Петербургская повесть о том, как зашкварно люди могут шутить

      — Кроули, хватит ныть, тут же столько всего нового! — ангел благоговейно созерцает и поднимает руки к Зимнему дворцу.       — Ты сколько раз его уже видел?       — Не просто видел, а участвовал в его создании!       — Скучно. В девяностые тут круче было.       — Такая красота вокруг, а ты не видишь!..       Минуя небольшую толпу немецких туристов, они спустились в метрополитен.       — Питерские говорят, что они круче лондонцев и москвичей, но и там и там метро выглядит лучше. — Кроули недовольно обводит взглядом свод станции.       — Тебе здесь не нравится, потому что Петербург — одно из величайших творений Господа.       — Что за вздор, сударь, вы несёте? То, что вы захапали Цоя на небеса, ещë не значит, что этот город принадлежит вам! — Возмущённое дьявольское отродье залезает в вагон и хватается за поручень.       — А что ты сделал для этого города? — победным тоном спрашивает сударь Азирафаэль.       — Я, может быть, и не начинал Вторую Мировую, но зато я придумал декабристов! — Демон важно поднимает палец вверх, как бы придавая своим словам больший вес. — Конечно, их родители во многом мне помогли, в особенности тем, что произвели их на свет, но все остальное произошло уже под моим руководством.       — Да-да, но зато я двигал умом самого Петра! — хвалится в ответ ангел.       — Может, ты заставил его крестить Казань? Ты же мне втирал, что его Офигейшество Господь Бог ничего против мусульман не имеет.       — Царей бывает сложно направить, даже если ты ангел. Да и всех русских в целом.       — Ах ты, тварь! А ну вернись!       Мимо них ракетой пролетает девчушка лет четырнадцати-пятнадцати, и она свалила бы с ног пожилую учительницу и нескольких индусов, если бы не ангельское вмешательство, которое удерживает людей на ногах.       — Я до тебя ещё доберусь, слышишь! Зараза… — Девушка грозит кулаком в сторону какого-то юноши, скоропостижно выскочившего из вагона.       — Что случилось? — Азирафаэль, как обычно, заботлив.       — Этот бесенок решил, что может говорить обо мне плохо из-за разреза глаз, так ещё и юбку задрал! — Мелкая говорит так, словно жалуется воспитателю в садике.       — Да как он мог так поступить?       — Зачем вообще Всевышний создал подростков? Они же тупые. — Кроули в задумчивости чешет подбородок. — Если он, типа, круче всех, то зачем создаёт тупые вещи?       — Давай без теологических бесед, пожалуйста? Тут дети.       — Я Лиза, кстати. — школьница смущённо улыбается.       Это словосочетание обычно используется только в самых слащавых романтических фиках, однако в данном случае речь не об этом.       — Нет, умоляю, даже не думай…       — Азирафаэль, очень рад знакомству, — Он протягивает девчонке руку в знак приветствия.       В душе ей очень хочется визжать и прыгать от радости, однако ей не полагается. Немного помедлив, она крепко жмёт ангелу руку.       — Мне тоже очень приятно.       — Давай отсюда свалим, а? — Глаз демона не видно по известной причине, однако все остальные части лица выражают, говоря культурно, огромное неудовольствие.       — А что не так?       — Каждый раз, когда ты с кем-то «невзначай» знакомишься, этот «кто-то» что-то от тебя хочет!       — Слушай, мне вообще-то положено.       — Извините?.. — Лиза пытается вставить слово в диалог, но попытка остаётся неудачной.       — Вот, а сейчас она скажет, что ей от нас нужно! — Змий наклонился к ней. — И чего же ты хочешь, о, дитя? Власти? Денег?       — Это всë круто, мистер, однако если я захочу, то смогу начудить все это сама.       — Ты это о чем?       — Помните Адама Янга?       — Ох, не нравится мне это… — Кроули опирается спиной об двери вагона, не смотря на предупреждающие надписи. — Знаем, и что?       — Я кое-чем похожа на него.       — О нет, только не ещё один Антихрист! — Азирафаэль в шоке зажимает щëки ладонями.       — Не парься, беляш, если бы появился ещё один такой — я бы узнал.       — Ладно. И что же у вас общего? — Белобрысый проявлял ангельское терпение.       — Я управляю реальностью, — девчонка с трудом скрывает гордость.       — Да ну? Докажи, — Кроули наклоняется к ней, пытаясь психологически надавить.       Усмехнувшись, она щëлкает пальцами.       — Очень смешно, девчуля, но ничего не поменялось, — демоническая сущность тщаславно поправляет волосы.       Азирафаэль, между тем, с трудом сдерживает смех.       — Чего смешного увидел?       — Уши свои проверь, пожалуйста.       — А что с ними? — Рыжий ужас разглядывает себя в окне вагона. — Ай, блин! Слышь, мелочь пузатая, это вообще не смешно!       Вряд ли он ожидал увидеть серёжки, так ещё и разные! Однако в его левом ухе от тоски повесился полумесяц из мелких стразиков, а в правом — пластмассовая тыковка.       — Как ты это сделала? У меня ведь даже уши проколоты не были! — Дьявольский гнев из-за сережек не пугает, а только смешит.       — Теперь тебе придётся поверить в то, что она управляет реальностью. — Азирафаэль пожимает плечами.       — Не думаю, что она прямо вся такая всемогущая. А почему ты тогда не летаешь, например? Не выворачиваешь людей изнутри силой мысли? — допытывается до девчонки Кроули.       — Могу, но зачем? Это же скучно. Так все делают.       — А в чем тогда смысл?       — Ты не понял. Моя цель — это не просто наслаждаться своими способностями. Благодаря им я должна сделать что-нибудь интересное. Это, кстати, причина, по которой вы здесь.       — Минутку… Что? — Азирафаэль задумчиво сводит брови.       — А что вы делаете в нашей холодной, мрачной Рашке, ещё и в марте?       — У меня тут как бы могут быть важные дела, нет?       — Какие? По всем важным делам едут в Москву. Ну, неважно. Ваш милый друг до сих пор мне не верит. Может, я и не такая всемогущая, поскольку подчиняюсь интересам своей аудитории, но зато я умею чудить полотенчики.       Она щëлкает пальцами — и все пассажиры, находящиеся в вагоне, стоят в белых, пушистых полотенцах. Щёлкает ещё раз — они пропадают, однако некоторые цепкие бомжи успевают ухватить себе по десятку и выбежать из вагона.       — Теперь веришь?       — Ладно-ладно, малявка, ты победила. Может, теперь ты скажешь, чего тебе от нас нужно и отстанешь?       Кроули получил тычок под ребра, полный искренних дружеских чувств.       — А чё? Больно ведь!       — Хватит грубить, ей же обидно! — Азирафаэль поворачивается в сторону Лизы. — А действительно, чего ты от нас хочешь?       Недолго медля и пытаясь угомонить желание истерически орать, она максимально спокойно спрашивает:       — Если вы не против, можно я вам город покажу?       — Так, безгрешный, на пару слов, — Кроули буквально отталкивает ангела в сторону.       — Можно и поаккуратнее.       — Быстро говори, какого хрена ты нас записываешь на экскурсию по городу, ещё и со школьницей?       — Ты имеешь что-то против городов и школьниц?       — Я против того, чтобы тратить свое время попусту!       — Ничего не попусту. Поглядим на город, познакомимся с разными людьми… Может, даже начнём лучше понимать русских. Это в моих интересах, поскольку так мы сделаем ей приятно, а это — богоугодное дело.       — Окей, а я сюда как вписываюсь? Я не против делать девчонкам приятно, но принципиально другим методом.       — Можно, пожалуйста, без подробностей? — Ангел морщится. — Судя по её поведению, она наша фанатка, так что, если она умрёт от счастья, когда мы согласимся, это станет огромным горем для её родителей и друзей, и тогда тебе тоже перепадет.       — О, Сатана, дай мне сил!.. Ла-адно, выбора все равно нет, — Демон, изрядно подуставший от спора, начинает массировать лоб.       — Отлично, — Азирафаэль снова оборачивается к девочке лицом. — Что ж, мы оба не против, правда ведь?       — Во имя всего грешного, быстрее!       — В общем, можешь вести! — Когда ангел озаряет вагон своей светлой, восхитительной улыбкой, её золотисто-белый свет отражают выброшенные банки из-под пива и чьи-то золотые зубы. Маленькой сатанистке хочется прочитать часовую речь благодарности, однако она просто говорит:       — Спасибо. Мне все равно нечем заняться сегодня. Бестелесный голос вежливо сообщает о том, что они приехали на станцию «Парк победы».       — Пойдёмте. Азирафаэль очень осторожно выходит из вагона, девчушка весело выпрыгивает, а Кроули делает то же, что она, при этом сваливая с ног штук пятнадцать пролетариев.       — Так вот. Мы с вами вылезаем из метро, в котором по необъяснимому божественному плану появился пыльный ветер… Придерживая двери по просьбе надписей, все трое выходят.       — Мы с вами на территории парка Победы. Когда-то тут был крематорий, и мы фактически ходим по праху погибших во время блокады, но местных это совсем не смущает.       Ангел в печальной задумчивости смотрит себе под ноги, а после тихо вздыхает.       — Всё знают, какая история у этого места, однако спокойно кидают бычки на землю и обжимаются возле деревьев.       — Ха, так вот что значили шутки про то, что русским на все плевать!       — Не вижу ничего смешного, Кроули, — Божий посланник сглатывает. — Сколько бедных людей здесь умерло?       — Белобрысый прав, ничего смешного. Во всем Питере нет ничего смешного, так же, как и в этом фанфике, хоть я и рвала пятую точку, чтобы было смешно. Ещё в этом парке есть несколько прудов, где можно утопить себя, или велосипед, а так же храм, достаточно красивый. Меня там насильно крестить пытались…       — Вот видишь! Я же говорил, что отделение православной церкви от католической ничего не даст — вот тебе явный пример! Ты сломал историю и культуру русских на тысячелетия вперёд, решив, что Папе лучше разойтись с Митрополитом!       — Я вообще не виноват. Я делал то, что сказал Михаил, — смущëнно отнекивается Азирафаэль, потирая шею.       Девушка игнорирует перепалку существ и продолжает экскурсию:       — Вон там, кстати, Национальная библиотека. Одна из самых больших во всем мире, и одна из самых бесполезных.       — Как такой важный объект может быть бесполезен? — Похоже, представление о российских библиотеках у Азирафаэля ограничивалось временами Маяковского.       — В ней совсем не дают книг, но зато там есть столовая.       — Русские что, везде пихают столовые?       — Нам так нужно. Так вот… Тут дом Цоя, где он жил до восемнадцати лет. На первом этаже находится кондитерская для мажоров, непонятно на что живущая, а в квартире, в которой когда-то жил Витёк, теперь обосновалась буржуазная семейка, все время таскающая подростков за уши в отделение полиции, ибо писать «ЦОЙ ЖИВ» на их входной двери им кажется совсем не смешным.       — Если он умер, то зачем люди пишут, что он жив? — Кроули хмурится.       — Люди, они как Бог: творят фигню непонятно зачем. Кстати, тут можно снять очки, ваш внешний вид никого не смутит.       — То есть везде смущает, а здесь — нет? Это какой-то сатанинский район?       — Да нет, это просто один из центральных районов Питера. Тут ходят всякие разные фрики.       Она ненадолго замолкает, для того, чтобы, похоже, покраснеть и помахать рукой симпатичному молодому чемоданчику в пальто, сшитом из детского пледа.       — Вроде таких. Короче, долой очки, свободу дебильному внешнему виду.       — Судя по тому, как ты себя ведёшь с нами и со всеми вокруг, русские легко влюбляются, — абсолютно невинно замечает Азирафаэль.       — Ничего подобного! — Лиза обиженно хмурится.       — Да, а ещё русские отрицают очевидное. Если русский говорит, что он вообще не влюблен — это не правда. То же самое с алкоголем и отношением к органам власти.       — Так, ну там дальше по Московскому теснится кучка ресторанов, тут библиотека, на Бассейной аптека и жилые дома, маникюрщики, потом фруктовые ларьки… Там, кстати, кроссовки на проводах висят. Потом, по Варшавской если дальше идти, там ларьки товаров из Финляндии и Грузии… Там ещё другая библиотека, которая поменьше, но зато даёт книги и без столовой. Там была толстенная биография Врубеля.       — О, малец Мишка Врубель! — потирает руки Кроули и растягивает шипящие.       — Жаль, что с ним все так закончилось…       — Да ладно, вы все равно забрали этого красавчика к себе под белое крылышко, — пожимает плечами демон.       — Ничего весёлого, — Азирафаэль погружается в воспоминания. — Это всё моя вина…       — Можете объяснить, что вы оба имеете в виду?       — Как бы сказать… — Чёрт чешет затылок. — Врубель — наш совместный проект.       — Да, и он бы жил долго и счастливо, если бы ты не навязал ему идею о том, что являешься зашибенно крутым! — Непогрешимый чуть не срывается на крик, однако быстро успокаивается, ибо ангелу кричать не положено.       — Я ему просто позировал. Я не виноват в том, что он любил рисовать мускулистых демонических сущностей.       — Да, и когда я пытался ему внушить, что адское не может быть прекрасным и ему нужно раскаяться — он тронулся умом!       Девушка закусывает губу, не имея полнейшего понятия, как прокомментировать эту ситуацию. Она даже не задумывалась о том, что ангелам тоже знакома горечь ошибки. При виде обьятого скорбью Азирафаэля серый Петербург стал ещё серее, невзрачнее и тошнотворнее, хотя казалось, что это невозможно. Птицы перестали петь, и даже сальные волосы гопников, не мывшихся месяцами, перестали блестеть.       С неестественным для демона сочувствием, Кроули обнимает Непорочного за плечи и что-то шепчет на ухо.       Лиза же пыталась не завизжать от такого интимного момента, поскольку ещё одна важная особенность русских — выдумывать всякую хрень из ниоткуда.       Змий, ставший очень добрым в таком положении, не стал вести себя, как подобает демонической сущности, и просто цыкает на неë и грозит кулаком, при этом не отпуская ангела.       — Да ладно вам, чего замолчали, как будто похороны? — Божий посланник вылезает из змеиных объятий и озаряет мир той самой улыбкой, из-за которой людям с плохим зрением показалось, что в Питере вновь появилось солнце. — Мне просто грустно вспоминать, что он сошёл с ума и умер из-за моей оплошности. Всё хорошо.       — Вы так мило смотрелись, смею заметить! — Девочка тоже улыбается, но не озаряет мир, а просто радостно демонстрирует свои брекеты.       — Что ты там про нас сказала, малявка? Ну-ка повтори! — Кроули теряет и этот малюсенький кусочек доброты и грозно надвигается в сторону мерзкой представительницы слабого пола, посмевшей такое о нём говорить.       Ангельской сущности пришлось его удержать, чтобы он не причинил девчонке вреда, и одновременно затыкать рот, чтобы он не сказал ничего такого, что могло бы оказаться оскорбительным для юной леди.       — Чтоб тебя, блин, в галерее повесили, кислотой облили и не реставрировали потом!       — Жёстко сказал… — Лизка морщится, представляя ощущения от кислоты и отсутствия реставрации.       — Лизонька? А можешь что-нибудь сделать, чтобы он успокоился? А то я не смогу его долго удерживать… — Азирафаэль, конечно, был силён, однако адские отродья имеют хорошую способность вырываться из ангельских рук.       — Ну… Я могу заставить вас целоваться, — школьница говорит это абсолютно серьёзно.       — Да ну? — Демон моментально перестаёт рваться, так что ангел смог спокойно выдохнуть.       — Что ты так смотришь? Да, могу.       — А в предыдущие разы это тоже ты нас заставляла? — Кроули скрещивает руки на груди. Девушка хмурится в недоумении.       — Вы это о чём, мистер Энтони Кроули?       — Мы были рядом шесть тысяч лет, и за это время поцеловались целых три раза, — Кажется, непогрешимый испытывает смешанные чувства по этому вопросу. — В первый раз — когда бедняга Иисус воскрес, во второй — когда Мексика получила независимость, и в третий — когда закончилась война во Вьетнаме.       — И зачем ты ей это рассказал?       — Как там это люди называют? Честность?       — Люди называют это «язык без костей», — язвительно отвечает Азирафаэль.       — Простите, что создала неловкую ситуацию. Я лучше оставлю вас наедине.       И девушка улетает от них на огромной мухе, однако никто этого, похоже, не замечает.       Кроули и Азирафаэль остались только вдвоём, если не учитывать сотню китайских и арабских туристов, парочки бомжей, и десятка мастеров маникюра, давно за ними наблюдавших.       — Ты что, обиделся? — Демон греет руки о белоснежную шею Божественного посланника.       — Я не обижаюсь, просто не люблю, когда ты говоришь о таких вещах при посторонних.       И это было правдой. Ангелы никогда не обижаются, только иногда им неприятно, когда говорят о таких вещах при посторонних. В доказательство того, что он не в обиде, непорочный обнимает адскую тварь, водя пальцами по её спине.       — Как думаешь, она взаправду влияет на реальность? — Кроули убирает прядь волос со лба того, кто был рядом с ним с самого создания мира. Такую белую, такую прекрасную, словно сам Азирафаэль стал Есениным.       — И даже если нет, тебе придётся признать, что с ней было приятно провести время, — Ангел смущённо отводит взгляд, чувствуя, как к лицу подступает румянец.       Кроули ненавидит эти слова, однако всё же произносит:       — Ты же меня прощаешь?       — Боже, ты говоришь так, будто я могу поступить по-другому! — Азирафаэль коротко, но искренне смеётся.       Почувствовав неловкое влечение и робость, которое вообще не предполагалось им обоим по определению, они целуются в четвёртый раз за всю историю мира. Им было вообще до солнышка, что какие-то мужики за сорок что-то им кричали, и что бабушки закрывали своим внукам глаза, чтобы не дай Бог они не увидели сего ужасного деяния. Им это просто нравилось.       Спустя минуту злой морской ветер, сопровождаемый криками чаек, решает всё испортить, и по дьявольскому вмешательству срывает с Азирафаэля шляпу. Ему приходится оторваться от Кроули с его адски горячими прикосновениями и бежать её ловить. Ангел смог быстро поймать беглянку, но момент был очень изящно испорчен.       — Слушай, непогрешимый… А мы это сами сделали, или она нас заставила?       — Вообще без понятия.       Они оба поднимает взгляд в небо. Между серых облаков по небу летит четыре огромных мухи. На них сидят Битлз — четыре всадника рок-музыки. В прочем, это тоже никого не удивляет.       — Понаехали, инглишмэны чёртовы! Развели гомосятину! Валите на свой островок, а нашу континентальную державу не загрязняйте!       Ангел горько вздыхает. Всё-таки, умом Россию не понять.