Delusions

      Вечером практически вся семья Ноя и экзорцисты собрались в обеденном зале. Удивительная картина, если вспомнить, сколько лет длилось кровопролитное противостояние. Однако, ключевым словом было «практически». Лави опять ушел куда-то с Книжником. Кросс, подхватив под белые рученьки Линка, отправился удовлетворять свою жажду приключений, что годами томилась в нем. Шерил тоже покинул их. Остальные обосновались в Ковчеге, однако даже совместное проживание не обязывало присутствовать на «семейном» ужине. Тем не менее, Граф и Аллен никогда не пропускали их: Граф — потому что хотел, а Аллен — от того, что был вынужден. Четкого наказа не было, но Аллен каким-то шестым чувством понимал — должен — так что ни наползающая временами болезненная улыбка, ни замутненный усталостью разум, ничто не являлось достаточной причиной для пропуска «семейного» сбора. Сегодня, как в прочем и всегда, Граф сидел рядом с Алленом, но как бы он хотел, чтоб хоть раз Граф выбрал место где-нибудь еще.       Стол сервировался скорее как шведский, отчего Первый Ной часто ныл, жалуясь на отсутствие причудливых скатертей, чашек и прочей фарфоровой утвари, что так радовало глаз. Аллен иногда потакал ему, присоединяясь к, организованным им, чаепитиям и послеобеденным ланчам. Конечно, потребовалось немало стенаний и упрашиваний, но Аллен все же сдался, хоть и оставил себе пару часов на уединение. Однако даже проведенное вместе с Графом время воспринималось как дар. Были и последствия, больше для его дурацкого, смущенного такой прыткостью сердца, но Аллен никак не мог игнорировать просьбы Графа. Так что, несмотря на изнеможение — будто два дня на ногах — работающий на чистом кофеине организм, пару разведенных не только между Ноями и экзорцистами, но и среди самих Ноев драк, Аллен нашел в себе силы появиться на ужине. Еще бы не нашел, в противном случае, подогреваясь неким чувством беспокойства, чуть ли не все участники застолья просто отправились бы на его поиски. Будучи действующим герцогом, Тысячелетний всегда сидел во главе стола, и Аллен рядом с ним. Любая попытка отсесть сопровождалась преследованием — Граф, без грамма стеснения, просто подсаживался к нему. Комуи как-то сказал ему, что любовь к семье не терпит стеснений — ради семьи можно и гордость, и правила приличия отбросить. Аллену было интересно, а осознавал ли тогда Комуи, что он решил ретироваться от дальнейшего развития темы не от того, что заметил, как Тимоти пытался улизнуть куда-то на пару с Джасдеби? Внезапный вопрос: «Любит ли его Граф как сына или же как брата» просто поставил его в тупик.       Но Господи, как же Аллен смущался, когда Граф взял за правило всегда подсаживаться к нему, так что он играл на опережение и просто первым падал на соседний стул. Остальные рассаживались произвольно. День ото дня порядок менялся, но одно оставалось прежним — Нои, как и экзорцисты, всегда старались сесть ближе к своим, за неким исключением. Линали садилась рядом с Джасдеби, если не было Лави, или же с Роад, когда та была в духе. Миранда скромненько подсаживалась к Лулу Белл, если та появлялась за столом, что бывало не часто. Выбор Миранды Аллен объяснял тем, что Экзорцистка просто прониклась флером непоколебимости и женской стойкости, что источала Лулу Белл. Сегодня же за столом Аллен сидел рядом с Графом, Линали с Джасдеби, Роад и Тики по левую руку от Графа. Эмилия еще неделю назад уехала навестить отца, так что Тимоти держался близь Аллена. В отсутствие Эмилии в силу вступало негласное правило — кто-то должен постоянно следить за Тимоти — которое чаще всего исполнял Аллен. Как и многое другое.       Сегодня вечером, казалось, все было в порядке. С тех пор, как Линали подружилась с Джасдеби, внутреннее напряжение, что годами сковывало девушку, ослабло, и порой она не отказывала себе в удовольствии подурачиться на пару с близнецами, в память о том, каким именно должно было быть ее детство. Тимоти, находясь подле Аллена, глупостей не натворит, и даже непредсказуемая Роад обещала вести себя тихо-мирно. Присутствие трех ее любимчиков — Графа, Аллена и Тики — несказанно радовало Девятую, отчего желания бедокурить наружу не вылезало.       Аллен надеялся, что за этим ужином ничего из ряда вон не произойдет, просто непринужденные разговоры да добродушное подтрунивание Ноев и сплоченных военным духом товарищества экзорцистов. Лучшие игроки собрались за столом, и каждый из них уже приложил немало усилий, чтобы такие «семейные» приемы пищи стали частью чего-то привычного, обыденного. Сегодня все будет как обычно — хорошо. Начинался ужин весьма невинно. Аллен, будучи ответственным старшим, старался заставить Тимоти есть овощи. Граф засмеялся.       — Чего? — вопросил Тимоти, с угрюмым видом тыкая в варенную морковь и накалывая ее на вилку, чтобы лучше рассмотреть давнего врага каждого застолья. Граф рукой прикрыл, расползающуюся по лицу, улыбку, стараясь сдержать смех, но золотые глаза, отражая теплый свет свеч, никак не скрывали его веселья.       — Как же хорошо, когда рядом есть дети! Их непосредственность и легкость заражает, прям чувствуешь себя молодым. А кому-то это надо как никогда, — сказал невзначай Граф, посмотрев на Тики. Третий нахмурился, повел плечами и, с достоинством истинного аристократа, принялся разделывать стейк. Мысленно Аллен поразился, как Тики интересно подбирает моменты для демонстрации своих манер. Аллен вернулся к трапезе, замечая, как Тимоти все-таки проглотил кусочек какого-то овоща, и уже было расплывшееся на душе одобрение, резко прервал, продолживший свою речь, Граф.       — Ты вел себя точно так же, — с тоской в голосе заметил Граф, смотря куда-то вглубь себя, своих воспоминаний, что перекатываясь волнами, представали перед глазами. Ох… Забившееся барабанной трелью, сердце ударило по легким, Аллен резко вздохнул, замирая, а руки, державшие нож и вилку, так и не коснулись блюда. Порой так легко потерять аппетит.       — И вот что странно, — не прерывая размышлений, продолжил Первый Апостол. — Ел то ты практически все, но вот вареного или кашеобразного на дух не переносил. Тики поднял голову и хмуро посмотрел на Аллена, тот же сразу набил рот едой, лишь бы избавить себя от ответа на вопрос, который так и горел в глазах, жаждущего его задать, Тики.       — Хотя, думаю ты давно это перерос! — с легким смехом на устах подытожил Граф, с нежностью смотря на Аллена, пока тот яростно запихивал в рот все, что было на тарелке. Пусть никто не спросит, не ухватится за нить раз… Неугомонный Тимоти, явно заинтересованный темой, навострил уши. Едкая, кислая тошнота подкатила к горлу.       — А каким был маленький Аллен? — глаза маленького экзорциста засияли от предвкушения чего-то интересного, он даже отодвинул подальше тарелку, чтоб еда его не отвлекала. К сожалению, звучный голос привлек с себе всеобщее внимание, и вот уже весь стол заинтересованно уставился на них. Это добром не кончится. Граф, будучи довольно восприимчивой натурой, не мог не почувствовать, сколь неловко ощущает себя Аллен рядом с ним. Как правило, Первый Апостол весьма четко улавливал настроение юноши, что сам Аллен редко ценил, вот и сейчас он надеялся, что, почувствовав неудобство Уолкера, Граф свернет дальнейшее обсуждение неудобной темы. Однако Аллен вновь, как и всю свою жизнь, был наказан за самонадеянность. Резкое желание воскресить в памяти прошлое означало, что Первого за столом и не было. Не физически, конечно. Мысленно. Сам Граф не любил придаваться событиям прошлого, потому что ценил настоящее. Он пригубил бокал вина, собираясь с мыслями. А может быть все дело в вине? Первый Апостол не был склонен пить, так как сам утверждал, что приходящая с употреблением алкоголя спутанность мысли пагубно влияла на его самочувствие. Лишь в гостях, в виде акта вежливости, он позволял себе пару глотков. Но сегодня в качестве дополнения к блюдам Джерри подал вино, а Граф, к несчастью, был гурманом… Как бы Аллен хотел, чтоб Граф бокала в руки не брал.       — Он был… ужасным ребенком. Хитрым. Крайне предусмотрительным. Ребенком, с которым и взрослым было непросто. Совсем как ты, мой дорогой, — подмигнул Граф Тимоти, который аж приосанился, светясь от гордости, что его сравнили с Алленом. Аллен залился румянцем. Тело прошибла дрожь. Никто не проводил с ним достаточно много времени, чтобы делать такие выводы. Кросс уж точно, он был больше ориентирован на будущее, всеми силами подталкивая Аллена вперед, а Граф… ну… он вообще мало что помнил. В голосе Адама проскользнули мечтательные нотки ностальгии, и столько тепла было в них, что Аллену физически было тяжело его слушать.       — Но стоит признать, он был на удивление милым. Пожалуй, ум был одной из ярчайших его особенностей, и даже, будучи знатным проказником, он всегда держал себя в руках. Мог как и разыграть, так и помочь в трудную минуту. Как многие говорили, яркий, очаровательный и восхитительный молодой человек. С каждым произнесенным словом Аллен ощущал, как желудок опускался, а дыхание, прерывистое, клокочущее, разрывало легкие. Казалось, что кто-то в одночасье выбил почву у него из-под ног, выжег все то, на чем держалось его самообладание, заполняя душу пустотой, приправленной страхом, болью и злостью.       — Что есть, то есть! — Заметила Линали с легким смехом. — С тех пор мало что изменилось! Аллен нервно улыбнулся.       — Ты как, нормально? — спросил Тики, отпив из бокала и с сожалением посмотрев на юношу.       — Да, конечно, — заверил Аллен, протягивая руку за еще одной порцией, чувствуя, как слюна собиралась во рту. Он был лучше. Мана был лучшего о нем мнения.       «Тики — ты идиот», — подумал Аллен, мысленно злясь на Микка, что привлек своим вопросом внимание Графа, отчего тот резко повернулся к нему, переставая предаваться воспоминаниям. Граф нахмурился, протяну руку и тыльной стороной ладони коснулся щеки юноши. Злости в Аллене было достаточно, чтоб тот, ведомый эмоциями, ударил Графа по руке, но он все же сдержал этот секундный порыв. Ох, как же Аллен ненавидел этот сияющий чистый взгляд, полный беспокойства. Будто ему итак мало.        — Нет, Тики-пон, ты прав, — сказал Граф, игнорируя вздох, полный раздражения. — Ты выглядишь неважно. Тебе не нравится ужин? Ты устал? Хорошо спишь? Выглядишь таким измотанным, — грустно заметил Граф. Аллен почувствовал, как краска заливает щеки, уши, спускаясь вниз по шее. Неважно, кем он его видит, в каких образах он предстает перед ним, одно остается неизменным — пугающее, всепоглощающее и жалкое в своей сущности желание получить хоть каплю любви, заботы и обожания. Аллен повернулся с Графу, аккуратно, медленно, сохраняя прикосновение его теплой руки на щеке.       — Я немного вымотался, — сознался юноша. Скрывать правды не было смысла, мешки под глазами итак выдавали его с потрохами. Лучше признать эту правду, чем потом отдаваться за другую.       — Но больше, чем усталость, меня волнует голод! Аллен заметил, как Роад сощурилась. Сейчас главной задачей было успокоить Графа, иначе все могло закончиться скверно.       — Но, Неа, — продолжил Первый, чуть приподнимая подбородок юноши, подставляя лицо свету.       «Нет! Только не это! Я не хочу. Я этого просто не вынесу». Аллен глазами прожег Тики и Роад, да так, что тем сделалось дурно.       — Ты такой бледный! Все же, я думаю, тебе стоит хорошо отдохнуть этой ночью. Ты слишком сильно себя загоняешь!       «Молчи!» Дурной фурией орал внутренний голос, но внешне Аллен оставался спокоен, радуясь, что Роад была достаточно предусмотрительной, чтоб вовремя закрыть Тики рот. Стол молчал. Зал заполнила мертвая тишина.       — Что? — Звонкий восклик Тимоти, как нож масло, разрезал тишину. Аллен отстранился от Графа и схватил Тимоти за руку, сжимая с силой пальцы.       «Молчи!»       — Нет, Граф прав, — ярко улыбнулся Аллен, прекрасно понимая, что своим наигранным весельем сможет обдурить только Графа. — Я скоро в тарелке усну! — С лёгким смехом протянул он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Прости, Тимоти. Не думаю, что у меня хватит сил поиграть с тобой после ужина. Почему бы тебе не провести сегодня время с Линали и Джасдеби? Необходимость присматривать за Тимоти убережет Ли от совершения опрометчивых поступков. О завершении ужина не могло быть и речи, но Аллен чувствовал, проглоти он еще один кусок, все содержимое желудка просто выйдет наружу, так что Аллен отодвинул стул и встал из-за стола.       — Прошу меня простить, но я вынужден отставить вас, —обратился Аллен к Графу, который уж очень взволнованно смотрел на юношу. Тики резко вздохнул, собираясь что-то сказать, и Аллен жестко посмотрел на него.       — Нет, малыш, мне это не нравится. — взвился Тики, сурово смотря на Графа. — Это не нормально. Никогда не было и не будет!       — Тики, заткнись! — зашипела на него Роад, сияя золотом глаз.       — Нет! Не заткнусь! Это… — провел он рукой в сторону Графа и Аллена, который резко отшатнулся, с ужасом понимая, что именно собирается сказать Тики. — Это не нормально. У меня нет сил сидеть здесь и смотреть, как малыш себя истязает, пытаясь угодить Графу! Тики резко отодвинулся от стола, ножками стула громко проскрипев по полу. Он злобно обвел взглядом собравшихся за столом.       — А вы! Вы все, лишь сидите здесь и молчите! Да ваше невмешательство в сто крат хуже! Линали побледнела, Джасдеби понуро опустили головы в тарелки. Роад измученно посмотрела на Тики, когда тот ударил её по руке. Тимоти неловко сжался, грустно смотря на Аллена. Сам же Уолкер уже сожалел, что вообще пришел на ужин. Никто даже и представить себе не мог, как часто Мана звал Аллена этим именем. Юноша настолько привык к этому в детстве, что просто копировал давно заученную модель поведения, легко откликаясь на оба имени. Для него это мало что значило, серьезно, в любом случае, Мана итак дал ему имя, какая разница, как он его зовёт.       — Все в порядке. Правда. Он мне имя дал, он… — Аллен сглотнул, ощущая, как сухость в горле неприятно саднила. Он быстро взглянул на Линали и Тимоти. По какой-то непонятной причине, ему было проще раскрыть тайны его жалкого детства Ноям, чем экзорцистам… Нои бы не стали его жалеть. Они бы его полюбили, потому что должны, и потому что хотят, их любви было бы достаточно, чтоб принять его сторону, выступить против Маны. Но экзорцисты… в их жилах не текла тысячелетиями выдержанная привязанность к родственникам, они не могли всецело отдаться чувству семейного единения, они бы его просто пожалели, а это единственное, чего Аллен всеми силами пытался избежать.       — Тики, не стоит волноваться. Я просто устал, — заверил Аллен, встречая взгляд полный неодобрения. Он видел, как в золотой радужке отражается злость, но злость сходящая, рассыпающаяся карточным домиком. Тики издал полный вселенской усталости вздох. Из всех Ноев, он единственный, кто так рьяно цеплялся за свою человечность. Временами, смотря на людей, он себя в них и видел, отчего сердце сковывало болью. Это так… по-человечески… душой болеть, осознавая, что вот он, страдающий и сломленный, не далеко от меня и ушел.       — Позволь хоть проводить тебя, —наконец предложил Микк. — Ты скорее в обморок грохнешься, чем самостоятельно доберешься до дома. Это был минимум, который мог уступить Тики — либо Аллен позволит ему проводить себя, либо Микк бросится на Графа с кулаками, силой вбивая ему осознание неправильности его действий. Лишь потому что Аллен дорожил своей новой семьей и любил их до сумасшествия, он позволил Тики вывести себя из-за стола. Только Аллен собирался пройти мимо Маны, как тот встал и притянул юношу в объятия, укладывая его голову себе на плечо и щекой зарываясь в белоснежные волосы. У Аллена чуть сердце из груди не выпрыгнуло от того, как легко и непринужденно Мана прижал его к себе. Как родного человека, как брата, с которым прожил рука об руку всю жизнь.       — Иди спать, — настоял Мана. — Твое желание не доставлять беспокойства заслуживает уважения, но ты себе хуже делаешь. А как другим, им тоже тяжело видеть тебя таким измученным. Интересно, а Мана знал? Знал ли, что своими словами лишь сильнее ранит итак саднящее сердце юноши? Аллен кивнул, щекой потираясь о лацкан пиджака мужчины, позволяя себе урвать частичку тепла, и отпрянул, стараясь не думать, как мужчина задержал руку на его плече.       — Хорошо, Ма… — юноша замолк, сжимая губы, не называя имени, глуша в себе порыв произнести греющее душу слово. — Хорошо. — проронил он и обернулся к столу, проблеск улыбки на лице, и Аллен покинул зал. На одно мгновение, на всего лишь секунду, Аллен хотел назвать Графа Маной, но не от невозможности сдержать обуявший его душу порыв, а от злости, дрянной ненависти, что змеей извивалось где-то в глубине всего его естества. Всего лишь на мгновение, но в Аллене промелькнуло желание как-то задеть Ману. Разрушить его, спасти, поставить в неловкое положение, выбить почву из-под ног, ранить так, как сам Граф ежедневно ранит самого Аллена. Он хотел собрать всю боль, что ядом скопилась в его костях, мышцах, теле, выжать каждую каплю и плеснуть в золотые глаза, лишь бы те перестали с волнением смотреть на него, видя совершенно другого человека. Он хотел схватить Ману за руку, сжать до боли пальцами и кричать: «Да посмотри же на меня!» Но не стал. Поднявшийся неудержимой волной порыв быстро схлынул, оставляя давящую на изнеможенное тело и душу усталость. Он был рад, что Тики вызвался проводить его. Выходя из комнаты, он краем глаза заметил, что Роад выглядела подавленно, стыд окрасил щеки, но Аллен не винил ее. Да, она приняла сторону Маны, но сколько десятилетий она наблюдала за его страданиями. Конечно, саморучно продолжить истязания было выше ее сил. Они покинули зал, вышли на улицу. Аллен глубоко вдохнул теплый ночной воздух. Несмотря на то, что последнее время погода стояла солнечная, ночью четко ощущалось, как месяцы сменяли друг друга, и прохладная весна постепенно передавала бразды правления знойному лету. Аллен с Тики и на пять шагов не отошли от двери, как последний руками захлопал по карманам, ища сигареты. Искомая пачка почти сама прыгнула в руки. Ной вытащил одну, поджог и глубоко затянулся. Он протянул коробок Аллену, тот покачал головой, отказываясь, но все равно глаза блеснули благодарностью за предложение. Уолкер запрокинул голову, смотря на ночное небо. Воздух наполнился знакомым запахом никотина, и ветерок быстро донес его до юноши. Дым сигарет напомнил ему Учителя, и на мгновение Аллен захотел, чтоб тот оказался здесь. Они шли молча. С каждым шагом Аллен сильнее всматривался в звезды, вечными огнями сияющие на небосводе.       —… ты плачешь, — мягко произнес Тики. Аллен опустил голову, позволяя слезам скатиться по щекам.       — Угу… — слабо прошептал юноша. Домик Аллена находился совсем недалеко от обеденного зала, но они все же шли медленно, намеренно продляя прогулку, любуясь сияющими звездами.       — Почему ты позволяешь ему так с собой поступать? — спросил Тики. Аллен лишь изумился, как у Микка все легко и просто. Тот делал все, что хотел, виртуозно избегая неугодных своему сиятельству поручений. Единственный, кто мог как-то принудить Тики — Граф — и даже так, Тики легко соглашался на любую просьбу лишь от сильной любви к Мане.       — Я не знаю иного пути, — признался Аллен. — Я всегда буду исполнять роли тех, кто ему нужен. Так проще. Тики подавился воздухом, и Аллен понуро опустил голову, стыдясь сказанных слов.       — Роад должна что-то с этим сделать, — голос Тики полнился праведный гневом. — Сколько еще это будет продолжаться? Аллен легонько усмехнулся.       — Мы с ней слишком сильно любим Ману, чтоб что-то менять. < Он всем телом почувствовал, как Тики взглядом прожег его, но настойчиво продолжил изучать звездный узор на бескрайнем ночном полотне. Даже маленькой возможности своими словами ранить Ману было достаточно, чтобы погасить любой порыв к действию. Он не может снова его потерять. Не вынесет разлуки. Приведи действия Аллена к таким печальным последствияМ, и тот остаток дней проживет куклой. Сломанной. Разбитой. С душевной раной столь глубокой, что ни время, ни помощь близких не смогут залечить кровоточащий разрыв.       — Это не нормально! —снова возразил Тики.       «Не нормально», — мысленно согласился Аллен, но вслух ничего не сказал. Желания что-то менять не было. Он благодарен Тики за то, что тот просто был рядом, позволял беззвучно плакать. Горькие слезы обиды ручьем скатывались по лицу. Обиды на то, что его просто забыли. А ведь так оно и есть. Аллена вычеркнули, стерли из жизни. И кто это сделал? Самый дорогой, горячо любимый человек. Как дым, невесомыми струйками поднимающийся ввысь, потоками ветра растворяемый в воздухе, так и что-то растворялось в сердце Аллена каждый раз, когда Мана называл его «Неа», показывая, что в его памяти уже давно нет и крупицы воспоминаний о рыжеволосом мальчишке, которого он когда-то приютил.       «Интересно, а в детстве было также?» Он помнит, каким грубым и резким был, как шугался прикосновений, огрызался, дрался, как ненависть к людям сжигала его самого изнутри. Но после встречи с Маной бушующий океан злости немного поутих. Но можно ли было назвать его хитрым и предусмотрительным? А проказливым и обворожительным? Как только Мана стал частью его жизни, все остальное тут же перестало иметь значения. Он уже и не помнил, кто и что о нем говорил. Это было не важно. Мана — вот тот свет, на котором маленький Аллен сосредоточил все свое внимание.       «А если бы родился нормальным, ростил бы меня кто-то нормальный, обернулось бы все так?» Это все он. Мана искоренил в нем его собственное «я», заставил забыться, сбил с пути, отчего каждый шаг, каждое действие, слово, да даже наклон головы исполнялся с оглядкой на другого человека, того, кого и хотел в нем видеть Мана. В настоящем жить много проще. Быть просто Алленом. Кросс всегда говорил Аллену жить настоящим, закидывал его дополнительной работой, возлагая на хрупкие плечи ребенка обязанности несоизмеримые возрасту, но в этом была своя польза. Уставая физически и морально, Аллен не задумывался о прошлом, не отравлял разум трагедиями детства, а трудился на благо завтрашнего дня. Мана тоже говорил ему смотреть вперед. Не останавливаться. Прошлое же — ничто, лишь минное поле, каждый шаг по которому приносил неимоверную боль, и пусть оно хранило сокровенные, горячо лелеемые воспоминания, меньше боли оно не приносило. Иногда Аллен забывал, что Нои — семья, а он сам лишь номинально являлся ее частью. Они дошли до домика юноши, останавливаясь прямо у выхода. Тики повернулся к Аллену и, в насмешку над графскими объятиями, притянул его к себе, подбородком упираясь в беловолосую макушку. В ноздри ударил запах сигаретного дыма, но юноша не отстранился.       — Малыш, себя береги, — с грустью в голосе произнес Тики. — Мы все любим Графа, и ничего с этим поделать не можем, но это не значит, что ты должен ломать себя. Мы существуем вне его и этой Священной Войны. Война затронула каждого, когтями впилась в тела и души, оставляя глубокие шрамы, и пусть она завершилась, они все еще несут ее отпечатки на себе. Это снова напомнило Аллену, что Тики не перестает хвататься за свою человечность. Не он один временами терял самого себя. Едкий запах никотина и твердость плеча под щекой вернули Аллена в реальность, выдернули из пучины дум. Юноша кивнул, задушено посмеиваясь, слезами окропляя пиджак Микка. Секунда слабости, и он отпрянул, благодарно улыбаясь Ною.       — Спасибо. Тики кивнул, махнул рукой, держащей сигарету и пожелал спокойной ночи. Облачко дыма напоследок обдало лицо, а затем плавно полетело за уходящим обратно мужчиной. Аллен еще какое-то время простоял на улице, любуясь ночным небом, а потом вошел внутрь. Знакомая тьма раскинула руки, объяла и скрыла юношу в своих чертогах. Дом был пуст. Линка утащил Кросс, а остальные непрошенные гости либо скрылись по своим жилищам, либо все еще присутствовали на ужине. Одиноко, но сейчас он был несказанно этому рад. Ноги вяло понесли его на второй этаж. Завтра все начнется сначала. Он встанет, позавтракает, поприветствует Графа. Завтра он посмотрит, затянет ли его снова в прошлое. Застрянет ли его разум в сетях прошедших дней. И если да, то что ж, он справится с этим. Выпутается. Но сегодня, сегодня он хотел побыть самим собой. Не Ноем, не экзорцистом или же сыном Маны. Лишь Алленом.