***
Первого из голодрим Элу Тингол увидел на скамье в галерее. Тот спал, свесив исцарапанную грязную руку до самого пола. Ни топот, ни бряцанье кольчуг стражи — ну надо же, очнулись! — ни разговоры голдо не мешали. В растрепанных темных волосах золотом блестели узкие ленты. — Почему здесь? — замедлил шаг Элу. Услышав за спиной шелестящее: «сопротивлялся», «отказался уходить», «ругался», король Белерианда коротко приказал: — В гостевые покои. Немедленно. Его сейчас и орочьи барабаны не разбудят. В распахнутые двери он вошел вместе с супругой. — Отец! Лютиэн улыбнулась им, а Даэрон склонился в поклоне. На кровати лежал второй из чужаков. Худой, как палка, он дышал со свистом и усилием, будто невидимый кузнец раздувал мехи. Кровь с лица смыли, и среди рубцов и шрамов Элу почудилось что-то знакомое — в скулах и подбородке. А, может, и в изломанной линии губ, обкусанных и воспалённых. Волосы у него были ярко-рыжие, а правой руки у квендо не было — аккуратно забинтованный обрубок лежал поверх льняной простыни. Пленник Мелькора, такие иногда добирались до Дорианта. Но никогда до Менегрота. — Кто он? Лютиэн склонилась над раненым, вытирая ему испарину со лба, и потому ответил Даэрон, неожиданно хмуро: — Мы не знаем, государь. Он не приходил в себя. Тот голдо, — кивок в сторону галереи, — назвал его братом. «Огненноглазый». Чужак. Голдо, из тех, что пришли, устроились на чужой земле и даже позволения не спросили. Элу Тингол поджал губы. Бежавших из Ангбанда пленников дориатрим принимали редко. Уж слишком велик был риск, проявив милосердие, поставить под угрозу невинные жизни. — Маблунг, пусть двое стражей неотлучно будут у дверей. Нет, погоди! Пусть лучше сторожат в комнате и не спускают с него глаз. Лютиэнь, прошу, оставь голдо. О нем есть кому позаботиться. — Есть, — очень серьезно кивнула дочь. — Я о нем позабочусь, отец. Лютиэн Тинувиэль, Лютиэн-Соловушка, единственная дочь Элу Тингола и владычицы Мелиан улыбнулась отцу и взяла ладонь рыжего голдо в руки. Пальцы их переплелись. Ахнула стоявшая рядом Мелиан, а Элу Тингол, король Дориата и Белерианда, почувствовал, как сердце пропустило удар.***
— Как ты мог?! Как ты мог, Торондор?! — Элу Тингол, король Дориата и Белерианда, в ярости топтал траву на поляне под вязами. Трава уворачивалась. — Ну почему сюда, Торондор? Почему к нам, старый друг?! Столь обширны земли Эндоре, а ты привез этих голодрим сюда! Что, места больше не было? Почему у Митрим не оставил?! — Да что ж мне было делать, Эльвэ? А если орки? — клекотал Торондор, Король всех орлов. В смущении он взмахивал крыльями, отчего гнулись вязы, но не Элу Тингол. — Я и понес к Митрим. Полчаса на озером круги наворачивал. А эти, внизу, всё бегали и орали: «К нам! Нет, к нам! Сюда неси! Нет, сюда! На южный берег! Нет, на северный!» Ну, я плюнул и сюда принес. Решил, так проще будет.***