Ты моё всё и даже чуть больше

Игорь всё ещё помнил того Разумовского, который бесстрашно и глупо бросился вперёд в казино, который смеялся с ним у вендинговых автоматов у себя в башне, помнил — и никак не мог соотнести с безумцем напротив. Неровно остриженные, но аккуратно уложенные волосы сменились отросшей и взъерошенной копной, глаза сверкали для чего-то нацепленными жёлтыми линзами, а позади памятником самому себе стоял живой Олег Волков. — Ну помог ты ему сбежать из дурки, сейчас зачем поддерживаешь? Вырубил бы и увёз в Сибирь, в чувство приводить. Разговаривать с Разумовским было бесполезно — тот только и заливался птицей о погубленной жизни, разграбленном «Вместе», тьме, пожирающей город, и бедных сиротах, которых оставили без спонсорства новые акционеры. Игорь с ним согласен, правда: и про город, и про сирот, сюжет о которых пыталась раскрутить Юля, только вот это всё равно не было оправданием ни убийствам, ни сегодняшней встрече. Последняя надежда была на хоть какое-то здравомыслие Олега, как-никак военного под присягой. — Майор, один раз я его уже предал, больше не повторю, — Волков был твёрд и незыблем, только не там, где надо. — Да причём тут предательство? — сорвался Игорь. — Ты офицер, ты служил, тебя этому в армии учили? Убивать пленных, гражданских? Игорь махнул рукой себе за спину, но не обернулся, потому что иначе просто не смог бы удержать себя в руках. Огромная клетка, которую он увидел сразу, как только зашёл, и без того навсегда запечатлелась в памяти: несломленная Юля, храбрящийся Игнат, уставший дядь Федя — слава Богу, что тёть Лена уехала к сестре в Краснодар, — прикрывающий собой Валика Дима, не то молящаяся, не то матерящаяся Ксюша. Всех собрал, гад, до кого дотянулся, посмеялся ещё, что еле удалось набрать. — Игорь, ты зря сотрясаешь воздух, — нараспев протянул Разумовский, расставляя шахматные фигуры. — Олег сделает только то, что я скажу. Волков кинул на Разумовского какой-то совершенно нечитаемый взгляд, но кивнул и встал ещё на полшага ближе — Игорь нутром почувствовал, что правила ему не понравятся ещё сильнее, чем всё остальное. — Ты, наверное, уже догадался, что твои малочисленные друзья тут не просто так, как и эти очаровательные аксессуары на их шеях, — Разумовский тонко улыбнулся и вывел с планшета проекцию с фигурами. — Как ты можешь заметить, шесть твоих и шесть моих фигур имеют на боку красную полосу, и это, Игорь, дорогие тебе люди. Если я съедаю особенную фигуру, то один из ошейников — на твой вкус, разумеется, — взрывается. Остальные в клетке не пострадают, не переживай, у меня всё рассчитано. Если съедаешь ты — можешь выбрать человека, с которого ошейник просто упадёт. Так что всё в твоих руках, разве это не прекрасно? Игорь практически умер в этот момент, потому что просто не представлял, как сможет жить дальше, даже если в конечном счёте выиграет партию. Как он мог обречь на смерть кого-то, кому просто не повезло оказаться ему близким? Кого он должен был выбрать? Прокопенко, заменившего ему отца? Юлю, которая помогла залечить былые раны и научила любить? Ксюху, с которой они проработали бок о бок десять лет и столько раз покрывали друг друга, что уже и не разобраться, кто кому должен? Диму, который заставил поверить, что напарнику можно подставить спину? Игната, которого он помнил дольше, чем себя, и которому доверял больше, чем себе? Или может Валика, которого Дима по-дурацки склеил, пока они ехали в травму с его, Игоря, сломанной ногой, — чтобы потом вообще никогда не смотреть Диме в глаза? Как он, чёрт побери, должен был назвать имя, когда каждый из них был уверен, что это будет не он, как его отец когда-то был уверен, что Смирнов не выстрелит? — То есть я должен сам решить, кто умрёт, а кто будет жить? Ты кем себя возомнил, чтобы устраивать такие игры? — Игорь с трудом удерживал себя на месте, потому что Разумовский в первую же секунду продемонстрировал, как быстро может достать детонатор. — Ну, сперва я планировал сделать каждого определённой фигурой, но тогда мне тоже потребовались бы люди, — скучающе заметил Разумовский. — Рисковать Олегом я бы не стал ни за что на свете, а больше у меня никого нет. Не думаю, что было бы справедливо, играй я на жизни наёмников, до которых мне нет никакого дела. Но так и быть, раз уж вы, герои, такие щепетильные, то ошейник, который взорвётся, я выберу сам. А у тебя будет возможность кого-то спасти. Цени моё великодушие, Игорь. — Что ещё я должен ценить? Твои теракты в Питере? Твой «гениальный» план по очистке города? Что ты совсем поехал на своей глупой мести? — Игорь, не поддавайся на его провокации! — крикнула Юля, и Игорь всё же обернулся, чтобы поймать её уверенный взгляд. — Тебе нужно сосредоточиться на игре, не дай ему забраться тебе в голову. — Да, Игорь, послушай свою благоверную, не дай мне забраться к тебе в голову. Ах, разве что я уже там? — Разумовский уродливо расхохотался, но мгновенно собрался и посмотрел холодно и практически препарирующе. — Вперёд, Игорь, белые начинают и выигрывают. Хотя, мы ведь тут не за этим, верно? Игорь абстрагировался от чокнутого маньяка перед собой, от осыпающего его оскорблениями Игната, от успокаивающего бормотания Прокопенко, и сконцентрировался на доске. Их особенные фигуры симметричны — ферзь, две ладьи, слон и два коня. Нужно как-то уберечь свои и максимально зацепить чёрные, но Игорь уже давно не был наивным идеалистом, мечтающим выиграть билеты подсмотренным ловким трюком, он прекрасно понимал, что нет такой комбинации, которая позволила бы выбраться всем без потерь, это невозможно из-за бессердечной статистики и расположения фигур. Как можно выбрать? Как можно сделать первый шаг? — Тик-так, Игорь, у меня очень плотный график, ходи. — Боишься опоздать на маршрутку до дурки? — Не отвлекай его, идиот! — Ксюш, ну хоть вы не ругайтесь! — Все замолчали, немедленно. Думай-думай-думай. — И-игорь! Думай! Игорь выставил вперёд чистую пешку и на мгновение до звёздочек зажмурился, потому что теперь — всё. Разумовский ухмыльнулся и сделал свой ход, но у него очевидное преимущество: он сам выбирал особенные фигуры и знал все успешные для себя комбинации, тут даже не нужно быть великим шахматистом. А всё, что делал Игорь после смерти отца — раз за разом пытался переиграть ту самую партию. Разумовский наконец съел его коня, и Игорь замер с колотящимся сердцем. — Так-так-так, и кого же мне выбрать? Ты лишил меня сайта, в который я вложил всю свою душу. Пожалуй, будет честно, если и я начну с твоей, не так ли? — Юля! — Игорь, отбросив стул, кинулся к клетке и схватил Юлю за руки. — Юля, Юленька… — Игорь, это не твоя вина, слышишь, не вини себя! — Юля… — Игорь, если тебя заденет, то я просто прикончу остальных, так что лучше — агх! Игорь обернулся одновременно с прозвучавшим выстрелом и успел заметить, как вскинувшего пистолет Волкова прошили пять пуль. — ОЛЕГ!!! Игорю казалось, что человеческое горло в принципе не способно издавать такие звуки, но меньше всего Разумовский сейчас походил на человека: он совершенно не обращал внимания на простреленное запястье и на одной ноте выл над лежащим в луже собственной крови Волковым. Игорь бросил быстрый взгляд наверх, но снайпера уже не было видно, — тогда он схватил выпавший пистолет Волкова и аккуратно поднял с пола детонатор, чтобы случайно его не активировать. Один выстрел — и Разумовский, который даже не обращал на него внимания, перестал бы быть проблемой. Учитывая обстоятельства, это будет легко оправдать самообороной и отделаться работой с психологом. — Игорёша, одумайся, — умоляюще прошептал Прокопенко, и Игорь тяжело сглотнул. Дядь Федя всегда боялся, что отцовская кровь возьмёт верх и что он где-то перегнёт палку. Но ведь если бы Бэтмен просто убил Джокера, то сколько жителей Готэма остались бы в живых? Впрочем, ему даже не дали шанса сделать выбор: через мгновение в помещение ворвалась полиция, и Игорь под прицелом медленно опустил пистолет и протянул детонатор, пока рядом захлёбывался слезами и отчаянием Разумовский — у Игоря из итальянского только заржавевшая институтская латынь, но «спасите» и «умоляю» он всё же разобрал. Смотреть на это почему-то было тошно. Юля на беглом английском рассказывала, что произошло, пока Валик помогал медикам успокоить остальных и убедиться, что они в порядке хотя бы физически — Игорь мимоходом заметил, что Дима с выбором точно не ошибся, хотя у кого на скорой не стальные нервы. Сам он вышел на улицу и нестерпимо впервые с учебки захотел закурить. Это ему надо было успокаивать остальных, это он должен был сейчас на коленях стоять и извиняться, что втянул, что чуть не погубил, но ему казалось, что если он ещё хоть на мгновение остался бы внутри, то сам бросился бы под пули. За десять минут Игорь дошёл до какого-то канала и сел прямо на край, игнорируя стоящую рядом лавку. Вода серая и почти неподвижная, ещё и погода словно питерская. Будто ничего этого не было, будто просто сложный день на работе. — Тебе ещё не надоело встревать в неприятности? Игорь замер и осторожно развернулся. На той самой скамейке уже устроился мужчина и с любопытством его разглядывал. Игорь быстро составил портрет: короткая стрижка, седые виски, шрам через левый глаз и справа на шее, прямо от уха, стёсанные в рукопашном кулаки, чёрный бадлон, армейские штаны и совершенно неуместный в такую погоду плащ. — Это вы стреляли? — А кто ж ещё. Еле успел, за тобой с годами всё сложнее и сложнее поспевать, Игорёк. От панибратского обращения покорёжило, от цепкого взгляда — мурашки по коже. — Кто вы такой? — Я? Просто призрак. — Зачем вы вмешались? — Это у тебя спасибо такое? — слишком по-живому усмехнулся «призрак», но как-то странно, будто уже давно разучился это делать. — Я бы хотел знать, кому должен быть благодарен и чем мне обернётся такая помощь. — Типичный Гром, — почти что нежно вздохнул «призрак», но отчего-то улыбнулся. — Считай, что моё руководство заинтересовано в твоём благополучии. Ты многое делаешь для Питера, Игорь, и вряд ли бы смог продолжить, если бы тебя сломали. — Но вы не убили Разумовского. — Он тоже нужен моим работодателям. Просто немного в другом качестве. У нас есть кое-какие сведения, что убивать его сейчас было бы… Опрометчиво. — Как и Волкова, верно? Для снайпера вашего уровня пули попали подозрительно удачно. «Призрак» довольно усмехнулся, но только покачал головой: — Не думаю, что Волков согласится второй раз умереть для своего друга. Впрочем, моё дело маленькое, начальству виднее. — Что же это за начальство такое, — хмыкнул Игорь. — Звучит не очень надёжно. — Поверь, Игорь, нашей организации уже очень много лет, и единственная наша забота — спокойствие в стране и помощь правосудию там, где это правосудие бессильно. — Знаете, вот этот птеродактиль мне в прошлом году то же самое рассказывал. — Мы не имели с Чумным Доктором ничего общего. Это всё, что я могу тебе сейчас рассказать. Возможно, однажды моё руководство тебя всё-таки завербует, и ты узнаешь остальное, но я не думаю, что ты согласишься. — И что же надо сделать, чтобы попасть в эту вашу секретную организацию? — Умереть, конечно же, — «призрак» сообщил это таким тоном, будто поделился известной шуткой. — Боюсь, я и без того уже наговорил лишнего. Для безопасности тебя и твоих друзей, лучше не рассказывай им обо мне и о нашем разговоре. Пусть это будет наш с тобой небольшой секрет. Фраза-триггер сработала быстрее, чем Игорь успел осознать, и вот он уже прижимал «призрака» к лавке, не давая пошевелиться. — Ты. Ублюдок, ты же умер, я же видел. — Браво, Игорь, просто браво, — совершенно живой Юрий Смирнов растянул губы в раздражающей искуственной улыбке и даже не попытался вырваться. — Как видишь, слухи о моей смерти оказались немного преувеличены. — Тебе смешно? — Игорь встряхнул Смирнова и упёрся локтем ему в кадык. — Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен завершить то, что не смог отец? — Ты не убийца, — неожиданно серьёзно прохрипел Смирнов. — Ты гораздо лучше меня. Игорь встряхнул Смирнова ещё раз и брезгливо оттолкнул от себя, падая рядом и пряча лицо в ладонях. — Поверить не могу. Все эти годы меня утешало хотя бы то, что ты тоже сдох. — Если бы я мог выбирать, я бы тоже выбрал сдохнуть в тот день. И я искренне тебе желаю никогда не жить с осознанием, что ты своими руками убил самого близкого человека. — Я тебя сейчас пожалеть что ли ещё должен? — Ты мне ничего не должен, Игорь. Это я тебе должен. — Мне от тебя ничего не нужно, — прошипел Игорь, до боли сцепив ладони. — Отца ты всё равно не вернёшь. — Я знаю. Хотя нет ничего, что я хотел бы сильнее, — Смирнов совсем не похож на того себя, каким Игорь его запомнил — раньше, до того проклятого вечера. Дядь Юра всегда хитро улыбался, хорохорился и кокетничал, прикрывал любые шалости и, невзирая на ворчание отца, вечно совал в руки какую-то мелочь, предлагая сбегать и что-нибудь купить, пока они тут «немного кое-что обсудят». Дядь Юра пропадал в загадочных командировках и возвращался с дорогими подарками, манерно вручал их Игорю и прикрывал от отцовского недовольства (все подарки, включая заветный Полароид, Игорь выбросил на следующий же день после похорон). Этот Смирнов — будто тень себя прежнего, и дело не в седине, и не в отстриженных патлах, просто глаза у него совершенно пустые. Даже прежние слова и жесты он выдавал будто через силу, просто чтобы вернуть привычный когда-то образ — хотя раньше это никогда не было образом, это просто был дядь Юра, смешной, заботливый и чуточку бестолковый. Игорь не мог отделаться от мысли, что выглядел бы также, если бы Смирнов не успел и не остановил Разумовского. Игорь не хотел его жалеть и всё равно не мог его простить. Он отвёл взгляд. — Спасибо, что успел спасти Юлю. — Я когда очнулся и понял, что это не кошмар был, что Костя… В общем, мне сказали, что официально я мёртв, но ещё могу послужить своей стране. У меня на тот момент уже никого не осталось, но одно условие я им всё-таки поставил: что твоя безопасность для меня будет в приоритете. Я не собирался тебе показываться на глаза, всё-таки искупить то, что я сделал, нельзя, это лишь то малое, на что я теперь был способен. Но это было важно для меня. Раз Костя больше не мог, я должен был… Смирнов скупыми движениями быстро вытер глаза, а Игорь уставился на серую толщу воды. С годами он осознал, что во второй раз Смирнов стрелял уже в состоянии аффекта, ничего не соображая, но всё же было болезненно интересно: если бы выстрел был один, если бы отец выжил — простил бы? Игорь столько раз слышал, как папа защищал и оправдывал его перед дядь Федей, смог бы он закрыть глаза и на такое? Почему-то представился несуществующий Юлькин сын. Смог бы он присматривать за ним, смотреть, как он растёт сиротой, зная, что виноват в смерти его матери? Это натолкнуло на ещё одну мысль. — Захват заложников на экскурсии в десятом классе? — Угадал. — Когда я пошёл на переговоры с террористами? — Было такое. — На поезде? — Прикрыть не успел, но хотя бы оказал первую помощь и вызвал скорую, ты тогда совсем плох был. — А как же Чумной Доктор? Смирнов ухмыльнулся — будто пыль на мгновение стряхнули. — Недооценил твоих друзей. Сам понимаешь, у нас в ту ночь немного другие цели были, да и я был уверен, что ты в камере в безопасности. Когда управление взорвали, решил, что всё — заканчиваю дело и в Неву. Или в Фонтанку, — он усмехнулся каким-то своим мыслям и тряхнул головой. — Думал, всё, ни тебя, ни Феди. Обошлось. — Обошлось, — задумчиво повторил Игорь. Он всё ещё не мог простить, но, наверное, никто не заслуживал жить с такой болью. — Батя любил тебя. Я вас спалил однажды, не стал говорить, думал, отец сам расскажет, как готов будет, но то, как он тебя перед дядь Федей защищал — сразу смысл обрело. — Игорь… — Да брось. Я ж не слепой был, он вечно хмурый или уставший, а как ты заходил — улыбался. И ворчал он на тебя также, как на меня, потому что по-другому выражать любовь не мог. Я потом уже подрался со старшаками сильно, они пацана одного гнобили, якобы тот в раздевалке на них заглядывается, грязный извращенец и всё такое. Они так и не поняли, чего я вскинулся, дядь Федя злился, там же чуть ли не до исключения, а я так и не сказал. Разве батя извращенец? Димка что ли извращенец, который со своим Валиком посменно приходит никакущий и сил у них только лежать, были мы как-то с Юлькой вчетвером с ними на свидании. Я тогда, конечно, всё это так складно объяснить не мог, но, — Игорь покачал головой и растёр следы от собственных ногтей на ладони. Он никому об этом не рассказывал, ни дядь Феде, ни Юле, даже не догадывался, как сильно ему это было нужно, и впервые за двадцать с лишним лет открыться — почти как вскрыть гнойник, даже если рядом Смирнов. Особенно, если рядом Смирнов, который уже даже не пытался скрыть слёзы. Дядь Юра на его памяти никогда не плакал, даже не грустил. — Я тебя не прощаю. И рассказал, только чтобы ты точно знал, что тогда сделал. — Я знаю. Спасибо. — Игорь! Игорь, куда ты убежал? — на углу аллеи появилась Юля, и Игорь против воли улыбнулся. — Она у тебя молодец. Костя бы гордился. — Ты бы так про любую сказал, — фыркнул Игорь. — Разумеется. Но это было искренне. Прощай, Игорь. — Игорь, ты в порядке? Кто это был? — когда Юля подошла, Смирнова рядом, разумеется, уже не было. Игорь обнял её так крепко, как только мог, чтобы не причинить боль, и по-детски уткнулся лбом в шею. — Не знаю, что-то бормотал по-итальянски, ни слова не понял. Юль, прости меня. — Игорь, — Юля отстранилась, обхватила лицо ладонями и заставила посмотреть себе в глаза. — Ты не виноват. Нас похитил Разумовский. Нас хотел убить Разумовский. Ты не можешь отвечать за его поехавшую психику. И если ты сейчас скажешь, что для моей безопасности нам нужно расстаться… — Я слишком слаб, чтобы отпустить тебя, — сентиментально признался Игорь, и Юля улыбнулась, прежде чем поцеловать и обнять уже самой. — Пойдём, тебе тоже нужно расписаться в протоколе. И если не поторопимся, твой Игнат замутит с местными какой-то бизнес, он уже Валика переводить заставил. — Пойдём. Ни один из них не сдвинулся с места.