Три часа

Поли просыпается в 2:59 ночи, будто кто-то дернул за переключатель в его голове. Он садится на кровать и смотрит на будильник. Минутная стрелка заканчивает полный оборот. Три часа. Поли бледнеет. Его сердце замирает. Он сжимает руки в кулаки, чтобы они не дрожали. Вытягивает лицо в ухмылке, пытаясь унять дрожь. Он не может закрыть глаза. Как будто разум не позволяет ему. Он не доверяет этой тишине. Он слышит проезжающие мимо машины, воду, идущую по трубам, тиканье часов. И… Он не может поднести руку к выключателю. Он смотрит в угол своей комнаты, рядом со шкафом, где слабый свет уличных фонарей каждую ночь создает глубокую тень. Сейчас, в три часа, Поли не доверяет этой тени. Совсем не доверяет. — Кто там, черт возьми? — рычит он. Звучит сердито — это хорошо. Сердце бешено колотится. Страх и неуверенность сковали его тело. Он переводит дыхание и вот… Поли моргает. Тень глубока и неподвижна. Она… Вдруг она дергается. — Кто там? — снова спрашивает он с застывшим в горле ужасом. Он не может узнать ее. Но как… — Какого хрена ты там… — успевает спросить он, прежде чем останавливает себя. Он узнает. Он не может, но узнает. Тень так глубока. Кровь течет в его жилах ледяным потоком, и ему не удается сдвинуться ни на дюйм. Я попал в ад, Поли. — Убирайся отсюда! — машинально кричит Поли. Здесь никого нет, — вздыхает грустный и усталый голос Кристофера. — Все ушли. Я сижу совсем один. С пустыми бутылками. — О чем ты, черт тебя дери, говоришь? Об Изумрудном Волынщике. — Изумрудном Волынщике? Каком, нахер, Изумрудном Волынщике? Это должен был быть наш ад. Но ирландцы ушли, римляне ушли. Майки Палмиси и Брендан Филоне тоже. Мой отец ушел. Здесь нет даже вышибалы. Они оставили меня здесь. В одиночестве. Тяжелый вздох и скрип эхом разносятся по комнате. — Тогда это не может быть ад, — огрызается Поли. Даже после смерти Кристофер не перестал нести чушь. — Ад должен быть переполнен, так сказано в Библии. Там жарко? Воздух душный, — говорит Кристофер. — Окна и двери закрыты. — Ну вот, — отвечает Поли. — А в аду должно быть жарко. Да уж, здесь не холодно. — Не… перестань шутить, Крисси. Я не… я имел в виду, прошло уже несколько лет, — замечает Кристофер. — Может быть, они хотели что-то изменить. Я не знаю. Или, может быть, ты был прав, когда сказал, что это было чистилище. Они просто оставили меня здесь. — Крисси-Крисси. А они тебе сказали, они должны были тебе сказать… Двери и окна закрыты… — бормочет Кристофер. — Здесь никого нет… Поли? — Что? Что? Скажи Тони. — Что ему сказать? Скажи ему. Поли распахивает глаза и глотает ртом воздух. Сердито смотрит на свой будильник. Три часа. Тень в углу глубока и неподвижна.