Секретный контроль

      У любой медали есть две стороны. Вот вроде фуршет по случаю конца квартала и награждения ряда лиц это хорошо, особенно, когда в этом «ряде лиц» числится твой любимый человек. Но с другой стороны это плохо, если учесть тот факт, что шумные сборища это на любителя, а вы вообще могли провести это время в другом месте без посторонних глаз. Но, если говорить серьезно, то выражение с двумя сторонами в корне неверно, ведь с обоих сторон медаль одна и та же. Важно только найти плюсы.       Но сейчас с плюсами туго. После награждения Юру не сразу, но окружили поздравлениями. Конечно, Миша понимал необходимость и педантичность этого, но порой это доводило. Рядом стояли Женя с Антоном, и второй что-то рассказывал, вроде как о мыслях по поводу одного из открытых дел, но Шибанову на это все равно. Вокруг Брагина все вертелись какие-то молодые практикантки, которые, судя по всему, уже докучали ему, но как-то отвадить их он не мог. — Эй, — перед глазами раздался щелчок пальцев, — Миш? Все нормально? — А? — опер обернулся к Комарову, — А, да, все нормально.       «Да, конечно, нормально. Вижу я, как ты их взглядом прожигаешь». Но вслух это озвучено не было, они просто продолжили разговор. На подкорке у подполковника крутились мысли о Юре, о том, что эти дамы зря стараются хоть как-то обратить на себя внимание.       Юра долго думал над поводом уйти от этого окружения и, с приятным удивлением, заметил, что оставил телефон в кабинете, и ушел за ним. Попятам направился Шибанов, которому осточертело смотреть на то, как эти курицы кокетничают с Юрой. С его, сука, Юрой.       Миша зашел в комнату следом, бесшумно запирая ее изнутри. Следователь заметил его еще в коридоре, но ничего не сказал. Корпоратив слишком скучный, а это слишком интересно. — Что это, Юра?       Он же понял все еще в зале, когда очередная девушка подошла «лично поздравить» с наградой. — Ты про что?       Дразнит сволочь. Сам же пути к отступлению отрезает. Шибанов, для пущей надежности, придвинул к ручке стул, подходя ближе. — Про них. — А ты что, ревнуешь?       Может быть он этого и добивался. Может быть. Миша подошел ближе, кладя руку на чужой подбородок, слегка сжимая. — Я? Нет, нисколько. Просто мне не нравится, что так легко беседуют с тобой, не зная о том, что у тебя есть любимый человек.       Равно «ревнует». Брагин улыбнулся, насколько это позволяли пальцы опера. — Эти курицы уже мысленно трахаются с тобой, а тебе и нормально.       Теперь все ясно. Все эти взгляды в сторону следователя от Миши. — Ну, а ты можешь сделать это не мысленно. В чем проблема?       И это как спуск. Он первый тянется за поцелуем, чувствуя, как опер убрал руку с челюсти. Они тонут в руках друг друга, даря любовь и получая ее в ответ. Ощущения пьянят.       Отточенными движениями Шибанов расстегнул пуговицы пиджака, касаясь пальцами вечнохолодного, всегда манящего контрастом температур, тела напротив, что сейчас скрыто одной рубашкой. Как бы следователь не был прекрасен в форме, хотелось снять все, что мешает видеть истинную красоту. А для него это сетка вен на шее и ключицах, которую так и тянет покрыть узором из укусов и засосов. Чтобы все знали, что он занят. Чтобы на подкорке все понимали чей он. Миша не ревнует, нет.       Воздух в легких кончался, нехотя опрянув друг от друга, они несколько секунд смотрели в глаза напротив. И слова не нужны. Юра не отталкивает, перебирая кудряшки на затылке. Это определенно лучше, чем торчать на фуршете. Следователю интересно, каким будет следующий шаг, от Миши всего можно ждать. Он мог сделать все, что угодно, а опер просто поцеловал в уголок губ, спускаясь ниже вдоль сонной артерии. Полковничий пульс участился, стало душно, он потянулся к вороту. — Я сам, — Шибанов ловким движением руки расстегнул рубашку, припадая к открытым участкам, наровясь оставить пару меток, на что услышал слабое недовольство следователя. — Только… мхм… не… Миш, — уже расплавненное сознание никак не могло выстроить что-то нормальное, на что получил короткий поцелуй. — Я помню, — по-детски наивное касание щеки, — расслабься.       У мужчины требования не менялись никогда, главное не оставлять следов выше линии ворота, все остальное дозволено. И это их мир, где не нужны слова. Брагин слишком отдался чувствам, кажется, у него подкосились ноги. Если бы не Мишины руки, держащие под ребрами, то он точно бы упал, а так только пиджак упал, который опер и так наровился снять. Юре это нравилось, нравилось ощущение комфорта и безопасности, то, что не нужно думать, можно просто раствориться в родных объятиях. — Осторожней, — он вновь уткнулся в шею, мысленно «вычисляя» входит ли эта высота в «разрешенную» зону, и буквально подтолкнул к кушетке, — думаю, так удобней, м? — Мхм, — опер точно издевается, раз ведет губами по самым чувствительным местам, изредка прерываясь на слова, — а… Мха-а… а дверь… ха-а… — Закрыта, не переживай, — по сути, об их отношениях кто-то знал, кто-то догадывался, но лишний раз рисковать не стоило, — иди сюда.       Нависнув сверху и касаясь выпирающих ребер, Шибанов почувствовал, как под кофту пробрались тонкие пальцы, оглаживая пресс. Сняв ставшую лишней одежду и открывая новые горизонты для ответных ласк, опер спустился поцелуями к груди, впалому животу, чувствуя на губах грубое дрожанье неровного дыхания. Снисходительно улыбнувшись, Миша провел рукой вдоль живота, касаясь тазовой косточки и кладя ладонь на шелковистую ткань в области бедра. Она явно здесь лишняя, как и собственные брюки, давящие сильнее обычного. Если бы, даже сейчас, Юра сказал ему остановиться, то он остановится. А Брагин наоборот приподнимается, тянется в поцелуй, позволяя подполковнику быть еще ближе, опираясь на обитый кожзамом подлокотник, руку к Мишиному ремню тянет, на что получает долгожданное касание члена, прикрытое желанием расстегнуть и снять полковничьи штаны, что уже осточертели. — Какие мы самостоятельные, — опер смеется, порыкивая, оставляя очередную метку близ трапецевидной мышцы, он не ревнует, нет, — но ты с этим поосторожней, а то мне ничего не останется.       Что пьянит больше власти? Власть над правящим человеком. На работе Брагин не повторим, вмеру суров, вмеру ласков, его уважают, но не боятся. И только Миша видит его таким открытым, доступным, без этой маски официоза. А сейчас, при всех условиях, он домашний, распологающий, манящий, уже в одной взмокшей рубашке.       Но Шибанов все издевался, целуя чувствительную шею, грудь, сжимая в кольце пальцев изнывающий член, но не давая желаемого. — Миш… — почти прозрачный взгляд полковника говорил больше тысячи слов, на которые уже не было ни трезвости сознания, ни сил. — Я знаю, хороший мой, я знаю, — покрывая короткими поцелуями острые плечи, он отошел к столу, — чуть-чуть потерпи…       Это не первый их секс в кабинете, поэтому здесь было все необходимое. Брагин запрокинул голову, смотря как Миша рылся в ящике стола, слишком по-хозяйски, слишком фривольно. Но ему можно. Те полминуты казались вечностью, но и она, рано или поздно, подходит к концу, мужчина снова рядом, все так же снисходительно и развязно улыбался. Положив теплую ладонь на внутреннюю сторону бедра, он чуть отвел в сторону, чтоб Юра закинул ногу на спинку. Сама по себе конструкция была до жути непрактичной, подлокотники выше обычного и соединены со спинкой, что присоединена к основанию железками, сантиметров по двадцать пять. Но все лучше, чем стол, они проверяли, спина потом болит какое-то время. — Будь тише, — очевидная фраза в этой ситуации, даже, несмотря на то, что рядом с кабинетом сейчас никого быть не может, — приподнимись…       Юра оперся на локти, ловя очередной поцелуй. Оба уже не соображали, следователь простонал в губы напротив, Шибанов вставил сразу два, немного разводя. От долгожданных ощущений крышу сносило еще больше, возбуждение доводило, Брагин выгнулся дугой, требуя к себе внимания. Ну нельзя так издеваться. Но на что-то связное сил нет. — Миш, — он ведет его руку ниже, расплывшись в облегченной улыбке, получив заветные касания, — да-а…       Мягкими движениями он оглаживал Юрин член, закрыв глаза на собственное возбуждение, Юра очарователен своим блеском осоловелых глаз, зацелованными губами, хриплыми, но иногда высокими, стонами. Миша добавил третий палец, увеличивая амплитуду движений, сразу попав по нужной точке, тело под ним отозвалось еще большей поддатливаться. Через пару минут в комнате раздался вздох разочарования, вызванный неожиданной пустотой, а потом рваный стон сквозь полусжатые губы. Шибанов вошел легко, в два толчка, по-свойски кладя руку на закинутое бедро.       Следователь коротко кивнул, смотря в глаза напротив и обхватив рукой железный крепеж спинки. Миша подхватил его за тазовые косточки, постепенно набирая скорость.       Слишком хорошо, слишком лично. Юра кусал щеки, прогибаясь почти до хруста костей, под пристальным и вожделенным серо-голубым взглядом. Не мог он находиться под таким Мишиным взглядом, он манил, но при этом сжигал изнутри, Брагин никогда не понимал, как ему удается смотреть так, словно подчиняя все чувства и эмоции. Опер накренился, вновь целуя подрагивающие ключицы, на которых и так красовались продолговатые полузасосы-полуукусы, не сбавляя бешеного темпа. От скорости темнело в глазах, все посторонние шумы из зала перекрывались гулом приближавшейся разрядки и хриплым порыкиванием. Миша не ревнует, нет. Просто Юра его, и никто, кроме самого Юры, не может пошатнуть это убеждение.       Шибанов с профессиональной точностью вгонял член по основание, попадая по простате при каждом толчке. Лучше чем Брагина, он знал его тело, все точки, все чувствительные зоны. Следователь притянул его к лицу, целуя, чтобы хоть как-то выразить ответную любовь. Такая инициатива тешит Мишино самолюбие, значит он уже не в состоянии говорить что-то. Положив руку на пах, он почувствовал, как полковник простонал в поцелуй. Стоит ему вторить собственным движениям, сжимая руку вокруг, Юра вскинулся, удерживаемый Мишиными руками, где-то на подкорке приближался оргазм. Пара финальных толчков, и их накрыло. Брагин излился, пачкая обоих, на грани сознания, чувствуя, как опер вошел крайний раз и откинулся на другой край кушетки, выкидывая презерватив в стоящую рядом мусорку и переводя дыхание.       С минуту оба просто смотрели друг на друга, уповая на это молчание, разделенное на двоих, с зала доносился глухой шум какой-то пафосной речи. — Подай салфетки, — опер поднял откуда-то коробку и, оставив себе пару штук, протянул Юре салфетки, — спасибо… Но ты все-таки ревнуешь, вижу же. — Ну, если только немного, — он рассмеялся, бросая мусор в корзину, — они так откровенно тебя обхаживали, согласись.       Ладно, может быть они немно-о-ого выходили за рамки приличия, но только чуть-чуть. Следователь подхватил этот смех, глянув в окно напротив, уже смеркалось, зажигались первые фонари. — Не хочу никуда идти, — такую, казалось бы обычную фразу, мог слышать только Миша, в таких фразах он настоящий, — вообще, — но, в разрез с этим, он, нехотя встал, одеваясь. — Так давай никуда не пойдем, — в него прилетела одежда, на что он не успел среагировать, получая по лбу пряжкой собственного ремня, — пасиба, приятно, — он шутливо потупился, но сразу рассмеялся из-за глупости тона, — Давай домой поедем, если хочешь? — А все равно же нужно через первый этаж пройти, — Юра подошел к уже одевшемуся и сидящему оперу и сразу был пойман в объятия, Шибанов улыбался, смотря на него снизу вверх — Ну а зачем? Можно через окно, там на козырек и вниз, — Брагин рассмеялся, — Нет, вот что ты смеешься? Пока ты в своих бумагах сидишь, мы постоянно такое делаем. Или не веришь?       Полковник улыбнулся этому глупому возмущению, запустив руку в отросшие кудрявые волосы. Конечно, он знает, но от этого предложение не казалось менее комичным. Сбежать через окно только, чтоб не проходить через первый этаж? Интересно, но что-то из духа опрометчивой юности. — Верю, — такая теплая фраза, что в других условиях звучала бы обычно, придавала еще уюта атмосфере в их личном мире, — нужно возвращаться, — предвидя логичное недовольство, он добавил, — побудем немного и домой, м?       Миша согласился. Он всегда соглашался на любые Юрины идеи, особенно если они касались их отношений.       Первый этаж встретил их яркостью огней и полному безразличию к их пропаже и появлению. Официальная часть уже закончилась, и все отдыхали без каких-то мысленных ограничений, как один большой коллектив. Они хотели уже уйти, только стоило сначала попращаться, а вот в этом и была трудность. Одно слово цепляется за другое, и начался разговор, они невольно попали в этот поток, из которого уже и не так хочется выбраться, как до этого.       По прошествию получаса, когда Женя с интересом рассказывал о том, что они пропустили — да, кому известно о «них» заметили, что их не было н-ое время — Юра заметил, что его подозвал Каверин.       Положив руку на Мишино плечо, он сказал чуть тихое «Я не на долго», ответом служило легкое поглаживание пальцев перед тем, как уйти. — Что-то случилось? — обычно Андрей звал его в случаях, когда поступало очередное дело, — Или ты так, поговорить решил? — Во-первых, хотел лично поздравить, — он протянул руку, на что Брагин сжал ее своей, — Во-вторых, может быть это и не мое дело, и все нормально, — Каверин явно подбирал нужные слова, — но ты рубашечку-то застегни, а то мало ли что.       Юра сначала не понял, о чем ему толкуют, но потом повернулся к зеркалу и все сложилось. Смотря в зеркало, он встретился взглядами с Шибановым. Если бы у него было в руке что-то, чем можно в него кинуть, он бы кинул. Ну да, с одной стороны Миша ничего такого не сделал, ниже линии ворота же, но, блин, мог бы сказать, Брагин бы застегнул верхние пуговицы, сам же не обратил внимания. Каверин, еще раз поздравил, и сказал, что ему пора идти. Следователь обернулся, чтобы снова посмотреть в серо-голубые глаза, насмешливо-осуждающе качнул головой, улыбаясь в привычной манере. Миша вторил этой улыбке и, продолжая шуточную Юрину злость, отошел за спины Антона и Жени. Мол, все, я не при делах.       Тем не менее, уже через пару минут Брагин вернулся, обняв опера со спины, он все так же слушал новости по делу — работу никто не отменял — изредка вставляя пару слов. Ну а еще через полчаса, когда шум и гул фуршета вновь надоел, он шепнул ту самую фразу, ради которой стоило терпеть докучность корпоратива. — Миш, поехали домой, м?