карли. Я подпер щеку кулаком, вглядываясь в мутную морскую воду, сложил ногу на ногу. —А как же твоя Флоренция? —Флоренция замечательный город, - он с горечью вздохнул и закусил губу. – если бы не подонки вроде Муссолини⁴, был бы еще лучше. Я незаметно покосился на него с сочувствием, но ничего не сказал. Риккардо не любил жалости к себе. Говорил, черт с ним, с прошлым, что было, того уже не вернуть. Девиз всех мафиози. Просто так с хорошей работой и хорошей семьей ими не становятся, это я уяснил еще в первые годы профессии. Нью-Йорк— город эмигрантов с самого начала. После двадцать второго года в Америку и разные страны Европы хлынули итальянские мигранты, а после тридцать третьего– немецкие и часть еврейских, каким удалось выбраться. Но каждый по прибытии сюда становился “американцем”, если смог найти здесь кров и хоть какую-то работу. Каждый жил под общей крышей, кто в сарае под таким же мостом или в коттедже с тремя этажами и гаражем, потому что жил в городе больших огней. Я смотрел на то, как огромный лиловый залив охватывает наши маленькие берега и думал. Где-то далеко за океаном началась война. А для Риккардо и прочих таких, как он, она началась еще очень давно. Но бежать от нее— еще не значит спастись полностью. Зажглись в раз, словно по команде, уличные фонари. Де’Карли поддал газу, наслаждаясь ревом мотора и своей, казалось, вечной безнаказанностью. —Ты что-то стал бледный и сам не свой. Отвлекись ты уже хоть на день от своих отчетов,— он с легкой обеспокоенностью глянул на меня. Я вскинул брови. —Я всегда такой. Просто на фоне тебя каждый раз кажусь серой мышью. —Это потому что ты отдыхаешь дай Бог один раз в неделю. Тебя эта полиция совсем извела, Dannazione⁵,— он тряхнул ладонью.— Выехать бы тебе хоть раз на море: свежий воздух, коктейли, девушки…Нет, ты у нас порядочный, видите ли. —Я азиат, что уж с этим поделать.— я усмехнулся.— у нас сиесты в жизни не прописано. —Сиеста, брат, она в жизни должна быть хоть раз. Иначе совсем тоскливо. — Риккардо взялся за переключатель радио. Мы наконец съехали с моста и погнали в сторону пригорода. Салон заполнился сначала шуршащим треском, а потом ласкающим меццо-сопрано, кажется, Эллы Фицджеральд. Кадиллак плавно катил по шоссе вдоль морского берега. —У тебя самого ведь все равно нет графика, ни тебе мне что-то указывать.— я в неловкости зевнул. —Как будто тебе этот график помогает! —Я, по крайней мере, его выполняю. И даже иногда выше нормы. —А надо ноздря в ноздрю с этой нормой, Куромаку, а не наоборот,— он снова фыркнул, но позже вздохнул, будто бы устал от всего.— в моей профессии вообще все что угодно может произойти, и мне ваши графики только малину портят. —А я-то думал, что мы…а оказывается, всего лишь топорные графики! Кажется, я нашел против тебя действенное оружие.— я ухмыльнулся, чувствуя свое превосходство. —Куромаку, ты и сам знаешь, что самое действенное оружие против меня— это, черт возьми ты,— Риккардо сбавил скорость и вдруг накрыл своей ладонью в перчатках мое бедро.— и я очень не хочу, чтобы этим оружием воспользовался кто-то другой. Я с надеждой во взоре и легкой меланхолией сам сжал его руку. —Я не собираюсь выдавать тебя генштабу, ты же и сам помнишь. —Я не про это,— руку долго держать он не стал, все-таки довольно быстро вернул обратно на руль.— последнее время развелись тут подозрительные подонки, которые отказываются сотрудничать, и я так думаю, у нас отбивают клиентов,— Риккардо бросил беглый взгляд в зеркало заднего вида и напрягся. За несколько лет наших отношений я так и не смог понять, как у него так быстро получается переходить от шутливой игривости к настоящей серьезности, которая порой начинала пугать. — владелец этого гребанного “Чикаго” наотрез отказывается что-либо принимать и молчит, как рыба, когда любой другой бы уже нажился на нашем товаре! Тут что-то нечисто. Я нервно сжал кулаки. —”Чикаго”, говоришь? —Да, а что? —Нет..нет, ничего.— я помотал головой, но внутренне сжался. Говорило мне мое чутье: что-то с этим Феликсом Монтери не так, и я очень хотел надеяться, что на этот раз оно ошиблось. —Тебя что-то волнует? — Де Карли вновь повернулся ко мне, кажется, сдерживая желание оказать еще одну глупую нежность. —Не меня…Мэри. —Если эти ублюдки из своего “Чикаго” хоть пальцем тронут твою милую Мэри, я точно пошлю к ним наряд. И собирать они уже будут не бабло из женских колготок, а свои кишки по полу.— прозвучал его спокойный, ровный, но леденящий тон. Я знал Риккардо уже пять лет, и он точно был не из тех людей, которые разбрасывают слова на ветер. Это я увидел на примере, когда тот между делом поклялся снести голову одному мелкому, но очень дотошному вору, и вскоре того действительно нашли в заливе Аппер Бэй со свинцом в черепе. Я поджал губы. —Рик,— я всегда называл его так, когда мы были лишь наедине.— не нужно этих выкидов, я тебя прошу. —Трупы зароем где-нибудь за пределами штата, следы заметем, ты и без того будешь об этом молчать.— безразлично продолжил он, въезжая на авеню Бэй-Ридж. Я нарочито громко вздохнул и тронул его за плечо. —Рик, оставь это при себе. Я просто сказал, что опасаюсь, но ничего прочего пока не случилось. —Я сделаю для тебя все что угодно если случится. Я было хотел бросить ему “Я знаю, я в тебе уверен”, но вовремя передумал и промолчал. Мы подъехали к очередной многоэтажке, он остановил авто. И в хрупком свете фонарей я видел его выделяющиеся скулы и низко опущенные брови. Тут уже не сдержался я: подлез через коробку передач чуть ближе и мазнул губами по чужой щетине. Риккардо что-то сдавленно промурлыкал, а потом отодвинул меня рукой, пытаясь открыть бардачок. —У тебя револьвер с собой? — приглушенно спросил он. Я, помедлив, ответил, что нет. Он ничего больше не проговорил, только вытащил один, кажется, немецкий маузер из стопки журналов, провел патроны в нем и положил обратно, не забыв прикрыть. Я вышел из машины первым, вглядываясь в морозные сумерки. Луна только начинала восходить, и бледное блюдце дрожало в отражении воды. Проверил сигареты в кармане и облегченно выдохнул, нащупав полупустую пачку. Ладно, сегодня можно еще одну. Де’Карли вскоре также хлопнул дверцей и возник рядом со мной, в рисующем резком свете фонаря больше походя на тень. В руке он держал мой портфель, а белый костюм был прикрыт черным пальто. Когда-то он любил кожаные вещи, но после тридцать третьего его начало мутить от них, потому что появлялась ассоциация с эсэсовцами. Он подошел ближе и сжал мою ладонь своей. Вдали зажигались, как спички, огни небоскребов на синем бархате ночи. —Я скучал, Куро. Низкий трепетный баритон таял в воздухе рядом со мной. Я чуть сильнее напряг пальцы, поглаживая большим часть его ладони. —На другом конце страны, где тебя никто не знает, конечно, свободы больше. Но в то же время и одиночества…— он продолжал.— в бордели я перестал ходить, товаром не занюхиваюсь, оставался только алкоголь и сомнительные личности. А мне порой хотелось только одного: чтобы ты оказался рядом. Здесь, сейчас, можно даже на пять минут или меньше. — Риккардо отвернулся: я знал, что он не хотел, чтобы я видел его таким, пусть даже в полутьме.— чтоб ты дал мне по лицу, ругался или просто укоризненно смотрел, как ты умеешь, главное только, чтобы рядом был ты, а не вся эта дрянная канитель. Я вздохнул еле слышно, сощурился от света огней на мосту. —И почему же я, по-твоему, должен только ругаться и бить тебя? — с иронией спросил я. Он печально улыбнулся. —Запомнил тебя таким в нашу первую встречу, теперь никак не могу отвязаться. Что-то под ребрами защемило: меня снова одолевало болезненное сочувствие и…кажется, то, что принято называть приливом нежности. Де’Карли не стал долго держатся на улице и вскоре поманил меня в дом. —Будешь коньяк? — спросил он, когда мы наконец вошли в квартиру. Я по привычке вытер туфли об ковер, снял обувь, повесил шляпу на вешалку и неопределенно пожал плечами.— Английский, настоящий. Мне дали в придачу за гонорар. Он оставил мой портфель тут же, затем провел руками вдоль моей груди, как бы пытаясь разгладить края пальто, и галантно снял его с меня. От прикосновений у меня побежали приятные мурашки. —Мы еще даже начать не успели, а ты уже меня раздеваешь,— усмехнулся я.— неужто настолько скучал? —Об этом узнаешь позже.— Риккардо снова натянул ту лисью улыбку, по которой я знал его. Морщинки в уголках глаз приятно выделились. —Мне завтра на работу…— неуверенно признался я, помедлив. Он закатил глаза.— так что наливай все сразу, к черту понижать градус. —Вот это новости…такое мне по-нраву! — он прихлопнул ладонями, довольно ухмыляясь. Я прошел глубже в его обитель. Риккардо роскошь любил, хоть и не слишком наляпистую, как некоторые предприниматели. Белые, в золотую полоску обои, деревянная матовая мебель с немного стертыми краями, картины какой-то сельской местности на стенах. В гостиной стоял широкий камин с толстой полкой, зеленый диван-софа, меховой ковер покрывал паркет. Рядом на столе патефон, какая-то керамическая ваза, разбросанные бумаги, квадратный портмоне для перьевых ручек, тут же чернильница. Никогда не любил беспорядок, в особенности его, но из партнерской преданности терпел. В самом углу стоял широкий шкаф с рядами книг на верхних полках, должно быть, хозяйские, Риккардо не слишком часто читал из-за занятости. Две остальные полки занимали конверты с пластинками. Американские, чуть-чуть советских, но больше всего итальянских. Он жил в Нью-Йорке уже больше десяти лет, и я думал, что за этот срок вполне можно привыкнуть, но он все так же продолжал скучать по родной Флоренции и берегам Средиземного моря, словно только вчера сошел с эмигрантского парохода. Не мне, впрочем, его судить. Я хоть и был помесью коренных американцев и заезжих азиатов, в Нью-Йорке вырос и никогда не расставался с ним надолго. И я осознавал, что мне, фактически местному, никогда не понять того, кому пришлось навсегда покинуть родину. Белый пиджак нетерпеливо наброшен на вешалку; на стол кинуты такие же белые перчатки из кожи. Светло-кремовая жилетка обтягивала жилистый торс, в загорелую мускатную шею впивались края черной рубашки, а обвивал ее красный, рубиновый галстук, отлично подходящий под дорогие машины. Я оставил свой пиджак на той же вешалке рядом, не желая его мять, и опустился на диван. Де’Карли с манерами аристократа разлил коричневую жидкость по широким стаканам и поставил один передо мной. —За вас и за нашу встречу, il mio cardinale!— он поднял бокал и залпом выпил почти половину того, что в нем было. Пить он умел, в отличие от меня, сдержанного трезвенника. —За нас, двух счастливых идиотов в этом мире.— я отпил несколько глотков, но тут же поморщился и отставил стакан. Коньяк обжигал горло колючей свежестью. —Не торопись, дурень.— он опустился совсем рядом со мной, так, что я чувствовал, как соприкасались наши брюки. — У нас еще весь вечер впереди. Я откинулся назад, наклоняясь к его лицу. Алкоголь уже пустил приятный мандраж по телу. —Мне не хватит одного вечера, чтобы полностью заполнить то время, что ты профилонил в Лос-Анджелесе. —Так займемся делом? Де’Карли опалил мою щеку горячим, спиртным дыханием, провел носом вдоль скулы и бесцеремонно накрыл мои губы своими. Я подался вперед, чуть напирая, но вел все равно он. Я сложил ладони у него на плечах, переходя ниже, к предплечьям. Он сдернул с моих плеч подтяжки, жадно целуя и истязая мои губы и открытую шею. Пальцы поглаживали торс, пока еще в рубашке. Красная ткань галстука упала на пол вместе с моей офисной формой. Я с заворожением водил ладонями по не очень спортивному, но от природы поджарому телу, чувствуя, как внизу скапливается тугой узел возбуждения. Риккардо, как подобает итальянцам, со страстью ласкал мое не слишком красивое тело, но вместе с тем сохранял и доверительную нежность, что была у нас в отношениях. Он не кусал мои губы до крови, не оставлял пламенных следов, которые не проходят недели, не двигался резко и грубо, хотя вполне мог. Но я всегда знал, что меня, именно меня он жаждал накрыть своей любовью и утопить в ласках, деля жар и пульсацию на двоих. Это не был для него тот же самый акт, что в борделе или со случайным знакомым. Это была любовь. Запретная, но искренняя, с которой ничего не поделаешь. Я уперся ладонями ему в грудь и старался не так шумно выдыхать от каждого толчка, хотя я знал, что мы одни, и никто не сможет услышать. Коленями сжал его поясницу. Он утыкался носом мне куда-то чуть ниже уха, иногда кусая и тут же, как извиняясь, прикасался языком и губами. Я слышал его низкие, протяжные стоны, походившие на полушепот, и наслаждался осознанием того, что таким шефа мафии могу видеть лишь я один. По телу вновь прошлась мгновенная эйфория, словно от наркотика, и мы оба расслабились. Казалось, оба наших сердцебиения слились в один гулкий звук маятника. Я, сощурившись, поймал его мутный взгляд в свете керосиновой лампы. Не помню точно, что было дальше, да и рассказывать там не слишком много. Кажется, все по обычному сценарию: душ, свежее белье и огромная постель Риккардо, в которой места с лихвой хватало нам обоим. Лампы он не включал, и только маленький огонек сигары освещал его уже немолодое, сосредоточенное лицо и полумесяцы морщин. Я закрыл глаза, чувствуя, как сил совсем не остается. Он аккуратно придвинулся ко мне и прижал к такой же раскаленной груди, а лицом, кажется, уткнулся чуть выше темени. Первый мой выходной вечер за эти два месяца.