Жесты искренней ненависти

      Путешественница — нонсенс, путешественница — запрет, путешественница — карательница несправедливости в его глазах, жестокая в своей доброте, прекрасная в своей невинности взгляда на мир и терпкого «добро всегда побеждает зло». Люмин — кричащая нелепица его мыслей, как назойливая мушка, норовящая попасть в твой сладкий сок из фруктов харра и бесчестно в конце погибающая. Странник уверен — Странник знает, что такой финал её и ждёт.       Не погибнет от острого копья хиличурла или отравленной стрелы искателей сокровищ, так падёт от злобных заискивающих планов его бывших коллег. Или от очередных интриг среди нечестивых Богов — божков — в его глазах, недостойных того, что у них есть.       Странник кривится в снисходительном отвращении, глядя на Люмин — это единственная ею заслуженная эмоция с высоты его колокольни. Единственная ему доступная для выражения. Язык его — язык боли, понятный абсолютно каждому существу в мире. Если с птичкой сюсюкаться — она не поймёт. Если на птичку наступить тяжёлым ботинком и размазать её по каменной клади — ей будет больно.       — Снова ты.       Он не хочет даже смотреть в её сторону — её угрюмая прямолинейность убивает людей толпами, он уверен. О, как же хорошо, что он всё-таки не человек. На высказывание Люмин он лишь дёргает плечом, не удостоив её даже маломальским ответом.       — Катерина поручила разобраться с аномалией артерий земли здесь, — Странник всё же бросает на неё взгляд — та легко опирается о свой меч. Тёплый тропический ветер колышет травинки, застрявшие в её светлых волосах. От них почему-то хочется избавиться, аккуратно отщипнув пальцами, пропустив их сквозь солнечные пряди. — Не знала, что ты теперь отныне квалифицированный искатель приключений. Люмин усмехается, словно эта шутка просто невероятно смешная. Странник презрительно фырчит, вновь отворачиваясь.       — Не твоё дело.       Слышится тяжелый лязг металла — меч прячется в наручи. Люмин легко вздыхает, разминая спину и вытягивая руки вверх — суставы чуть хрустят, словно она половину ночи спала неудобно и теперь страдает от того, что где-то в позвоночнике неприятно тянет. Вряд ли это так и есть — Странник чувствует её силу, знает о её нечеловечности, знает, что её хрупкое нежное тело и маленькие ладони — обманка для таких, вроде несносных похитителей сокровищ или хмельных мужчин в баре. Эти руки он и сам держал, находясь в Ирминсуле — от воспоминания невольно передёргивает. Руки Люмин — натруженные, в мозолях. Тёплые.       — Как раз-таки очень даже моё, потому что за поручения мне платят деньги, — она делает несколько шагов вперёд, медленно обходя разливающиеся золотом артерии земли, тянущиеся завлекающим туманом над травой. — А мне Паймон ещё как-то прокармливать нужно.       Ещё вначале Странник заметил, что надоедливой подружки рядом нигде нет, и это даже к лучшему — визжащее создание доводит его до белого каления. Куда же делась верная спутница путешественницы, он спрашивать, конечно же, даже не собирается.       — Она не ходит со мной на поручения — это опасно, — Люмин, ничуть не боясь запачкать свою белую одежду, садится коленями на траву. Тянет руку к артериям, но всё же не касается.       — Какая ты умная, ведь это и вправду опасно, — кривляется Странник, внимательно наблюдая за всеми её действиями.       — А, то есть ты вместо Лиги искателей приключений подался в Сообщество добрых самаритян? С каких пор тебе не плевать?       Люмин поднимается, очевидно потешаясь над происходящим. Странник сцепляет зубы — удивительно, как легко ей удаётся его вывести из себя. Специально — клянется шляпой.       — Мне всё ещё плевать. — отрезает он, задирая голову. Люмин, кажется, ни капли не верит — и бесит этим ещё сильнее.       — Тогда будь добр — отвали.       Сказано — сделано. Странник растворяется в искрах активированного золота аномалий.       ***       Желание не видеть Люмин более никогда в жизни буквально равно желанию увидеть её хотя бы на мгновение. Мельком, словно дразня воспалённое сознание, она появляется у него на виду: то докладывая о выполнении поручений Катерины, то закупая целую партию фруктов харра, то ползая где-то на дереве над портом в поисках птичьих яиц.       Странник чувствует себя странно, проводя параллели с любимым видом слежки одного из бывших его коллег — втесавшись в общество и делая повседневные дела. И это раздражает куда сильнее: то, что это выглядит, словно Странник ищет их встреч. Лишний раз задерживается у продавца грибов, дольше стоит на террасе Академии, чаще прогуливается по людским улочкам. Это всё — глупые домыслы, и жить с ними в какой-то момент становится невозможно. Люмин улыбается так, словно понимает абсолютно всё на свете, и Странник не выдерживает этого взгляда — ведь ни черта она не понимает.       — Я не слежу за тобой, — Странник хмурится, злясь на себя за то, что это звучит как оправдание, хотя не является таковым.       — Хорошо.       — Я сказал, что я не слежу за тобой. Мне нет смысла — ты не несёшь никакой мне угрозы. Мы всё ещё живём в одном городе — временно. Люмин усмехается вновь, по-птичьи склоняя голову. Золотые волосы красиво уложены, цветы — свежие. Интересно, как они пахнут?       — А я сказала — хорошо.       Странник в раздражении дёргает головой, отворачиваясь к прилавку. Её рука тянется к чуть примятым закатникам. Люмин задумчиво вертит их в руках, принюхиваясь и забавно хмуря светлые брови.       — Сладкие? — скептически интересуется она у продавца — крупного мужичка среднего возраста с улыбкой до ушей и дурацкими усами. Странник честно не понимает, почему всё ещё остаётся здесь стоять.       — Сладчайшие, девушка! Прекрасные! Пальчики оближете, клянусь, — нахваливает товар продавец. Люмин юрко проводит розовым языком по кончику пальца, где только что были липкие закатники, и кивает. — Молодой человек, не стесняйтесь, берите, да побольше. Прекрасные, сладкие! Пальчики оближете… — Ненавижу сладости, — бросает Странник, убегая прочь. И надеясь, что это всамделишно не выглядит как побег.       *** — Ты их принесла! — Паймон радостно хлопает в ладоши, тут же бросаясь к фруктам в торбочке, но останавливается на полпути, заметив задумчивость взгляда Люмин. — Что-то плохое стряслось?       Если считать Странника чем-то плохим — то стряслось. Если подумать чуть больше и глубже — Люмин больше не может назвать его кем-то… по-настоящему «плохим». Люмин знает, чувство жалости — последнее, что ему нужно. Сострадание к ближнему — не о Страннике, не в этой истории, не в этом витке Вселенной. Ненависть не имеет под собой смысла — всё, что сделано, уже не изменить — они убедились. Что ещё можно испытывать к существу, подобному ему? Не человек, не Бог; нигде не свой и везде чужой.       Усмешка лезет на лицо против воли: это-то ей знакомо. Слишком хорошо. Можно сказать, что они в чём-то похожи: странник и путешественница, искательница и нашедший, обретающая и теряющий. Не очередная ли это насмешка удачи, вплетённой в их жизни?       — Думаю о друге.       Паймон слишком рада закатникам, чтобы продолжать этот разговор — ответ её устроил целиком и полностью.       Люмин выходит на улицу, чтобы встретить закат, виднеющийся за городом, и — по секрету — в робкой надежде снова увидеть тёмную макушку взъерошенных волос и удивлённый взгляд.       Она клянётся — Странник и не подозревает, насколько удивительно-растерянный у него вид каждый раз, когда он замечает в толпе Люмин. Доля секунды — и тёмные глаза застилает пучина ледяного безразличия.       Но от мгновения никуда не деться. И Люмин знает: мгновения — это то, что строит жизнь. А уже человеческую или божественную — сущий пустяк.       ***       — Может, это ты за мной следишь?       Странник выглядит настолько по-глупому возмущённо, что Люмин не сдерживает смеха. Его взгляд привычно леденеет, и она впервые — с того момента в Ирминсуле — тянет к нему руку и легко касается плеча. Скара смотрит на это в искреннем ужасе, словно на его плече — не женская ладонь, а три уродливые говорящие лягушки фиолетового цвета.       — Нет, зачем мне это, — она рвано поправляет смятую ткань и прячет обе руки за спину. Взгляд Странника пусто смотрит куда-то туда же. — Мне нет смысла — ты ведь не несёшь никакой угрозы. Мы всё ещё живём в одном городе. Временно.       И улыбается.       За широкими полями шляпы можно углядеть, как розовеют кончики ушей Странника.       — Тебе не нравятся прикосновения? — легко и просто интересуется Люмин, в полную грудь вдыхая свежего воздуха после дождя.       — Всё мне… — он запинается, очевидно злясь, что его вот так подло запутали. — Нет. Не нравятся.       — В целом или только мои?       — В целом. Твои — в первую очередь.       — Рада слышать, что я у тебя на первом месте.       Она отворяет двери в дом, переступает порог и бросает взгляд через плечо: Странник стоит истуканом. Только ветер колышет верёвочки его одежды и выбивающуюся из-под шляпы чёлку.       — Ты зайдёшь или нет? Паймон слишком занята процессом опустошения моего кошелька в ресторане с… нашими друзьями.       Порог переступает и Странник. Снимает с себя шляпу, оставаясь без неё удивительно маленьким.       — А ты почему не с… друзьями?       — А у меня друзей много, — Люмин мягко ему улыбается. — Хочешь, чай сделаю? Меня научил «правильной» заварке один важный господин из Лиюэ. Истории рассказывал интереснейшие, знаешь, словно сам в них и участвовал…       ***       Следующая их встреча случается в обговорённом порядке, если, конечно, можно назвать «обговорением» письмо от серого маленького воробья, в котором мелким почерком было указано одно-единственное — лес Авидья.       Там безопасно благодаря десяткам скаутов и хранителей леса, да и Люмин точно знает, от кого пришло это письмо: на нём осталось удивительное сочетание элементальных следов — свободолюбивого анемо и, практически незаметного, вплетающегося электро.       По этим следам его невероятно легко найти. Люмин уверена — если бы Странник не хотел, чтобы его нашли, она никогда в жизни не заметила бы этих отголосков стихий.       — Нравится? — Люмин садится рядом на поваленное дерево у воды. Оно зелёное, покрытое мягким мхом; у озера прохладно — наступают сумерки, летают неприятные комары и липнут к её коже. Мимовольно пролетает мысль, что Страннику повезло с комарами.       — Что?.. — в его глазах мелькает что-то странное, тут же пропадая. — У воды приятно сидеть. Свежо. Мыслям легче.       Люмин кивает. Гидро-стихия ей не подвластна, она уверена — это временно. Скоро ждёт её Фонтейн, страна мнительной справедливости и необычайной строгости. Отчего-то она уже знает, какой сценарий ей там уготовлен, но сдаваться не собирается.       — Ты когда-нибудь сдавался?       Вопрос вырывается сам собой, словно нитка, ведущая с одного конца до другого. Неясно, как ответит Странник и ответит ли вообще, но это Люмин не тяготит — ей достаточно и того, что он многозначительно промолчит. Ведь молчание — оно тоже разное бывает. И Люмин — откровенно — хотелось бы научиться, читать хотя бы тишину Странника.       — Я не знаю, — отвечает тот спустя несколько тихих секунд. — Это странный вопрос. Не понимаю, что ты хотела этим выяснить.       — Я ничего не планировала выяснять, — Люмин пожимает плечами. — Пытаюсь… наладить контакт.       — Зачем?       — А зачем ты меня сюда позвал?       Странник, ожидаемо, не отвечает. Его осанка — идеально прямая, словно его позвонки идеально-идеально прилегают друг к другу, и Люмин хочется понять, можно ли их вот так — по-человечески — пересчитать пальцами, если тот выгнется дугой. Он не дышит, а она знает — тот лишь имитирует вздохи-выдохи плавно опускающейся-подымающейся грудью, а сейчас — даже не шевелится. Люмин даже знает, что у него не могут дрожать руки от холода, потеть ладони, у него никогда не путаются и не жирнеют волосы, у Странника — одна сплошная идеальность, кукольная ненастоящесть, перекрывающаяся всеми его не-идеальными поступками и несносным характером. У Странника никогда не сядет голос, если он будет слишком долго и заливисто смеяться, у него никогда не будут сбиты колени в забавные витиеватые шрамы, а если взять в руку его пальцы и хорошо-хорошо приглядеться — заметишь почти стёршиеся шарнирные следы. И даже если он не сможет заболеть насморком или чихнуть от аллергии на весеннюю пыльцу цветущих деревьев, Люмин отчётливо знает, что в жестокой кукле-недочеловеку-перебогу человечности иногда больше, чем в простых прохожих, снующих по улицам туда-обратно и не заботящимся ни о чём другом, кроме себя.       Странник — он другой. Люмин — она другая. Не из этого мира. Везде своя — повсюду чужая; её судьба злобно наступает на пятки, оставляя за плечами людей-богов-друзей, оставляя позади всё, что могло бы — в жестокой теории — стать родным.       Молчание затягивается, но не тяготит. Тишина воды и тёплого вечера убаюкивает, и Люмин ловит себя на мысли, что хочет прикоснуться к Страннику ещё: к его тонким плечам, склонить голову к его груди, в которой не бьётся сердце.       — Что ты смотришь? — звучит резкое, и Люмин замечает за собой — она и вправду задержала на нём взгляд до такой степени, чтобы это стало неприлично-неловким.       — Нельзя?       — Нельзя.       Люмин улыбается, глядя на свои сапожки. Грязь на них чуть расстраивает какой-то неважной мыслью — а ведь только чистила перед выходом.       — А что можно? — она выдыхает, заправляет волосы за уши, и вновь смотрит на Странника. Прямо, но без угрожающей уверенности — взгляд тёплый, уставший — тёмные круги под глазами и мягкий изгиб улыбки. Люмин выдыхает, приоткрывая губы — Странник задерживает на них взгляд, хмурясь, словно завидуя, что не может дышать по-настоящему. Невольно копирует этот вздох, прежде чем ответить.       — Я ещё не решил.       Люмин елозит по зелени мха ближе, шурша платьем. Скара поднимает на неё взгляд — робкий, лунный. Ассоциация проходит сама собой, вызывая тень улыбки: Люмин — солнце, Странник — луна. Есть какой-то в этом, наверное, символизм или смысл.       — Я могу подсказать? — Люмин не может не поддаться искушению всё же коснуться кожи, омываемой закатным солнцем — словно невзначай, кончиком мизинца к тонким пальцам Странника.       — Попробуй, — хрипит тот, изображая снисходительность и заметно дёргаясь, но не убирая ладони.       — Думаю, — она облизывает пересохшие губы, — что я тебе интересна. Не понимаю, в каком смысле, но, знаешь ли…       — Ты не так всё поняла, — Странник отдёргивается, резко поднимаясь с колоды. В его глазах — искренняя паника, и Люмин протягивает руку вперёд в желании успокоить. — Это — глупости. Я отрёкся от всего человеческого, понимаешь? Хотя, что ты можешь понимать, ха…       Люмин кладёт руку обратно себе на колени. Речи Странника её не смущают — она слишком долго живёт в этих вселенных, чтобы пугаться хоть чего-нибудь. За такое время волей-неволей учишься понимать многие вещи. Читать подтексты. Ловить взгляды. Осознавать — удивительно подрагивающие руки Странника тёплые, кровь в нём — искусственная, горячая, живая — как и он сам.       — Но я ведь не человек, Лука, — она поднимается за ним и мягко ступает по траве к нему ближе, словно подступается к дикому зверьку. — И никогда им не была. Как и ты.       Странник выразительно смеётся — так горько, что невольно скручивает внутренности. Он качает головой, прячась за шляпой, и, словно его здесь никогда и не было, исчезает в мягком голубом тумане.       Встречает восход луны Люмин в одиночестве. Не прискорбном — она уверена.       ***       Просыпаться от чужого присутствия — сомнительное удовольствие, и Люмин старательно дышит ровно, пытаясь ощупать элементальную энергию вокруг себя.       — Даже не пытайся, я знаю, что ты не спишь.       Люмин тяжело вздыхает и садится на постели, потягиваясь. Она окидывает взглядом комнату — никого, кроме Странника и её здесь нет.       — Твоя подружка «по делам» улетела, — он оттягивает стул ближе к кровати и садится на него, закидывая ногу на ногу. — Ладно, признаю, я немного помог ей в этом.       — Где Паймон? — у Люмин нет причин доверять Страннику, ровно, как и нет причин ему не доверять.       — С твоими… хм… сумерскими друзьями. Не знаю их имён. Рыжая танцовщица и заносчивый шакал, забывший тапки дома.       Люмин хмыкает, кивая. Торопить Странника нет смысла — в прошлый раз он сам исчез, посчитав разговор законченным. И раз пришёл к ней сам, значит, у него есть что сказать. Она размеренно потягивается, зевая, наливает себе воды из кувшина и жадно её глотает, ловля капли языком, и выдыхает удовлетворённо.       Странник странно молчит, странно смотрит — Люмин успокаивающе ему улыбается и садится напротив.       — Ты была права, — говорит он, сцепляя зубы, но смотря вперёд уверенно. — Ты мне интересна. Потому что ты тоже не человек — быть может, ты и не будешь, как остальные — не умрёшь резко и всё остальное, — Странник фырчит, складывая руки на груди — попытка защититься.       — Не умру, — Люмин хлопает по месту на кровати рядом с собой, и тот садится рядом, а в его движениях сквозит неловкость. — Я постараюсь. Ладно?       — Ладно, — Странник отводит взгляд, и в этот раз не дёргается и не сбегает, когда Люмин садится ближе. — Но это всё ещё ничего не значит. Абсолютно. Мой тебе шанс — исключительно из… низменных чувств.       — Договорились, — в голосе проскальзывает едва слышимая насмешка. — Могу я тоже, исключительно из низменных чувств, конечно же… поцеловать тебя?       Глаза Странника загораются, но он не делает ни одного лишнего движения, словно прирос к кровати. Люмин буквально слышит, как вращаются шестерёнки в его голове, и как он резко и эмоционально выдыхает, и как наливаются кровью его блеклые впалые щёки.       — Если так хочешь.       — Нет. Хочешь ли ты?       Странник молчит, очевидно злясь, что его обвели вокруг пальца в диалоге, но спустя секунду — рвано кивает, сжимая пальцы на ткани своих шорт.       Люмин старается действовать аккуратно, по наитию зная, что опыта у Странника, вероятно, мало или нет вовсе: ладонь накрывает его цепкие пальцы в попытке расслабить, свободная рука мягко касается уха, заправляя за него волосы.       Поцелуй тоже таким получается — несвойственно невинным для Странника, несвойственно нежным для Люмин. Та даже не пытается углубить поцелуя или сделать его другим, пока её спокойные касания не прерывает чужой юркий язык.       Ухмылка в поцелуй вылазит сама собой, и ладонь в тёмные короткие волосы на затылке зарывается больше. Странник полон загадок и совершенств, манит своей двоякостью и неоднозначностью, пробуждая желание не только разгадать, а и обладать. Люмин знает — это настолько же невозможно, сколько и достать до Селестии, протянув ладонь вверх и жмурясь от яркого солнца, и от этого словно это несуразное желание крепнет. Странник — он строптивый, Странник — он дерзкий, Странник — он целующий так преданно и ослепляюще, вызывает слишком много запретных эмоций. Таких, которых следует подрубить к самому корню, а не любовно взращивать, подпитывая жадными поцелуями.       Люмин отдаёт себе отчёт, как её рука перемещается с ткани шорт, касаясь кончиками пальцев голого прохладного бедра и забираясь выше. Странник отрывается и смотрит на неё так по-щенячьему удивлённо, растеряв всю первичную дерзость, что улыбка сама собой просится на лицо.       — Что-то не так? — она чуть склоняет голову, мажа взглядом по влажным от слюны губам Странника.       — Всё так, — отвечают ей, прежде чем словить ещё один поцелуй — куда менее наивно нежный.       Люмин ловко взбирается на колени Страннику, фривольно закидывая предплечья ему на шею, но на деле внимательно следя за его реакцией. Его прохладная ладонь осторожно — как если бы тот не был уверен в своих действиях, перемещается на талию Люмин, а та одобрительно щурит глаза, втягивая Странника в очередной поцелуй.       У него блестящие глаза — эта мысль запоздало вгрызается в подкорку мозга. У Странника блестящие глаза, подёрнутые дымкой наваждения, чуть влажные, по-соловьиному преданные — и от этого Люмин становится то ли удушающе дурно, то ли головокружительно жарко.       — Не стесняйся, — бросает она снисходительно, чуть сжимая тёмные волосы у корней и оттягивая их, заставляя Странника отвести голову назад. — Делай, что хочется.       — Я всегда делаю то, что хочется, — недовольно урчит тот, но доверительно склоняет голову ещё дальше, открывая Люмин доступ к шее и позволяя той оставить несколько требовательных укусов, от которых плавится всё тело. Он же кукла, почему столько всего человеческого ему доступно? — Я не… Мх, — Странник злобно дышит, не в состоянии собрать мысли, пока острые зубы Люмин впиваются ему в плечо. — Я…       Он отдёргивает Люмин от себя за волосы, и та смотрит с вызовом. Молча говорит: давай, попробуй оправдать себя в чём угодно, я тебя послушаю — а потом вернусь к своему увлекательному занятию. Странник целует так остервенело злобно, что впору рассмеяться: как забавно, что они меняются местами. Стоило просто чуть-чуть оголить чувства — и теперь не Люмин теряется в своих догадках и поведении, а он.       Хотя, по правде, это ощущается как яма. Которую Люмин вырыла сама, и со дна ждёт, чтобы туда упал Странник — то ли рядом, то ли прямо ей в руки. Люмин тянет его за воротник, пытаясь освободить от, но Странник перехватывает её ладонь. В его глазах мелькает сомнение, и Люмин осторожно отступает, заправляя длинные пряди волос себе за уши.       — Тогда попробуем иначе, — она примиряюще улыбается и мягко толкает Странника в плечи, чтобы он лёг. С колен не слазит, напротив, седлает бёдра чуть выше, упираясь ладонями по обе стороны от головы Странника. Он смотрит на неё непонимающе, но не прерывает — от мысли, что он может ей хоть немного доверять, кружится голова. Люмин прикусывает губу, склоняясь ниже, и вовлекает в поцелуй, мягко дёрнув своими бёдрами.       Странник под ней очаровательно выгибается, удивлённый ощущениями. То, что он никогда не пробовал подобного — большое упущение, но Люмин эгоистично рада тому, что хоть что-то в нём она может получить первой.       — Как можно… додуматься, — ворчит он, часто-часто моргая. Люмин усмехается, медленно ёрзая и заставляя его подавиться своими словами.       — Неужели твои любовники никогда не хотели сделать тебе приятно? — она выцеловывает краснеющие скулы и линию подбородка. — Даже льстит мысль, что ты — такой, знаешь ли, опасный субъект, можешь расплываться таким образом подо мной.       Странник мычит, остервенело мотая головой. Он впивается ладонью в простыни, и совсем не хочет признавать своего поражения — ни переместить руки на тело Люмин, ни выдать хоть одного чётко сформированного звука. Люмин откровенно дразнится с резко-плавными движениями, с поглаживаниями пальцами под шортами, с укусами и поцелуями на шее — после них останется так много постыдных следов, что становится ещё жарче.       — Это не игра и не битва, — Люмин над ним раскраснелась и сама, выбирая другую тактику — не стесняясь показывать собственное настроение и удовольствие, чтобы показать Страннику, что в этом нет ничего плохого или неправильного. — Лука… Лу-ука, посмотри на меня, — она тяжело выдыхает, вцепляясь в талию Странника. Тот открывает глаза не сразу. — Отпусти себя. Хоть немного.       Странник кривит губы, вновь выгибая позвоночник. Одежда кажется настолько лишним атрибутом, что хочется разодрать её в клочья — но к такому он пока не готов. Волосы Люмин падают ему на лицо и щекочут шею, её дыхание томно откликается в ушах, и Странник наконец отрывается от простыней, чтобы мочь положить ладони на её бёдра.       Люмин улыбается абсолютно довольно и очаровательно, и Страннику кажется, что этот «проигрыш» того стоил. Движений и трения так умопомрачительно мало и много одновременно, что в сознании мутится. Он не совсем осознанно двигает бёдрами навстречу, позволяя и себе немного руководить процессом или создать тому иллюзию, потому что взгляд Люмин всё ещё несправедливо ясный, в отличие от его собственного — практически разбитого вдребезги удовольствием. Он следит за тем, как её рука забирается себе под юбку, и малодушно жалеет о том, что не может сделать то же самого, по крайней мере, прямо сейчас.       — Я… т-тебя ненавижу, — стонет он, закрывая лицо свободной ладонью и тут же ощущая хватку на своей кисти: Люмин убирает её в сторону, чтобы мочь склониться практически губы в губы.       — Я тебя тоже, — шепчет она, проводит языком по искусанным розовым губам Странника, и благодатно мычит ему в шею, от чего у того срывает все стопперы окончательно.       Оргазм сдавливает лёгкие и заставляет задохнуться: Странник до боли вжимается пальцами в бёдра Люмин, жмурясь и выстанывая что-то невразумительное. Боль в районе шеи не помогает отрезвиться: зубы Люмин вгрызаются так сильно, что теперь нет сомнений тому, что останутся следы.       — Я… В следующий раз я отомщу, — он переводит пустой взгляд на её спокойное и чуть уставшее лицо, и не сдерживается от того, чтобы не заправить снова выбившиеся пряди волос за уши.       — Ладно, — решает она не делать язвительное замечание по поводу «следующего раза».       Люмин нехотя слазит с него, зная, что им обоим нужно привести себя в порядок. Неловкость не кажется критической, но кажется очень естественной — как им себя вести теперь?       Наверное, этими размышлениями Странник решает заниматься в кромешном одиночестве: стоит Люмин обернуться, как на кровати его не оказывается.       Что же, остаётся только надеяться, что тот и вправду себя отпустил. Хотя бы на один процент: и это уже будет победой для обоих.