Ань, ты чё?

Женщине в эпоху значимых реформ нельзя заниматься политикой. Или природная слабость создаст из нее символ. Женщине вообще не место в мире мужчин. Монгкута только потому, что он буддист, сейчас омывают волны спокойствия и волны размышлений. Нервы его в полном порядке, но дает о себе знать уязвленное самолюбие. Он вспоминает христианский, такой странный мир и своего друга Жана-Батиста Паллегуа, который объяснял ему символы веры, а также мельком Анну Леонуэнс, которую помнил плохо. Написанные ей мемуары не помогли восстановить ее образ. Потому что пишущая их женщина отличалась от той, что на бумаге. В свою эпоху Монгкут хотел преобразований, он осторожно предпринимал шаги в той мере, которые позволили бы ему сохранить Сиам невредимым, без колониального захвата. Естественно, многие его не понимали. В том числе и те люди, которые прибывали в его страну для того, чтобы работать. Ему приходилось проявлять гибкость ума, лавировать между своим и чужим миром. Иногда безуспешно, чему он огорчен. Доказательства видит каждый, кто соприкасается с внесшей себя в историю фамилией Леонуэнс. Из той Анны, которая получалась на бумаге, выходил образчик английской короны. С древности так повелось, что более слабо развитая технически страна прогибается под волей сильного государства. Сильный всегда порабощает слабого. Но Сиам доказал, что в этом противостоянии не настолько слаб, как хотелось бы другим. Монгкут с удивлением узнал, что, оказывается был чуть ли не влюблен в Анну. Это слишком веское оскорбление. То, как эта учительница вела занятия, ему и то нравилось лишь в той мере, какая предоставлена тому, кто хочет знать своего главного врага в лицо. Влияние, которое, она якобы на него оказывала, можно рассматривать только в умении изъясняться на чужом языке. Монгкут в принципе не воспринимал женщин серьезно. Это матери, жены, но никак не те создания, что могут повлиять на мировоззрение. Особенно, если они из стана врага. Монгкута всю его жизнь вело учение Будды. Как один из лиц духовенства, он всем знал меру. Но дружба, которую он вроде бы как имел с учительницей — слишком смешно, чтобы быть правдой. Он понял, чего добивалась Анна. Он понял, чего добивались ее потомки, превратившие ее историю в сюр. Ему ни грустно и ни боязно, ведь на родине запрещают любое упоминание этой профанации… Монгкут задумчив. Он чувствует рядом с собой присутствие своего друга. Буддист из далекой России по имени Иван. Тот усмехается его мыслям и, все равно замечая в них Монгкута нестабильность, усмехаясь, говорит: — Тут поможет терапия крика. Просто воскликни как можно громче: «Ань, ты че?!», чтобы в раю услышали. Монгукут тоже усмехается. Лучше он подготовится к своему следующему воплощению.