Придет беленький волчок

Морис никогда не думал, что это случится. Что у него снова получится перекинуться здесь, в чужом мире бесконечных каменных домов и самодвижущихся повозок. В мире, где нет места древней магии и волкам, способным изменять облик. В мире, от начала и до конца принадлежащем людям. Морис и сам с трудом вспоминал, как оказался здесь. Просто бросился в портал, поддавшись единственному порыву - спасти Красную Шапочку от разъяренного дяди Харди. Что мог он, волчонок, против взрослого опытного волка? Разве что отвлечь внимание на себя. Ненадолго, но этого хватило. Морис искренне надеялся, что Красная Шапочка спаслась и сумела вернуться домой. Ведь она - настоящий Волкобой. А секира Волкобоя способна творить настоящие чудеса даже здесь, в этом странном мире. Ему оставалось лишь надеяться. Ни Шапочки, ни дяди Харди он больше не увидел. В себя он пришел уже в человеческом облике, в странном месте, где суетились люди в белой одежде, и резко пахло незнакомыми снадобьями. А потом... Новый мир нахлынул на него, как волна, смывая без остатка то, что было раньше. Прежняя жизнь, стая, дядя Харди, тетя Берта, разговоры с Красной Шапочкой - всё это теперь казалось полузабытым сном или детской сказкой, которые так любит Лиза. Лиза. У нее ясные глаза, а волосы рыжие, точно шерсть того вредного лисенка, любимца Шапочки. Лиза тоже любит смотреть на облака, и верит, что они знают много интересных историй. А еще она верит, что у нее есть брат. Единственный близкий и родной человек в этом странном, суровом, совсем не сказочном мире. Она верит. И Морис верит тоже. Может, именно поэтому ему так легко мчаться сейчас, чувствуя вечно влажный в этом городе асфальт подушечками лап. Он снова тот, кто есть, тот, кем должен быть. Он - волк. И сейчас, на бегу, он вдруг ясно понимает, почему сумел перекинуться. Потому что заново обрел то, что должно быть у каждого волка. Лиза - его семья. Его стая. Свою стаю надо защищать. Сражаться за нее. И за свою стаю волк Морис перегрызет горло любому. Странно, он даже не волновался о том, получиться ли снова стать человеком. Он просто перекинулся уже в прыжке, хватаясь лапами, превратившимися в руки, за подоконник больничной палаты. Нырнул в пропахшую лекарствами темноту, вслушиваясь в тихое дыхание лежащей на кровати девочки... - Лёша... - Ой! Лиза, ты не спишь? - Спала. И мне приснилось, Татьяна Михайловна стала тебя ругать за то, что ты ко мне без спроса ушел. - Не волнуйся, Лиза, не будет она меня ругать, я всё ей объясню. Потом. А сейчас я никуда не уйду. - Правда? - Честно-честно. "Только и ты не уходи, - мысленно взмолился он, глядя на бледное личико, почти такое же белое, как больничная подушка. Лиза только недавно пришла в себя и, к счастью, почти ничего не помнила о том, как очутилась под колесами бешено мчащейся дорогой машины. Но он помнил всё. И машину, и неподвижно лежащую Лизу в луже крови и - мельком, но навсегда в памяти - наглое лицо с пьяной золотозубой улыбкой. Глупые люди. Куда их зубам до волчьих! - Спи, Лиза. Заснешь опять, и ничего плохого сниться не будет, вот увидишь! - Лёша уселся на кровать, наклонился к сестренке и запел шепотом: - Баю-баюшки баю, Не ложися на краю, Придет беленький волчок... - И укусит? - Лиза, конечно, знала ответ, но не спросить не могла. - Не укусит. Положит под бочок. А бочок у него пушистый и теплый... Лиза тихо хихикнула, глядя на брата. В окно светит луна, и поэтому кажется, что волосы у Лёши белые И пушистые. Как шерсть того самого волка из песенки. Это у других серый волчок, а у нее будет белый. Который никогда не кусается. Продолжая тихонько напевать, Лёша смотрел на задремавшую Лизу. Лучше сестренке пока не знать, что и белый волчок умеет кусаться. Хватит и того, что это уже знает один обнаглевший мажор, которого человеческий суд отпустил безнаказанным. Человеческий. Но не волчий. Правда, сейчас, наверное, об этом уже знает еще кое-кто... Майор Гром озадаченно смотрел на труп Гречкина с перегрызенным горлом - и совершенно не заметил, как позади него бесшумно развернулась и исчезла фигура в черном плаще. Причем глаза ее странной остроклювой маски блеснули явно раздосадовано.