«Мы ненавидим тех, кого любим, потому что они способны причинить нам больше всего страданий» Лин Старлинг
Горечь разъедала его изнутри, как самый настоящий яд. Хотелось сжать руки в кулаки и выть, пока не сядет голос и не обрушится вязкая пустота, а затем и равнодушие. Но горло крепко сжало спазмом, не позволяя произнести и звука. Дима сидел напротив него, непроницаемый, облаченный в серую водолазку, наверняка мягкую на ощупь, и смотрел своими темными впадинами-глазами на Сергея, явно ожидая ответа. Сглотнув и тоскливо поморщившись, Лазарев глухо произнес: — Ты не шутишь? — он так надеялся, что Билан сейчас тепло улыбнется и скажет, что все его слова — просто неудачная шутка, но Дима поджал губы и коротко качнул головой. Значит, его желание прекратить все встречи, кроме официальных, было вполне серьезно. И от этого давило на грудную клетку еще больней. Ощущения были не хуже, как если бы его грудь с любопытством ученого вскрыли, ребра разворотили и, вытащив окровавленное сердце, с наслаждением сжали его в кулаке.Давай убьем любовь
Соберись, Лазарев, ты же мужик. Не распускай нюни, словно тринадцатилетняя девчонка, и гордо прими требование человека, которого ты до беспамятства любишь. Как бы ни было сложно это сделать. Ты должен.Не привыкай ко мне
Сергей бросил взгляд на Диму и с плохо скрываемым отчаянием всмотрелся в его глаза, надеясь увидеть там что-то, хоть что-то, что могло бы объяснить его поведение. Но не видел там ничего, кроме собственного жалкого отражения. Билан молча наблюдал за ним, прикусив губу с внутренней стороны. Это было решение, облитое его слезами и обдуманное на протяжении многих бессонных ночей. Диме кажется, что так будет правильно.Давай убьем, пока ее не стало
И хочется спросить «почему», «зачем», но в горле саднит, а мысли слишком запутаны. Сергей этого не делает. Лазарев поднимается со стула и, не произнеся больше ни слова, гордо и слегка неестественно держа идеальную осанку, выходит из комнаты. Он словно находится в трансе, еле заставляя себя передвигать ногами, одеваться и защелкивать входную дверь квартиры с внешней стороны. Ему было чертовски больно, настолько, что, остервенело впившись зубами в истерзанную губу, он чувствует лишь омерзительно липкую влагу, стекающую по подбородку. Он не сможет. Не сможет все это прекратить. Он уже влип, погряз в этом дерьме по уши. Для него поздно что-либо менять. Но для Билана, видимо, нет.Ты лучше, Ты круче
— Чертов засранец, — срывающимся голосом шепчет Сергей, до боли сжимая руки в кулаки, чтобы почувствовать хоть что-то, убедиться, что все происходящее — не дурной сон, овеянный мраком. Кажется, Дима действительно сделал это.Ты сможешь, Я в курсе
Через какое-то время на место горечи приходит раздражение и ярость. На себя, на Билана, на мир вокруг. Сергей еле подавил желание вернуться в квартиру Димы и врезать ему что есть силы. Чтобы узнал, какого это. Чтобы понял, как это больно. Чтобы прекратил, наконец, издеваться над его чувствами. Но нет. Он этого не сделает. Лазарев — взрослый, самодостаточный человек, он должен уважать чужие решения.Я должен быть один, Я должен бить больней
Мелодия входящего звонка вдребезги разбила густую тишину и резанула по уставшему сознанию. Подрагивающей рукой Лазарев дотянулся до телефона и принял вызов, не глядя. — Сережа, тебя уже все ждут. Концерт начнется буквально через полтора часа, где ты пропадаешь? — взволнованный женский голос моментально вывел его из дремы. Концерт. Черт. — Прости, я что-то забегался. Минут через сорок буду. — Лазарев сам удивился своему хриплому голосу и прокашлялся. — У тебя там все нормально? — спросил голос. Нет. Все как угодно, но только не нормально. — Да. Все замечательно, просто немного простудился. Не думаю, что это скажется на выступлении. — Хорошо. Ждем тебя. Пока он метался по квартире в попытках хоть немного привести себя в порядок, в голове у Лазарева была лишь одна мысль: как бы ему ни было плохо, он не имеет права подвести людей, которые ждут его концерт, которые купили билеты и пришли на выступления. Это будет нечестно по отношению к ним. Чертов Билан. Знал же, что завтра у него концерт, мог бы подождать с вестью хоть один день. Сергей кривится собственному отражению, делая укладку на голове. Как же гадко и противно на душе, прямо блевать хочется. Но Лазарев усилием воли берет себя в руки, стараясь выглядеть естественно приветливым, так, словно ему не вывернули душу наизнанку и поплевали туда. И действительно улыбается. Возможно, немного едко и совершенно неискренне, но на публику сработает. Всегда работало, и этот раз не исключение. После концерта он сразу уходит, не удосужившись попрощаться. Он и так слишком долго делал вид, что все хорошо. Как же он устал носить эту маску вечно счастливого человека, иногда так и хочется стянуть ее, стащить острыми ногтями прямо с лица, оставляя кровавые полосы. Но благоразумие всегда берет верх, ведь он понимает, что и этого не может себе позволить. Ледяной ветер лижет щеки, первые осенние заморозки проявляют себя. И Сергею даже кажется, что сейчас пойдет снег, пока он одиноко идет по пустынным улицам города, наплевав на такси. Он не ошибается. Снег резко впивается в лицо, морозит нос и губы, оседает на ресницах. Холод отрезвляет и напоминает. Лазарев останавливается и смеется, тихо и навзрыд, истерично и душераздирающе. Через неделю крупное мероприятие, на котором должны присутствовать и он, и Билан. Сергею кажется, что он в тупике. Не сможет совладать с собой. Не сумеет вновь повесить маску и сыграть свою роль. Каким бы талантливым актером он ни был, его блядская зависимость не позволит слукавить. И от этого даже становится обидно, ведь Билан, наверняка, с легкостью отказался от него. У него нет этой болезненной зависимости от Лазарева, а у Сергея от Димы — есть.Я должен стать сильней
На мероприятие Сергей шел, как на собственную казнь. Приговоренный умереть, когда увидит родные карие глаза-омуты, затягивающие в болото, что было внутри них. Уверенно высасывающие все эмоции из Лазарева. Глаза-загадки, которые неимоверно сложно разгадать. Но он был поражен, когда заметил Диму, сидящего в углу зала, сгорбленного и всего как-то сжавшегося, угрюмо уткнувшегося в телефон. Сдвинув брови, Лазарев уверенной походкой прошествовал к своему месту за столом. Посмотрев на инициалы человека, который должен был сидеть рядом, он забыл как дышать. Впрочем, на его лице это никак не отразилось. И, конечно же, Сергей не замечал тех коротких нервных взглядов, которые то и дело бросал на него Дима и которые были полны страха. А даже если бы и заметил, не понял бы их значения. Ведь чего бояться Билану? Он сам поставил Лазарева перед фактом, сам все решил. Уж у кого, а у Димы не должно быть проблем с тем, чтобы контактировать с Сергеем. Разве не так? Тем временем ведущий объявил о начале и попросил всех занять свои места. Билан натянул вежливую улыбку и уселся рядом с Лазаревым так, словно они всего лишь приятели и всегда ими были. Сергей ядовито хмыкнул, поджав губы, и кинул взгляд на Билана. И тут же осекся, словно прозрев. В любимых глазах-омутах плескалась боль, а страх непонятно чего и дикая неуверенность заставили понервничать и самого Сергея. Но буквально через секунду, когда Дима осознал, что на него смотрят, глаза снова стали холодными и непроницаемыми. Прикрыл искренние эмоции надежным непробиваемым щитом. Как же знакомо, только подумать. Но какого черта, Билан?Давай убьем любовь
На мероприятии оба вели себя как можно непринужденней, уверенней, даже наглей. Но Лазарев не верил ни единому жесту Билана, ни одному слову. В воздухе слишком хорошо ощущалась фальшь. Им нужно поговорить. Сергею просто жизненно необходимо припереть Диму где-нибудь в темной гримерке и вытребовать объяснения. И если первое время он еще сомневался, что тут было что-то не так, то сейчас, после наблюдений за поведением этого человека, сомнения были убиты на корню. Диму сжигала боль, и Лазарев не мог смотреть на это. — Твою ж мать, — прерывисто выдохнул Билан, когда его грубо и бесцеремонно швырнули в комнату, а после закрыли дверь на замок. Темная внушительная фигура подхватила за воротник и прижала к стене. Дима криво усмехнулся, как можно дальше отодвигаясь от Лазарева, боясь выдать свою реакцию. Ему было чертовски страшно. И нет, не из-за этой ситуации, а потому, что он боялся себя. Испытывал жгучий стыд после каждого раза, когда тело дрожало от прикосновений этого мужчины. Диму пугали свои чувства к нему. Это же неправильно. Да, в Европе — пожалуйста, развлекайся, как хочешь. Но в родной стране о таком забудь. Здесь это не только не приветствовалось, но и пресекалось на корню. И даже не это пугало Билана больше всего. Его вводили в дрожь собственные ощущения. Нельзя же настолько зависеть от прикосновений одного человека, это просто невозможно. И пусть всего пару месяцев назад он легкомысленно согласился на отношения с Лазаревым, сейчас они пугали его до невозможности, до стыдливой дрожи коленок и подрагивания пальцев. Билан просто струсил. — Объяснись, — чуть ли не рычит Сергей, прижимаясь к Диме вплотную и смотря прямо в затуманенные глаза. И он даже замечает тот момент, когда Билан начинает плыть. Просто в один момент Дима зажмуривается и издает страдальческий стон, слишком похожий на плач. Дыра в груди все расширяется от неосторожных движений. Слишком больно смотреть на того, от кого сам отказался. И кажется, что теперь недостоин даже находиться рядом с ним. Билан осторожно и бережно трясущимися руками дотрагивается до напряженной спины Серёжи, а в следующее мгновение он уже стискивает эту спину так сильно, словно это единственная его опора. Тихо выдыхает и утыкается носом в ключицу Лазарева. Слишком тепло, слишком хорошо и на удивление спокойно. Слишком много этих «слишком». Сергей сразу теряет весь свой запал разбираться. Ему больше не нужны слова, он все понимает и без них. Он с отчаянным упоением проводит рукой по беззащитно открытой шее Димы, зарывается пальцами в колючие волосы на затылке. Билан судорожно дышит куда-то в плечо Лазарева и мелко дрожит. Так непохоже на того уверенного мужчину, которого он изображал последние полтора часа на мероприятии, что подсознательно не верится в происходящее. Они оба сломлены своими чувствами, они оба будут вариться в одном котле. Когда Дима поднимает голову и целует горячими влажными губами Сергея, все встает на свои места. Это правильно. Так и должно быть. Слишком далеко все зашло, и теперь невыносимо топтать собственные чувства. Поцелуй выходит медленный и жгуче нежный, с примесью чьих-то соленых слез и горчащей крови с открывшихся ранок от прокушенных губ. Сергею кажется, что он сейчас просто-напросто разорвется от этих ощущений, а Диме все мало, он, как наркоман в период ломки, тянется за очередным поцелуем. На этот раз яростно кусая губы Лазарева, переходя поцелуями по лицу, потом переключаясь на шею. Сергей послушно опрокидывает голову назад, предоставляя безграничный доступ к своему телу и где-то на периферии сознания подмечая, как руки с ледяными кончиками пальцев бесстыдно залезают под рубашку, впитывая жар. Дима собственнически кусает нежную кожу шеи, затем немного отстраняется и с прищуром осматривает наливающийся засос. Да, я испугался и сглупил. Но ты мой. Сергей шипит и решает брать контроль в свои руки. Он надавливает на плечи Билана, прислоняя его к стене, пальцем поднимает острый подбородок, а после склоняется ближе, пуская горячим дыханием толпу мурашек по коже, и проводит языком по линии от ключиц до уха. У Димы в конец срывается дыхание, но он давит в себе стон, чтобы никто из коридора их не услышал. Мурчит на грани слышимости прямо в ухо Серёжи и придвигает того еще ближе, чтобы чувствовать его тепло каждой клеточкой тела. Руками стягивает пропитавшуюся потом рубашку Лазарева, а после и свою толстовку. Ненужные, мешающиеся вещи. Сергей тихо шепчет что-то, но Дима не может разобрать фразу из-за гула в ушах. Наклоняется так, что носом касается щеки и переспрашивает. — Говорю, что не отпущу тебя. Ни за что. Что бы ты там ни говорил. Дима немного смущенно улыбается. Они измучили друг друга своей гордостью и вечным страхом, но без этой отравляющей зависимости они уже не смогут существовать. Слишком долго длится вся эта химия, слишком искренние чувства они испытывают. Горячая тягучая атмосфера сгущается вокруг них. Глаза Димы затоплены зрачком и в полумраке кажутся совсем черными, они наполнены такой пьянящей страстью и нежностью одновременно, что Лазарев без оглядки бросается в этот омут. Руки следуют по знакомому маршруту вниз, расстегивают штаны — и свои, и чужие. Языки сталкиваются в безумном ритме, и невозможным кажется не толкаться навстречу накрывшей оба члена ласкающей руке. Сперва медленный темп сменяется бешеным, стоны уже не в силах контролироваться и с легкостью вылетают из приоткрытого рта. Сергей наслаждается своим самым лучшим видом в жизни — растрепанный Дима с покрасневшей разгоряченной кожей, с прикрытыми от наслаждения глазами. Это слишком прекрасно. Но прекрасное, к сожалению, не может длиться вечно, и вскоре перед глазами появляется яркая вспышка, оглушающая обоих. Они в бессилье опускаются на пол и загнанно дышат. Вдыхают ароматы друг друга, с чувством смотря глаза в глаза. — Ты не сможешь уйти. — Не бросай меня. Говорят одновременно и замолкают, обдумывая. — Не пытайся сбежать от своих чувств, — говорит Сергей, поднимаясь с пола и протягивая руку Диме, за которую тот тут же ухватился. — Это бесполезно. Дима снова молчит и быстро, как-то дергано одевается. Лазарев наблюдает за ним и добавляет: — Только посмей опять сделать мне больно. После этих слов Билан опустошенно выдыхает и, опустив руки, отвечает: — Никогда. И глаза его горят так, что в них с легкостью можно сгореть. А Серёжа и не против. Он чувствует, что это надолго.