Время для честности

Весь обратный путь из Англии во Францию для Анри д’Эрбле был словно затянут пеленой тумана, сквозь которую смутно угадывались очертания людей, зданий и предметов. В последнее время в его жизни одно за другим следовали невероятные события, каждое из которых переворачивало мир Анри с ног на голову. Сначала он узнал, что его настоящим отцом является аббат д’Эрбле, тот самый Арамис, один из четверых легендарных мушкетёров, о которых слагали легенды при дворе и пели нетвёрдыми голосами подвыпившие посетители таверн. Потом он совершенно неожиданно для себя влюбился в странного юношу, Жака д’Артаньяна, самого красивого и дерзкого молодого человека, которого Анри когда-либо встречал. Затем выяснилось, что этот юноша — вовсе не юноша, а девушка, дочь д’Артаньяна, унаследовавшая от отца неукротимый нрав и прекрасное умение фехтовать. И под конец отец Анри вернулся с того света вместе с остальными мушкетёрами в тот самый миг, когда их детей пытались сжечь заживо. Каждого из этих событий было достаточно, чтобы свести человека с ума, и Анри удивлялся, как это он ещё умудрялся оставаться в трезвом уме и здравой памяти. Единственным, кто мог понять его чувства, был, пожалуй, капитан Леон — потрясение, которое он испытал, узнав, что Портос, барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, — его отец, а Анжелика, которую он так упорно преследовал, — единокровная сестра, должно быть, было сравнимо с тем, что испытал Анри. Впрочем, капитан довольно быстро взял себя в руки и во время возвращения в Париж ничем не выдавал своего волнения — только взгляд его был постоянно устремлён на Портоса, и Леон отрывался от отца лишь затем, чтобы посмотреть на сестру. Анри знал, что мог бы ненавидеть капитана королевских гвардейцев за убийство Арамиса, но не испытывал ни капли враждебности. В конце концов, Леон всего лишь выполнял свой долг, сам Арамис ни в чём его не обвинял и упоминал об их схватке возле Локмарийской пещеры с лёгкой усмешкой, а Анри в то время, когда погиб аббат д’Эрбле, ещё не знал об их родстве. Раздражение, которое Леон вызывал у него, неотступно преследуя четвёрку детей мушкетёров, сошло на нет, уступив место сочувствию и даже уважению. Теперь сын Портоса был одним из них, и Анри готов был принять его в ряды своих друзей. Отдых и трапеза требуются даже самым сильным и выносливым людям, даже тем, кто недавно вернулся с того света или едва не отправился туда. Именно поэтому мушкетёры и их дети остановились передохнуть на небольшом постоялом дворе. Они исходили из того, что де Круаль, де Жюссаку, их кучеру и лошадям тоже необходимо где-нибудь сделать остановку, подкрепиться самим, накормить и напоить лошадей, так что мушкетёры не потеряют много времени. День клонился к вечеру, и в маленьких окнах гостиницы виднелось тёмно-синее небо, расчерченное ветвями деревьев. В воздухе пахло свежестью, прохладный ветер остужал разгорячённые после долгой скачки лица и тела. Мушкетёры и их дети сидели все вместе за одним длинным столом. Атос вполголоса расспрашивал Рауля насчёт полученной им в схватке с монахами раны. Рауль держался молодцом, но бледность и стеснённое дыхание выдавали тяжесть его ранения. Портос негромко басил, рассказывая какую-то историю времён своей бурной молодости. Леон слушал его, как зачарованный, не отводя взгляда, Анжелика тоже, хотя наверняка слышала этот рассказ не впервые. Д’Артаньян с Арамисом при активном участии Жаклин обсуждали план дальнейших действий. Анри, допив своё вино, тихо поднялся и вышел, внезапно почувствовав свою ненужность, и направился к конюшне — проведать лошадей, а заодно привести в порядок собственные мысли. Жаклин! Это имя песней звучало в его ушах, звенело колокольным звоном, рассыпалось стуком падающих градом бусин, шелестело листвой и рокотало морской волной. Жаклин, не Жак, Жаклин д’Артаньян, единственная дочь маршала Франции, которая зачем-то переоделась в юношу и пустилась на поиски приключений, такая же безрассудная, как когда-то её отец. Анри едва не свело с ума чувство неопределённости — до того, как она прошептала д’Артаньяну «Я ваша дочь», он не знал точно, Жак перед ним или Жаклин, юноша или девушка, и то, что он полюбил это странное двуполое создание, полюбил без оглядки, пугало его больше всего. Конечно, он и раньше влюблялся — был грех и с миловидной служанкой в замке герцога де Лонгвиля, и с одной небогатой дворяночкой, подругой детства, а уж сколько было тайных перемигиваний, заигрываний, двусмысленных комплиментов, переданных из перчатки в перчатку надушенных записочек, украденных поцелуев в углу! Но это всё было пустое, мираж, дым, рассеявшийся при первых лучах беспощадного солнца. Можно ли сравнить этих кротких, нежных, пахнущих духами барышень с девушкой-воином, которая бесстрашно отбивалась от противников шпагой или кочергой! Анри погладил пофыркивающего коня по морде, заглянул в его большие глубокие глаза, обрамлённые густыми длинными ресницами. Другие лошади дремали или сонно жевали сено, изредка переступая с ноги на ногу. В конюшне было тихо и спокойно, слабый свет фонаря, принесённого Анри, почти не рассеивал окружающую темноту. Здесь было прекрасное место для того, чтобы сесть и подумать о своих чувствах... до тех пор, пока сзади не послышались еле слышные крадущиеся шаги. Анри, разом вспомнив о монахах, которых отцы-мушкетёры могли не добить, гвардейцах, которые запросто могли обернуться против своего бывшего командира, и де Круаль, которая могла подстроить любую каверзу, резко развернулся, выхватывая шпагу, и, щурясь, вгляделся в темноту. — Спокойно, Анри, я не собираюсь нападать на вас! — из тени медленно вышла Жаклин д’Артаньян. Он с облегчением выдохнул, убирая шпагу обратно в ножны. — Ох, это вы... Я теперь ожидаю любой опасности — после того, как нас столько раз пытались убить. — Думаю, здесь и сейчас нам ничего не угрожает, — Жаклин прошла мимо него и опустилась на груду сена в углу. Анри заметил, что она изменилась после их чудесного спасения — исчезла постоянная напряжённость, скрываемая за шутками и дерзкой бравадой, лицо девушки стало мягче и нежнее — а может, виной тому был падавший сбоку слабый свет фонаря? После возвращения отца к Жаклин вернулась былая уверенность в своих силах, и она уже не выглядела такой тревожной, как раньше. — Вы здесь по той же причине, что и я? — Анри опустился на сено рядом с ней. — Пришли проведать коней? — Нет, я искала вас, — она искоса взглянула на него. — Нам с вами надо серьёзно поговорить, и другого шанса может не представиться. Сейчас, и только сейчас настало время для честности. Давайте хоть раз будем откровенны друг с другом. — Я согласен, — ответил сын Арамиса, хотя внутри него всё будто оборвалось и полетело в бездну. Он точно знал, что должен сказать Жаклин, но совершенно не представлял, что последует за этими словами. — Я должен сказать вам кое-что важное, — торопливо заговорил Анри, боясь растерять всю свою решительность. — Это касается слов, произнесённых мной в том подвале, в Англии, когда нас чуть не сожгли. — Вы хотите взять их обратно и попросить прощения? — тон Жаклин был нарочито беззаботным, но Анри заметил, что она вся вытянулась в струнку в ожидании ответа. — Нет, — он покачал головой. — Я хочу сказать, что не отказываюсь ни от одного из своих слов. Я правда полюбил вас, Жаклин, ещё до того, как узнал ваш истинный пол. Понимаю, что это звучит странно, но я любил бы вас независимо от того, были бы вы юношей или девушкой. Древние греки, кажется, выделяли пять типов любви? — он криво усмехнулся. — Не знаю, к какому из них относятся мои чувства. — Вы полюбили меня за десять дней нашего путешествия, — Жаклин слабо улыбнулась. — Интересно, вы всегда так быстро влюбляетесь? И сколько же времени вам понадобится, чтобы влюбиться в следующую хорошенькую девушку? — Не думаю, что на моём пути попадётся ещё одна девушка, которая способна, переодевшись в мужской костюм, отправиться на поиски украденных сокровищ и при этом ещё и отбиваться от капитана королевской гвардии, — серьёзно ответил Анри. Жаклин улыбнулась ещё грустнее. — Зря я сказала, что он не может сражаться без своих гвардейцев... На самом деле он очень опытен в фехтовании — если бы мне немного не повезло, он бы меня заколол. А монахи... Если бы вы знали, как мне было страшно! Каждый миг я думала, что вот-вот меня убьют, что погибну я и погибнете все вы, которых я втянула в это! Поэтому я и сражалась так отчаянно. Она подняла руку и стянула с головы чёрный парик — он медленно съехал вниз, открывая настоящие волосы Жаклин — густые, золотистые, вьющиеся мелкими кольцами. Анри заворожённо наблюдал, как девушка развязала чёрную ленту, на которой блеснули вышитые золотой нитью инициалы «J. A.», стягивавшую её кудри, и принялась расчёсывать их пальцами. — Я не мыла их больше недели, — с отвращением произнесла она. — Страшно представить, во что они превратятся к моменту моего возвращения в Лувр! — Вы так прекрасны! — Анри не смог сдержать восхищённого вздоха. — Скажите, зачем вам это понадобилось? Прятать свои чудесные волосы под париком, переодеваться в мужской костюм, перетягивать грудь... — он поймал на себе пронзительный взгляд Жаклин и смущённо умолк. — Её величество Анна Австрийская не верит, что женщина может добиться хоть чего-нибудь без помощи мужчины, — она принялась яростнее продираться сквозь густые пряди. — Когда я предложила ей помощь, она мне так и сказала: «Ну что вы можете, дитя моё? Ведь вы девушка!». Мне не пришло в голову ничего другого, кроме как солгать и рассказать, что у меня есть брат-близнец, а потом притвориться этим самым братом. Да, я солгала самой королеве! — она с вызовом вскинула голову и посмотрела прямо в глаза Анри, но в глубине её тёмно-карих глаз блестели слёзы. — Иначе она ни за что бы не отпустила меня в Англию и упустила бы последний шанс спасти себя! — Я уверен, королева поймёт и простит вас, когда вы вернётесь с победой, — горячо заговорил Анри. — Анна Австрийская добра и великодушна, она не станет наказывать вас за ложь во благо! Но почему вы не рассказали мне, Раулю, Анжелике, в конце концов, ведь она тоже девушка! — Сначала я боялась, что вы отнесётесь ко мне так же, как её величество, — вздохнула Жаклин. — Как к глупой маленькой девочке, играющей в мужские взрослые игры. Я видела, как вы относились к Анжелике, пока она не начала разбрасывать врагов во все стороны! — Лично я зауважал Анжелику после того случая на площади! — Анри прижал руку к груди. — Поцеловать капитана Леона — это же всё равно, что сунуть голову в пасть дикого зверя! — В пасть льва, — улыбнулась Жаклин, но тут же вновь стала серьёзной. — А вы тогда же поцеловали меня! — Простите, — Анри покаянно склонил голову. — Я всего лишь хотел заморочить голову капитану и его людям и уберечь нас всех от ареста. Если этот поцелуй был вам неприятен... — Нет, почему же, — живо отозвалась Жаклин. — Очень даже приятен! Даже в полумраке было видно, как заалели её щёки. Анри нестерпимо захотелось поцеловать её ещё раз, изгнать эту печаль из её глаз, прогнать охватившую Жаклин усталость, но он не осмелился. У него оставался ещё один очень важный вопрос. — Я понял, почему вы скрывали свою истинную личность, — заговорил он после нескольких минут молчания. — Я признаю, что полюбил вас в обличье юноши и не перестану любить в обличье девушки. Я не возьму назад своих слов, сказанных в том подвале. И теперь я хочу знать только одно: любите ли вы меня? Жаклин молчала очень долго — так долго, что Анри стал сомневаться, слышала ли она его вообще или была слишком глубоко погружена в свои мысли. Он уже собирался окликнуть её, но тут она вдруг вскинула голову. — С самого детства, сколько себя помню, отец учил меня защищать себя. Он часто повторял, что на свете много недостойных людей и откровенных мерзавцев, что он сам, Шарль д’Артаньян, порой бывал и тем, и другим, что не желает, чтобы на моём пути встретился какой-нибудь негодяй, который вскружит мне голову и разобьёт сердце. Я рано научилась не доверять мужчинам — женщинам, впрочем, тоже. Отец не раз рассказывал мне историю о миледи Винтер... Я видела множество женщин, к которым относились гораздо хуже, чем они того заслуживают, лишь по причине их пола. И я встречала множество нахальных богатеньких юнцов, дуэлянтов, игроков и пьяниц, которые считают, что можно легко украсть у женщины её поцелуй — или её невинность. Хотя всё сказанное очень косвенно относилось к Анри, он почувствовал, что щёки начинают пылать, и опустил глаза, не в силах смотреть на Жаклин. — Поначалу вы показались мне таким же, — продолжала она. — Наглым самовлюблённым выскочкой из богатой семьи, которому всегда всё доставалось даром. И я была готова возненавидеть вас, была готова убить на дуэли за ваше обращение со мной, за грубости в сторону Анжелики. Но потом, когда мы волею судьбы оказались связаны, и вы попросили прощения, я взглянула на вас по-новому. Сердце Анри, казалось, пропустило удар, но он всё ещё не осмеливался взглянуть на девушку и продолжал смотреть на усыпанный соломой земляной пол конюшни. — Я ждала каждый миг — вот вы сделаете что-то не то, вот вы упадёте в моих глазах, и тогда я смогу с чистой совестью забыть о вас. Но каждое ваше действие, каждое движение было направлено на то, чтобы помочь нам. Вы храбро защищались от монахов и от гвардейцев, пошли против воли своих родителей, чтобы помочь нам, отправились в Англию, рисковали своей жизнью, защищая нас всех... защищая меня. Вы стали настоящим другом для Рауля и Анжелики, и я уже не могла вас ненавидеть. Я держалась, как могла, но моё сердце решило иначе, — голос Жаклин задрожал. — Я полюбила вас, Анри д’Эрбле, полюбила за время нашего краткого путешествия, полюбила в обличье моего спутника и не перестану любить в обличье сына Арамиса и крестника королевы. Анри, охваченный безумной надеждой, поднял на неё глаза и увидел, что по щекам девушки текут слёзы. Слова у него кончились, и он обнял Жаклин, притянул к себе и стал осыпать её лицо поцелуями, осушая слезинки. Она вся задрожала, но не отстранилась, руки её после некоторого промедления легли на плечи Анри, и дочь д’Артаньяна осторожно притянула его к себе, коснулась его губ своими — мягкими, тёплыми, слегка солёными от слёз. Тут у Анри закружилась голова, и он, не в силах больше сдерживаться, крепче сжал Жаклин в объятиях, рванул шнуровку её камзола, стремясь освободить туго перетянутую грудь, уткнулся в шею девушки, покрывая её поцелуями. Жаклин запрокинула голову, подставляясь под его губы, но в следующий миг уже отстранилась и схватила Анри за руку. — Постойте! Мы не можем... прямо здесь, прямо сейчас! — Другого случая может и не представиться, — повторил он её же слова, сказанные в начале разговора. — Но там, совсем рядом, мой отец! Я не могу... — Ему пора понять, что его дочь выросла, и отпустить её, а вам пора перестать оглядываться на отца, — у Анри всё ещё кружилась голова, и камзол и рубашка Жаклин казались ему одним размытым чёрно-белым пятном. Девушка вскинула руки и упёрлась ему в грудь, но потом её ладонь будто сама собой скользнула под рубашку, и на этот раз от прикосновения к голой коже вздрогнул уже Анри. — Это настоящее безумие, — прошептала Жаклин, откидываясь назад, прямо на копну сена. Сын Арамиса склонился над ней, и в этот миг снаружи послышались равномерные тяжёлые шаги. Анри едва успел выпрямиться и одёрнуть рубашку, как из темноты показался капитан Леон. Увидев сидящего на сене Анри и поспешно садящуюся растрёпанную Жаклин, он в первые мгновения вздрогнул, но затем уставился на пару с весёлым изумлением. — Господа, я, кажется, помешал? — Как вы догадливы! — сквозь зубы процедила Жаклин, прожигая капитана взглядом. Анри был уверен, что будь у неё под рукой горсть песка, она не задумываясь швырнула бы её в Леона. — Ваша способность появляться в самый неподходящий момент просто поражает, — с досадой произнёс он. — Вы-то сюда зачем пришли? Тоже коней проверить? — Прогуляться и проветрить голову, — Леон с интересом следил за тем, как Жаклин поспешно зашнуровывает камзол и перевязывает волосы лентой. — Проветрить голову? Вы что, пьяны? — она наморщила нос. — Не от вина, — уверил её Леон. — От... всего произошедшего, — он неопределённо повёл рукой в воздухе. — Понимаю, — кивнул Анри, поднялся на ноги и протянул руку Жаклин, но та встала без посторонней помощи, натягивая парик и мрачно глядя на сына Портоса. — Теперь, надеюсь, вы оставите нас в покое хотя бы на несколько минут? — Пожалуйста, — хмыкнул Леон, изящно раскланялся, взмахнув в воздухе невидимой шляпой, и зашагал прочь от конюшни. — Сейчас мне действительно хочется его убить, — проговорила Жаклин, глядя в темноту, в которой скрылся капитан. — А я ему даже благодарен, — ответил Анри, с наслаждением вдыхая свежий ночной воздух. — Пожалуй, сейчас он появился очень даже вовремя и спас нас обоих от безрассудного поступка. — Безрассудного — это точно, — Жаклин прижала ладонь к груди, надеясь успокоить бешено бьющееся сердце. — Но послушайте... Как же мы будем дальше? — А дальше мы просто обязаны выжить, — к Анри вернулась его привычная беззаботность. — Чтобы я мог, когда мы прибудем во дворец, просить у королевы благословения на наш брак. — Даже так? Всё настолько серьёзно? — Жаклин искоса посмотрела на него. — Разумеется! Послушайте, Жаклин, после всего, что нам пришлось пережить, и особенно после того, что едва не случилось здесь, в конюшне, я просто обязан жениться на вас! — Но даже если вы и станете моим мужем, это не даёт вам права командовать мной! — неожиданно вспыхнула она. — Никаких требований «оставить эти неженские занятия» или чего-нибудь в этом роде! — Я полюбил вас за «неженские» занятия, как же теперь я могу заставить вас отказаться от них? — искренне удивился Анри. — Клянусь, что я не стану командовать вами и требовать от вас того, чего вы не желаете. Я же не хочу быть заколотым в первый же день своего брака, — прибавил он с усмешкой. — Хорошо, — к Жаклин вновь вернулась уверенность, и она, решительным жестом поправив парик, шагнула к выходу из конюшни. — Я подумаю над вашим предложением, месье д’Эрбле. И она вышла первой, оставив после себя неуловимый флёр надежды. Анри, чуть подождав, вышел следом, надев на лицо маску безразличия, но внутри него всё клокотало от счастья. Впервые он в полной мере осознал, что это значит — любить и быть любимым, и не собирался отказываться от этого счастья ни ради более удачного и выгодного брака, ни ради королевской милости, ни ради блистающих холодным великолепием сокровищ кардинала Мазарини.