Не по плану

      «— Если всё в твоей жизни идёт не по плану, возможно, имеет смысл остановиться и сделать что-то, чего от тебя никто, даже сама жизнь, не ждёт?       — Что, например?       — Например, сдаться»       Ёнсын спотыкается. Нет. Не буквально. Но ощущение то же самое. Только равновесие теряется не физическое, а внутреннее: лица людей становятся смазанными, голоса сливаются в неразборчивый гул и единственным, что он ощущает остро и чётко, остается запах. Тонкий. Едва ощутимый. Тот самый, что когда-то сплетался с запахом кофе в уютной кофейне, в которой Ёнсын работает уже почти год… Ёнсыну его не хватает. С тех самых пор, как закончился его испытательный срок, и из кофейни ушёл его наставник Кехён.       Судорожно выдохнув, Ёнсын прикусывает губу, игнорирует отчаянные удары сердца и лихорадочно оглядывается по сторонам. Никого… То есть нет… Людей то вокруг полно: кто-то смотрит недоумённо, кто-то, в последний момент избежав столкновения с ним, недовольно ворчит, кто-то просто не замечает его. Все куда-то спешат…       И Ёнсын бы тоже спешил. Если бы не внезапная, парализовавшая его надежда на то, что здесь среди сотен случайных людей он снова может встретить ЕГО.       У Кехёна были рыжие волосы. Дерзкий, насмешливый взгляд. И намёк на ухмылку в неизменно приподнятом уголке рта. Он был подчёркнуто вежлив. В меру приветлив. И поначалу Ёнсыну казалось, что им не поладить. Но всё оказалось совсем не так. Кехён охотно ему помогал. Подробно рассказывал о чае и кофе всё, что знал сам. Задерживался, понимая, что Ёнсын опоздает на поезд, если не помочь ему с уборкой. И никогда не ворчал, периодически натыкаясь на забытые Ёнсыном конспекты то тут, то там.       Может быть, именно из-за своей постоянной скачки между учёбой и подработкой Ёнсын и не заметил, в какой момент улыбка старшего потеплела. Не запомнил, когда тот впервые сварил кофе специально для него. И даже сейчас не может точно сказать, с каких пор стал ощущать необходимость в сдержанной, но от этого не менее искренней поддержке старшего, которую не замечал, кажется, никто, кроме него самого. Но в это мгновенье, в этом самом метро он впервые по-настоящему ясно осознаёт, чего лишился, не осмелившись попросить номер того, о ком вспоминает теперь каждый день, раз за разом прокручивая в мыслях завершивший их недолгое знакомство разговор.       Сдаться?       Что ж… Может быть. Он и правда сдаётся. Перестаёт обманывать себя и признаёт, что вспоминал о Кехёне вовсе не потому, что тот действительно многому его научил. И даже не потому, что по его ненавязчивому участию в своей жизни всё это время скучал. А потому, что с того самого дня, когда впервые вышел на смену один, не мог не думать о том, в чём именно сдался Кехён? И мог ли он чем-то ему помочь?..       Ёнсын помнит его улыбку. Не ту вежливую, которой он улыбался, приветствуя случайных посетителей их кафе. И не ту аккуратно-участливую, с которой слушал завсегдатаев, решивших пожаловаться ему на жизнь. А ту задумчивую и печальную, мгновенно исчезавшую с его лица, как только кто-нибудь окликал его… О чём он думал в такие моменты? О чём грустил? И почему, несмотря на уже тогда очевидное для Ёнсына желание, знать о Кехёне всё, он так ни о чём его и не спросил?       Ёнсын резко встряхивает головой, улыбается неизвестно откуда взявшемуся и теперь испуганно тормошащему его за плечо Хоёну, с которым они буквально минут тридцать назад сдали смену и закрыли кафе, и перестаёт оглядываться по сторонам: запах, и без того едва уловимый, пропал совсем. И если Кехён и был где-то рядом, то теперь он уже точно не здесь… Ёнсын горько вздыхает, рассеянно отмахивается от встревоженных расспросов Хоёна и понуро плетётся домой.       Ему жаль. Правда жаль, что в те дни он боялся показаться назойливым или смешным. Но, увы, сейчас этого не исправить. И всё, что ему остаётся — это тонуть в сожалениях и вязнуть в рутине будничных дней. По утрам он упрямо ходит на лекции в универ, вечерами спешит на работу в кафе. И в какой-то момент понимает, что безысходность, поселившаяся в его душе, вот-вот накроет его с головой и выльется во что-то отчаянно-некрасивое. С пьяной истерикой и жалобами на жизнь… Но он ничего не может поделать. Не знает, как попросить о помощи. И кого? И только устало смеётся, обнаруживая, что его смена приходится прямо на Новый год. Сдерживая неясную обиду, он больно прикусывает губу, злится на вселенную, и на самого себя, и задаётся вопросом: он чувствовал бы себя лучше, будь рядом с ним Кехён?       Кехён…       Ёнсын крупно вздрагивает, прислушивается и суматошно оглядывается по сторонам: это снова дурацкая шутка вселенной? Или он и впрямь слышит знакомый смех?!       Кехён редко смеялся… А искренне — так и вовсе почти никогда. Но сейчас он смеётся именно так! Он где-то рядом! Вот только Ёнсын снова не может отыскать его в сумасшедшей толпе. Он кидается туда, где, как ему кажется, шансы выше всего, мажет рассеянным взглядом по лицам десятков спешащих куда-то людей и мечется по платформе до тех пор, пока не пропускает третий свой поезд и не понимает, что нет — опять не судьба. Он не найдёт его. Точно не здесь… Ёнсын уныло вползает в вагон, будто в подтверждение бесполезности его метаний по станции распахнувший свои двери в аккурат перед ним, и упирается в поручень лбом. От досады хочется плакать, но…        «— Если всё в твоей жизни идёт не по плану, возможно, имеет смысл остановиться и сделать что-то, чего от тебя никто, даже сама жизнь, не ждёт?       — Что, например?..»       Правда, что?! Ёнсын отчаянно выдыхает: голос Кехёна звучал оживлённо. Он счастлив, должно быть, и, вероятно, был с кем-то, кому позволено видеть его таким. А Ёнсын… Что Ёнсын? Он даже другом его не пытался стать. С чего бы Кехёну о нём вспоминать? Или искать встречи с ним?       Ёнсын привычно прикусывает губу. Ловит себя на том, что в последнее время сожалеет о несделанном практически каждый день. И не выдерживает. «От этих мыслей нужно бежать!» — думает он.       И бежит.       Выныривает из метро на две остановки раньше своей. Наскоро осмотревшись, представляет, что никогда в этом городе не бывал. Заходит в торгующий всякой праздничной дребеденью магазин и спускает половину оставшихся до зарплаты денег на кило мандаринов и пару гирлянд. Из последних сил делая вид, что это не его жизнь превратилась в череду тоскливых, изматывающих своей однообразностью дней, он грустно улыбается, вдыхает запах еловой хвои, случайно осознавая, что нотки именно этого аромата когда-то улавливал в едва ощутимом запахе чужой туалетной воды, бережно прижимает гирлянды к груди и спешит домой. Он устал. Это правда. Он очень устал. Но больше не злится. Ведь если Кехён где-то счастлив… Это же хорошо? Когда-нибудь и у Ёнсына получится стать таковым. А пока… Пока он устало плюхается на кровать и, лениво листая конспекты, думает, что перечитывать их так — под мягким светом гирлянд с кружкой чая в руке — на самом деле куда приятнее, чем засыпать на них же, сгорбившись над столом…       Просыпается он не счастливым. И не убитым. Почти никаким. В том состоянии, в котором логично было бы захотеть начать новую жизнь. Но он не бежит подавать заявление об уходе, ни в кафе, ни в университет. Ведь по факту ему действительно нравилась его жизнь. До тех самых пор, пока в ней не появился Кехён… И пока судьба по каким-то лишь ей известным причинам не развела их…       Вот же чёрт!..       Ёнсын подрывается с кровати, умывается ледяной водой и заставляет себя начать новый день буквально пинком.        «Если всё в твоей жизни идёт не по плану, возможно, имеет смысл остановиться и сделать что-то, чего от тебя никто, даже сама жизнь, не ждёт…»       Он больше тоже не ждёт. Ничего. И даже замечая в отражении окна поезда знакомый силуэт, оборачивается, заранее зная, что не увидит ярко-рыжую макушку в толпе. Он вообще уже сомневается в том, что Кехён в его жизни действительно был. И даже решил бы, что он сумасшедший, если бы не Хоён. Который незадолго до праздников приносит в кафе фотографии, сделанные им за прошедший год, и с загадочным видом сообщает, что у него есть особенный снимок. Именно для него.       Ёнсын осторожно вскрывает конверт. И раньше, чем понимает, что Хоён сфотографировал его в первый рабочий день, судорожно выдыхает — с ним рядом Кехён. Тогда ещё строгий и отстранённый… Но несомненно реальный, раз есть на снимке, который отзывается в кончиках его пальцев приятным теплом. Ёнсын поднимает на друга взволнованный взгляд, в неловкой попытке поблагодарить, путается в словах и, в конце концов, просто обнимает его.       «Спасибо! Спасибо! Спасибо!» — несколько раз повторяет он, и счастливо улыбается, пряча конверт в нагрудный карман. Он не уверен, можно ли считать это фото подарком или знаком судьбы, но ему начинает казаться, что с этого дня всё в его жизни обязательно будет хорошо.       Он почти что в припрыжку бежит в метро, на удивление легко протискивается в свой вагон и… В ужасе цепенеет, когда сквозь окно видит на платформе Кехёна, рассеянно поглядывающего на часы. Сердце Ёнсына больно врезается то ли в рёбра, то ли в стекло, к которому тот прижимается в отчаянной попытке хоть как-то приблизиться к человеку, которого он пытается отыскать вот уже несколько недель; вместе с вселенной, замершей на мгновение, когда они встречаются взглядами, прекращает свой ход и ухает в пустоту, когда, тронувшись, поезд уносит Ёнсына с собой, оставляя Кехёна с поднятой в приветственном жесте рукой неподвижно стоять в бурлящей толпе.       «Ну, почему?! Почему?! Почему?!» — негодует Ёнсын.       Его руки сжимаются в кулаки, он расстроено хлопает дверью и обессилено падает на кровать. «Почему?!» — повторяет он, глядя в пустой потолок, и горько смеётся, ожидаемо, не слыша в ответ ни-че-го…       «Если всё в твоей жизни идёт не по плану, возможно, имеет смысл остановиться и сделать что-то…»       Но что?..       Ёнсын ворочается в постели до самого утра, с трудом отсиживает впервые кажущиеся ему бесконечными лекции в университете и что есть мочи несётся в кафе.       — Хоён-хён! — прямо с порога, пугая друга, выдыхает он. — Я понимаю, что это странно… Но… Скажи. Ты не знаешь, как можно связаться с Кехёном?       — Тебе зачем?..       Хоён откладывает в сторону стакан, который только что протирал, и растерянно смотрит Ёнсыну в глаза. А тот расстроенно встряхивает головой и просит:       — Ну, пожалуйста! Сделай чудо! Скоро же новый год…       Хоён грустно вздыхает, задумчиво потирает переносицу пальцами и признаётся:       — Я пытался ему писать. Но, кажется, он сменил номер…       Ёнсын поджимает губы. Чуда не произошло. Он успокаивающе улыбается другу, ползёт в раздевалку и, кое-как отработав смену, понуро плетётся домой.       «Должно быть, и впрямь не судьба…» — спускаясь в метро, рассуждает он. Подчиняясь толпе, вплывает в вагон, и раньше, чем осознаёт, что поезд, в общем-то, совсем не его, застывает с открытым ртом, понимая, что в другом конце вагона, тоже у двери, стоит Кехён. Ёнсын неверяще встряхивает головой, пару раз жмурится, проверяя, не чудится ли ему, и потерянно выдыхает: Кехён всё так же реален.       И, кажется, готовится выходить: прячет в карман телефон, огибает поручень, спрашивает что-то у парня стоящего перед ним и, удовлетворённо кивнув, замирает, плавно покачиваясь в такт движению поезда и глядя перед собой.       «Если всё в твоей жизни идёт не по плану, — в очередной раз вспоминает их последний разговор Ёнсын, — возможно, имеет смысл остановиться…»       Но только не в этот раз!       Он срывается с места, протискивается между чьими-то спинами, подныривает под чьей-то рукой, и предельно ясно осознавая, что до остановки поезда ему не успеть, выкрикивает отчаянное: «Хён!»       Кехён, вместе с половиной вагона, поворачивается в его сторону, удивлённо моргает и растерянно замирает, непонимающе глядя на него. Ёнсын забывает дышать. Забывает слова. Забывает вообще обо всём. Так и стоит, сверля умоляющим взглядом парня, которого после остановки поезда толпа всё настойчивее теснит к двери, и думает, что вот сейчас тот выйдет и всё… Но Кехён отпускает поручень и, отступив назад, пропускает к выходу всех, кто уже почти ненавидит его. Он… Ждёт Ёнсына?       Он ждёт его! Правда ждёт…       Ёнсын преодолевает оставшееся между ними расстояние буквально скачком, тяжело дыша, останавливается перед Кехёном и не может решиться заговорить. Теряет равновесие, когда поезд трогается, врезается в чужое плечо своим, вскидывает испуганный взгляд и теряется в ощущениях, чувствуя, как Кехён осторожно придерживает его. Они оба молчат. Пропускают одну остановку за другой. И в какой-то момент Ёнсын понимает, что Кехён, кажется, знает всё, что он хочет ему рассказать. Знает и ждёт. Смотрит самую малость печально… И очень-очень тепло. Отчего у Ёнсына в горле образуется ком. «Я искал тебя! — хочет сказать он. — Я скучал! Мне не нравится просто плыть по течению, хён…» Но голос подводит. И мысли путаются. И, возможно, он бы даже просто сбежал… Но Кехён всё еще смотрит тепло-тепло. И Енсын наконец-то решается:       — У тебя… Есть планы на новый год, хён?..       Кехён удивлённо моргает. Потом еще раз — так он делает только когда волнуется или напряжен — и неуверенно спрашивает:       — А что?       Ёнсын снова вздыхает. Виновато улыбается в ответ и признаётся:       — Думаю… Я хочу провести этот день с тобой.       Он, наверное, выглядит глупо. И отчасти смешно. Но Кехён не смеётся. Кехён отводит растерянный взгляд, будто пытаясь сохранить равновесие, отчаянно цепляется за плечо Ёнсына рукой и, в конце концов, шепчет:       — Планы были. Не у меня. Скорее НА меня. Но если ты, правда, хочешь…       — Хочу! — выдыхает Ёнсын, и Кехён улыбается. Искренне и светло.       — Хорошо, — соглашается он. — Только номер свой дай. В прошлый раз я… Не рискнул попросить его.