«Strammere, Tyrell».
Сначала ему нравилось, как Лэди Макбет превращается в распятую на кровати, ломаную куклу с шариковым кляпом во рту, только после Уэллик понял, что кукла на самом деле он. Устал? Ее это не заботит. Страшно? Она сказала продолжать. Ребенок? Плавленый воск по коже ему не повредит. Иногда, когда он все же проникал в нее, ему казалось, что он чувствует плод внутри. Его жрало паранойяльное ощущение того, что он чувствует сына собственным членом. Так как Вы снимаете нервное напряжение? То самое, что крепко держит тебя за горло, мешает дышать, хватает ледяными руками, сжимает сердце и ковыряется в легких в тот момент, когда ты смотришь на себя в зеркало в собственном кабинете, повторяя, оттачивая до безукоризненности интонацию, темп, тембр заготовленной речи для генерального директора, отвешивая самому же себе пощечины за каждую ошибку.Тупица! Не звучи как робот! Слишком формально!
Его руки сжимаются на горле Шерон, и Тайрелл наконец чувствует – вот оно. Власть. Сладко распускается в районе желудка, страх уходит, ледяные руки отпускают сердце, которое впервые за долгие месяцы стучит ровно, не пропуская ни одного удара. Да, страх уходит, приглашая чувство свободы и вседозволенности. Шерон хрипит, возможно, она бы умоляла его остановиться, если бы могла, но он уже не остановится. Ее судороги – его концерт для скрипки B-dur Моцарта. Ее смерть – его освобождение. Бам харкает кровью, когда Уэллик с силой засаживает кулак, обтянутый в голубую перчатку, в его мягкий живот, он просит прекратить, когда лакированный туфель Barrett наступает ему на щеку. Тайрелл сплевывает на корчащегося у его ног мужчину, забирает пиджак, галстук, часы и садится в машину. Сазерленд молчит. Ему это не нравится, но он не осуждает. Ему слишком много платят за то, чтобы он просто молчал. Итак, как Вы справляетесь с нервным напряжением?