стены

что-то ломается. кажется, что стены вокруг, все четыре, начинают внезапно рушиться, будто желая курседа под своими обломками похоронить. и он даже не сопротивляется, не выставляет руки перед собой и не пытается уйти, увернуться. не потому, что конечности болят невыносимо, словно его и так уебало не один раз ещё до этого, хотя это, безусловно, тоже, но курседу не впервой терпеть, он уже машинально не выдает никаких нормальных эмоций. стены на месте. все четыре, всё в целости и сохранности, ни пробоины, ни трещины. даже в темноте курсед способен различить смутные очертания предметов в комнате: ничего не разбилось, не упало. с дверью тоже всё в порядке, за ней — ни звука, хотя душа одна всё же есть. и её присутствие ощущается только тем, что дверь закрыта. будь курсед один, его бы не ебало абсолютно даже само наличие ебучей двери, стен ему хватает для счастья. если это вообще можно так назвать. счастье слишком громкое слово. хотя нет, слово-то вообще не примечательное, люди сами в него вложили огромный смысл, каждый, конечно, вкладывает что-то своё, но общество буквально кричит тебе всю твою жизнь о том, что счастье — это то, к чему нужно стремиться. это то, что не достанется тебе просто так, ты должен сам упорно к нему идти, трудности превозмогая, переступая через самого себя, и ты обязательно дойдешь. а если не дошел, значит недостаточно старался. надо стараться больше. но это всё пиздеж. ты можешь годами тратить все свои силы, но не достичь ничего. жизнь — блядская удача. с рождения играть в русскую рулетку — такое себе занятие. естественно, будучи ребенком, ты никогда не сможешь забрать у родителей револьвер и испытать на себе всю прелесть удачи и горечь невезения. но с годами у тебя появится свой собственный, сделанный из не самого приятного опыта, сожалений и разочарований, как в себе, так и в других, из ответственности и детских травм, из такой желанной самостоятельности и неконтролируемых слабостей. и ты сможешь делать всё, что захочешь. всё, на что ты способен, что позволяют тебе твои моральные принципы. курсед мог бы потратить все шесть пуль на душу за своей дверью. и за ещё одной дверью, уже не его, чужой. прострелить замок, прямо как в заезженных фильмах, и остальные пять выпустить очередью в спящее на кровати тело. но почему-то рука снова и снова направляет оружие на самого себя. быть может, потому что замка в чужой двери нет и никогда не было, но курсед всё равно дальше порога пройти не может. потому что стен на самом деле пять. четыре — в комнате курседа, и ещё одна — между ним с акумой. шести пуль не хватит, чтобы ее пробить. а курседу и не нужно. он не намерен тратить ресурсы на достижение счастья, как большинство. не чтобы выделиться, а потому что впадлу. эта стена не мешает ему жить, и ничего не изменится, если её не будет, курсед уверен. но не уверен акума, ведь неважно с какой стороны ты ломаешь, всё равно обоим трудно. акума, выстрел за выстрелом пропуская, пытается достучаться. но курседа вновь засыпает обломками, разбивая его самого, разрушая до основания и, кажется, ломая сам фундамент. что-то щелкает в голове: очередная пуля или, может быть, гениальная мысль, которую он забудет уже спустя пару минут. может, щелкает и не в голове, а где-то за дверью, но курсед всё равно её не откроет. не впустит в покрытую мраком комнату хотя бы пару лучей света — они не помогут. зачем стараться, если твои старания не дадут никакого результата? зачем порицать или поддерживать других за их стремление к счастью? курседу нужен покой. 'покой' тоже понятие неоднозначное, но всё-таки куда более достижимое, нежели 'счастье'. каждому судьбой предначертано то или иное событие. череда самых разных событий, их исходов и последствий, и повлиять на судьбу ты не можешь. ты — пешка на шахматной доске, кто-то может всю жизнь потратить на борьбу с несправедливостью судьбы, изрекая жалостливые поэмы о том, что помимо пешек есть, например, ещё король, но вот кто это — нам знать не дано. а кто-то может смириться и привыкнуть. у курседа нет ни одной четкой цели, он просто плывет по течению, доведя все движения до автоматизма, однако рано или поздно усталость проявит себя и придется остановиться. стены теперь давят со всех сторон, словно сближаются стремительно, не оставляя курседу свободного пространства. теперь хочется двигаться, но негде, расстояния между стенами мучительно мало, всё похоже больше на какое-то изощрённое издевательство. белый шум в ушах до того громкий, что курсед глаза вынужден закрыть, питая в глубине души совсем детскую надежду, что когда он глаза откроет, всё вернётся на свои места. как обычно. совсем забывает, что он не один. что где-то там, за дверью, по-прежнему есть ещё одна душа, что готова на эти детские надежды повестись. четыре выстрела, и вот шум в ушах пропадает, курсед поднимает до невозможности тяжёлые веки: стены на месте. все четыре, всё в целости и сохранности, ни пробоины, ни трещины. пятой нет. дверь открыта, безликую тьму пустой комнаты акума окидывает изучающим взглядом. смятое одеяло на кровати, пара пустых бутылок из-под пива и ни единой души. курседу холодно. впервые за долгое время зима ощущается в полной мере, когда руки начинают мерзнуть. пальцы еле двигаются, то ли из-за собственного нежелания, то ли всё-таки из-за холода. курсед никогда не думал, прежде чем что-то делать. но сейчас отчего-то медлит, дыру прожигая в своей замёрзшей руке. он оказался крайне удачлив, по правде говоря. удачливее, чем думал. с каждым разом шансов всё меньше, а градус азарта всё выше, в барабане почти не осталось патронов — курсед не помнит уже сколько из шести возможных он потратил. он проворачивает барабан, всё так же смотрит на револьвер, а тот словно смотрит в ответ. лицом к лицу даже слова вымолвить не получается, ведь вокруг нет привычной темноты, скорее наоборот, снег режет глаза, на удивление, на небе нет ни одного облака, поэтому солнце светом больно ярким вынуждает глаза прикрыть. зажмуриться. снова. курсед нажимает на спусковой крючок. не судьба. закончились патроны. револьвер останется пылиться на полке давно забытых воспоминаний. и его курсед тоже забудет. так зачем же тогда он вообще был нужен? акума с каждым днём всё меньше начинает коситься на разрушенные стены. это его рук дело. дело рук его не самого приятного опыта, сожалений и разочарований, его ответственности и его слабостей. акума сверлит потемневшими глазами оружие, зажатое бледными пальцами. не ждёт уже ничего, о помощи не просит и не ноет. в кои-то веки, блять. барабан крутится, пальцы инстинктивно сжимаются. выстрел. курсед, с ног до головы продрогший и уставший до ужаса, перед дверью в квартиру стоит, ступить на порог не решаясь. возвращение на чекпоинт, получается, с мертвой точки так и не сдвинулся. видимо, ещё не пора. стены на месте. все четыре, всё в целости и сохранности, ни пробоины, ни трещины. пятой нет. россыпь маленьких и не очень обломков, в большинстве из которых можно разглядеть застрявшие пули. пуль неимоверно много. но за закрытой дверью курсед чувствует всего одну душу. за закрытой дверью своей комнаты. на все четыре стены проникает свет, курсед осматривается слева направо. взгляд медленно доходит до кровати, где встречается с чужими стеклянными жутко темными глазами. акума смотрит долго и молчит. потому что они всегда понимали друг друга без слов. акума вытягивает руку вперёд, не целится даже, не думает, а для курседа осознание, что на подкорках души лежало всё это время, приходит вдруг мгновенно. выстрел. всегда можно перезарядить.