Сиквел нежеланной любви

Три ночи. Даже темно на улице, хоть и середина лета. Прям будто аномалия какая-то. И в такое время люди (нормальные люди, следящие за своим здоровьем) лежат в кроватях, смотря уже десятый сон. Мирно, тихо и беззащитно. Но такого никогда не застать в высоком фиолетовом пентхаусе. Почти каждую ночь из квартиры на самом последнем этаже доносятся звуки различных инструментов. Было понятно, что там что-то строят, и каждую ночь что-нибудь новенькое. Однако эти сутки — большое исключение. Сейчас стояла тишина. Лишь изредка слышались тихие шумы ударов. Если бы кто и мог застать их, он бы явно задался вопросом: „Что там происходит?“, а как только бы интерес пропал, пошёл по делам дальше. А можно было бы и задержать своё любопытство, ибо всё далеко не так просто. Очень непросто. В самой квартире стоял приглушённый мягкий свет настольной лампы. Она была единственным источником света, так ещё и мигала время от времени. А в зале никого нет. В комнате тишь да гладь, разве что кое-где валялись обломки непонятных и поломанных кем-то машин. Но полная безжизненность прервалась новым ударом, сильным и довольно громким, не похожим на предшедшие. В зал вошёл, хромая, Хайнц. Больная нога была окровавлена в районе чуть ниже колена, видна глубокая рана от оружия. Возможно ран даже несколько. Ковыляя дальше, он закрывал ладонью левый глаз. На лице полно мелких порезов. Раненный издавал хриплые звуки боли, то и дело оглядываясь за спину и снова идя дальше. Во взгляде полная беспомощность вперемешку с ужасом. Тяжело дыша, прерывисто, глубоко и часто, мученик уже чуть ли не дополз до рабочего стола. С неким безмятежеством он осмотрел лампу, принимая её за спасение своей жалкой жизни. —Без темноты он бессилен, без темноты он бессилен... — Как загипнотизированный раз за разом шептал Хайнц. Нет, он не мог точно знать, что какое-либо освещение спасёт. Он слёзно молился и надеялся на это. Наконец, думалось жертве, я смог дойти до стола. Дуфеншмирц, медленно садясь на стул, почти что вцепился в лампу, снова питая надежду, что его гипотеза со светом и бессильным кошмаром верна. Ему просто очень хотелось верить в это. Только вот сзади послышался скрип открывающейся двери и последующие шаги кого-то. „Конец, конец, конец!“ — внутренне срываясь на крики всхлипнул учёный. Он так и застыл от немого ужаса, в обнимку с лампой. Дрожь пробирала его тело, плохие мысли о дальнейшей скорой судьбе вновь омрачали голову. Хотелось спрятаться, в укромном уголке, где Хайнца никто не найдёт. В особенности сам он. Другой он. Липкий страх всё больше сковывал тело, а чужой тяжёлый взгляд на затылке лишь подначивал зажмуриться. Зажмуриться так сильно, что в глазах мелькали звёзды. Дуф теперь ожидал чего угодно. Был готов к очередному удару ножом, к тому, что его сшвырнут с этого стула на жёсткий пол и дадут ногой по печени, что его приложат головой об ту же лампу. Мог предугадать и кое-как пережить всё. Но чего Хайнц не ожидал, так это того, как незванный гость пройдёт мимо худого тела, выдвинет второй стул и сядет напротив. Пытая своим молчанием и бездействием. Отличная реверсивная психология, пытался пошутить про себя и хоть как-то разбавить обстановку злодей. Но смешно не было. Ни капли. Одна лишь тревога била по вискам и заставляла голову болеть. От страха уже тошнило, а может оттого, что учёный долгое время игнорирует приёмы пищи. Но такой вариант не рассматривается Дуфом. Не понятно, сколько времени уже могло пройти. Животный ужас сильно бил по разумному мышлению и биологическим часам. Но одноглазый всё также сидел, неподвижно и молча. Не проронил ни звука. На секунду Хайнц подумал, что гипотеза верна, однако из-за чего-то до сих пор сам себе противоречиво не верил в это. —Добей или проваливай! — Хотелось истерично вскричать злодею, но тот вовремя осёкся; кто знает, к чему такие резкие заявления могут привести. И ему нельзя ничего говорить этому психопату. Ещё одно правило, которое сама себе накрутила жертва и верила в него. Напротив послышался шумный вздох. Видимо и сам виновник торжества устал ждать. —Открой уже глаза, — внезапно мягко будто пропел кошмар, заставляя содрогнуться от привычки к тишине. Очередная уловка, догадывался Дуфеншмирц и лишь сильнее сжал веки. Не ясно, что сделает этот безумец, если глаза открыть, но проверять не хотелось. Лампа жалобно треснула от объятий. Хайнц мог по случайности разбить её, но тогда бы осколки на ладонях и щеке было бы последним, что могло волновать учёного. —Ну же, хватит так трястись, — сочувственно протянул одноглазый. Мученик и не заметил, как от подступающего к горлу комка страха тело непроизвольно дрожало и дёргалось, словно при ознобе. —Сейчас он разозлится, — думал Хайнц, не собираясь открывать глаза. Теперь он пытался понять, как же его так угораздило очутиться в подобной ситуации. На этот раз до ушей дошёл напряжённый выдох, будто кто-то пытался успокоить гнев. От такого „будто“ захотелось провалиться сквозь землю только сильнее. Далее пошёл непонятный шум, и Дуф через секунду почувствовал на щеке руку в перчатке. Даже через резину проходил этот тактильный и физический холод чужих пальцев. От них хотелось скрыться или отпрянуть. Они представляли опасность. Очень высокую опасность. По скуле пробежали мурашки ужаса, а пару ранений, на которых сейчас оказывали давление, болезненно ныли. По лбу пошёл холодный пот, сердце яростно колотилось и было готово в один момент остановиться. В ушах стоял дикий и громкий звон, но даже через него Хайнц услышал: —Взгляни на меня. Бархатный голос произнёс это мелодично, в интонации не было злобы. Не зная контекста слов можно было и подумать, что это очень даже романтично. Но жертва воспринимала в этих словах приказ, строгий и обязательный, не выполнишь — и тебе конец. Преодолев всю внутреннюю немоготу, Хайнц приоткрыл глаза. Свет от лампы жестоко бил прямо в лицо и заставлял проморгаться, а левое глазное яблоко всё также болело. Дуф инстинктивно взглянул на ладонь, которой закрывался, и поморщился от неприязни, увидев там свежую кровь. Око кровоточило. Это ясно даже от малых ощущений воды на лице. Поток воздуха при выдохе задрожал, и учёный с отчаяньем перевёл взгляд на мучителя. Тот малость усмехнулся: явно был горд своей работой ножиком. Теперь клон был ещё больше похож на оригинала. Оба без левого глаза. По крайней мере, сейчас. Может у этого горе-изобретателя получится сделать ещё один рабочий протез. Лампа вновь треснула и предательски мигнула. Хайнц непроизвольно сжал её. —Теперь понимаешь? Свет тебя не спасёт, — всё ещё растянув губы в улыбке дружески обнадёжил клон. — Я могу тебе навредить, — пальцы малость стиснули щеку, подтверждая слова владельца. Но даже с такими угрозами в свой адрес злодей отметил, как сильно поменялось настроение оппонента: десятки минут назад на его лице играл жестокий и садисткий оскал. Глаз сверкал во тьме и с каждым ударом лишь зажигался новым огнём наслаждения от чужой боли и неслышных снаружи вскриков. Ничего хорошего не стоит ждать от такого человека. Сейчас же кошмар был самим воплощением невинности и доброты. Не спешил ударить, хотя бы пытался говорить что-то успокаивающее. От этого становилось лишь страшнее. Приходилось ждать ножа в любой момент. А вечное напряжение выматывало. Одежда, что немного порвалась в ходе драки до этого, дала свои плоды. Холод проникал под рванную ткань, морозил кожу и провоцировал появление мурашек. Раненное колено тоже далеко не отставало, и вместе с глазом они хором резали здравое мышление. Время от времени с губ вылетал сдержанный стон, ногу сводило, она почти полностью иссушилась, тратя свою кровь на окрашивание пола в бордовую дорожку. Голова уже болела не от глаза, что теперь больше походил на адское массиво из чего-то, что когда-то было глазным яблоком и крови, а от недосыпа. Единственное око закрывалось, хотелось упасть в сон, вечный и такой сладостный. Сон, что не выльется в очередной кошмар. Где всё будет хорошо. Где не надо боятся за свою жизнь каждую ночь. Где на нездоровом бледном лице нет синяков под глазами. —А ты всё молчишь... — Скорее себе, чем Хайнцу проговорил альтернатив. — Тебе так и не ясно? Он терпеливо ждал ответа. Ответа словами, не очередным кротким взглядом полного печали, не медленным кивком. Он хотел услышать голос своего учёного. Видимо, держать язык за зубами больше нет смысла. Теперь ничего не спасёт. Ни свет, ни игра в молчанку, ни мольбы или молитвы. Такое осознание бы сильно пошатнуло бодрого и способного здраво мыслить Хайнца. Пошатнуло бы и ввело в ещё большее отчаяние. Но Хайнц, находящийся здесь, в настоящий момент, не мог трезво оценить ситуацию. Он смирился, и решил просто дождаться окончания еженочного ада. Придётся играть по правилам этого сумашедшого ублюдка. —Всё ясно, — вяло и без энтузиазма протянул Дуфеншмирц. Голос сильно охрип после всех криков и слёз, и малость пугал самого владельца. Адреналин давно закончился и не мог работать обезболивающим, но всё тело будто онемело, и боль отошла на второй план. Собеседник приподнял брови в удивлении. Он уже не надеялся, что манипуляция наконец сработает, ещё и так безотказно. Жертва ведь так хорошо держалась. Не дожидаясь какого-либо ответа, Хайнц дальше продолжил: —Что тебе нужно теперь? — Хрипотца неприятно царапала горло, хотелось залиться кашлем. Но было страшно обнаружить на руке ещё больше крови, только уже из дыхательных путей. Альтернативный ещё малость потупил, но вскоре успокоился и вернул свою непринуждённую улыбочку. Он был в полном предвкушении счастья от таких резких перемен принципов оригинала. Перемен, конечно, в лучшую именно для садиста сторону. Рука в перчатке плавно спустилась с щеки ниже, к шее. Спустилась, оставляя след мурашек от холода. В нос ударил неприятный запах резины. До этого он не чувствовался. Хайнц сглотнул новый колючий ком тревоги. Казалось, что сейчас эта железная рука сожмётся, словно тиски, и альт будет наслаждаться, наблюдая за новыми страданиями Дуфа и его слёзками в уголке глаза. С радостью бы снова послушал характерный хруст косточек в горле. Было опасно вновь. Но сопротивляться уже не осталось сил. И сама жертва не видела пользы в борьбе. Ничего снова не получится, клон лишь разозлиться и нанесёт только больше боли. Остаётся сдаться. Сдаться и смириться перед неизбежным. Однако, несмотря на все догадки о последующих возможных дейтсвиях клона, его рука пока не особо старалась захватить шею параноика, затрудняя путь к дыханию. Даже наоборот, перестала так давить и припустилась к ключице. Длинные пальцы изучали сильно выпирающую из-под тонкой кожи кость, идя туда-сюда. Они водились то быстро, то медленно, приподнимаясь обратно к шее и снова скользя вниз. Дразнили кожу, будто издеваясь над Хайнцем. Холод обжигал чувствительное тело. Дуфеншмирц зажмурился от неприятных ощущений и, не успев осмыслить собственные дейтсвия, перехватил запастье чужой руки. Смирение смирением, но такое терпеть вряд ли возможно. И всё это обескураживало. Раны совсем игнорировались, все мысли занимала эта ехидная и предвкушающая улыбочка кошмара. Грудь ныла от бешенных ударов сердца изнутри, желудок был готов распрощаться с пищеварительным соком по-новой, а дыхание сбивалось. Слишком много дум трезвого мышления одновременно свалилось на сонный мозг. Единственное, чего хотелось — отодвинуть эту ладонь в перчатке куда подальше от своей ключицы. Пусть пока хотелось только на подсознательном уровне, а сам Дуф ещё ничего не успел анализировать и осознать. Альт лишь посмеялся на такой тактильный ответ, пока учёный, замирая от ошеломлённости, смотрел на него. От растерянности Хайнц сжал запястье оппонента сильнее. После такого же смеха он как раз и получил кинжалом в глаз. Всё ещё, вспоминая тот хлюпающий звук глазного белка, собственный крик, приглушённый рукой садиста, и капли тёплой крови на лице, Дуфеншмирц дёргает плечами, пытаясь отряхнуть свои же мысли. Неприятные до жути воспоминания вновь запустили нервные окончания, и боль с новой силой прошлась по организму, словно электрический заряд. Хотелось кричать, больше от беспомощности, однако сидеть с кровоточащим со всех сторон телом молча тоже не получится. Учёный всё ещё находился в душевном мире, игнорируя реальный, а альтернатив уже оказался сбоку от него. Хайнц сидел пялясь стеклянным взглядом в одну точку, но всё же вернулся. Сначала он осмотрел свою пустую руку, а когда до него дошло, что в ней нет чужого запястья, его зрачки сузились от ещё одной волны страха. Было ужасно думать, что могут ему сделать за такую выходку. Он медленно поднял взор на место, где сидел другой он же, но подпрыгнул на стуле, не встретив перед собой никакого пылающего взгляда презрения или подобного. Кошмару было весело смотреть за такими бессмысленными и слишком импульсивными действиями оппонента, он невольно сравнил его с ребёнком, потерявшего из виду бабочку. Эта мысль подогрела и без того приподнятое настроение, и мужчина залился неконтролируемым смехом, заставляя пугаться и дрожать изобретателя лишь больше. Видя то, как Дуфеншмирц ошеломлённо и непонимающе смотрит на него, альт ещё сильнее продолжал смеяться, но кое-как через смех, запинки и попытки взглатнуть воздух, произнёс: —Ты бы видел своё растерянное лицо! Хайнц кратко бегал глазами по лицу альтернатива. Было странно и непривычно видеть его таким, с улыбкой, что не вызывает страха и ужаса, и слыша, как он смеётся не над страданиями кого-либо, а над чем-то подобным. Когда не собирается хвататься за нож и целиться в чей-то глаз. Это вызывало острое опасение. Нельзя так быстро меняться в принципах человеку. Ну не может он так. Этому способствует длинный путь. А тут он меньше чем за полчаса уговорил своим нежным и ласкающим голоском открыть глаза, убедил кинуть пару фраз в ответ, чуть не облапал своего же оригинала и теперь смеясь стоит сбоку, не совершая резких и травмоопасных для учёного действий. Дуф поёжился на месте. Даже с такими пронзительными изменениями довериться подобному человеку не казалось возможным и правильным решением. Всё ещё хотелось убежать и скрыться. Особенно от колющей организм боли. —Ладно, ладно, — делая глубокий вдох и лениво разводя руками в стороны произнёс альт. — Спокойствие. Его взгляд пал на лицо Хайнца. Боязливое и неуверенное в правдивости происходящего лицо. Безобразное и неказистое лицо, на фоне бледности которого теперь сильно выделялись левый изуродованный глаз и другие порезы. Лицо, по какому так легко ударить, которое так просто зажать в руках, доставляя боль, и в которое так беспрепятственно можно впиться губами при поцелуе. Оно было беспомощно. И избито. Как всегда. Альт, вдоволь насмотревшись на личико учёного, выпрямился и посмотрел сверху-вниз на оппонента. Тот, ясное дело, ждал чего-то, от чего иной Хайнц лишь хмыкнул, а после потянулся руками за свою голову. Пару секунд он исполнял что-то пальцами, что-то, что явно давно не делал. Это было заметно по непрофессионализму действий. Так он боролся с чем-то на затылке ещё пару мгновений, и вдруг победно улыбнулся, когда его повязка начала падать с лица. Сидячий Хайнц провожал её набирающий скорость уход растерянным взглядом, и в ещё большем недоумении смотрел, как альтернатив ловит свой головной убор и осматривает в руке. —За...Зачем? — Задал логичный вопрос раненный. Правда, зачем? Столько времени в ней прохаживал, что поменялось сейчас? В ответ он ничего не получил, лишь шумную усмешку. Кошмар кинул последний взор на повязку и плавно приблизился к своему оригиналу. Тот дёрнулся от беглости действий и вжался в стул, сидя полубоком к клону. —Не жмурся, и поверни голову на меня, — успев уже сесть на одно колено, дабы сравняться ростом, скомандовал альт. Отрезал эти слова холодно и жёстко, но в тоже время с какой-то странной и несвойственной ему искренностью. Ну хуже стать уже вряд ли может, говорил сам себе Хайнц и сделал всё, что его настойчиво попросили. Чёрный зрачок снова подрагивался от сомнений и опасок, а сапфировая радужка будто потускнела. Кошмар заботливо протёр внутреннюю часть головной ткани, часть, которая соприкасается с самим глазом. Она не была в грязи, наверное просто чтобы удовлетворить собственного перфекциониста внутри себя. А после таких мелких процедур альтернатив двинулся руками к лицу учёного. Второй замер, боясь пошевелиться, и мог лишь наблюдать и чувствовать, как на его больной глаз надевают эти две половники полотна, сшитые серыми нитками посредине. Хайнцу стало неловко и одновременно чуть легче. Знать, что твоя каша из глазного яблока хотя бы не будет контактировать с внешним миром будет куда спокойней. Однако внутри зажглось детское любопытство. Пока альт в слепую пытался завязать узелок сзади, Дуф переметнулся взглядом на его лицо, сильно желая узнать, что же скрывалось под плотной тканью. Но возникло небольшое разочарование: веки были закрыты и, кажется, даже не по воле своего носителя. Хотя чуть затянувшийся старый шрам, что продолжался с самого верха глаза до низа щеки, тоже впечатлял. —Мой раненный глаз не настолько привлекателен, чтобы пялится на него, — даже не посмотрев на собеседника самодовольно улыбнулся кошмар, вгоняя учёного в тусклую краску. От такого быстрого разоблачения и собственных необдуманных действий стало только неудобней, и Хайнц отвёл взор в сторону. Наконец альтернативу удалось выйграть в этой битве с повязкой, и он, с тихим хрустом костей, встал на две ноги. Дуфеншмирц мягко и осторожно дотронулся до нового убора на голове. Хоть с ним мужчина и не будет пугать каждого прохожего, но материал неприятно раздражал кожу под ним. Уже с первых секунд хотелось сдёрнуть этот ужас. —Ничего, привыкнешь, — будто прочитав на лице всё это недовольство насчёт подарочка парировал альт и приложил руку к левой стороне лица доктора. При этом отметив, что учёный уже не так дёргается от резких движений альтернативного. И не спешит отпрянуть от чужой руки. А может он просто выдохся? Отчего-то, смотря на поломанного, избитого и намученного Хайнца становилось трудно сдерживать гордость за него внутри. Гордость за то, что он смог пережить такие нападки судьбы и в последующих моментах жизни не будет так доверчив ко всем. Осознает, как мир несправедлив и жесток. Как бывает больно. И такое осознание даст ему безопасность от подобного. Безопасность, которой не было у него с самого детства. И ради этой безопасности кошмар готов на всё, даже пойти на полную психическую поломку своего оригинала. Чтобы тот наконец к своему полтиннику жизни обрёл серьёзность, вдумчивость к различным ситуациям и способность учится на своих и чужих ошибках. Чтобы повзрослел. Даже если прийдётся самому создавать такие жестокие трудности жизни, а потом спрашивать себя же „А стоило ли?“. Конечно, стоило, отвечал иной Хайнц сам себе каждый раз при таких вопросах. И задумывался после них. Вывело из транса то, как учёный положил свою холодную и полную крови ладонь на руку альтернатива. —Ты... Сильно задумался... — С малым беспокойством „Что он замышляет против меня?“объяснился он. — Очень. Кошмар виновато потупил взгляд, но после натянул улыбку с немым „Всё хорошо“ и положил ещё одну руку на другую половину чужого лица. Конечно, забыв про раны злодея и как он может на них сейчас давить. —Словно в зеркало смотрю, — заметил альт, пытаясь понять, обрадовал он такими словами собеседника или нет. Хайнц издал тихий смешок и опустил взгляд, явно помрачнев от таких сравнений. Альтернатив отпустил чужое лицо. Пора идти. —Пока-пока! — Мило улыбнувшись и кратко чмокнув Хайнца в лоб попрощался альт, а после чего растворился в воздухе. Исчез, оставляя оригинала наедине со всеми свалившимся на голову мыслями.