поболит да перестанет

Носовой платок, в спешке всученный кем-то из наряда, не помогает от слова совсем. Липкая горячая кровь, мерещится Игорю, навсегда въелась в грязные ладони, до костей пропитала кожу, вконец огрубевшую после неловкого паркура по гаражам — очередная идейка сообразительного Игнатика, в перспективах сулившая им баснословные богатства, а по факту — порванные на коленях джинсы, разбитые локти и стёсанные ладони. Игорь часто моргает, упрямо пытаясь загнать слёзы обратно, подальше в глаза, чтобы не мешались, не застилали обзор. За грязным окном девятки, куда их самолично усадил дядь Федя, плывут пейзажи вечернего дождливого Питера. Город готовится к ночи, к любимому времени суток многочисленных воров, убийц и просто не самых хороших людей. Тех, за кем охотился его отец и кого упрямо пытался искоренить хотя бы в рамках собственной непростой службы. Отныне управлению придётся справляться без него. Игорь закусывает губу, дёргано пряча руки в растянутые карманы любимой куртки. Отец очень собой гордился, когда после очередной смены притащил её домой, нацепил на Игоря и с доброй ухмылкой окрестил самым модным на районе. Где надыбал — не сознался, но Игорю это было совсем не важно. Куртку он обожал до щенячьего визга, таская в любую погоду и одалживая разве что Петьке, любившему разругаться со всем семейством и, дай бог нацепив лёгкую кофточку, прибежать жаловаться единственным друзьям. Больше отец не принесёт ему ничего подобного, не потреплет по волосам и не приволочёт домой пакет дефицитных сладостей, извиняясь за очередное пропущенное соревнование, которых — Игорь уверен — в его жизни будет ещё пруд пруди. Отца они не вернут. Ничего не вернёт. С осознанием этого надо потихоньку мириться, учиться жить дальше. Рядом, придвинувшись вплотную, по правую сторону сидит Игнат, периодически бросаясь сожалеющими взглядами исподлобья. Винить его или Петю, утолкавшегося по левую руку, Игорь не собирается — сам знал, на что шёл, вытаскивая один из патронов, сам согласился пролезть на мутное собрание, вооружившись камерой наперевес. В конце концов, среди друзей именно ему полные двенадцать лет, давно пора думать своей головой, отец не зря из раза в раз наставлял. Игнату столько же стукнет через три месяца, Пете — ждать почти год, ему одиннадцать-то совсем недавно исполнилось. И если Игната по жизни не в те степи тянет — туда, где можно побольше навариться, Петя за Игорем из принципа по пятам таскается, стараясь везде поспевать и всё понимать. К своим друзьям Игорь давно привык и сам виноват, что повёлся. Во всём виноват исключительно он сам. Плохо это осознавать, раз за разом, в больной круговерти, прокручивая события последнего часа. Он мог всё изменить, мог помочь даже с учётом украденного патрона. Он такой идиот. Игорь низко опускает голову, жмурясь до разноцветных кругов перед глазами. Пожалуйста, если Бог и жизнь после смерти существуют, пусть отец даст знак. Что не злится, что по-прежнему любит. Несмотря на то, что Игорь умудрился выкинуть, с головой погрузившись в зарабатывание вожделенных денег. Сначала Петя предложил украсть. Не у кого-то абстрактного, очередного дядьки в малиновом пиджаке, а у своего отца, которого то ли боялся, то ли уважал. Заявил, что в курсе здоровенной заначки на антресолях и, если немного прихватит с собой, никто даже не заметит. Игорь, естественно, пресёк на корню, после чего пылко отчитал по полной программе. Где это видано, у собственных родичей воровать? Петя обиделся, домой пусть не ушёл, но до самого вечера с Игорем принципиально не разговаривал, надувшись на весь мир. Может, стоило забить на принципы, воспитание и согласиться? Тогда у Игоря были бы деньги, ему не пришлось бы воровать патрон, связываться с сомнительным журналистом и лезть на сходку местных авторитетов. Одно цепляется за другое, первое вытекает из второго, итог остаётся неизменен — час назад отца пришили из пушки прямо на его глазах, вблизи огромной кучи бумажек, ставших резко такими бесполезными. Скомкав пальцами ткань карманов, Игорь закусывает губу, безуспешно давя рвущийся всхлип. Игнат, чувствуя, когда пора включать чудеса «невнимательности», торопливо отворачивается к окну. Петя таким талантом, к сожалению, пока не обладает. — Игорь, — кладёт маленькую ладонь ему на плечо, сжимая. — Эй, Игорь… — Не трогай, Петь, не нужно. — Но… — Я сказал, не надо, — повышает голос Игорь, передёргивая плечом, — не надо… Помедлив, руку Петя убирает, и остаток дороги они преодолевают в гробовом молчании. Первого до квартиры доводят Игната, на прощание неопределённо махнувшего рукой. Ему тоже есть о чём подумать. Петя порывается открыть рот, утешить, но Игорь показательно от него отворачивается, давая понять, что по-прежнему не намерен вести жалостливые диалоги. Петя рядом еле ощутимо подрагивает то ли от пережитого стресса, то ли холода — додумался же опять в одной кофте убежать. На короткое мгновение запихав переживания куда подальше, Игорь стаскивает куртку и уже привычно укрывает узкие плечи, напоследок легонько хлопнув по спине. Пете от машины до парадной идти под ледяным дождём — заболеет ещё, доходяга. О себе Игорь не думает, наплевать. Петя кутается, запахиваясь поплотнее, носом зябко утыкается в оттопыренный воротник. — Куда вы едете? Надо было направо, — хмурится Игорь, краем глаза уловив пропущенный поворот к Петиному двору. Там его отцу выдали служебную квартиру на время работы в Питере. — Куда велено, туда и еду, — хмуро отзывается парень, от силы двадцать с небольшим. И затыкается, не поясняя. Игорь уже и сам всё понимает. До квартиры поднимаются в нерушимом молчании, Игорь относительно уверенными пальцами вставляет ключ, толкает старую дверь, не поддающуюся за просто так, и пропускает Петю вперёд. Тот просачивается незаметно, скидывает ботинки, вешает куртку на крючок и замирает у стены, дожидаясь. Разговаривать Игорю всё ещё не хочется. Ни с Петей, ни с кем-то другим в мире. Хочется скорее вымыть руки с мылом, упасть на диван, подобрать ноги к груди и сидеть, смотря в одну точку. Думать-думать-думать. Вспоминать день с момента пробуждения и до последней минуты, пока глаза отца держались открытыми. Всё, что Игорь осталось — воспоминания. Они кажутся настолько скудными на фоне пережитого, что хочется зажать в зубах уголок подушки и заскулить от бессилия. Пройдя мимо Пети, для начала Игорь старательно вымывает руки. Торчит у раковины, пока кожа не краснеет от нагревшейся до состояния кипятка воды, а пальцы не морщатся, становясь мягкими и какими-то совсем разваренными. На автопилоте Игорь стаскивает грязную одежду, оставаясь в майке, и натягивает домашние шорты. А потом, как хотел, садится на диван, подтягивая ноги повыше. Подбородок кладёт на колени, не сразу замечая Петю, осторожно пытающегося пододвинуться по миллиметру. Наверняка, дядь Феди затея. Решил, что пока тёть Лена подрабатывает в ночную, а он не может взять к себе, вынужденный разгребать последствия навороченного трындеца, Игорю лучше не оставаться один на один с обрушившимся горем. Наверное, даже хорошо. Игорь трёт зачесавшийся нос, часто моргая влажными глазами. Или ничего хорошего. Прорыдаться от всего сердца, выплёскивая накопившееся, и то нормально не может! — Всё будет хорошо, — негромко говорит Петя, предпринимая очередную попытку утешить. Лучше бы просто молчал. — Ты сам-то себя слышишь? — дёргается Игорь. — Больше ничего не будет хорошо, я остался один! Совсем один, понимаешь? — Ты не отправишься в детдом, тебя заберут Прокопенко. Фёдор Иваныч сам сказал, не слышал, что ли? — напоминает Петя, всё-таки пододвигаясь и осторожно прижимаясь плечом. — Да не в этом дело! — психует Игорь, не в силах обуздать обхватавший тело ужас, сковывающий по рукам и ногам. — У меня больше не осталось родственников, мой единственный родитель погиб из-за меня! Слышишь, Петь? Это я виноват, я! Не нужно было пытаться прыгнуть выше головы, мы бы никогда не смогли заработать столько денег! Теперь это не имеет смысла… Петя смотрит на него, тяжело дышащего и покрасневшего, распахнутыми глазами. Приоткрывает рот и досадливо поджимает губы, явно с трудом понимая алгоритм дальнейших действий. Для него происходящее — тоже в новинку, которую не хотелось испытывать ни одному из них. — Игорь, ты плачешь. Игорь касается щеки, поначалу упрямо пытаясь стереть руками мокрые дорожки, но слёзы не желают останавливаться, стекая к подбородку, капая и впитываясь в майку. Надрывно всхлипнув, Игорь трёт под носом. Ну вот, следом пробил ручей из соплей. — Не вини себя, ничем хорошим это не закончится, — качает головой Петя, протягивая первое, что попалось под руку. Схватив старую отцовскую футболку, Игорь утыкается в вылинявшую ткань лицом, глубоко вдыхая. — Какая разница? — в отчаянии мотает головой, не желая поднимать взгляд. — Самое худшее случилось, я виноват и всегда буду помнить об этом… из-за меня умер отец. — Ты не виноват, — упрямо повторяет Петя. — Пули могли закончиться когда угодно! Видел, как он во все стороны палил? Игорь моментально взбрыкивает, отказываясь верить услышанному. Петя, как настоящий друг, пытается его утешить, вот и весь секрет. Он ничего не знает и не понимает. — У отца всегда были под контролем такие мелочи! — Неправда! Даже профессионалы, типа моего и твоего бати, могут ошибаться, это нормально. Ты сам говорил, что в ошибках нет ничего страшного, помнишь? Игорь больно прикусывает себя за щёку. Правда, говорил. Петя в тот день переоценил свои силы в подтягивании на турнике, поспорил со старшаком и благополучно продул свои новомодные солнечные очки, привезённые подружкой матери откуда-то из-за границы. Игорь его весь день утешал, после чего внушил, мол, вот тебе и урок на будущее, а сам отдал мудачью из старших классов всю свою гигантскую коллекцию вкладышей из жвачек, лишь бы отбить Петины очки обратно. Один хрен, у него их потом в подворотне отжали. После этого убивались уже они оба. Сдаваясь под неумолимым натиском свалившихся переживаний, Игорь ещё раз громко всхлипывает, закрывает глаза и почти рушится на Петю всем своим весом, роняя голову куда-то в район плеча. Петя тут же крепко обнимает, хлопает по спине, как обычно делает сам Игорь, и облокачивается подбородком на макушку. — Когда я вырасту, я стану достаточно сильным для того, чтобы защищать тех, кто мне дорог. Больше никто не умрёт. Игорь понимает: в первую очередь это обещание не Пете, не кому-то ещё, а исключительно самому себе. — Меня не надо защищать, я буду стоять рядом и тоже бить всем морды, — с важным видом дополняет Петя, приосанившись. Ослабив хватку, Игорь находит в себе силы улыбнуться. Впереди его ждут много-много сложных ночей, посвященных самобичеванию, ненависти и отчаянию, но опускать руки, сдаваться Игорю больше не хочется. Отец бы ни за что не одобрил. Отныне о его истинной реакции остаётся только догадываться, дорисовывая в воображении, но Игорь упрямо внушает самому себе — он вынесет, прорвётся. У него самая лучшая фамилия — говорящая, как шутят в школе — и носить её нужно с гордостью. А ещё есть друзья и Петя, за которых, при любых обстоятельствах, Игорь будет стоять горой. Он справится, отец не оставил иного выбора, значит, так оно и должно быть.

***

Игорь просыпается в одно мгновение. Резко распахивает глаза, пересохшими губами хватая воздух и отчаянно восстанавливая дыхание. Ну и сон, бывает же такое — уйму лет события того дня не навещали и тут на тебе, как по заказу. Игорь откидывает одеяло и трёт вспотевший лоб, всё ещё пытаясь немного прийти в чувства. Если бы жил суевернее — занервничал, подумал бы непременно, мол, отец пытается о чём-то предупредить, отвадить беду. Игорь не из таких, ему хватает нескольких размеренных вдохов-выдохов и плотно сомкнутых глаз. Объяснение на самом деле простецкое: на днях думал о годовщине, двадцать лет исполняется, надо бы на кладбище, вот и приснилось, нечего ерунды надумывать. Окончательно успокоившись, осознав сновидение, Игорь поворачивает голову. Петя лежит спиной, на некоторых вдохах похрапывая своим кривым во всех местах носом. Удивительно даже, столько лет прошло, а они до сих пор рядом, идут рука об руку, преодолевая невзгоды и удары судьбы. Чего только не было за это время. И Петины зависимости, и Игоревы припадки неконтролируемой агрессии. Со всем более-менее справились, дольше, чем на один-два месяца ни разу не разбегались. Дядь Федя на них диву даётся, не понимая, как такое возможно: грызутся, как две псины дворовые, а попробуй на одного случайно зарваться — второй тут как тут, с клыками наготове. Любовь у них, тёть Лена посмеивается, страшная, совершенно себя не исчерпывающая. Игорь не берётся спорить. Ему думать не хочется о жизни, в которой не будет его бешеной зазнобы. На службе и то стараются беречься, понапрасну под пули не кидаться. Обоим с лихвой хватает примера из детства, похорон под ледяным ливнем и Игоревых слёз после, пролитых в Петину дорогую выглаженную рубашку. То ли почувствовав на затылке взгляд, то ли потревоженный вознёй, Петя просыпается. Бормоча под нос, поворачивается, не без усилий разлепляя сонные глаза. Смотрит расфокусировано, весь в непонятных. — Кошмар? — моргает, подавляя зевок. — Отец приснился. Тот день. В дальнейших пояснениях Петя не нуждается. Пододвинувшись, обнимает за пояс и прижимается всем телом, отогретый под тёплым пуховым одеялом. Успокаивающе целует Игоря в ключицу. — Будешь реветь? — спрашивает без издёвки, поглаживая по лопаткам. Игорь вздёргивает бровь: — С чего бы? Двадцать лет прошло, хочешь не хочешь — отболит всё, что только может отболеть. Петя не отвечает, улыбается куда-то в грудную клетку и прижимается колючей щекой, елозя по восприимчивой незащищенной волосами коже. Она после депиляции, проспоренной Юле, стала в два раза чувствительней. Игорь поначалу отнекивался, типа ни за что больше не повторит эти адские страдания, а сейчас как-то против воли задумывается. Удобно оказалось, чёрт возьми, да и Петя кайфует. — Петь, — зовёт нерешительно. — М-м? — Помнишь, ты в детстве порывался мои рисунки посмотреть, а я не разрешал? Не сразу сообразив, Петя кивает, поднимая удивлённый взгляд — Хочешь, покажу? — Игорь смущённо усмехается, тоже выбитый из колеи внезапным порывом. — У меня альбом остался. Я не показывал, потому что он был чем-то вроде личного дневника, я туда всякую ерунду вклеивал. Вкладыши, счастливые билетики, фотки. Много чего. — Покажи, — с энтузиазмом соглашается Петя, обрадованный предложением. — А те билеты сохранились? Игорь подозревает, что именно в этом кроется одна из составляющих их продолжительных, можно сказать вполне счастливых отношений. Им всегда интересно узнавать друг о друге что-то новое. Даже по прошествии двадцати лет знакомства и пятнадцати совместной жизни. — В Диснейленд-то? Вроде да. Петя принимается вдумчиво гулять пальцами по его пояснице, периодически спускаясь ниже, забираясь под резинку штанов и поглаживая подтянутые ягодицы. — Хочешь поехать? — В Калифорнию? Гонишь? — улыбается Игорь, уверенный, что над ним угорают. — Поехали, хуле нет-то? Можем себе позволить закрыть твой гештальт. Теперь уже Игорь не знает, как ему реагировать на неожиданно родившуюся в Петиной голове идею. Не зря поговаривают, что мысли спозаранку — самые дурные. Может, Петя не проснулся до конца? Выглядит, вроде, бодрячком. Свеженько. — Не знаю, Петь, — колеблется Игорь. — Это же детская мечта, в то время кого не спроси — все о Диснейленде мечтали. А сейчас, что мы с тобой, два пенсионера, там делать будем? Петя ржёт, щипая за бок. — Сам ты пенсионер! Лично я в полном расцвете сил! — заглядывает в глаза. Игорь хорошо знает это выражение: лукавое, озорное, лучше всего свидетельствующее о том, что Петя благополучно всё порешал и теперь ждёт, когда ему пойдут на уступки. — Соглашайся, Игорёш, ну. Хряпнем таблеточек от давления и пойдём на местном аналоге лебедей кататься. Вверх-вниз, вверх-вниз… Хочешь, уступлю рулить. Игорь вздыхает, чувствуя, как губы против воли разъезжаются в широченной усмешке. — Чёрт с тобой, поехали, — сурово предупреждает: — Визы сам делать будешь. — Замётано, — Петя осчастливленно лыбится и, потянувшись, размеренно целует, языком очерчивая призывно разомкнувшиеся губы. Отвечая, Игорь на периферии сознания думает, что если загробная жизнь всё-таки существует, отец над ними сейчас наверняка ото всей души потешается.