сливовый сад

Лале иногда до сих пор пугается, открывая глаза. Над головой нет расшитого морщинистой нежной рукою балдахина из тяжёлой ткани — нет и тяжёлой жары, падающей с раннего утра на плечи, сухой и привычной. Вместо этого вверх уходит серый потолок, напоминающий цветом пустой рыбий глаз, и не найти в комнате ни позолоты, ни резьбы, ни сладкого запаха специй. Наверное, по последнему Лале скучает больше всего: когда она родилась, пахло кардамоном, и весь дворец султана окутывало торжество. Тоска сжимает горло от запаха влажной земли, доносящегося из-за приоткрытого окна, и Лале хмурится, чтобы казаться сильнее. Хотя бы самой себе. Да, Османская империя — её дом, её родина, её оазис, где она ласточкой летала под самым солнцем, но здесь, с ней рядом, по крайней мере был Влад. Лале поворачивает голову осторожно, — сон у Влада чуткий, точно у хищного зверя, — но вторая половина широкой кровати оказывается пустой. Одеяло аккуратно расправлено, подушка взбита, и кажется, будто и не было ни объятий со спины, ни осторожного поцелуя прядей волос, рассыпавшихся по покатым плечам. Один только сладкий, призрачный сон и прохладный ветер, гуляющий по серому замку. Лале скидывает это ощущение, передёрнув плечами, — от таких мыслей тоска по домашнему солнцу накатывает только сильнее, — и свешивает с кровати голые ступни. Влад никогда её не покинет. Она знает это, видит так же ясно, как солнце, восходящее на востоке. И всё равно в груди поднимается хамсин каждый раз, когда Влад запирается на целый день в своём кабинете, и оттуда после доносятся только беспокойные шаги и неясное бормотание. Лале подходит к окну и распахивает его настежь, чтобы осмотреть раскинувшееся перед холмом полотно. Она хочет любить Валахию, её широкие величественные леса, её сырость и серость, её колкость и зелёную нежность — и не может себя заставить. Не хватает чего-то. Или просто слишком мало времени прошло с того момента, как она навсегда покинула родную страну? Она наполовину вылезает из окна, чтобы разглядеть и величественный силуэт Карпатских гор, — Влад рассказывал о них только хорошее и только интересное, поэтому они сами собой стали символом и первой привязанностью, — когда слышит за спиной тихие, осторожные шаги. — Как тебе спалось? — Влад ненавязчиво кладёт руки на её талию, чтобы не дать выпасть из башни замка ненароком, и Лале в ответ на это только улыбается, поворачиваясь. — Рядом с тобой всегда спится спокойно. И тепло. Он с улыбкой склоняет голову набок, будто и не верит до сих пор, что держит её в своих руках — крепко, но бережно. Ласточка не дёргается, не стремится вспорхнуть, а слезает с подоконника и обвивает руками его шею. — И всё-таки ты грустишь. — С чего ты взял? — Лале в ответ на эту глупость смеётся и прячется от его взгляда, прижимаясь щекой к виску. Потому что это чистая правда. — Как ты каждый раз это понимаешь? Влад, холодный принц Валахии, крепче сжимает кольцо рук вокруг её талии, и его ладони кажутся такими же горячими и родными, как османское солнце. — Потому что я запомнил сияние твоих глаз с первой встречи. В Валахии твой взгляд потускнел, Лале. Она прижимается к нему ещё крепче, точно может так впитать и любовь к этому замку, и свет, где-то растерянный, пока горячие ладони Влада лежат между её лопаток. — Я просто пока… очень скучаю по дому. Я привыкну, Влад, правда привыкну, не волнуйся. Но я закрываю глаза и мне так хочется… — Лале, ты же взяла с собой платья из Османской империи? — Влад прерывает её мягко — и так же мягко отрывает от себя, чтобы всё-таки заглянуть в глаза. Лале на мгновение забывает, что хотела сказать и о чём думала, потому что такого ярко-голубого, северного взгляда более ни у кого не было. — Одевайся и спускайся в столовую. Я надеюсь, сюрприз тебя порадует. Он исчезает раньше, чем Лале успевает осознать произошедшее. Через некоторое время она спускается по ступеням чужеродного замка с величием османской султанши. Красное платье с белым воротником, расшитое золотыми нитями, приятно льнёт к коже, а каждому шагу вторит мелодичный звон. С детства Лале любила те невероятные, пышные причёски, которые были дозволены только девушкам из гарема и приближённым к султану. Обычно её причёсывали служанки, но сейчас ей захотелось попытаться повторить их движения. Получилось не то, чего Лале хотелось бы, но не существовало причёски, которую не могли исправить утончённые османские украшения. Витая диадема с рубинами держит уложенные набок пряди, а длинные серьги с настоящим жемчугом звенят и холодят кожу. Влад встречает её в том же простом чёрном жилете, в котором она увидела его впервые, и смотрит на неё, будто среди всего золота и дорогих камней именно она — величайшая драгоценность. — Ты прекрасна, Лале-хатун, — он протягивает руку, чтобы помочь ей преодолеть последнюю ступеньку, и впервые за долгое время его лицо кажется безмятежно счастливым. Сердце Лале отвечает на эту нежность нежностью, и она почти забывает, что Валахия её не ждёт и не любит. Наверное, потому что в воздухе пахнет крепким свежим чаем и кардамоном. — Я велел доставить сюда твои любимые сладости из империи, и вот, наконец, они прибыли, — голос Влада смягчается, когда Лале с радостным возгласом кидается ему на шею. — Надеюсь, ты сможешь почувствовать себя… как дома. — Спасибо! Спасибо, Влад! — она повторяет это, как заведённая, потому что на длинном столе стоят два стакана в форме тюльпана с янтарным крепким чаем, рядом в маленьких пиалах налит мёд, а тарелки наполнены горками выпечки. Здесь есть и лукум с розовыми лепестками и вкусом граната, и симиты, посыпанные кунжнутом — глаза Лале разбегаются от разноцветия и красоты. — Всё такое красивое! Пойдём, скорее позавтракаем! — Здесь всё прямо со стола султана, — хмыкает Влад, пока Лале усаживает его за стол и по-детски хватает самый крупный кусок лукума, — так что вкус должен быть знакомый и родной. Она даже ответить не может, только восторженно кивает — а лукум тает на языке, оставляя нежное сладкое послевкусие. — Как будто мы… я дома, и сейчас прибежит Аслан, и мы пойдём все вместе на то красивое поле. Помнишь, мы все вместе там обедали? А потом мы с тобой стояли под водопадом? Вода так шумела… Она делает глоток чая — такой горячий и горький, что слёзы наворачиваются. Влад в ответ с улыбкой качает головой и берёт пресную лепёшку. Удивительная правильность и педантичность, которую так сложно сохранить рядом с Лале. Но он, наверное, никогда не изменится — ему и не нужно. Он — стабильность в жизни целого народа. И в её жизни. А она всего лишь красивая птичка, которая всегда возвращается. — Это ещё не всё, — Влад касается её ладони невесомо, почти незаметно, обращая на себя внимание. Лале смотрит ему в глаза и видит особенные, хитрые искры в его взгляде. — Попробуй мёд, а слуги сейчас донесут остальное. Аслана и его историй иногда болезненно не хватает. Она только кивает и макает тесто в пиалу. Через несколько минут дверь со скрипом открывается, позволяя слугам внести новые широкие тарелки. Лале смотрит на узоры из апельсинов, тёрна и аккуратно нарезанных дынь, и это кажется своеобразным красочным караваном. Но когда эти тарелки оказываются перед ней, голову кружит не разнообразие цветов, а смесь цитрусового запаха со сладостью и свежестью. Влад сжимает её ладонь в своей и смотрит завороженно — на её лицо, скрытое выбивающимися прядями. — Спасибо, Влад. Да, я уже сказала это много раз за утро, но хочу сказать ещё раз, потому что… я и правда чувствую себя как дома. Перед ней будто выложили кусочки жаркого османского солнца. — Я бы хотел подарить тебе гораздо больше, Лале, — шепчет он, и поцелуй, оставленный на костяшках, кажется чем-то горьким и обречённым. — Знаешь, — она вдруг хитро щурится и заглядывает в глаза снизу вверх; птичка превращается в кошку, — есть кое-что ещё, что ты можешь сделать. — Что угодно, — Влад даже не задумывается, прежде чем ответить спокойно и твёрдо, и Лале не может не расплыться от этого жеста в мягкой улыбке. — Дома я не очень любила тёрн. Он такой мелкий, ещё и рот вяжет… Но цвет у него очень красивый. Ты мне рассказывал, что можно вывести растение, которое лучше переносит мороз или жару. А ты смог бы сделать тёрн вкуснее? И целый сад такой вырастить? Она тихо смеётся, пока Влад со всей серьёзностью кивает и убирает с её глаз пряди волос. — Хорошо, Лале. Я выращу для тебя огромный сад с самыми сладкими фруктами. *** Когда Лайя выбирается из машины, первое что она видит — огромный сливовый сад. Более всего он напоминает белое море, разлившееся с востока на запад. Его пенистые воды тянутся к солнцу, к холодному северному небу, но сильнее всего обступают тёмный камень высокого готического замка, льнут, как к последнему пристанищу. Лайя думает — как красиво, как нежно, как не подходит этому холодному благотворителю. Хотя, может, в душе у него цветут сливы, и он действительно любит искусство более всего на свете? Лайя думает — почему так больно? Она смотрит на этот сад, на случайные лепестки, которые ветер кружит вокруг неё и ненароком впутывает в короткие волосы, и чувствует, как сжимается сердце. Невыносимая, необъяснимая тоска обрушивается на её плечи белым пенистым морем, и она почти падает под этой волной, но вместо этого хватается за морщинистый ствол сливового дерева. — Всё в порядке? — Влад подходит неслышно, точно тень вырастает за спиной. Лайя только мотает головой, чтобы не взвыть о странной тоске по дому. У неё была мать, сестра, квартира, друзья, но было ли место, в которое ей хотелось бы вернуться так отчаянно? — Всё хорошо, спасибо за беспокойство, — слова даются с трудом, но она заставляет себя, выпрямляясь. Если бы не эта болезненная вспышка, можно было бы сказать, что раскинувшийся перед ней сливовый сад… умиротворяющий. Родной. И невероятно красивый. — Тебе нравится этот сад? — Влад встаёт рядом с ней, оставляя между ними несколько почтительных шагов, и ловит ладонью сорвавшийся с дерева маленький белый цветок. На его широкой шершавой ладони он кажется ничтожно маленьким, но Влад цветок только нежно сдувает, отправляя обратно в полёт. Лайя смотрит на его смягчившиеся в снегу из лепестков черты лица и отчего-то улыбается. Тоска отступает окончательно. — Очень. И мне кажется, ты его тоже очень любишь. Увлекаешься садоводством? — Нет, я совершенно для такой кропотливой работы не подхожу, — Влад усмехается, качая головой, и, кажется, чуть горбится. На него тоже своя невыразимая тоска наваливается, но он только плотнее сжимает губы. — Просто меня попросили когда-то посадить такой сад, и я не мог не выполнить это обещание. — Это был какой-то дорогой тебе человек? — Лайя сама не понимает, зачем и почему спрашивает, но ловит каждое слово и каждое движение. Влад стремительно шагает к замку, будто злится, будто всё пустое, но всё-таки отвечает: — Да. Она так и не успела здесь побывать. Уже на пороге Лайя вновь оборачивается, чтобы ещё раз окинуть взглядом сливовый сад. Он что-то шепчет ей, цветущий и ухоженный, но она не может понять его слов. Мактуб. «Так написано». «Так предначертано».