скейтер

У Донхёка раскиданы тетрадки на грязном асфальте, страницы книг иногда сами собой перелистываются от ветра, а он сам на учебнике по астрономии, на которой сверху тетрадка по алгебре, исписывает дурацкие формулы, которые очень хочется порвать, а еще лучше — сжечь. Ничто в мире не раздражает сильнее, чем школа весной, потому что цветущая сирень, щекочущий ветерок, легкая прохлада и уходящее за горизонт солнце, что так упорно днём светит в глаза, совсем не клеятся с огромной домашкой по математике и кучей дополнительных заданий бог-знает-для-чего. Он на скейт-площадке, которая как в голливудских фильмах с непонятной дыркой в асфальте, куда Джено на своих четырех колесах постоянно прыгает и прикрывает глаза, потому что то самое солнце его тоже слепит. На коленках у рядом сидящего Ренджуна колонка, в ней какой-то андеграундный рэп вперемешку с лил пипом, еще каким-то чудесным образом иногда проскальзывают твайс, и он почему-то начинает сильно краснеть в такие моменты. Джено крутится на своей деревянной доске и просит посмотреть временами, а еще настойчиво умоляет Донхёка затолкать всю школьную ерунду обратно в рюкзак, иначе его вырвет. Он в своих новых шмотках точно е-бой из тиктока: натягивает шапку на затылок старательно, даже если она постоянно слетает, надоедливо бренчит цепями и не задумывается об уроках ни на одну сотую секунду. Иногда подкатывается к Донхёку со своим невыветришимся запахом табака и такой бедбойской клише-улыбкой, целует или шепчет какие-то глупости, а Донхёк хихикает, как семиклассница, иногда бьет по руке несерьёзно и улыбается ему в след так счастливо и живо. И всё просто до одури замечательно — даже Ренджун со своими рвотными позывами не портил бы настроение, если бы не идиотская контрольная по географии завтра, от которой зависит семестровая оценка. Донхёк бы сидел тут до самой ночи, а потом даже и до самого утра, игнорируя звонки и сообщения родителей, но ему просто необходима четвёрка, а до неё ещё зубрить и зубрить ещё половину учебника. Вот так несправедлива жизнь, когда тебе шестнадцать. — Зай, мне домой, — грустно сообщает Донхёк, сгребая стопку своих книжек в рюкзак. — Может, еще на чуть-чуть останешься? — Джено приобнимает за талию и мечется носом куда-то в лицо, целует щеку и ведет себя в целом так нежно и приторно, что в целом выбивает сейчас из реального мира (зато ренджуновы писки не слышно). Его родители не пасут с оценками — давно приняли тот факт, что сыну абсолютно неинтересна эта дурацкая школа, а то, что он не хочет делать, он делать не будет. Донхёк самую малость (очень) завидует. — Ты все равно со своей доской обнимаешься, меня даже не видишь. — Сейчас обнимаю другую доску, — смеётся. Донхёк цокает, а потом они целуются и отрываются друг от друга еле как, и то только потому, что Ренджун хватает его за предплечье со своим занудным «ну все, хватит» и утаскивает в сторону дома. — Выглядите противно. — Ты просто завидуешь, — Донхёк улыбается. Ренджун не завидует — они оба знают. Он никогда не влюблялся, и, честно, совсем не горит желанием, потому что тёплые объятия у него — с математикой, жаркие поцелуи с английским, и лучший секс, которого Донхёку никогда в жизни не видать — с любимой химией. Они смешно тыкают друг друга в бока, смеясь, и всё классно ровно до того момента, пока Донхёк не встречается глазами со своей головной болью, которая непринуждённо улыбается и еле заметно машет рукой. Прежняя смелость бьется и рушится буквально за секунды, потому что Марк Ли, не дающий спокойно спать по ночам и иногда отбирающий кислород из лёгких — стоит. Живой — Джено из-за незнания о том, что он флиртует с его парнем (совершенно неумело и неосознанно) всё ещё не побил его за школой после уроков. Ренджуну хоть бы что: он прыскает, держась за живот, и легко толкает друга к объекту всех его проблем. Донхёку ни капли не весело, потому что, для справки: он не изменяет своему парню и не собирается, потому что влюблен в него вроде бы, и Джено, кажется, что-то говорил о «забьём хуй на всех и укатим в Лас-Вегас после выпуска, а там и распишемся». Но этот Марк — вопрос без ответа, безрассудная и безостановочная тяга, тёмное пятно на донхёковой репутации — почему-то вызывает в груди какое-то непонятное чувство, от которого избавляться не хочется. — Не будешь разговаривать с ним? — улыбка всё ещё не спадает с его лица. — Ты идиот? Вопрос (первый; хотя, второй тоже) риторический, потому что Ренджуну наблюдать забавно и он, не понимающий от слова совсем, а конкретно эта ситуация вводит в ступор; он никогда в отношениях не был и даже краша мимолётного не ловил, но уверен точно, что любимый человек должен быть один. Ренджун не осуждает ни капли, просто забавится — не он же страдает. Донхёку стыдно самому, и он не пытается оправдаться — объяснения всей этой каше в голове просто нет. Ему хочется кричать о любви к Джено, потому что когда он рядом просто нельзя передать словами то, что Донхёк чувствует. Когда Джено нежно целует и сжимает его кожу в своих невообразимых пальцах — он, не сдерживаясь, стонет и клянется себе никогда в жизни не вспоминать о каком-то Марке Ли, удалить его номер из списка контактов, заблокировать везде и даже не попрощаться нормально. Ну, ему зачем? Если он в раю настолько, что сводит ноги и на ладонях ноющие мозоли. Но Марк мельтешит перед глазами слишком часто, и на землю (по внутренним ощущениям — в ад) возвращаться приходится. На самом деле, их нельзя даже ставить вместе, потому что Джено — кожанка, разрисованный скейт, чарующее тело, снюс под губой, его закатанные счастливые глаза, его руки, губы, огромные футболки; то, как он смотрит и как он говорит своим ужасно заводящим низким голосом. И, прости господи, Марк — неловкая улыбка, рубашка в клетку, взъерошенные волосы, глупый смех, недосказанные чувства и очень много всего того, что всё время просто летает в воздухе, но вслух никогда не произнесётся, а ещё олли ему не поддается ну вообще никак. Казалось бы, выбор очевиден, но… всегда это чёртово «но» — Донхёк! — доносится сзади, когда они с Ренджуном пытаются пройти незамеченными. — Wasted, — со смехом пищит лучший друг, пихая того самого Донхёка (что сейчас стоит с растерянными глазами и не знает, что лучше: обернуться, или пройти мимо будто не услышал, потому что Джено то, он всё ещё не далеко). — Миссия провалена. — Блять, завали ебальник. Но ему и не нужно делать выбор — принц делает всю работу сам, когда подкатывает на скейте и хватается за руку, чтобы не упасть. Ренджун всё еще продолжает гоготать, и Донхёк от всей этой ситуации начинает улыбаться. Марк не понимает ничего, но подхватывает чужое настроение и расплывается тоже. — Как дела, Маркури? Как олли? Донхёку очень хочется ударить Ренджуна, за то, что они вместо быстрого «привет» и унесённых подальше ног сейчас имеют начавшуюся беседу. А второму всё нипочём — у него благодаря Марку миллион новых тем для издёвок и подтруниваний. — Да нормально, ну, вообще, олли так себе, всё ещё… но я учусь! А вы откуда? — Пошли, — тихо шипит Донхёк — Ты, ну, вообще молодец! — иронично вскрикивает Ренжун, получая слабый удар по плечу. — А мы тусовались с Джисоном и Джено, который ну, знаешь, парень Донхёка. — Парень? — произносит как-то рассеянно. Донхёка эта растерянность немного удивляет, и он странно косится на Марка, мол, ты реально не знал? Они с Джено первые открытые геи в школе (о них даже учителя знают), и об их идеальной паре перешёптываются, наверное, даже в начальных классах. А Марк, который их одноклассник, не в курсе? — А ты не знал? Почти муж! — Да, муж — объелся груш, пойдём уже, — Донхёк толкает заболтавшегося Ренджуна в сторону дома, стыдливо опустив глаза. Будто бы он его обманывал! Так, не упоминал детали, но и они, вообще-то, просто дружат! — Пока, Марк, до понедельника. — До понедельника, — потерянно шепчет, когда его уже никто не слышит.

(ง'̀-'́)ง

— А почему мы прячемся от твоего парня постоянно? — задаёт вполне уместный вопрос. У Марка невинные теплые глаза и круглые очки на переносице, он губами обхватывает трубочку со своим айс-кофе, и смотрит на Донхёка исподлобья. Донхёк не, то, что бы ждал этого вопроса, скорее понимал, что он когда-нибудь прозвучит. Но сейчас совсем не может ответить, потому что теряется — путается в марковых пуговицах, ресницах, застревает пальцами в волосах, запинается о его шнурки и падает, падает прямо к ногам. Они сидят на фуд-корте после двухчасового пыхтения над автоматами, и ему сказать даже нечего, потому что, ну, что Марк вообще хочет от него услышать? «Потому что ты не умеешь делать олли и не выглядишь так же круто, как Джено» «Потому что он будет ревновать и прибьёт тебя» «Потому что я, кажется, немного влюблён и, не смотря на все объективные причины этого не делать, у меня не получается» «Потому что у тебя кофе с трубочки капает на рубашку, Марк, ты такой идиот» А Марк на самом деле глупый в плане чувств, типа, он может быть влюбленным в кого-то и не знать; или, когда кто-то испытывает чувства к нему, то ему кажется, что это обычная вежливость. Или вот, как сейчас — они с Донхёком гуляют и проводят много времени вместе, но у него парень, поэтому его в этом плане запрещено рассматривать, и Марк своему внутреннему инстинкту следует, даже не пытаясь ослушаться. — Да мы не прячемся, тебе кажется. Хочешь, прямо сейчас пойдём к нему? — выходит довольно уверенно, и Марк без задней мысли верит. То, что он на предложение ответит отказом — яснее дня.

(ง'̀-'́)ง

Джено целует сладко, а Донхёк улыбается игриво, когда отстраняется для передышки, и даже получается забыть, что они всего лишь под лестницей в школе, и здесь этого делать совсем нельзя, а дрочить — тем более. Его руки повсюду: на шее, талии, бёдрах, иногда в волосы зарываются, и кажется даже, что у Джено их целых две (или три?) пары, как у витрувианского человека, которого они видели на картинках в учебнике. И языков, к слову, тоже будто бы несколько, но это даже прикольно. Донхёк отключается в какой-то момент, задумываясь о школе и предстоящих контрольных, и ещё о какой-то ерунде, по типу ренджуновых рецензиях на фильмы и любимые манги, а потом внезапно осознаёт, что он, вообще-то, с любимым парнем сейчас целуется! Пожар должен быть и котлы со страстью кипеть, а у него что? Ну, это, конечно же, приятно, но все движения будто бы заученные, без особого желания двух, между прочим, сторон, и он задаёт себе вполне логичный вопрос: а зачем? Потому что это прикольно — сразу же отвечает подсознание. Донхёк откидывает голову назад, подставляя шею для поцелуев, и запускает руку в волосы, когда Джено цепляется пальцами за пряжку ремня. Он всасывает кожу у кадыка и отстраняется через несколько секунд, а Донхёк чуть ли не визжит, отталкивая от себя, и хватается холодными пальцами за горячую кожу. И в голове — так резко и вообще неожиданно — всплывает марково лицо с теми самыми каплями кофе на щеке, с улыбкой, с невинностью в голосе, и становится так до одури стыдно, что хочется прямо тут себе яму вырыть и закопать себя самого, перед этим хорошенько стукнув по макушке лопатой. Это всё неправильно! Неправильно обманывать Джено, неправильно давать Марку надежду, и самого себя изводить постоянно — тоже неправильно. — Встретимся на математике! — кричит Джено, хватая валяющийся рюкзак, и взлетает вверх по лестнице беззаботно. Донхёк стоит потерянно ещё секунд пять, испуганно хмурится, а затем бьёт себя по щеке со всей силы, от чего кожа мгновенно краснеет и горит. И когда они заходят в класс, извиняясь за опоздание, становятся ещё поганее, потому что взгляд сразу падает на первую парту. Парту, где Марк со своей стопкой учебников, чёрной оправой на кончике носа и взглядом, что сразу замечает донхёков засос. Хочется ещё раз себе зарядить по лицу. Математичка начинает трепетать что-то по заранее известному сценарию и ругаться, пока знаменитые всей школе бойфренды медленно тащатся к своим партам. Одному — не стыдно ни капли, другому — да, но не за это. — Он чуть шею не сломал, пока тебя выискивал. Даже у меня спросил, где ты, — грустно говорит Ренджун, хлопая друга по спине. — Надо разбираться со всей этой драмой. А Донхёк сам это прекрасно понимает. Только вот путь решения всё никак не находится.

(ง'̀-'́)ง

Марку стрёмно, да. Он с тоской смотрит на засос, что ярким пятном держится вот уже третий день, и ругает себя, потому что это было глупо — на что-то надеяться, когда его конкурент буквально звезда и гроза всей школы, а он сам — просто милый мальчишка с пятерками в дневнике и хорошей репутацией среди учителей. У него никогда не было проблем с самооценкой; Марк себя правда любит и принимает, пускай иногда стыдно за социальную неловкость и природную неуклюжесть, но он на самом деле чудесный и умный, а ещё так благодарен маме за то, что она воспитала его в максимально комфортной среде и перед его рождением прочитала достаточно книжек по воспитанию детей — действительно помогло. Но сейчас, прожигая спину своего друга, он чувствует себя жалким. Таким прям, неудачником из фильмов двухтысячных, да ещё и в глазах опять инфекция, которая вынудила контактные линзы сменить на очки. И рубашка смялась, и кеды грязные из-за пыли. Конечно, Донхёк его такого никогда в качестве романтического интереса рассматривать не будет. Но Донхёку даже разворачиваться не нужно, чтобы с тяжестью чувствовать этот пристальный взгляд на спине, пока он выслушивает болтовню друга и всеми силами себе запрещает повернуться. Он лишь переводит взгляд на Джено, что заливисто смеётся, разговаривая с одноклассниками, и понимает, что нет, ему больше не хочется. Имеется в виду, горячих поцелуев, пальцев не бляшке ремня, краснючих зацелованных губ и такой же алой шеи. Ему на себе в последнее время нравится испытывать лишь неловкий взгляд сквозь чёрную оправу, что постоянно пытается за чем-нибудь спрятаться. Да и мысли о рае, вместе с убеждениями о верности, в какой-то момент превратились больше в автоматическое, чем в искреннее. Донхёк себе в голову насильно вбил, что они с Джено — навсегда, но вот если подумать: это навсегда ещё нужно хотя бы одному из них? Джено уже не такой активный, как раньше, не смотрит подолгу влюблённо, не зовёт на скейт-площадку просто поторчать вместе, и вместо долгих и жарких поцелуев у них теперь секундный чмок в губы и отстранённость. То ли дело Марк… Они гуляют почти каждый вечер (когда солнце уже заходит, а телефон разрывается от маминых звонков), пьют дешёвое ягодное пиво, сидя на карусели во дворе и разговаривают. Разговаривают так много, что у Донхёка язык уже отсыхает, но он всё равно с восторгом рассказывает о фильме, который посмотрел на выходных, а потом о любимой манге Ренджуна, что ему вообще не понравилось, и даже о лучшем друге детства — дворовой собаке, которую усыпили, потому что она, играясь, укусила ребёнка каких-то важных шишек. И Марк слушает, что действительно немного удивляет. Он совсем не ведёт себя, как Джено, и Донхёк задумывается, были ли у них когда-нибудь такие же простые разговоры ни о чём? Если подумать серьёзно — они язык чаще друг другу в рот заталкивали, чем использовали его для разговоров. — … и даже не слушает! — Ренджун с легкой улыбкой толкает в плечо. — Что? — Донхёк рассеянно переводит на него взгляд. — Я говорю, вы оба выглядите, как побитые собаки. А тут и отвечать, собственно, нечего. Донхёк лишь грустно пожимает плечами.

(ง'̀-'́)ง

Марк просиживает дома все выходные в одиночестве, потому что начался дачный сезон, и родителей теперь из загородного домика с огромным огородом не вытащишь. Он лишь благодарен, что его с собой наконец-то перестали таскать. Хотя, так отвлёкся бы… Ему немного непонятно, почему Донхёк в последнее время себя так странно ведёт. Из странностей, на самом деле, лишь меньшее количество физического контакта (что удивительно, потому что ему обязательно всегда надо всё вокруг трогать) и внутренняя тревога, непонятно откуда взявшаяся. Марк от безысходности уже начал представлять, что мозг Донхёка захватили инопланетяне, и он иногда забывает, что они знакомы (только если умышленно, милый), или что он сам в коме, а всё, что происходит — нереально. Странно, вообще-то, ещё то, что у Марка удивительные желания возникают, которых раньше никогда не было. Например, подольше постоять в обнимку, когда они прощаются, или взять его за руку. А ещё недавно он поймал себя на мысли, что ему очень интересно, какие у Донхёка губы. Марк их, конечно же, видит почти каждый день, но хочется их потрогать. А самое ужасное, что не пальцами, а своими же губами. Это смущает просто до смерти, но ещё, почему-то, вызывает вяжущее чувство внизу живота, особенно когда Донхёк на физре надевает свои короткие шорты и приседает, или когда скачет на скакалке, от чего у него футболка постоянно задирается. Смотреть, хоть и стыдно, а отворачиваться-то совершенно не хочется! Марк тугодум конечно, но всё же складывает два плюс два на этих самых выходных и открывает рот, не произнося ни звука. Он, что ли… влюбился? Так ещё и в мальчишку? Слава Богу Донхёк не в городе (его как раз-таки затащили на дачу), а то напросился бы в гости, а это сейчас вообще не уместно. Он даже делает колонки потише, чтобы взять ноутбук и испуганно проходит тест на ориентацию, в котором первый вопрос «Как часто вы представляете романтические отношения с парнем», который ставит в тупик. Он, ну, никогда? Ровно до этого момента никогда, потому что даже, когда Донхёк брал за руку, или, хихикая, целовал в щёку, Марк не задумывался ни о чём более серьёзном, кроме пожалуйста, сделай это ещё раз. Хотя это, наверное, то самое? Ну, о чём спрашивают. Запутавшись ещё больше, он с психом выключает ноутбук и пишет своему единственному близкому другу, решая, что если он ему не поможет с ответом — не поможет никто. mork: У меня проблема Ответ приходит почти сразу же: na.jam: че такое mork: Мне, возможно, нравится кое-кто? Я не уверен и не знаю, как понять na.jam: елы палы na.jam: тот самый донхек что ли? Марк удивлённо вскидывает брови в непонимании. Всё, что ли, настолько очевидно было всё это время, а он дурак, и не заметил? mork: Как ты понял? na.jam: марк ты треплешься о нем постоянно na.jam: ты возможно не заметил но каждый раз как я спрашиваю как у тебя день прошел ты выбираешь именно тот момент дня который ты провел с ним na.jam: я его не видел в жизни ни разу но знаю о нем кажется больше чем о тебе хотя мы дружим еще с горшка na.jam: влюбился ты бро стопроцентно даже не сомневайся Телефон выпадает из рук (просто потому что они у него кривые, не от шока) и Марк таращится в стену, изменив выражение лица с неожиданно удивлён на ахуеть нихуя себе. И чё теперь с этой информацией делать?

(ง'̀-'́)ง

Марк в плохом настроении (ещё бы — первая двойка по геометрии) и соглашается выйти к Донхёку только потому, что он обещает залезть на дерево ради забавы и подкупает вишнёвым пивом. Они говорят о какой-то ерунде, Донхёк хихикает и даже не задумывается о том, насколько шутки глупые, потому что Марк ему нравится. Действительно нравится, и не как друг, а как что-то более, что не хочется уже держать в секрете. Его от этих чувств просто распирает, но они вылиться никуда буквально не могут, кроме невинных объятий вместо привет-пока, потому что нет, он верен в отношениях и он перед собой клялся, что никогда изменять не будет — это слишком низко. — Ты хотел покурить, да? Марк показывает на лавочку в безлюдном месте где-то за кустами, где никто не ходит, и даже не светят лампочки на столбах, за счет чего её еще труднее разглядеть. Он включает фонарик на телефоне, следит за тем, чтобы Донхёк уселся, не споткнувшись, потом садится сам и отключает источник света. В следующую секунду видно донхёковы ресницы и красивые глаза — он щелкает зажигалкой и делает первую затяжку. Кашляет. Марку кажется, что ему этот образ классного мальчика из старшей школы с сигаретами не идет. — С отцом опять проблемы, — начинает Донхёк. — Он опять заливает про то, что я больше похож на девчонку. Он говорит долго и обо всем, что беспокоит, а Марк слушает внимательно и иногда вставляет свои глупые шутки, разбавляя атмосферу, или хихикает, потому что Донхёк забывает слова. Он понимает, что они с Джено близки и тоже иногда рассуждают о чём-то, но с ним не так, как с Марком. Ему не расскажешь о проблемах в семье, и даже о комплексах говорить стыдно, потому что он начнет «ну не надо, зай, ты же знаешь, что самый красивый» — а Донхёк, в том то и дело, что не знает. Марк на его месте скажет «ну да, лицо у тебя не очень» и они оба посмеются, потому что поймут, что это шутка несерьёзная, и он после этого начнёт говорить, что красота — вовсе не главное, и перечислит всё, что его в нём привлекает, и даже сверху добавит какие-то удивительно-обворожительные особенности, которых на самом деле нет (не соврёт, просто приукрасит, потому что действительно так видит). Донхёку нравится чувствовать её (любовь) такой. Это начинает давать трещины по сердцу, потому что он не сможет расстаться с Джено, даже если ему невыносимо захочется. Ну, не совсем не может — просто это чертовски сложно. Донхёк лучше прыгнет под машину и притворится, что потерял память, или вообще лучше умрет, потому что врать гораздо легче, чем сказать в глаза любимому (любимый ли?) человеку, что у тебя кто-то другой, кто значит для тебя больше. — Почему ты молчишь? — Марк смотрит в глаза напугано немного, но у него в темноте всегда зрачки расширенные. Донхёк так сильно боялся этого момента, но он, невзирая на все его попытки остановить землю и течение событий — настал. Марк смотрит будто в душу, у Донхёка в руке тлеет сигарета и между ними ничтожные двадцать, или десять сантиметров — без понятия, потому что он резко разучился считать. Дышать, держать спину, сгибать колени — он резко забыл, что это значит, как это делается и что вообще нужно, чтобы не задохнуться. Поцеловать очень хочется, это как кислород необходимо. — Что? — беззвучно произносит, из последних сил напрягая голосовые связки. — Ты говорил, а потом резко замолчал. Марк, на удивление, чувствует импульсы тоже и начинает приближаться медленно, будто Донхёк убежит, если быть неосторожным, или рассыпется и разлетится, как песок меж пальцев. Донхёк кричит у себя внутри, что не предатель и так боится, что его возгласы вырвутся наружу. Ему нельзя, ему ни при каких обстоятельствах нельзя целовать кого-то, кроме Джено, потому что у них отношения, даже если они уже не кажутся серьёзными, даже если они на грани разрыва, и даже если напротив сидит такой до одури очаровательный Марк Ли. Он так чертовски близко через пару секунд, хотя двигается в слоумо; у него подрагивает нос и на самом деле дергаются коленки. Ему страшно — Марк, в отличие от Донхёка, никогда в жизни не целовался, и позориться так не хочется, потому что он, кажется, первая любовь? Этот поцелуй обязан быть особенным и самым чувственным в жизни, от него должно остаться послевкусие на всю жизнь так, что эта кассета будет крутиться в голове постоянно, а когда закончится, начнёт крутиться снова. Он движется всё ближе и ближе, приоткрывает рот, глотая воздух, и, наконец- Донхёка одергивает и он отдаляется в самый последний момент. — Просто задумался, — как ни в чем не бывало, но глаза всё равно устремляются под ноги, к дереву, небу — куда угодно, лишь бы не на человека против. Они расходятся по домам через десять минут и даже не обнимают друг друга на прощанье. Донхёк решает, что он срочно должен что-то сделать, иначе просто сойдёт с ума.

(ง'̀-'́)ง

— Блять, это пиздец полнейший, — говорит он в один день, заваливаясь на кровать Ренджуна лицом вниз. — Опять что-то из серии «это важно, но я поною»? — незаинтересованно. — Хуже. Марк. — Донхёк отвечает, даже не слыша вопроса. — Я не могу больше терпеть эти ужасные шестнадцать. — Будто в семнадцать ты перестанешь быть таким придурком. — Я не могу больше Джено обманывать, хотя я и не обманываю толком… ну, типа, все же, например, мечтают замутить с человеком-пауком, например… блять. Этот Марк дурацкий… я его не выношу. Ренджун закатывает глаза и откладывает книгу, которую пытается прочитать вот уже второй час, не отвлекаясь на донхёковы назойливые сообщения и десятки звонков. Он настойчивый до жути — не строчишь в ответ, так он домой к тебе приползёт и будет. — Нихуя себе, человек-паук, — Ренджун хмыкает. — Ты реально идиот. — Почему? — Донхёк поднимает голову. — Потому что ты хочешь и рыбку съесть, и на хуй присесть, мой дорогой друг. Рыбка — это Марк, потому что с ним тебе реально прикольно, а хуй — Джено, потому что он у него… — Да я понял! — Ничё ты не понял! — Донхёк пуляет подушку. — Хватит кидаться! Ты как маленький. — Я всё понимаю, правда. Джено классный, и целуется обалденно, а чего только стоят его… — Знаешь, — Ренджун перебивает. — Вот у тебя вроде оценки неплохие, и соображаешь ты быстро, особенно на алгебре… не понимаю, конечно, как ты это делаешь… и документалки умные смотришь, и, в целом, не дурной такой… — К чему ты клонишь? — К тому, что ты реально дурень! Серьёзно, не встречал никого тупее! — Да блять! Я понимаю! Я про то, что знаю, что с Джено физика, а с Марком химия… — Ужасно сравнение. — Завались! Я имею в виду, что это очевидно. Ну, я не так давно это осознал… очевидно, что пытаться что-то построить с Джено — глупо… — Удивительно, что ты понял. — Потому что у меня к нему только физическое влечение, и из этого ничего серьёзного… блин, ужасно это осознавать! Я думал, что замуж за него выйду… — В Корее запрещены однополые браки, — Ренджун пальцем поправляет очки, как ведущий какой-нибудь супер умной программы по телеку. — Да можешь ты помолчать?! — Донхёк кричит. — Я знаю, что запрещены, но можно же вступить в брак в другой стране, и… — Ты серьёзно думал, что у вас, двух нищих школьников, когда-нибудь хватит денег, чтобы выскочить друг за друга в чужой стране? — Блять! Ренджун, рот! — Ты припёрся ко мне домой, ещё и затыкаешь меня! — теперь он кидает подушку. — Вот я сейчас ничего больше говорить не буду! — Да продолжай ты! Только хватит орать. Донхёк ещё минут двадцать пытается внятно сформулировать речь, не отвлекаясь на ренджуновы умные (так только ему самому кажется) комментарии, и они двое думают, что прямо сейчас впервые в жизни подерутся. Ренджун не плохой друг, даже замечательный, и он всегда к чужим проблемам (особенно к донхёковым) относится с полной серьёзностью и пытается сделать всё, что только может, но конкретно это вызывает лишь улыбку и смех. Он понимает, что его друг всё давно уже решил у себя в голове, да и в принципе в этой ситуации решить мог только он сам, поэтому доказывать и убеждать в чём-то бессмысленно — только лишние нервы потратишь. Поэтому он решает саркастично недовольствовать и шуточно улыбаться, а потом хихикать, потому что у Донхёка, когда он злится, забавно раздуваются ноздри и морщится лоб. -… и вообще он сам какой-то слишком холодный в последнее время, не знаю короче, — завершает он, ожидая в ответ услышать хоть что-то разумное. — Ну тогда всё гораздо проще, Донхёк. Он, может, и сам хочет расста… — Я первый! Не дай бог он меня бросит, я его огромный член отрежу, — Ренджун смеётся. — Ну, ладно, хуй с ними двумя… нет, только с Джено хуй… посмотрим «Будку поцелуев»? И Ренджун страдальчески плачет, жмуря глаза, потому что идиотскую Эль ненавидит, и вообще, это его самый нелюбимый фильм. Серьёзно, он ещё хуже донхёковой драмы!

(ง'̀-'́)ง

— Кстати, если выходить замуж за Марка, то и фамилию менять не нужно, — внезапно озаряет Донхёка на середине фильма. — Ты реально идиот, у вас с Джено тоже одинаковая фамилия, — Ренджун закатывает глаза.

(ง'̀-'́)ง

Он ещё никогда не был так серьёзно настроен. Донхёк мечется у подъезда Марка, крутится, как волчок, и рукой тянется набрать излюбленную цифру на домофоне уже в какой раз, но отпрыгивает в самый последний момент. Он решительной походкой шёл сюда буквально пять минут назад и ни в чём не был так уверен, как в правильности этого решения сейчас, но, чёрт, это страшно, окей? Ему всё еще шестнадцать, и даже если он пытается вести себя так, будто давно уже стукнуло двадцать три, это ещё ни о чём не говорит. Донхёк сейчас собирается признаться в любви тому, кто ему реально в душу запал, хотя он, технически, продолжает находиться в отношениях с другим человеком, но к Джено идти ещё страшнее, да и на него смотреть сейчас хочется на единицу по шкале от одного до десяти. Марково лицо по ней же выигрывает целых двенадцать. — Похуй, — кидает окурок в мусорку и возвращается к домофону, пальцем набирая двадцать пятую квартиру. Марк встречает его в дверях с бардаком на голове (это должно называться волосами) и помятым лицом, но даже сейчас Донхёк находит его до невозможности очаровательным и тёплым. Очень хочется обнять. Да, пожалуй, это и правда сейчас до безумия нужно. — Ты чего? — Марк гладит по спине и в непонимании хмурит брови. Донхёк утыкается носом в ключицу и мычит страдальчески, обхватывая тело друга сильнее. Марк в замешательстве, ещё до конца не отошёл ото сна, но отвечает — кладёт голову на чужую макушку и закрывает глаза. — Кое-что случилось. — Страшное? — Марк испуганно отстраняется — наверное, и правда что-то непоправимое, раз Донхёк пришёл к нему в такую рань. Он что-то мямлит в ответ, проходя внутрь дома, так и не дождавшись приглашения (пусть спасибо скажет, что ему вообще дверь открыли), и бежит на кухню. Начать разговор не просто — Марк видит по напряжённому лицу, поэтому неторопливо ставит чайник, достаёт печенье с дальней полки и в ожидании садится напротив. — Ты только нормально отреагируй, ладно? — Боже, Донхёк, просто скажи уже, что ты сделал? — Да почему сразу что-то сделал то… Донхёк наигранно хмурит брови, и дуется секунд пятнадцать, но затем снова возвращается к облику виноватой собаки, не получив никакой реакции, и опускает глаза. Его немного потрясывает — Марк решает, что дует из открытого окна и поднимается на ноги. — Да стой ты, блять, — Донхёк перехватывает руку и садит старшего на место. — Я ничего не делал, ну, точнее, сделал кое-что, но это не так страшно… — он от нервов начинает что попало нести, но мысленно себе даёт разрешение и время. — хотя, если подумать, немного страшновато, но в принципе, ничего особо такого, что нельзя было бы исправить, или что бы испортило что-то… хотя, вообще-то, кое-что всё-таки испортило, но не то, что бы я это сделал осознанно, скорее наоборот… — Да скажи уже! — вскрикивает. — Это не так просто! — подхватывает волну чужого недовольства. Он парень простой: если на него орут — орёт в ответ. — Донхёк, всё нормально, — Марк большим пальцем гладит его ледяную ладонь и смотрит с нежностью и тревогой. — Ты же знаешь, что можешь мне рассказать всё, что угодно? — Конечно знаю, просто это реально сложно… Ну, вот знаешь, раньше об этом как-то легче было говорить, типа, возраст такой, когда это всё кажется неважной мелочью, то есть не совсем неважной, просто не таким серьёзным? Нет, ну, всё равно серьёзным, но не было осознания, что, если я расскажу, всё в мгновенье испортится, и как раньше уже не будет. Я имею в виду, что не могу твою реакцию предсказать, хотя, в принципе, всё довольно очевидно, но вот другие сферы моей жизни… — Донхёк, — шепчет Марк, пытаясь выловить его взгляд. Донхёк же в упор не замечает — глазами бегает по дырке в собственных джинсах и не видит, кажется, ничего вокруг. — То есть, блин, да, это реально не так важно, хотя мне важно! Это же многое изменит, хотя я был готов… или не готов? Я не знаю, но это в любом случае сложно, и многое поменяет… да нет, блять, это всё поменяет, а я люблю стабильность… то есть… — Донхёк? — Не то, что бы она мне прям нравится, мне наоборот в прикол, ну, типа, когда внезапно что-то получается, но это же не совсем внезапно — наоборот, я уже давно об этом думаю. Да и… — Донхёк! — Да я тебе в любви признаюсь, чё ты меня перебиваешь?! — и замирает. У Марка, честно, сейчас глаза выпадут, потому что он ожидал всего — что Донхёк кого-то случайно прикончил, что… на самом деле, это единственная мысль, которая в голове крутилась, но он точно не ожидал, что ему сейчас вот так нежданно (в семь утра!) на голову свалится признание в любви. Да ещё не от кого попало — а от Донхёка! Сам виновник драмы сидит с таким же лицом, будто и для него весь этот речевой поток оказался внезапным. Донхёк и правда не понимает совершенно, как он, во-первых, вот так всё выпалил, не успев подумать, и во-вторых, что ему сейчас сделать? Поцеловать? Этого, конечно, сильно хочется, но Марк ещё не сказал ничего, а его согласие всё же обязательно. Ну не может же он сейчас его по лицу ударить, или из дома выпроводить, он же сам постоянно намекал на свою симпатию… или только Донхёк это так воспринимал? Сомнения начинают потихоньку заполнять голову. — А-а, ну да, — смешок. — Ты в меня влюблён, а я вампир, который живёт уже двести лет и переезжает из города в город, притворяясь школьником, — Марк отходит от шока и улыбается, потому что он раскусил донхёкову уловку. Ну, он же шутит, правда? — Чё? — Не смешно, Донхёк. Ты Ренджуну проспорил? — В смысле «проспорил»? Марк сонно трёт глаза, пытаясь проснуться, но не выходит. Он, наверное, всё ещё спит, потому что, ну, это же не может быть правдой? Не может же тот, о котором он мечтает эти несчастные пару месяцев, так просто прийти в его квартиру с утра пораньше и признаться в чувствах? Он всё же, щурясь, поднимается с места, чтобы закрыть окно, но Донхёк подлетает следом и встаёт напротив, не давай пройти. — Я не шучу, Марк, я… — Нет, правда, завязывай, я не… — Что мне, блять, сделать, чтобы ты поверил? — Донхёк кричит. — Перестань! — Марк хмурит брови и тоже повышает голос. — У тебя парень, ты от него без ума, и он от тебя тоже, вся школа в курсе, чё ты мне какую-то чушь мелишь? — Что мне сделать, чтобы ты поверил? — спокойнее повторяет Донхёк. Его вся ситуация забавлять начинает — он, значит, всю неделю себя по частям собирал, чтобы признаться, а его чувства обзывают «чушью»! Он их ещё и «мелит»! — Господи, всё, ты выполнил своё действие, можешь хвастаться перед друзьями, дай пройти, — он пытается пролезть, но и там упирается в чужую грудь, что из тощей внезапно превратилась в каменную. — Донхёк! — Марк? — улыбка. — Хорошо, — принимает правила игры. — Давай, поцелуй меня тогда. Марк победно хмыкает, мол, всё, я тебя перехитрил, но радость задерживается на губах лишь секунду, потому что в следующую Донхёк прижимается к ним своими — на мгновенье, так нелепо и неловко, будто делает это впервые. У него внутри — ураган, нет, чёртова вьюга из влюблённых бабочек, потому что сделал всё, чего так хотел последнее время, пусть даже и не осознанно по началу. Донхёк отстраняется от Марка сразу же и напугано улыбается раскрасневшемуся лицу — уверен, что сейчас ничуть ни лучше выглядит. — Ты только что… — Да, я только что. — Ну тогда… можешь ещё… раз? И Донхёк покорно слушается (кто он такой, чтобы отказываться?), но в этот раз смелее, отгоняя в голове жалкое «это не взаимно» и «ему ты не нравишься», потому что ложь — он Марку безумно — это чувствуется в его робких пальцах, что ложатся на талию, и губах, что на его собственных ощущаются так до ужаса приятно. Он отстраняется, стыдливо пряча глаза за паркетом, но Донхёк со счастливой улыбкой поднимает его голову за подбородок и заставляет смотреть на себя. У него в глазах черти танцуют победное танго, щеки красные-красные, и всё это — только для Марка. Только ему одному эта улыбка и счастливое лицо, и это так до одури приятно, что аж душно становится. — Ладно, — еле слышно выдыхает Марк, смущённо смотрит на пол снова и старается не выглядеть слишком по-идиотски, но с Донхёком никогда не получается.

(ง'̀-'́)ง

На самом деле, признаться Марку — это самая легкая часть, но, судя по тому, какими силами она далась, страшно приступать к сложному. Джено не появляется в школе в этот день, и это даже к лучшему, потому что Донхёку хотя бы в чём-то себя можно не сдерживать. Он не может зацеловать марково лицо и держать за руку под партой из-за сплетниц-одноклассниц, что сразу же его парню (уже бывшему) обо всём расскажут, но ничто не помешает смотреть так влюблённо, особенно когда Марк, стоя у доски, мгновенно немеет и забывает, как разговаривать, стоит их взглядам на секунду столкнуться. Он сразу же начинает пялиться в пол, потолок, на стену — куда угодно, чтобы опять на Донхёка не наткнуться. Самому Донхёку же абсолютно по барабану — глаз не собирается отводить до самого звонка. — Почему я тяжесть этих флюидов даже в туалете ощущал? — спрашивает только что вошедший Ренджун, когда садится на свое место. — Потому что я влюблён, — всё ещё не отводит взгляд. — Ого, ты теперь даже не отрицаешь? — Донхёк кидает на него взгляд, ещё больше расплываясь в улыбке. — А Джено в курсе? — Иди нахуй, — тут же тускнеет. — Я ему лично всё скажу. — Когда же? — Ты его видишь тут? Вот и я нет. Ренджун решает не говорить ничего в ответ, чтобы не получить воткнутый в ладонь карандаш — Донхёк в гневе страшен. Да и то, что он хотел сказать, не так важно, если они расстаются.

(ง'̀-'́)ง

Джено (беда) приходит туда, где его не ждали, да ещё и пьяный, и так не вовремя! У Донхёка трещит голова, когда он открывает дверь, потому что мама все мозги вынесла из-за внезапно поехавшей успеваемости, ещё и контрольная по ненавистной истории завтра, а там учить — как обычно — добрую половину учебника. — Если ты хотел прососаться всю ночь, то не получится. — Мне надо тебе кое-что сказать, — где-то Донхёк это уже видел. Джено идёт (сложно это назвать ходьбой, если честно — врезается в стену два раза и почти роняет вешалку для одежды) в его комнату, не дожидаясь ответа, пока Донхёк что-то кричит родителям о внезапно прибывшем госте. Его мама от Джено просто без ума, но он всё равно врёт о том, что почтальон принёс её журналы по подписке, и только потом понимает, какую чушь сморозил, потому что половина одиннадцатого на часах, а всю почту им закидывают в ящик. Джено падает на кровать, пытаясь сфокусироваться на ворсинках ковролина, а Донхёк в позе лотоса садится напротив, с тревогой заглядывая в чужие глаза. Может он грохнул кого-то? — Ты только нормально отреагируй, ладно? — всё же поворачивается с более осознанным взглядом (медитация на ковре прошла успешно), а Донхёка вся эта зеркальная композиция жуть, как пугает. Это вот так вот Марк себя чувствовал? — Ты меня пугаешь, — озвучивает свои мысли. — Я себя тоже пугаю. — Эти слова вообще ситуацию лучше не делают. — Окей, Донхёк, — он жмурится, закидывая одну ногу на кровать, и поворачивается уже всем корпусом. — Я тебя реально… ну… это важно… Я имею в виду, что ты для меня важен, и я очень це, — икает. — Ню то, что у нас есть… — Джено? — И в целом, ты у меня не первый, но это самые долгие отношения из всех, что у меня были… — Донхёку реально становится страшно. — Просто скажи уже прямо. — Окей, — Джено жмурится, а затем открывает глаза. — Ладно. Я хочу расстаться. Донхёк не знает, что уместнее сделать — начать прыгать от счастья от того, что теперь уже бывший парень сделал всё за него, или с размаху ударить по лицу и закатать истерику? Второе было бы уместнее, потому что он до последнего (с огромным стыдом!) делал вид, что ничего не происходит, но вот первое… — По причине? — он пытается изо всех сил скрыть радость. — Я… мне нравится кое-кто другой. — Как давно? — Ну, я осознал примерно неделю назад. Донхёк смеётся. Правда, так заливисто и искренне, вызывая у Джено недоумение на лице, и падает спиной на подушки. Момент исторический — они на этой кровати первый раз поцеловались, признались друг другу в любви, даже подрочили друг другу впервые, а сейчас Джено бросает его прямо здесь, и, ну, это ли не умора? А ещё смешнее то, что они влюбились в других одновременно и нервничали, пытаясь найти удобный момент для расставания. Если религия всё же не беспочвенная, то кто-то сверху над ними серьёзно так угарает. — Что смешного-то? — Во-первых, — Донхёк садиться обратно и берёт руки Джено в свои. — Для меня это тоже важно. Ну, было. Я рад, что ты стал моим первым парнем и благодарен за то, что ты сказал мне всё это вживую. — Ты, типа… а где скандал? — хмурится. — Подушками ты любишь пуляться, и всё такое. — А чё истерить-то? Ну, хорошо, мне неприятно, что это сделал не я, но так даже легче. — Джено ещё больше уходит в смятение. — Окей, мой дорогой бывший парень, мне тоже нравится кое-кто другой, — Джено начинает улыбаться. — Это было во-вторых. И я тоже осознал это примерное неделю назад. Они смотрят друг на друга, искрясь от счастья, и, наверное, не так должно выглядеть расставание? Донхёк обнимает его крепко, спрашивая, останутся ли они друзьями, а после утвердительного ответа допрашивает об объекте симпатии, но Джено не сдаётся ни в какую. Говорит, что будет хранить этот секрет до тех пор, пока не добьётся взаимности, на что Донхёк готов уже нести лампу, чтобы устроить допрос, как в фильмах с бандитами, потому что он всегда про всех всё должен знать, а ещё это обидно! Они что, столько времени вместе проводили, чтобы сейчас секретничать? Джено спрашивает о том же, и это то самое, что называется «вы пробудили демона», потому что Донхёк готов о Марке часами говорить, ничего не утаивая. — Нихуя себе! Я думал, что он шизик… — Эй! — бьёт по руке. — Он, вообще-то, очень классный! Вам бы познакомиться поближе. — Если вы целовались, то я ему сначала врежу, — Джено пытается говорить серьёзно, но красные от алкоголя щеки его превращают в очаровательного щенка. — Я даже не знал, что вы общаетесь. Тут становится немного стыдно, даже несмотря на то, что это изначально имело только дружеские подтексты, всё равно скрывалось от Джено с самого начала. Это немного неприятно, но он такой человек, что не будет злиться, если на это уже нельзя повлиять, тем более, что это ни на что не влияет сейчас. Крошечная обида, да, но признайся Донхёк хотя бы днём раньше, она была бы в разы больше. Джено уходит примерно через час, и они оба теперь без камня за спиной, что так тяготил последнее время. И фонари за окном будто ярче светят, и силы сразу прибавились, и радость нескончаемая в груди, от которой дышать даже легче становится.

(ง'̀-'́)ง

Донхёку не стыдно за своего парня ни капли, но то, что он сейчас делает (точнее — пытается) немного смущает. Ну, то есть, он знал, на что шёл, когда соглашался (предлагал, на самом деле, но никому никогда в жизни не признается) на отношения с Марком, и понимал прекрасно, что он ничего в этом деле не смыслит, но всё же странно, после такого опытного и талантливого Джено смотреть на несчастные и, кажется, с самого начала безнадёжные попытки сделать олли в сотый раз. Хотя, нет, скорее в тысячный. — Вот сейчас точно получится, — говорит Марк снова, на что Донхёк натягивает улыбку и, не отрывая глаз вместе с камерой телефона, у себя в голове желает парню удачи. Очевидно, не выходит снова — он опять жопой на асфальте. Марк грустно плюхается рядом (кряхтит от боли), пиная ногой скейт, чтобы он откатился подальше к чёртовой матери, потому что, ну блять! Это просто невозможно! Он пыхтит с самого утра, и это только сегодня, а самый элементарный трюк у него не выходит. Просто ебаное проклятье! Донхёк заботливо заправляет своему бойфренду прядь за ухо, а потом целует в попытке приободрить — мажет губами по жёлтому синяку на скуле (да, Джено всё-таки вмазал, но чисто символически — они потом вчетвером смеялись). У него вся фотоплёнка в неудачных дублях, а во вкладках куча сайтов с советами для начинающих скейтеров, а ещё жопа ужасно болит от сидячего положения, но он, вообще-то, не жалуется. Марку явно хуже — он свою бедную задницу точно отбил уже, столько падал на неё. — Давай я тебе сердечко на доске нарисую наудачу? — Поможет? — Конечно! Он быстро догоняет укатившийся скейт и достаёт из кармана рюкзака чёрный маркер, который хранится там для написания всякой ерунды на подъездных лавочках и мусорных баках (после расставания очень надо было написать «ли джено гей» под гогот Ренджуна в школьном туалете, даже если это ни для кого не секрет). Марк смотрит с тёплой улыбкой и благодарностью, потому что Донхёк, не смотря на всё, в него верит, и это уже, наверное, единственное, из-за чего он продолжает стараться. Марк не сильно упёртый; ну, когда правда нужно — да, но не надо быть дураком, чтобы понять, что, ну, не получается просто, и вряд ли получится — он в целом в активных видах деятельности имеет такой себе успех, а тут и ловкость, и координация нужна, которых ещё с детства не хватает. Но ради мальчишки с звёздами в глазах и развевающимися на ветру волосами очень хочется переиграть эту дурацкую доску. Донхёк не рисует сердечко — он, кажется, пишет целую поэму, потому что насмотрелся в инстаграме на инфоцыган, которые учат, как правильно загадывать желания. Марк забирает скейт и со смешком читает написанное: «спасибо, вселенная, за то что разрешила марку ли — бойфренду самого лучшего на свете ли донхёка — сделать это дурацкое олли. мы оба с благодарностью принимаем твои дары! а ещё я влюблён в него до смерти!» Он хотел написать влюблён в этого идиота, но с всевышним шутки плохи — мало ли, действительно из Марка слабоумного сделает. Донхёк клюёт его в щеку и шлёпает по заднице, когда Марк прыгает на доску. Выглядит это реально эффектно, будто он профессионал, хотя в голове господи, лишь бы не грохнуться, потому что это один из немногочисленных трюков, которые он научился делать, но ещё не так уверенно. Единственное, что он со смелостью может — перевернуть с прыжком лежащий на носках кед скейт, хотя и там изредка бывают неудачи. Донхёк с замиранием сердца скрещивает пальцы левой руки, а правой направляет камеру на своего парня. Если сейчас получится, то он поверит в свою суперсилу. И, чёрт, действительно выходит! Марк пролетает над землёй как феечка из диснеевского мультика, и даже приземляется, стоя на доске. Победа! Донхёк визжит радостно, когда отбрасывает телефон и несётся к своему герою со всех ног, а затем вешается на шею и зацеловывает всё лицо, большее внимание уделяя счастливой улыбке. — Я теперь настоящий скейтер! — с радостью произносит Марк, получая в ответ гордый кивок. — Без тебя бы не получилось, — добавляет тише и смущённее. Марк в одной руке держит доску с приносящей удачей надписью, а в другой крошечную ладонь своего парня, когда они плетутся домой, в сторону уходящего за горизонт солнца, под Эминема, что играет в магазинчике неподалёку, и счастливое донхёково «Ренджун, ты не поверишь, что сейчас произошло». Обо всём хорошем надо сразу же сообщать всем вокруг, а то вдруг оно закончится — так он оправдывается перед началом записи кружочка в телеграме для лучшего друга. И, конечно же, показывает их сцепленные в замок руки, а потом клюёт в щеку, что-то щебеча о том, что отхватил себе лучшее. Донхёк думает, что с этим раем точно ничего не сравнится. И даже злосчастные шестнадцать лет не кажутся такой огромной проблемой.