Поле моє полюшко

1991 Поле моё полюшко, Пшеница золотая, Солнышко в окошечке, птица прилетала. УПА проснулся в августе, 24. Сколько же он спал?.. 20, 30 лет наверное… впрочем, это сейчас не важно. УПА протёр глаза и оглделся: та же комнатка в хлипкой хате, которая чудесным оброзом ешё не провалилась к чертям. Печь, стол, на столе железная кружка с чаем в котором гнили дохлые мухи. Под столом несколько бутылок из-под алкоголя, рюмка разбита, а её содержимое давно высохло на деревянном полу. Занавески изеденные молью задёрнуты, а сам он заботливо укрыт двумя одеялами. Чашка росписная, колотое блюдце, Чай давно остывший, Чигарета в лужице. Повстанец сунул руку под подушку, туда где было что-то жёсткое. Небольшой кусок домотканого полотна, вручную расшитый древним арнаментом. В памяти одни за другими стали вспыхивать яркие образы. Кто же это был? Точно не покойная соседка баба Галя. Много лет служившее, Кресло всё потрёпано, От лучей закатных, Всё родное, тёплое. *** 1960 Скрипучая дверь тихо отворилась, УССР осторожно но уверенно входит внутрь. Закатное солнце освещает маленькое помещение, падая на лицо развалившегося на койке УПА. Он будто постарел на десяток-другой лет. В кресле чуть согнувшись, Тело разлогается, Только горечь лет ушедших Смертью не смывается... Украина подходит к столу и проверяет кружку, — чай еле тёплый, а значит брат откинулся не так давно. Набухался и растворился в бытие. За ним присматривала бывшая партизанка - старенькая баба Галя, которая к слову на прошлой неделе откинула капыта от болезни. Ветер с поля дует Сквозь окно открытое, Ставни чуть качаются, Взмах крыла подбитого. УССР вытаскивает из комода заплатанное одеяло и возвращается к койке. Рука армии свисает до пола, на нём расплосталось ещё одно рваное одеяло, то ли в рвоте, то ли в крови, он даже не снял сопоги. Украина умилённо и без зазрения совести любуется этой картиной. УПА был один из тех немногих, отчаянных и незгибаемых, готовых отдать душу за родину. За Україну. Только этого оказалось мало. Ворон чернрглазый Севши на оконце, Смотрит мудро, странно, - Чуть закрывши солнце. Повстанец не умер, нет, он провалился в подобие комы - такое может случиться с воплощением, но проснётся ли он? Врятли, всех оуновцев припёрли к стенке. УПА не был ласков или нежен по отношению ко всем, включая Украину, по природе своей был груб, суров и резок. Далеко не святой, очень жестокий и хитрый. Со стороны иногда казалось что он за-просто может бросить маленькую республику на произвол судьбы, но это конечно, не так. УПА при всей своей дикой натуре никогда не бил и не кричал на Украину. С ним Устим чувствовал себя в безопасности, под защитой. Как на стенах кровью, Память запекается, Образы мелькают, Смех детский разливается. Но сейчас всё изменилось. Украина потерял всех тех, кто защищал его. Пришло время повзрослеть и перестать прятаться за чьей-то спиной. Внутри него вырос железный стержень, не дающий чувствовать ни горя, ни радости, ни боли. А что случится если когда-нибудь, через много лет, этот стержень поломается? Разморозится этот лютый ужас? Прийдётся через невыносимую боль вытаскивать из нутра его обломки, если конечно удастся вытащить. Нет, Украина не даст этому случится, он не будет думать не о будующем, не о прошлом. Потому что Зачем? Он просто закапсулировал всё плохое в дальнем углу своего сознания, в надежде на то, что это нечто никогда не выберется оттуда. Как часов старинных Маятник качается, Как гармонь играет, Ноги в пляс пускаются... ...Ныне тряпкой порваной, Поясок валяется. Он потерял народное и этническое самосознание, продал и потерял веру, - вот растяпа. А за плечами Украины века. Удалые века, годы борьбы и мира, потаённых знаний и самобытности, приобретений и лишений. И не смотря на ужасы, всегда будет чего хорошего припомнить. УССР накрывает старшего брата вторым одеялом, снимает с него сапоги, поднимает с холодного пола завалявшуюся руку повстанца, берёт в свою и пытается согреть, но его тепла для обоих точно не хватит. Маленькие ручки, Взяв вещицу бережно, К свету поднимают, Со смехом и с надеждаю. Солнце закатывается, а Устим сидит на краю койки, держит руку армии и покачиваясь поёт ему ту самую колыбельную, которую давным-давно пела ему УПА, когда они оба были маленькими. Украина запинается — ему становится трудно петь на родном язвке, но он старается как может. Безследно растворяются - Как будто их и не было. Лишь нитки осыпаются, И падают безвременно. Осеннее солнце совсем закатилось. УССР поднимается, осторожно засовывает руку Назара под одеяла, и шарит по своим карманам. Достаёт рушничок который сделал сам — сильный оберег, и кладёт УПА под подушку. Читает по памяти краткий наговор на ночь, крестит непутёвого братца, зашторивает окно и отходит. И тут горможка стихла, Смех детский улетучился, И призрачная грёза Ушла в века что прожиты. ''Почему я так часто теряю тех, кого так сильно люблю? '' Украина уже ничего не чувствует, тогда почему к горлу подступает ком, а на серые глаза так и просятся слёзы? Украина даёт им волю. Он безшумно рыдает, выскакивая за порог, убегая в густые сумерки. Но отчотливо чувствует, что вот он — УПА, почти осезаемый, моячит совсем рядом, вцепился в него и дышит прямо в ухо. Поле моё полюшко, Пшеница золотая, Солнышко уж село - Птица улетала. ''Не обарачиваться, не обарачиваться, не обарачиваться! '' Косая хата на краю полу-заброшенной деревни остаётся далеко позади. Украина бежал без оглядки пока не рухнул на землю посреди чистого поля. Грудь быстро поднималась и опускалась, лёгкие сильно кололись, а в глазах плыли яркие круги. Сизоокий перевернулся на спину и открыл глаза. Кончилось видение - Так быстро и спантанно, Колотое блюдце, Чашка росписная,.. Тиха украинская ночь. Чистое ночное небо нависало над УССР как огромный океан - не облочка, не звёздочки. Лёгкий ветерок слегка колошил пшеничные колосья. Украина сел, огляделся: с одной стороны лес, с другой дорога. За ним уже никто не летел. Чай давно остывший, Сигарета в лужице, Труп солдата бывшего, Рюмка водки тусклая. В последствии к УССР не раз ещё являлось призрачное ощюшение за спиной, иногда оно прилетало к нему чорным вороном с жёлтыми глазами. Украина кормил его с руки и гладил по голове, ласково называя ''Назарушка''. Многое уходит, Многое кончается, Только горечь лет ушедших Смертью не смывается. ''Надо отпустить и жить дальше. Он - просто привязанность, привычка. Жизнь на этом не заканчивается, надо дальше развиваться. Поплакали, покакали, и чорт с ним.'' Это просто попытка самоубеждения, новая крепко закрытая и замороженная капсула. Речка всё течёт, Серце трепетает, Только свет в окошке Больше не видали. *** 1991, 24 августа. В пространстве между крышей и потолком послышалось карканье. Это ворон - вестник беды и смерти, свил под крышей своё гнездо. УПА это сейчас не волновало, - пусть живёт. УПА всё вспомнил. Он моментально вскачил с койки, сжимая в руке рушник. Натянув форму как попало, повстанец вышел за порог и полной грудью вдохнул воздух. Хотелось вопить от этого льющегося через край чувства. Назар снова молод, и ему так легко, что он готов взлететь к небесам. Взашедшее солнце било и резало глаза после долгой темноты, а трава сверкала росой. И тут УПА пулей сорвался с места. К тому, кто в нём сейчас больше всего нуждается, к тому, чьё имя ему прошептала смерть.