После полуночи

— Я тебе тут домашнее задание принесла, — едва выговаривает, складывая тетрадки одну за другой. — Давно благотворительностью занимаешься? Недовольный голос настолько смешен, когда так хрипл. Лиза сдерживается, внимательно оглядывая комнату, в которой царит полумрак. Кристине болеть не особо нравится. Единственное, из-за чего всё же приходится улыбаться — ебучая возможность пропускать школьные занятия. И сейчас грипп настиг её в самый что ни на есть подходящий момент. Под Новый год, как правило, очень много контрольных, к которым Захарова никогда в своей жизни не готовилась. Но всегда умудрялась скатать с кого-нибудь на заветную троечку. — Меня попросили донести всё это лично в руки. Угрюмый взгляд заболевшей переполнен желчью. Видно, как она еле сдерживает себя, лишь бы прямо сейчас ничего не выплеснуть на Лизу. — Не спрашивай, почему я. — начинает, заведомо зная, что будет. — Тебя в классе как огня сторонятся. Мы соседи с тобой, относительно того слова, потому мне приходится торчать здесь. Но ничего, не буду больше смущать тебя своим присутствием, поправляйся. — Постой. — кряхтит, поднимаясь с кровати. — Я, блять, понимаю, что мы с тобой не друзья, но мне нужна твоя помощь. У неё всегда находилось что-то такое, чем она могла ошарашить. Язык Захаровой был хуже всех врагов на свете для неё самой, и порой хотелось вырвать наглый кусочек плоти, лишь бы тот не вытворял чертовщины. До блядской боли, которую невозможно терпеть, она прикусывала его всякий раз, когда говорила то, за что не могла ручаться. И сейчас, произойдя ровно то же самое, что и всегда, она проводит зубами по горячей ткани, чувствуя металлический привкус. Кровь окутывает её рот, а затем и покусанные, обветренные губы. Ей хочется скулить от немощности, которой сейчас в комнате, где едва видны очертания их лиц, хоть пруд пруди. — Тебе бы в чувства придти, Кристина, — аккуратно осаждает просьбу, пытаясь выйти из комнаты. Но на счастье Захаровой никого в квартире нет. Именно поэтому в ней что-то словно зажигается, когда звучат слова отказа. На негнущихся ногах подходит к соседке, вдыхая терпкий аромат кофе. Эта дура очень любит кофе. — Воняешь ужасно, ненавижу кофе, — сглатывает вязкую слюну, понимая, что в комментариях Индиго вовсе не нуждалась. — Помоги с домашкой, а я обещаю не подкалывать тебя месяц. В ответ Лиза лишь звонко смеётся, театрально хватается за живот. Вертит головой, смахивая проступившую слезу. На миг думает, что Захарова врать не умеет. Пытается, но глаза выдают. И даже в кромешной тьме Андрющенко ей бы не поверила. — Ты считаешь это благодарностью? Думаешь, я действительно стану помогать тебе взамен на то, что ты не будешь задираться в мою сторону? Абсурдность ситуации в данный момент не знает границ, расплываясь пластом по всему помещению. Хочется, а может, немного и колется. Невмоготу ждать какого-то шага со стороны собеседницы. Она так по-хозяйски себя тут чувствует. Понимает, что ситуацией полноценно управляет. Вроде и хочется остепенить ту, показать, кто есть кто, и что игры с ней бесполезны. Но что-то внутри удерживает, словно допуская факт того, что Индиго тоже может доминировать. Свернуть бы ей шею, да так, чтобы охуела от всего, и чтобы жизнь перед глазами пролетела за считанные секунды. — Мерзотная хуйня это всё, — выдыхает. — Тебе бы каплю сострадания ко мне, так вообще была бы самой покорной, кис. Говорит с ней в привычной для себя манере, якобы делая вид, что путь к сердцу открыла. Мол, на, бери и делай с ним, что угодно. Можешь в качестве мяча использовать, либо ножи об него поточить. Всё равно этот кусок железа ей без надобности. И Кристине не помешало бы самой поверить в те выдумки, которые она каждому второму о себе рассказывает. Что, вот, чувствовать ничего ни к кому не умеет, никем не дорожит. Жизнью обижена, всем готова лица бить до посинения. Послушать её — так кажется, что перед ней не человек, а робот, у которого в момент заблокировали чувства. Она облокачивается на стол одной рукой, скрещивая ноги. Её футболка с принтом Бэтмена словно светится. Этот неоновый желтый мелькает перед карими глазами, будто гипнотизируя. Лиза жмурится, хлопая ресницами. Перед носом витает аромат малинового порошка от кашля, который, к слову, давала ей мама. Воспоминания холодком проходятся по коже, и Андрющенко видит перед собой картину, как семья распадается. Она пила этот ебучий порошок в тот момент, когда её родители ругались из-за частых пьянок отца. Когда ни в какую терпеть уже было нельзя. Когда сердце Лизы разломали на мелкие куски, которые никаким клеем невозможно починить. Когда она поняла, что как раньше уже не будет. — Всё, Крис, мне пора, — отходит в сторону, почёсывая затылок. Сглатывает слюну, которая обжигает горло. Становится дурно. Воздух перестаёт на несколько секунд поступать в лёгкие, когда шёпот Захаровой раздаётся рядом с её ухом. — Ты такая наивная, Индиго, — проходится пальцами по её татуировке в виде железной проволоки. Ей нравится кожа Лизы. Она такая… бархатная. Кажется, единственная в своем роде. Аромат кофе растворяется, когда нос Кристины зарывается в чёрных, словно патока, волосах. Она вдыхает её запах, и он напрочь сносит крышу. Что-то неподдающееся описанию и какому-либо здравому смыслу — Андрющенко пахнет раем. Как дети в младенчестве, ровно так же. — Считаешь меня привлекательной? Она разворачивается на носках, чуть ли не утыкаясь в губы собеседницы своими. Слегка краснеет, но в темноте это едва заметно. Лизе хочется править ситуацией, потому что… сколько раз она теряла контроль над всем, что касается их обеих. И сама не понимает, что уже давным-давно заявила о себе. Между ними была химия ещё со средней школы, но ни одна не решалась говорить что-то об этом. Захаровой, по обыкновению, нельзя было даже и думать об отношениях с девушками. Отец бы не понял её, да и брат не остался бы благосклонным. Кристину воспитала улица, где такие отношения были не по понятиям. Она не раз дралась с людьми, чья ориентация хотя бы на долю отличалась от гетеро. А сама в это время слюни пускала по Индиго. Пиздила и вспоминала её чётко выраженные губы. И эту блядскую татуировку на шее, которая дополняла весь этот образ отшельника. Впервые она призналась в этом матери. Ей было всего пятнадцать, когда между ног постоянно болезненно ныло от проходящих мимо девочек. Она отрицала эту сущность в себе. Не готовая принять, запиралась в ванной, нанося увечья своему телу. Смотрела на девушек, чувствуя укол возбуждения, и резала то руки, то ноги. Как бы давая телу сигнал о том, что думать об этом — значит наносить себе нестерпимую боль. Но обманывать саму себя было выше её сил. Она рассказала маме об этом после полуночи, когда та вязала ей свитер на зимний период. Слёзы радости вызвали в ней противоречивые чувства. Захарова не смогла бы тогда с точностью сказать, любит ли её мать после признания или нет. Она гладила дочь по волосам, поговаривая, что всё равно будет любит и принимать Кристину такой, какая она есть. И что все эти байки об ориентации совершенно не важны, лишь бы мамин аленький цветочек был счастлив изо дня в день. — А что, если и так? — она подаётся вперёд, снова чувствуя, как капли возбуждения мало помалу собираются внизу живота, сворачиваясь калачиком. Она целует её так, будто под дулом пистолета только что заставили обеих сделать это. Целует со всей бешеной энергией, которая убивала и возрождала. Убивала и возрождала. В него обе вложили недосказанность, горечь, ярое желание и всё то, что несколько лет копилось в них. Два года они держали друг друга на расстоянии, тайно вздыхая. Шума отрывается от Индиго, как только чувствует приступ кашля. Глотает по очереди группу таблеток, выписанных ебаным педиатром, запивая их ледяной водой. После сглатывает настолько громко, что хочется завизжать и закрыть уши. Потому что это пиздец заводит. Её тёмный силуэт всё ещё к Лизе спиной. Её руки скользят по тонкой шее, и в надежде хотя бы за что-то ухватиться, она переплетает между пальцами тонкие волосы, которые теперь красивыми узорами располагаются на коже, чуть щекоча. От негромкого выдоха внутри всё замирает. — Я сделала тебе больно? — едва шевелит губами, прислоняясь ими к горячему уху. Кристина в ответ лишь мотает головой, не желая нарушать тишину. Аккуратно поворачивается назад, заглядывая в глаза, переполненные немыми вопросами. Горячие руки сплетаются в замок, обхватывая тело Лизы. Усаживая её на стол, Кристина не позволяла себе ещё раз прикоснуться к её губам. Выжидала момент, подобно хищнику. Незаметно покусывала губу, стараясь громко не дышать. В темноте высматривала тот самый позволительный огонь, который стал бы для неё маяком в штормовое время. Лиза обхватывает её талию ногами, прижимаясь к ней теперь всем телом. Смотрит так, будто что-то в момент заставило опьянеть. Еле разглядывает губы Захаровой и прислоняется к ним большим пальцем, вырисовывая узоры. Любуется завороженной Кристиной, пытаясь унять пульсацию в теле. Кристина обнимает ту, ластится. Как самая настоящая девушка себя ведёт. Сама в то не верит, но хочет быть на ступень выше, чем было до. Опускается глазами прямиком к губам. Тем самым, которые сейчас слегка отливают лиловым. Мокрый блеск на них по-особенному выражается. Так и хочется слизать его к чертям, лишь бы не позволять ему больше рябить перед носом. Поднимает глаза к ней и получает одобрительный кивок, после которого бешено врезается в покусанные губы, запуская пальцы под бесформенную толстовку. Щекочет своими касаниями, вынуждая Андрющенко извиваться. Она тает в её руках, как масло. И ей хочется тонуть в ней. Окончательно и бесповоротно забраться прямиком под кожу, чтобы никогда больше не разлучаться с теплом её тела. Обеим повезло, что Индиго не носит лиф, стягивающий кожу. Довольно легко получается пробраться к затвердевшим соскам, открывшимся навстречу ласкам. Она умирает от наслаждения, но возрождается для того, чтобы получить новую порцию. Стонет прямо в губы, прикусывая. Горечь во рту как признак того, что она слегка не рассчитала силу. Отстраняется, а Кристина лишь смеётся. Слизывает кровь, сжимая ореол чуть сильнее. Якобы, так делать запрещено. И Лиза покорно принимает это. — Что ты, бля, делаешь со мной… Вздыхает Захарова, задавая примитивный вопрос. Сводит с ума, не иначе. — Прости, я не хотела вскружить тебе голову, Кристина Захарова. Улыбается, зная, как это может раззадорить Кристину. Она хочет видеть её настоящую. Несколько ловких движений, и Лиза уже без верха. Она слегка смущена. Но разглядев взгляд Кристины, становится чуть легче. Та смотрит на её тело так, будто на произведение искусства. И ей хочется прямо сейчас кричать всему миру о том, что она добилась этого взгляда от Захаровой. Поднимая дрожащее тело, Кристина несёт его к разобранной кровати. Аккуратно укладывает, не забывая поиграть с волосами. Снимает с себя дурацкую кофту, из-за которой всё тело покрылось каплями пота. И продолжает медленно водить руками по мраморной коже. Целует, добираясь до ширинки чёрных джинс. Резко расстегивает и принимает возмущенный выдох Лизы прямо в рот. Усмехается, вдыхая её аромат. И довольно облизывает губы, потому что это самое охуеное, что ей когда-либо доводилось ощущать. Узлы внизу живота уже давно завязались настолько, что никоим образом не выйдет их распутать. Ткань бесшовных трусов натирает подушечки пальцев, и Захарова вмиг думает, что белье сейчас лишний атрибут в их взаимодействии. Снимает всю одежду к хуям с Индиго, отстраняясь. — Пиздецки красива, ангел, — шепчет, завороженно обсмотрев каждый сантиметр женского тела, — как я мечтала увидеть тебя такую. — Молчи, — отвечает Андрющенко, покрываясь алыми пятнами. И ей, на подозрение, вполне себе комфортно находиться перед ней полностью обнаженной. — Я хочу, чтобы ты прямо сейчас испытала то, чего никогда не испытывала. Говорит чуть громче, и не дав той ответить, опускается вниз. Целует бёдра, чуть высовывая язык. Пытается заглушить стоны Лизы, дабы не уйти в кромешную тьму от безумства. С каждой секундой всё ближе к той самой горяченной яме, в которой она уже после тонет. Нега возбуждения окутывает тело еще больше, когда язык, наконец, прикасается к пульсирующей плоти Андрющенко. Та вскрикивает и дрожит сильнее, запуская пальцы в пшеничные волосы. Ей хочется, чтобы они слились в одно целое. Она подается вперёд, выгибаясь, как кошка. Кусает лежащую рядом подушку, закатывает глаза, пока Кристина активно продолжает доводить её до оргазма. И понимает, что ей никогда не было так хорошо, как сейчас. Здесь. С ней. — Давай, ангел, я хочу, чтобы кончила ради меня. Ради нас. Поднимает голову, засматриваясь на Лизу. Внутри всё уже давно перевернулось вверх дном. Запускает в неё два пальца, продолжая массировать языком клитор. И это пиздецки хорошо. Настолько, что стоны начинают переходить в крики. Перед тем, как получить убийственное наслаждение, Лиза успевает лишь выдохнуть и невнятно пробубнить: — Захарова, я пиздец как люблю тебя. А после содрогается, сводя колени. Закатывает глаза, вжимаясь в ебучую кровать головой. Пытается восстановить дыхание, постепенно успокаивая расслабившееся тело. А Кристина всё наблюдает за ней. За объектом обожания, который столько времени не давал покоя. Облизывает губы, а затем и пальцы, уставившись на Андрющенко. — Ты там сказала, что любишь меня, да? — усмехается, ложась рядом. — Я вовсе не это имела в… — Я тоже люблю тебя, Индиго, — бубнит, прильнув губами к ней, — может уже, ну, типа, замутим? Лиза смеётся, отвечая на поцелуй. Кивает и быстро соглашается, обхватывая её тело ногой.