Во имя веры

      Чтобы наливное яблоко сгнило целиком, достаточно всего одного червя. Чтобы стройный карточный домик вмиг обратился пылью, достаточно вытянуть из основания всего одну. Чтобы дотла спалить вековой лес, достаточно всего одной искры, пущенной в нужное место. Чтобы пал могущественный Истар, оказалось достаточно всего одного тёмного мага, ставшего и червём, и припрятанной в рукаве картой, и искрой.       Рейстлин одёрнул подол своего одеяния и усмехнулся; давно позабытый белый смотрелся на нём смехотворно: даже алая мантия подходила больше, а уж родной, привычный и сильный чёрный… впрочем, смена красок, коль она приближала к великой цели, была лишь мизерным неудобством. Гораздо большее неудобство он испытывал каждый раз, когда ступал на землю Храма: Паладайн, чувствуя приближение тьмы, оборонялся. Пусть — боль никогда не была для Рейстлина в новинку. Породнившись с ней, он возвёл её в свой инструмент, приноровился извлекать из неё пользу, слабость обратил в силу… пусть догадывается Паладайн. Главное чтобы не догадывался Король-Жрец. А он, в своей чистоте, святости и простоте, конечно, ни о чём не догадывался.       — Тебя что-то тревожит, советник? — вкрадчиво спросил он, приподнимаясь на троне, чтобы яснее зрить лицо перед собой. — Подойди ближе.       — Вовсе нет, светлейший, — голос советника, впрочем, говорил обратное; Рейстлин со всей чопорной учтивостью поклонился, сдерживая приступ кашля, подступавший к горлу. — Только…       — Я чувствую твою боль. Подойди.       Рейстлин покорно склонил голову, потупил взгляд и послушался, про себя упиваясь мелким, но — триумфом. Король-Жрец положил ладони на грудь советника и вознёс молитву Паладайну; огонь, изнутри раздиравший лёгкие цепкими когтями, утих. Маг благодарно улыбнулся, вновь поклонился и отступил от трона на пару шагов. После ставшей уже регулярной церемонии всегда наступало время судить дела.       — О чём ты хотел говорить, мой бесценный советник?       — Если позволите, господин, это стоит вашего внимания. Сегодня утром мой путь лежал чрез рыночную площадь и улочку, ведущую к ней…       — И что там?       — Бродяги и нищие, светлейший. Сердце моё не сдержало тоски по этим бедным людям, и мне пришлось спешно удалиться.       — Ты всегда очень тонко чувствуешь боль народа, советник.       — Мы должны позаботиться об этих людях, светлейший.       Лицо Короля-Жреца подёрнулось выражением тонкой обеспокоенности и замешательства. Устроив руку на подлокотнике трона, он опёр лоб ладонью и тяжело вздохнул. Червь, уже заползший в яблоко, вгрызался в сочную мякоть с особенным ликованием. В его закромах уже был чёткий план, разыгрывавшийся как по нотам.       — Мы должны, но… у нас нет свободных жилищ, чтобы хватило всем. Это невозможно.       — Но, светлейший, в Истаре пустуют темницы. Мы могли бы воспользоваться ими для благого дела. Сейчас у этих людей ничего нет, они вынуждены скитаться и голодать… там же они будут иметь крышу над головой, тепло и регулярное питание. Это облегчит их страдания.       — В твоих словах есть смысл…       — Это милосердие, светлейший. Паладайн учит нас этому и ждёт этого от нас.       Через несколько дней закоулки рыночной площади опустели. Как, впрочем, и остальные закоулки; в Городе не осталось ни одного нищего, ни одного бродяги и никого, кто не смог бы подтвердить свой статус. Тюрьмы, напротив, никогда ещё не были так полны. Рейстлин, дёрнувший за верную ниточку, торжествовал. Король-Жрец, убеждённый в праведности своих решений, торжествовал не меньше.       — Ты был так прав, советник! — воскликнул он, когда Рейстлин вновь подошёл к его трону. — Те люди заслужили свои места…       — Паладайн сейчас доволен, светлейший, но…       — Ты вновь обеспокоен, советник?       — Великая Месса ведь совсем скоро.       — О да, приготовления идут полным ходом, — в глазах Короля-Жреца блеснули огоньки одержимости.       В тот момент разыгрывалась потаённая тёмная карта. Припрятавший её свёл брови, поджал губы и приложил ладонь к сердцу, выражая крайнюю тревогу.       — Тебе наверняка известно, о светлейший, что творением Бога были лишь люди, эльфы и великаны, остальные же… эти гоблины, кендеры, гномы… Он не предусматривал их появление, — Рейстлин закашлялся и, прося не прерывать его мысль, жестом отказался от помощи. Когда приступ кончился, он продолжил: — Разве будет Он доволен их присутствием в своём Святом Городе во время Великой Мессы? Нам следует изгнать их отсюда.       — Ты, как и всегда, абсолютно прав, мой дорогой советник, — глаза Короля-Жреца уже не блестели, но едко пылали. — Мы пойдём дальше; Паладайн, конечно, гневается их присутствием во всём свете.       — Конечно. Наша вера вынуждает нас идти на серьёзные меры. Это миссия света.       — Всё во имя веры.       Гонения незадолго до Великой Мессы были жестоки; были кровавы. Одурманенный служением, Король-Жрец не отступал ни перед чем. Слепо верящий в благость и святость, он платил любую цену. Советник, подавший праведную идею, был возвышен и приближен ещё сильнее — хотя, казалось, было уже некуда. Дёрнутой нитью Рейстлин осторожно, шаг за шагом, обматывал шею Короля-Жреца, получая над ним полный контроль. И, убедившись в нём, позволил, наконец, и своим глазам заблестеть; не одержимостью, но торжеством. Король-Жрец, конечно, не замечал разницы.       — Ты, светлейший, конечно знаешь, что в Город проник тёмный маг…       — Безусловно, мой драгоценный советник, — Король-Жрец кровожадно улыбался. — Мои стражи пока не разыскали его, но вот-вот разыщут и тогда… ему несдобровать. Как и всем им. Пока мы схватили его брата, и он нам всё расскажет.       Огонь от искры уже опалял нижние ветви векового леса. Лес стонал, погибая. Искра вздрогнула, услыхав о брате; впрочем, пусть так. Что-нибудь наверняка придумается после, а не придумается… что ж, Карамон сам был виноват. Невелика потеря. Цель — гораздо важнее.       — Пусть идут до конца, — улыбнулся Рейстлин. — Паладайн вложил в наши руки карающий меч, и мы обязаны им воспользоваться, светлейший.       — Ты совершенно прав, советник. Всё во имя веры.       Яблоко сгнило. Карточный домик рухнул. Лес сгорел.       Истар пал.