Письмо

      Понедельник - день тяжелый. Хотя для меня любой день не простой. Моя туша валялась неподвижно на грязной кровати, пока стрелки часов продолжали двигаться. Время шло, а мои лёгкие заполнялись пылью, которая поселилась в моей комнате еще два месяца назад. А может и полгода… Я не помню, когда в последний раз убирался. В любом случае, в моем горле уже образовался огромный комок перекати-поля, перекрывающий дыхательные пути, но давало ли мне это мотивацию взять влажную тряпку и протереть полки с шкафов?       Меня раздражало моё бессилие. Серый потолок и мятая простынь только доводили меня до апатии, однако делать я ничего не собирался. Конечности словно атрофировались; я их совершенно не чувствовал. Мои тонкие руки словно отделились от плеч, как и ноги от бедер, и раскидались по разным сторонам кровати, словно раскиданные палки в темном лесу.       Мои органы с каждым днём гниют всё сильнее. Я чувствую, как кислота в моём желудке разъедает его стенки, образуя множество язв. Серо-белый налёт на моём языке явно даёт понять, что нужно менять рацион питания. Интересно, но у меня абсолютно не было этого рациона. Я вовсе перестал питаться. Каждый кусочек какой-либо еды вызывал сильную тошноту. Затем я около часа запирался в ванной комнате и проклинал свой организм над туалетом. Какую бы жёсткую щётку я не использовал, налёт не стирался. Про запах стоит промолчать. Единственный вариант избавиться от чувства голода - пожевать мятную жвачку в течение десяти минут. Это не самая хорошее решение для желудка, но лучшее для устранения запаха. К счастью, в рот ко мне никто не заглядывает, хотя иногда некоторые из братьев корчатся от моего неприятного запаха.       По сути я уже являюсь живым трупом. От меня воняет за километр. Я перестал так тщательно чистить зубы, как делал это пару месяцев назад. Сейчас чистка зубов занимает у меня около минуты, если не меньше. Это даётся мне с таким большим трудом, что порой чистку щеткой заменяю обычным полосканием водой. Мои зубы превратились в сплошные жёлтые камни, которые со временем стали крошиться. Это случилось сегодня за завтраком перед Майки и Рафом.       До этого я долго пытался встать на ноги, пошатываясь из стороны в сторону, как последний пьяница. Выйдя из комнаты я тут же принялся настраивать себя на позитивные мысли, сопровождающимися отголосками моих "тайных" желаний, которые я собирался сегодня совершить. Закончив свой минутный ритуал по недочистке зубов, я зашёл в комнату, где тут же ударил меня аромат свежих макарон с различными специями. Я приветливо улыбнулся готовящему завтрак Микки, сомкнув губы, дабы он не заметил сильную желтизну моих зубов. И хотя я понимал, что вряд ли кто-то их бы стал рассматривать, с Микки всё равно надо быть осторожным. Он достаточно внимателен, даже слишком. Рафа я не так опасался, так как тот наверняка был занят своими горячими макаронами с маленьким количеством сыра, который он экономил для нас - братьев.       Когда Микки поставил передо мной тарелку с макаронами и специями, он предложил подать сыр, на что я покачал головой. Сыр вызывает больше тошноты, а мне не хотелось блевануть прямо на кухонный стол. Взяв вилку в руки, я задержал дыхание. Я это делаю уже не в первый раз: тщательно прожевываю маленький кусок еды, запиваю большим количеством воды и притворяюсь, что уже наелся. Но что, если сегодня это не сработает? Всегда работало, а сегодня у Микки и Рафа могут возникнут вопросы по этому поводу.       Что-то приторно сладкое и горючее подкрадывалось к моей гортани, когда я принюхался к макаронам. Запах был отвратительным. Ещё они такие липкие и сырые... Точно Раф готовил. Я задержал дыхание и попытался подавить все вкусовые рецепторы, но как только мог язык коснулся недоваренного теста, к горлу снова поступил дотошный комок. Я быстро запил это водой. - Лео, всё хорошо? Я переперчил?       Чёрт, это готовил Микки. Впервые у него не вышло приготовить то, что всегда получалось. Может, сегодня не его день? Но как это преподнести? - Нет, мне нравится. Просто нет аппетита. - Опять... - промычал Микки, демонстративно надув щёки и перебирая макароны вилкой в своей тарелке. - Что не приготовлю, то ты не ешь. Скажи честно, я так себе стал готовить в последнее время?       Чувство вины гложет уже несколько лет перед Микки. Сколько раз я перед ним провинился, но это чудо продолжает меня прощать, а про любовь вообще молчу. Как ему хватает силы поддерживать меня? Сейчас, конечно, мы стали реже говорить о некоторых "щепетильных" темах, но когда мы были совсем детьми, то он не отходил от меня ни секунды. Даже иногда он продолжает заботиться обо мне. Я не хочу его расстраивать, правда... - Нет! Не говори так! - парировал я, выкачивая из себя всю оставшуюся энергию, чтобы показаться бодрым. - Ты же знаешь меня! У меня всегда по утрам нет аппетита, как у Донни! Но это же не значит, что мы не ценим твои кулинарные способности! - Лео, может у вас с Донни проблемы со здоровьем? - неожиданно в разговор вступил Раф, беря в руку кусок белого хлеба, - Я слышал, что из-за застоя желчи часто пропадает аппетит и тошнит. В любом случае, я бы посоветовал вам пропить какие-нибудь желчегонные чаи. - С каких пор ты стал врачом?       Сзади меня послышались знакомые хромые шаги. Это был Донни, который снова наверняка просидел всю ночь над каким-нибудь чертежом и поспал всего два часа. Неудивительно, что он еле перебирал ноги и чуть ли не терял сознание. Он облокотился на кухонную столешницу, сильно жмуря глаза, дабы хоть таким образом проснуться. Это действие никак ему не помогло, потому он включил кофемашину. Он повернулся к Рафу, решив продолжить свою мысль: - У тебя такая хорошая память, раз ты запомнил мою вчерашнюю лекцию, Раф? Боюсь тебя огорчить, но желчегонных чаев будет недостаточно для избавления застоя. Это ещё диета, которую мы все дружно не соблюдаем. Жрём всякое говно... - Донни взглядом указал на тарелку Рафа с макаронами, специями и куском хлеба. - Выражения, Дон! - вскрикнул Раф, доев хлеб. - Может мы и едим не самые качественные продукты, но мы не пьём всякую дрянь, в отличие от некоторых...       Раф взглядом указал на кофемашину, из которой в чашку переливался эспрессо. Запах свежего кофе распространился по всей кухне. Признаться честно, мне этот запах приходился по нраву, но сам кофе я ненавидел. Я предпочитаю чаи, особенно зелёные. Донни в ответ на встречную насмешку усмехнулся: - Да в настоящем эспрессо будет больше пользы, чем от простых углеводов! Кофе и бодрит, и поднимает настроение, и улучшает деятельность мозга! - И притупляет чувство голода, и вызывает изжогу, и усиливает тревожность, - с дерзкой улыбкой добавил Раф. - Душила...       Я бы сказал, что на кухне две душили, но Донни и Раф было бы обидно, поэтому я просто с лёгкой улыбкой наблюдал за забавным спором братьев. Украдкой я заметил устремлённый взгляд Микки на мне. Он выглядел беззаботным и... Счастливым? Действительно, я испытывал те же чувства, смотря на такой безобидный спор братьев. Это пробивало на ностальгию, когда мы в детстве спорили, у кого какая машинка круче. Прекрасное было время...       В моменте я совсем позабыл о всех проблемах и болячках, которые меня ранее беспокоили, но затем вернулись, когда все на кухне резко замолчали. Раф неторопливо доедал макароны, Микки просто смотрел на свою почти пустующую тарелку, а Донни хлебал свой любимый горячий кофе. Боковым зрением я заметил, как он пристально глядел на меня. Я не знаю, надменно ли он смотрел или сочувственно. Но было интересно, о чём он думает? Речь о застое желчи не так просто зашла. Этот разговор начался из-за меня. А почему Донни и Раф вчера об этом говорили? Они что-то заметили?       Я рывком встал из-за стола, задвинул стул и приподнял уголки губ, дабы не показаться слишком грубым. Всё-таки Микки старался, поэтому я его поблагодарил за стряпню, которая осталась практически не тронутой. Брат проводил меня тревожным взглядом, а после подвинул к себе мою тарелку и стал медленно поедать мою порцию, задумчиво крутя вилкой перед лицом.       Забежав снова в ванную и облокотившись на раковину, я принялся глубоко вдыхать воздух, будто его осталось совсем немного. Рвотные порывы были близки. Мерзость…       Через пару минут я вышел из ванной комнаты и пытался скрыть дрожь, особенно в руках. Бледная кожа выдавала моё болезненное состояние. Что, если братья увидят меня таким?       Как это обычно и случается: когда ты опасаешься чего-то очень сильно, оно как назло с тобой и происходит. Я проходил мимо кухни, но тут меня позвал Донни, который сидел за столом и собирал посуду. - Лео, ты куда пошел? Сегодня же твоя очередь мыть посуду.       Моя кожа теперь практически побледнела. Тон брата звучал немного нервозно, но не слишком агрессивно. Я постарался изобразить улыбку, но вместо этого вырвался неуверенный судорожный вздох. Почему мне так страшно? Сердце будто вот-вот выскочит. - Ладно, так уж и быть. Я тебе помогу. Я мою посуду, а ты вытираешь её.       Это было, мягко говоря, неожиданно. Я испытал приятное удивление и даже восторг. Редко мой недовольный братец предлагал помощь, особенно мне…       Странно... Я что-то испытал. Более того, я испытал положительные эмоции. Хотя серьёзное лицо Ди меня настораживало. Или он так задумался? Он смотрел на кран, из которого выливалась горячая вода; настолько горячая, что из неё исходил пар. Донни всегда имел склонность травмировать себе руки: то он моет их под горячей водой, то делает себе ожоги паяльником, то во время работы над изобретениями режет руки. Делает ли он это случайно? Он вообще осознает тот факт, что его руки практически варятся под струей кипятка?       Вот он уже минуту моет одну тарелку, тщательно протирая губкой её поверхность. Его руки начинает краснеть, но его выражение лица остается неприкословным. Он просто смотрит на кран каким-то... опустошенным взглядом.       Уже две минуты прошло. Донни так же продолжает мыть тарелку губкой и смотреть в одну точку. Вены на руках уже стали бухнуть и я решил вернуть брата на землю своим демонстративным кашлем: - Кхм, Ди? Тарелка уже достаточно чистая.       Ди подскочил на месте и окинул меня испуганным взглядом, а после растерянно начал разглядывать посуду в руках. - Д-да, я... Я вижу...       После протяжного ответа Донни вручил мне наичистейшее блюдце и продолжил мыть другое. Я протёр тарелку мягким полотенцем, затем снова решил заговорить: - Тебе нормально мыть посуду под кипятком? - Вполне, а что? - спросил самым невозмутимым тоном брат, дав мне новую чистую тарелку. - Просто у тебя руки уже под цвет маски Рафа.       Донни усмехнулся на мой "забавный" комментарий, продолжая глазеть на кран и моя посуду под горячей водой. - Нет, мне далеко ещё до такого цвета.       Молчание. Ещё минуту мы простояли так, вымывая посуду и вытирая её от воды. Я поставил их на место, пока Донни вытирал свои руки о какую-то тряпку. Только сейчас я смог разглядеть его некоторые мелкие шрамы на руках. Некоторые были уже побледневшими, давними, а некоторые - ясно-красные. Я громко взглотнул от волнения, ведь я хотел спросить его весьма о личной теме. Я не хочу начинать опять ссору, как делал это прошлый раз... Но сейчас поговорить с Донни об этом необходимо. - Дон, ты же не намеренно себе причиняешь боль, так? - спросил я, пытаясь подавить дрожь в голосе. Интересно, заметил ли это Донни? - А ты?       Ауч. Это было... Неприятно. Откуда он знал об этих... Вещах. Я почесал своё запястье, которое было покрыто перчаткой. Донни попытался незаметно посмотреть на моё запястье, но это вышло, мягко говоря, плохо. Он пялился минуту, а потом тяжело вздохнул и отвернулся. - Извини...       Ого, мне не послышалось? Мой брат извинился? Брат, который всегда фыркает при упоминании мистики, закатывает глаза, когда речь заходит о чувствах, избегает проблем, вдруг решил извиниться? Так ещё и первым? Я в шоке... Хотя мне всё ещё обидно. Если он каким-то образом узнал про мои шрамы, то с его стороны это был сильный удар. Но ведь только один член семьи знал о моей проблеме... - У тебя всё хорошо? - неожиданно спросил Донни, глядя на раковину, в которой постепенно исчезает пенка от мыльного средства для посуды. Её было намного больше. Сколько прошло времени, что она уже успела испариться? - Да... Вполне.       Ответил я в стиле Ди. Я старался придерживаться серьёзного и уверенного вида, мол, это у него проблемы, а не у меня, но со стороны это наверняка жалко выглядит. Мои бледные тонкие пальцы подергивались то ли от необъяснимого страха, то ли из-за истощения. Я спрятал их за спину подальше от зоркого глаза брата, но думаю, что даже это не могу скрыть. Донни догадывается, что скоро что-то произойдёт... - Ладно... - тихо произнёс Дон и быстрым шагом вышел из кухни. По торопливым шагам в коридоре я понял, что он пошёл к себе в лабораторию: его скромное местечко, где он запирался на несколько часов, лишь бы не видеть нас. Ему ведь нужно сосредоточиться на своих работах, а мы его только отвлекаем...       И всё же, вопрос мне не даёт покоя: что сейчас произошло? Он указал взглядом на моё запястье, намекая на самоповреждение. Он спросил, в порядке ли я. Да к тому же извинился! Складывается впечатление, будто он узнал о моём сегодняшнем принятом решении...       В моей закрытой сырой комнате было наиболее комфортным условием для моего написания текста. Я выдернул клочок бумаги из тетради и и принялся ручкой черкать послание. Мои руки водили ручку по листу, изображая кривые буквы. Странно, но я был совершенно спокоен. Письмо должно содержать в себе совершенно не утешительную мысль, но почему-то я не воспринимаю её таковой... Я же не мог так быстро смерился со своей сегодняшней участью. Меня несколько лет пугали мысли о смерти, дрожь проходила по всему телу. Сейчас же я это принимаю как должное. Может, я недостаточно понимаю, что такое смерть? Я никогда её не видел, не встречал, хотя желал увидеться с ней. Но это желание сопровождалось безумным страхом неизвестности. Я боюсь неизвестности больше, чем самой мучительной боли. Когда я перестану дышать, то что произойдёт дальше? Вечная темнота? Рай? Ад? Реинкарнация? Лимб?       Отец в детстве по пьяне рассказывал мне про своих верующих родителей. Он садил меня на колени и своей вонючей от пива пастью плевался о грешниках, попадающих в ад за страшные провинности, такие как убийство, насилие, кража, зависть, уныние... Но так же туда можно было попасть за суицид. Сначала меня это удивило: как человек, который добровольно лишил себя жизни из-за проблем, попадет в ад, если туда попадают плохие люди? Разве самоубийцы плохие? Они просто несчастные, точно не плохие. Но Бог, как говорил Сплинтер, считал их всё равно грязными, ведь они против Божьей воли лишили себя им подаренной жизни.       Это так запутанно и непонятно для меня. Я хочу узнать настоящую правду. Я хочу знать, что меня ждёт после смерти, но я боюсь. Хотя на бумаге это выразилось иначе: "Братья, отец, Эйприл, сегодня я принял окончательное решение. Я хочу умереть. Я давно думал об этом, но никак не мог сделать это. Точно не могу сказать, что меня подтолкнуло к этому. В любом случае, уже поздно о чём-то рассуждать. Прощайте".       Как же это... сухо. Мало, неразборчиво, примитивно и... Эгоистично! Столько о себе написать и ни разу не поблагодарить других за их поддержку, которую они оказывали раньше в трудные времена... Никакой конкретики в письме я не отобразил. Выглядит, будто я захотел над ними поглумиться и сделать виноватыми. "Уже поздно о чём-то рассуждать" - да они всю жизнь теперь будут гадать, что сделали не так! Они будут винить себя, друг друга... Или "я давно думал об этом" звучит как "я думал об этом несколько лет живя с вами; вот настолько вы меня довели!" - Мда, с таким письмом дорога только в ад... - прошептал я про себя, перечитывая письмо снова и снова. Возможно, нужно добавить, чтобы они простили меня? Боже, опять... Опять прошу их сделать что-то для меня. Сделайте что-нибудь для себя! Да... Так и напишу. - Лео? Можно войти?       Мои плечи вздрогнули от внезапного стука в дверь и резкого, но в то же время спокойного зова брата. Не раздумывая, моя рука скомкала письмо и кинула под стол. Голос за дверью пренадлежал Ди. Что на этот раз он хочет сказать? Забыл что-то? Решил добить меня своим присутствием?       Ещё раз пожелать смерти? - Я так понимаю, мне здесь не рады... - отреагировал так же спокойно Донни на моё молчание.       На самом деле, мне хотелось его впустить, чтобы узнать, что у него на уме. Однако обида и в кои-то веки гордость уже поселились во мне. Я пока не хочу его видеть. - Послушай... - начал Дон, всё ещё стоя за дверью, - я... Я...       Возможно ли унаследовать что-то от братьев? Порой кажется, что эгоизм мне достался от Донни. Опять он заговорил о своём "я"... И хотя он не договорил, чутьё мне подсказывает, что он опять выдаст какую-нибудь ерунду. Главное перетерпеть это. Просто перетерпеть...       Вдруг брат замолк. Наступила подозрительно гнятущая тишина. За дверью послышался тяжелый вздох брата. Он явно собирался закончить предложение. - Ты нам нужен.       Затем все те надежды, смешанные с отчаянием, разрушались, когда Донни закончил предложение. Да, это было незаконченное предложение, которое звучало уже утвердительным. - Ты нам нужен сейчас в зале. Там прибраться надо немного...       Донни снова резко замолчал. Послышались отдаляющие шаги позади моей двери. Гулкий крик собирался вырваться из меня, но в горле застрял огромный горький комок, не дающий прохода для дыхания. Маска вновь стала влажной.       Удивительно, но сегодня вторник. Да, я вчера решил не умирать. Не знаю, что на меня повлияло... Мне было очень больно от вчерашних слов Донни. Они дали мне ложную надежду на то, что кто-то правда во мне нуждается, а не я в ком-то. Я думал, что не бесполезен, что могу ещё что-то значить для других. Так почему же...       Ещё он откуда-то узнал про мои самоповреждения. Я всегда ношу перчатки, делаю это в своей комнате... Только один член семьи знал о моих шрамах.       Микки... - Лео, вставай! Уже девять утра! Мы только тебя и ждём!       Раф стучал в мою дверь без остановки, агрессивнее с каждым стуком. Он уже стучал не костяшками пальцев, а кулаками. Я должен был готов к патрулю уже час назад, но моё тело даже не шевельнулось, а продолжало валяться на кровати. Когда Раф уже стал дергать мою ручку, то мне пришлось что-то выдавить из себя, промычав: - Иду уже... - Быстрее! Тебе придется завтракать по дороге! - Прежде чем выйти на поверхность, Раф добавил, - Сэндвич в холодильнике. Мы будем ждать тебя на улице.       Шаги брата стали отдаляться, но это не останавливало меня от беспокойных мыслей. В голову лезли мысли о том, чтобы закончить это всё прямо сейчас. Что мне мешает сейчас схватить кухонный нож и вскрыть вены в ванной? Почему бы не пролезть в лабораторию Донни и схватить пару таблеток, чтобы откинуться от передоза? Да, я бы предпочел прямо сейчас провести лезвием по своим шрамам на запястьях... Но меня ждут братья. И они ждут меня только для определенной цели - патрулирования города.       Попятившись к двери своей комнаты, я усмехнулся от мысли, что вчера я даже не снял экипировку перед сном. В этом есть свои плюс: мне не нужно каждое утро одеваться. Уснул в одежде - и проснулся в одежде! Однако время я с этого не экономлю, ведь весь оставшийся день я то и дело лежу на кровати. Даже тренировки перестал посещать. Наверно, за это Раф и злиться на меня в последнее время...       Когда я уже начал подходить к выходу из логова, то вспомнил о сэндвиче в холодильнике. Аппетита совершенно не было, но еду нужно куда-то деть... Мусорка в этом мне поможет. Я просто замотал сэндвич в черный пакет и кинул в урну. Надеюсь, этот тошнотворной запах курицы и помидор пройдёт, иначе у братьев будет много вопросов.       На крыше многоэтажного здания было немного прохладно, но терпимо: все-таки конец октября. Ноябрь недалеко, а там и декабрь, Рождество...       Вряд ли я уже доживу до этих морозных дней.       Раф стоял у края крыши, скрестив руки у груди и осматривая оживленные улицы Нью-Йорка. Донни и Микки же стояли позади него и общались между собой; они выглядели сейчас так беззаботно, будто обсуждали новые съемки сериала про Юпитера Джима или новую игру на плейстейшен. Я приблизился к ним и все тут же затихли. Даже, казалось, что люди внизу, торопящиеся на работу, тоже остановились. Раф повернулся ко мне: его грозное выражение лица не внушало доверия. Он наверняка собирается меня отчитать... - Донни, Микки... - начал спокойным тоном Раф, - патрулируйте внизу, а мы с Лео останемся на крыше.       Чёрт...       Микки и Донни переглянулись, затем, нахмурившись, посмотрели на меня. Они знают, какой разговор меня ожидает... Поэтому они без споров и вопросов спустились по пожарной лестнице. - Лео...       Я прекрасно знаю этот строгий и требовательный тон старшего брата. В каждой букве слышу его "лидерское нутро", которое скоро набросится на меня со своими лекциями о том, каким безрассудным и безответственным я стал. Он определенно это скажет. Но знает ли он причину моего поведения? - Как тебе сегодняшний сэндвич?       Я склонил голову набок и в недоумении уставился на Рафа, который непринужденно глядел на меня сверху вниз. Он даже задрал голову, словно надменно оценивает мою реакцию. Причем тут вообще сэндвич? - Ну, вкусный... - Вкусный? То есть, нормальный?       Я смог лишь кивнуть, потому что опасался, что любое моё неверное слово выдаст моё враньё. Мой желудок так и кишит желудочным соком, поедая его стенки. А ведь на дне урны лежит тот самый нетронутый сэндвич... Раф тяжело вздохнул: - Ты опять ничего не ел...       На моём лбу образовались тонкие складки, выражающие удивление и недопонимание. Мой неуверенный ответ выдал меня? Или мой беглый взгляд? - Я же специально сегодня пересолил сэндвич.       Не ожидал такого хитрого поступка от старшего братца. Похвально, мои аплодисменты. Правда с какой целью он это сделал? Что за чёртова проверка? - Лео, что происходит? - спросил Раф, подходя ко мне ближе и немного наклонившись до моего уровня, - Ты в последнее время перестал нормально питаться, посещать тренировки, проводить со всеми время, гулять, да и в целом элементарно следить за собой! Даже Ди, который, как ты знаешь, не особо дружит с чувствами, заметил в тебе что-то странное. Это нас всех настораживает. - Да? И что же конкретно странного он во мне заметил?       Уголки моих губ нагло поднялись, а тон с намеком на дерзость сорвался, как будто я на секунду обрел смелость. Ключевое слово - "как будто", ведь в моей пульсирующей голове прокручивалось множество мыслей о том, какие последствия этого диалога меня ожидают. Я не боюсь наказания, ругани, криков. Я боюсь лишь того, что он следующий узнает, что я скрываю под перчатками. Донни, вероятно, и рассказал Рафу об этом. - Он заметил в тебе это.       Раф схватил мое запястье и приподнял его. Интересно, увидел ли тот мои зрачки, которые сузились от страха, а дыхание прекратилось? Если он снимет мою перчатку, то, увидев мои бинты, он всё поймёт...       Я отдёрнул руку и отшатнулся назад, скрестив неуверенно руки. Я сжался, то ли от страха, то ли от холодного ветра, тронувшего всё моё сгорбившееся тело. Раф сначала раскрыл глаза от удивления, но после подозрительно сузил их и уставился прямо на меня. Он спокойно заговорил: - Я хотел продемонстрировать, насколько ты сильно похудел, показав твои торчащие кости на руках, но ты дёрнулся. В чём дело?       То есть, Донни ему не сказал про мои шрамы... Или Раф притворяется? Что мне отвечать? Я не могу ему позволить снова дотронуться до моих рук. - Ты что-то от меня скрываешь?       К горлу поступил горький комок. Да, я скрываю многое под своими перчатками, в своей комнате, под своей подушкой... Не могу это вывалить это всё прямо сейчас. Я уже принял решение и отступать не собираюсь. Если Раф всё узнает, то я продолжу откладывать свой "последний" день.       Вдруг "голосовые часы" брата заработали. Из них издавался встревоженный дрожащий голос Ди: - Раф! Срочно! Приём! Приём!       В широко раскрытых глазах Рафа я увидел страх, и я с ним испугался тоже не на шутку. Редко можно услышать, как Донни паникует и судорожно зовёт на помощь. Непривычно даже представлять такую рассудительную и безэмоциональную черепаху в таком виде. Значит, стряслось что-то поистине пугающее, раз Донни так отчаянно переходил на крик. Раф приблизил руку к губам, дабы Донни лучше слышал его через часы. - Донни! Мы здесь! Что случилось? - Просто спуститесь и подойдите к кварталу, ближе к востоку! Мы в переулке! Микки ранен!       Наши шокированные взгляды с братом встретились. Мы тут же забыли о нашем прошлом напряженном диалоге и стартанули вниз по лестнице. Раф почти что сорвался с лестници, с грохотом приземлившись на холодный асфальт, но температура и легкая боль в лодыжке, судя по хромой походке, не стало преградой для бега. Я практически так же поступил, приземлившись с двух метров над землей. Мы с Рафом бежали, чуть ли не позабыв о скрытности, хотя пик людей уже уменьшился, так что вряд ли нас кто-то заметил.       Запыхавшись, мы всё-таки незаметно добрались до определенного переулка, где нас встретил Донни, придерживающий голову Микки. Рука Ди окрасилась кровью, которая стекала с затылка Микки, а другая рука возилась в сумке, дабы найти какую-нибудь ткань для остановки кровотечения. Бедный раненный братец, валявшийся на холодном асфальте, стонал от боли и хныкал, иногда шмыгая носом. Раф без лишних вопросов и раздумий подбежал к Микки, наклонился и снял свою красную бандану, чтобы перевезать голову Микки. Затем он взял его на руки и потребовал всем пойти в логово.       Пока Раф торопливо шёл впереди по канализации, держа на руках брата, я решил спросить Донни: - Что произошло с Микки? Как он разбил голову?       Видимо, Микки услышал мой вопрос и решил ответить на него сам: - На нас с Ди напали... Пурпурные драконы... Нет, хуже. Уорен Стоун... - Не придумывай! - с лёгким раздражением в голосе ответил Дон, переключившись на меня, - Микки просто решил выпендриться и сделать сальто назад с пяти метров от земли. Угадай, что произошло дальше!       Почему-то я был не удивлен. Мы все были способны на подобные глупости, особенно Микки. У него никогда не получалось сделать сальто назад, а тренироваться в додзё над будо-матом "недостаточно экстремально", зато разбить голову - настоящий экстрим. Надо бы поругать Микки за безрассудное действие, но сейчас это не к месту. Этим позже займётся Раф, если он, конечно, не вспомнит о моих "безрассудных действий" и не переключится на меня.       Впервые мы увидели настоящее беспокойство в глазах трезвого отца. Он подбежал к Рафу, держащего Микки, и собирался спросить о ране младшего сына, но брат слегка оттолкнул отца в сторону, чтобы положить Микки на диван. Маска Рафа, обвязанная вокруг головы Микки, пропиталась полностью кровью. Донни незамедлительно побежал в лабораторию за аптечкой и, не задерживаясь ни на минуту, вновь подбежал к дивану. - Я подлатаю раны. Вроде, ничего серьезного нет, - с явным сомнением в голосе ответил Ди. - Вроде? - фыркнув, спросил Раф, на что Донни закатил глаза и обратился к Микки. - Майкс, как ты себя чувствуешь? - Я вижу свет в конце тоннеля. - Ну он может шутить, значит он в порядке.       Раф скрестил руки, скептически посмотрев на слабо улыбающегося Донни. Микки тоже захихикал со своего остроумного комментария, однако боль в голове снова его постигла. Бедный братец застонал от ноющей боли, пока я со стиснутыми зубами наблюдал за его страданиями. Неожиданно для нас четверых, Сплинтер обратился к Ди: - Нужна моя помощь?       По началу, Донни покачал головой, явно не имея желания принимать помощь отца, но Микки с улыбкой заговорил, хоть и болезненного простонал: - Пап, приготовь мне чай, пожалуйста.       Я и Раф переглянулись, пытаясь не выражать удивления, но по нашим раскрытым ртам всё уже было сказано. Отец предложил поухаживать? Это сон, сказал бы я, если бы Сплинтер не пошёл на кухню и не включил чайник. Донни вскинул брови и повернулся к нам. - Что ж... Это странно, но я приятно удивлен. Думаю, вы оба можете оставить нас.       Перед уходом, Раф взял свою красную маску, которая была пропитана жидкостью того же цвета. Майки сострадательно извинился, по его словам, за порчу имущества, но Раф лишь погладил того по макушке и пожелал выздоровления. Брат ушёл к себе в комнату, а я... Я почему-то задержался. Я стоял на том же месте, наблюдая, как Ди открывает аптечку и ищет необходимые средства для лечения. Он прошипел: - Черт, где все бинты?       Тут же он поднял взгляд на меня.       Чёрт, он знает.       Я мигом развернулся и последовал к себе в комнату. Даже уже за закрытой дверью чувствую заостренный на мне взгляд. Уже не важно, откуда Донни узнал о моих шрамах. По сути, уже ничего не имеет смысла. Сейчас я завершу то, что собирался сделать ещё вчера.       Я подошёл к своему письменному шершавому столу. Достав из комода чистый лист бумаги, я принялся принялся размышлять над письмом, которое предстоит в будущем прочесть моим братьям.       "Братья, извините, что травмировал вас, но я держался как мог. Я старался находить в каждом пасмурном дне солнце, в каждом холоде тепло, в каждом суровом взгляде что-то доброе, однако ничего из этого я так и не нашёл. Знаете, дело не в вас. То, что я не могу найти что-то хорошее - моя проблема. Мы сами поднимаем себе настрой. Если ты не хочешь замечать что-то позитивное в жизни, даже самые мелочные вещи, то никогда не обретешь счастья. Видимо, я не способен посмотреть на жизнь иными взглядами. Всё слишком муторно для меня. Всё слишком тяжело"       Какая глупость... Сам не понял, что написал. Бессмысленный поток слов вырвался из головы сам по себе и излил такой бред. Зря чернила истратил...       И всё же, это письмо мне почему-то кажется более искренним, нежели прошлое, которое я вчера писал. Но оно всё равно пропитано несвязанными аллегориями. Да и слишком короткое, недостаточно раскрытое.       Я скомкал письмо и выкинул в мусорку под моим столом. Всё-таки писатель из меня не очень... В голове столько мыслей, и в то же время ничего. Как мне грамотно вместить в одно письмо извинения, слова о любви и разочарования в себе, объяснения причины моего поступка, признания в своей слабости... - Извини, что без стука.       Я вскочил и был на грани того, чтобы вскрикнуть от испуга, но увидев Рафа, стоящего у проёма двери, с моих губ лишь сорвался выдох облегчения. Хотя чутьё билось в тревоге о стенки моей черепной коробки. Сердце забилось в два раза быстрее, а может в три. Я лишь громко сглотнул неуверенный комок в горле и кивнул брату, который скрестил руки. Он продолжал смотреть на меня, пытаясь будто что-то разглядеть во мне. В моей комнате горел только светильник на столе, поэтому моё лицо было видно не так уж и выразительно. Затем, Раф запустил руку за затылок и почесал его. - Знаешь... Я пришёл извиниться не только за вторжение... - тихо сказал Раф, вызвав у меня любопытство, смешенное с волнением, - Тот разговор на крыше... Прости, что я так резко схватил тебя за руку. Возможно, я не расчитал силу и сделал тебе больно, а сам не заметил...       Дело было не совсем в этом. Меня правда легко напугать резкими движениями, но я бы отделался легким испугом, если бы не запястья. Если бы Раф тогда успел снять перчатку, то я бы... Не знаю, что было бы дальше. Он, вероятно, посочувствовал бы мне, пожалел... Оказал бы поддержку. Да, он бы точно так поступил. Я ему могу довериться. Однако что-то держит меня... Дальше него только Донни, которому я бы в жизни не рассказал о своих проблемах. Ближе всего ко мне Майки, но сейчас он стал дальше даже Ди. Я почему-то теперь склонясь больше к версии того, что Микки всё разболтал Донни. Следующим, скорее всего, будет Раф.       А если... Я сам раскроюсь перед ним. Пусть он лучше от меня узнает о шрамах, чем от того же Донни или Микки.       Иначе Раф будет меня так же избегать. - Да ничего страшного... - я тихонько захихикал, сжимая в руке ручку, - Просто... Да, мне действительно было больно...       Повисла гнетущая тишина. Лишь моё еле слышанное дыхание исходило из полуоткрытого рта. Мне хотелось начать разговор, но что-то мешало... Я опустил взгляд, не желая смотреть на старшего брата, все еще стоявшего в дверном проёме. Возможно, его сконфуженный взгляд заставил меня избегать с ним зрительного контакта. Комната укутылась в больший мрак, чем обычно, потому что дверь в мою комнату захлопнулась. Раф старался закрыть её бессшумно, но из-за его чрезмерной силы, получилось как всегда. Он, стиснув зубы, виновато посмотрел на меня, резко поднявшего глаза. - Прости... Я просто подумал, что ты бы хотел поговорить об этом со мной наедине.       Раф сел на край моей кровати и, наклонив немного корпус вперед, уперся локтями в свои колени. Руки он скрестил и положил под подбородок, ожидая, когда я первым заговорю. Он минуты две сидел так, пока я размышлял над тем, с чего начать диалог. Брат не торопил меня, что являлось для меня большим знаком уважения и доверия. Постепенно моя тревога стихала и я, ослабив хватку, положил ручку на стол. - Я... Имею кое-какие проблемы... - начал я неуверенно говорить, отводя взгляд на светильник на столе. Раф кивнул и продолжил внимательно слушать, но дальше я не решился что-либо говорить. Туман окутал мой мозг, мыслей совершенно не оказалось. - Я могу как-то помочь решить эти проблемы?       Помощь от Рафа не казалась бы странной, если бы не тот факт, что он даже не спросил о проблеме. Он сразу предложил помочь, не зная, с чем именно. Может, он прочитал по моим мешкам под глазами, что мне необходима помощь? Нет, они закрыты под маской. Мой усталый вид вряд ли виден в темноте с едва тусклым светильником. - Ну... Ты можешь побыть рядом.       Уголки моих губ натянуто приподнялись. Это не совсем то, что я на самом деле хотел от Рафа, да и от любых братьев. Они всегда физически рядом со мной, но далеко душой. Они есть, а вроде бы и нет. Они слушают, но не слышат. - Я всегда буду рядом, Лео.       Раф встал с кровати и, подойдя ко мне, положил свою тяжелую руку мне на плечо. Теперь, когда Раф оказался ближе к свету, я увидел более выделяющиеся складки на его лбу. Он слабо улыбнулся и зажмурился, пытаясь вызвать доверие.       К сожалению, я вновь проснулся. Вчера, когда Раф пообещал быть рядом, я действительно уже подумал всё рассказать, но меня останавливала некая фальшь в его словах. Я до сих пор не понимаю, почему он не спросил, какие конкретно проблемы меня беспокоят, будто он изначально знал о них. Он и раньше замечал во мне не самые лучшие изменения, но вчера он был более настойчив, когда схватил меня за руку.       Всё пошло от Микки. Зачем я ему доверился? В детстве мы сблизились, когда я рассказал о настоящем отношении Сплинтере ко мне. Я приходил к нему в комнату по ночам, приносил комиксы, читал их вместе с ним, тихо хихикая, чтобы никого не разбудить. А потом в один момент, когда вокруг нас стихал даже сквозняк и канализационные трубы, слышались мои негромкие рыдания и рассказы о побоях от Сплинтера в додзё, о его оскорблениях в адрес моих недоразвитых качеств ниндзя. Я даже тогда показал Микки свои запястья, покрытые свежими алыми ранами. Да, тогда у меня был самый "кровавый" период жизни, когда и дня не проходила, чтобы я не провёл лезвием возле вен.       И вот, я перестал это делать так часто, но теперь братья мне решили напомнить о моей привычке, думая, что они делают этим лучше. Микки, наверно, думал, что рассказав Донни и Рафу о моих шрамах, они что-нибудь предпримут. Какие же они все порой недалёкие...       Я, лёжа на грязной постели с темно-красными засохшими пятнами, рассматриваю серый потолок, затем я трудом поднимаю руку и рассматриваю своё бледное запястье, покрытое зажившими шрамами. Некоторым из них всего пару месяцев, а некоторым - несколько лет. Все они кричат о моей ненависти к себе, о моём бессмысленном существование. Я иногда задумываюсь, глядя на шрамы: если я мутант, то я больше животное, которое имеет инстинкты, или я человек без них? Склоняюсь больше к человеческой версии. У животных хотя бы есть инстикт самосохранения, но люди имеют смыл существования...       Люди развиваются и развивают окружающую среду, изобретая каждый год всё больше новых технологий, которые в дальнейшем будут использоваться для благих целей. А если и нет, то это всё равно шаг к революции. Люди каждый день познают что-то новое, стремяться к лучшей жизни. А я просто животное без цели, что мечтает о смерти.       Ха, какое-то я странное животное.       Или я неправильный человек.       В логове раздался громкий топот и женский возглас, который я бы предпочел сегодня не слышать: - Парни! Кино под открытым небом!       Опять Эйприл со своими назойливыми идеями. Хотя она моя подруга, я не хочу её сегодня слышать, а тем более видеть. Я бы навсегда заперся в этих пыльных четырёх стенах, отстранившись от всех. К сожалению, счастливый женский крик продолжался: - Ребят, скорее! Вылезайте из своих панцирей! Будут показывать фильм Юпитера Джима!       Тут же послышались быстрые шаги по коридору и сливавшиеся воедино братские голоса: - Правда? Какой именно? - Который снимали в нулевых? Или в девяностых? - Ух, хочу поскорее увидеть тот фильм, где...       Голова заболела от громких возгласов. Подушка, силой прижатая к моему лицу, не смогла помочь обеспечить мне тишину. Хотя мысли меня немного отвлекали от разговоров братьев. Я уже начал радоваться, что возможно они сами пойдут на фильм, а меня оставят одного, как вдруг послышался стук в мою дверь. - Лео, проснись! Мы идём смотреть фильм под открытым небом!       Я попытался сдержать раздраженный стон, чтобы не расстроить Майки. Думаю, ему было бы неприятно, если бы его старший брат дал понять в грубой форме, что он сегодня не в духе. Медленно поднявшись с кровати и стиснув зубы от боли в затылке, я тут же широко раскрыл глаза из-за следующих слов Микки: - Ну давай же, Лео! Ты весь день сидишь в комнате! Хотя бы вечером проведи с нами время!       Как вечер... Я не мог так долго спать.       Включив телефон, слова брата тут же подтвердились: действительно, на поверхности уже десять вечера. Давно я так долго не спал, а именно пятнадцать часов. Забавно устроен мой организм: сплю много - просыпаюсь убитым, сплю мало - просыпаюсь ещё более убитым. Жаль только, что не в буквальном смысле. - Лео! - вновь послышался умоляющий протяжный голос младшего братца. - Пойди с нами, прошу! Прошу, прошу, прошу! - Иду, иду, иду! - передразнивая, я ответил Майки. Встав с кровати и поправив свою маску, я хромыми шагами направился к двери. Затем послышался счастливый крик брата и как он побежал к выходу из логова. Но стоило мне только выйти из комнаты, как вдруг я увидел Рафа, отчитывающего Микки. - Раф, ну почему?! - ныл Майки, потопывая истерично ногой, словно малнький ребенок. - Я дважды повторять не стану! - ответил Раф, скрестив руки. Донни встал на сторону старшего брата и принялся объяснять Микки. - Ты вчера буквально разбил голову. Тебе нужен отдых. Иди в комнату, ещё успеешь набегаться. - Ну нет! - Микки продолжал парировать, но увидев меня, подходящего к Рафу и Донни, у младшего появился огонёк надежды в глазах. - Лео, ну хоть ты им скажи, что мне лучше! - Прости, братишка, - виновато прикусил я нижнюю губу, - но они правы. Тебе стоит отлежаться пару дней дома. - Да не дней, а недели! - перебил меня Донни. - Микки, прекрати спорить и иди к себе в комнату.       На улице было как обычно прохладно, но всё же терпимо, чтобы свободно бежать по морозным крышам. Ноги бежали сами по себе, пока в голове крутился образ обиженного младшего брата, который угрюмо надул щёки и потопал к себе в комнату. На самом деле, я редко умилялся этому явлению. Микки действительно очень мило обижался. До сих пор вижу в нем маленького восьмилетнего мальчишку, который так и тянется познавать весь мир, но из-за травмы он вынужден сидеть дома. На его месте я бы тоже, наверняка, расстроился, однако здоровье важнее. Майки это потом поймёт, когда остынет. - Мы пришли! - закричала Эйприл, остановившись передо мной у края крыши. Она указала битой на огромный экран стадиона, где начинали идти титры.       Сзади послышались восторженные вздохи моих двух братьев. Они, как и я, с первой же ноты саундтрека узнали, что это фильм суровых девяностых. Но какими бы тяжелыми не были времена, режиссерам удавалось создать наилучший фильм про Юпитера Джима, полным светлой фантастики и чуда.       Ди достал телефон, чтобы снять начало фильма для Микки. Возможно, Донни хотел просто дать понять, что раненный брат не один и о нем помнят даже на дальнем расстоянии, но в какой-то степени это было похоже на дразнилку а-ля: "Вот ты валяешься в кровати, а мы смотрим фильм под открытым небом". Затем Донни взволнованно произнес: - Ох, черт... - В чем дело? - спросил я, посмотрев на брата, опустившего телефон. - Я забыл ему сказать, какие обезболивающие таблетки принимать... - опущенные брови брата говорили о его настоящем беспокойстве за младшего. - Мне кажется, мы поспешили с походом в кино. Вдруг Микки станет плохо и он не сможет написать нам?       Раф кивнул в знак согласия и, дабы успокоить встревоженного брата, сказал, посмотрев на меня и Эйприл: - Мы с Донни пойдем проведать Микки. Лео, ты остаешься с Эйприл. Повеселитесь.       Да уж, Раф ничего лучше не мог придумать, как заставить меня выйти из комнаты и подышать Нью-Йорским воздухом. Но зачем ему и Донни уходить? Разве одного медика для Микки не хватило бы? Неважно.       Братья ушли, а я остался с Эйприл наедине на крыше.       Ладно, неважно.       Повторюсь, я не ненавижу Эйприл. Она моя подруга и я правда ценю ее желание проводить с нами больше времени. Но порой она это делает настолько назойливо и приторно сладко, что а ж блевать тянет. Не знаю, только у меня так или нет... По крайней мере, я не замечал, чтобы кто-то раздражался от этого. Донни бы сразу сказал ей о ее "громких визитах" в слегка грубой форме, но раз он молчит, значит его это не волнует. Раф тоже не выглядет недовольным. Один я закатываю глаза при встрече с ней...       Она с такой нежной улыбкой смотрит на экран. Достав телефон, Эйприл начала снимать начало фильма, дабы после показать некоторые моменты из фильма Микки. Увидев, как ее ямочки углубились, мне стало в какой-то мере стыдно.       Она неплохая подруга. Ни в коем случае она не эгоистичная, она всегда спешит нам помочь, обеспечивает иногда продуктами. Много раз Эйприл поддерживала Донни на начальных этапах своих проектов, Рафа - в тренировках, а Микки - в творчестве. И даже меня, когда я мог рявкнуть на неё из-за плохого настроения, она виновато склоняла голову и молча обнимала. Ну как я могу ненавидеть такого человека? - Ты же смотрел уже этот фильм? Не помнишь, чем там всё закончилось? - спросила словно в незначай Эйприл, отсняв первые две минуты фильма и убрав телефон в карман толстовки. Да у ж, эти две минуты прошли незаметно, пока на экране мерцали яркие цвета от лазеров и спецэффектов. - Не помню.       Эйприл неловко поджала губы и вернулась к просмотре фильма. Она поняла, что разговор со мной выйдет сухим, потому не решила его продолжать. Хотя раньше она закидывала меня вопросами... Что с ней? - Но это точно наименее любимая моя часть фильма. Если б было интересно, то я б запомнил концовку... - прорароторил я, чтобы начать беседу. Эйприл выглядела очень... Напряженной.       Я знаю, что Эйприл переживает трудные времена. Она часто звонит Донни по ночам: сначала она несколько секунд молчит, сглатывая слезы, а после словно в ней что-то ломается и она громко стонет в трубку от боли, которую ей причиняют люди со школы. Она стала часто подвергаться буллингу в школе со стороны некоторых своих одноклассников. Есть часть группы, которая защищает её, но и этих тоже стали потом гнобить. Эйприл была в безнадежном положении, ведь её мать даже не собиралась разбираться с этой проблемой, говоря, что она уже достаточно взрослая, чтобы решать свои проблемы самостоятельно. Я даже не могу представить, как саму Эйприл О'нил могли гнобить, когда она буквально олицетворение солнца? Как можно издеваться над таким жизнерадостным и позитивным человеком, как она? Она громкая, порой навязчивая, но не плохая. Я не пойму этих людей.       А еще больше я не пойму, как при равнодушии матери и издевательств одноклассников, Эйприл продолжала к нам прибегать в логово с улыбкой до ушей? Ее глаза сияли, а щеки покрывались ярким румянцем, словно ничего плохого её и не касалось. У неё намного хуже проблемы. А я жалуюсь из-за простой слабости... - Как дела в школе? - решил я и спросить, дабы хоть как-то перейти грань неловкости между нами. - Паршиво, - ответила Эйприл, пожав плечами, - Сегодня мой рюкзак залили супом и чуть не столкнули с лестницы. Благо, в рюкзаке ничего ценного не было, кроме тетрадей с конспектами. Долго мне приходилось переписывать тетради...       Я стал более безэмоциональным, но если бы я научился заново активно пользоваться мимикой, то наглядно выразил бы своё недовольство. Эйприл редко жалуется и практически не рассказывает о своих конфликтах с одноклассниками, но видимо сейчас она почувствовала безопасность... Наверно.       А может её уже настолько довели, что она не может всё это держать в себе.       И всё же, я ничего не ответил. Мы продолжили смотреть фильм, ни разу не заговорив. Тишину разбавлял лишь актер на экране, парирующий о какой-то победе. За все время просмотра фильма Эйприл успела отснять ещё пару моментов. Улыбка с неё не слезала с самого прихода к нам в логово. Даже когда она говорила об издевательствах своих одноклассников... - Знаешь, Лео... - Эйприл закончила съемку и убрала телефон в рюкзак, так как фильм почти заканчивался, - У нас в школе была одна хорошая девочка... Я с ней дружила. Недолго, правда, наша дружба продлилась. - Эйприл резко замолчала. Её ямочки на лице исчезли, а уголки губ опустились. Ей явно тяжело дались следующие слова. - Буллинг со стороны одноклассников добрался и до неё. Она не выдержала этого... - Она перестала с тобой дружить? - с надеждой в голове спросил я. - Она повесилась.       Все звуки вокруг словно слились воедино, затем заглушились. Я слышал лишь звон в ушах и своё медленное сердцебиение. В глазах Эйприл читался холод за суровое прошлое, которое явно оставил отпечаток в её жизни. Надо же, даже после смерти своей подруги она продолжает оставаться сильной... - Я пообещала себе, что никогда не наложу на себя руки, как бы сильно меня ненавидели сверстники, да и в целом люди. Ненависть всегда была и будет процветать... - Эйприл сжала кулоки и взглянула на экран с улыбающимеся актерами. - Но как? - покачал я головой, наблюдая за спокойной подругой. - Как в тебе хватает сил не сдаваться?       Ухмылка Эйприл проскользнула на её лице, вызывая у меня приятный шок. Ее уверенный голос выдал: - Не все же люди мрази. Если я умею любить и не сдаваться, значит есть такие же люди. Просто не всегда везет с окружением.       Опустив голову, я устремился на людей, сидящих на поле и смотрящих фильм. Действительно, Эйприл говорит правду. В обществе много ненависти и насилия, но и любви тоже не мало. Вот влюбленная пара прижимается друг к другу под пледом, чтобы согреться и передать таким образом свою ласку. Ближе к экрану сидят родители, которые держат на руках свою дочь; они улыбаются, а девочка смеётся и увлеченно что-то рассказывает, указывая маленькой ручкой на экран. А где-то на скамейке бабушка кормит голубей, напивая какую-то песню, явно возвращающую ее в молодость.       Все-таки любовь красит людей. - Лео, - окликнула меня Эйприл и я поднял взгляд, - я не хочу себе ещё одного мертвого друга.       Улыбка Эйприл стала больше грустной, нежели той, что была ранее: умиротваренной и милой. Она всё поняла. А я придурок.       Фильм закончился. На экране стояла вся команда Юпитера Джима, которые устраивали пир в честь их успешной миссии. Они прошли космические войны без потерь бойцов, семьи, друзей. Они ничего не потеряли, но и ничего не приобрели. Фильм пустой. - Так почему тебе не нравится концовка фильма? Всё же хорошо закончилось.       Эйприл с лёгкой ухмылкой посмотрела на меня, ожидая моей реакции. Оглядываясь то на титры, то на подругу, я проговорил так, словно мой ответ слишком очевиден, хотя Эйприл скорее это поразило. - В жизни не всегда так всё хорошо кончается.       Четверг. Я дожил до четверга. Вот я сейчас скинул ноги с кровати, еле поднял свою жопу с постели, раскачиваюсь из стороны в сторону как осенний лист на холодной улице. Но как я вчера дошёл до дома? Не помню. Всё как в тумане.       Буквально, кстати. Вчера ночью, после фильма, возвращаясь домой, настиг плотный туман, напоминающий скорее смог. Нью-Йорк всё-таки...       И всё же, я только туман и запомнил. Может, я не запомнил конец вечера, потому что Эйприл всю дорогу молчала? Или вовсе одна пошла домой? Надо ей написать, как она добралась. - Лео! Срочно помоги мне! - кричал Майки за дверью, громко стуча по ней кулаками. Видимо, Эйприл подождёт.       Отворив дверь, я тут же пожалел о своём решении выйти наружу. Лучше бы притворился спящим. - Лео, скажи же, что мне стало лучше! - ныл Микки, сложив руки в "замок" перед собой, - Донни и Раф приковали меня к кровати и заперли в темнице! Они ничего не дают мне сделать! - Что ты мелешь? Никто тебя не запирает. Просто требуем соблюдать постельный режим, - Ди скрестил недовольно руки и закатил глаза, понимая, какую истерику сейчас закатит младший. - Да и не запрещаем тебе что-либо делать, - объяснял Раф, размахивая руками и активно жестикулируя, - хочешь согреть себе поесть - иди. Хочешь заварить чаю - делай. Да хоть, извини, срать иди. Мы просто просим тебя особо не активничать и не выходить из дома. У тебя травма. Вдруг тебе станет плохо на улице? - Но Донни же сам подтвердил, что у меня нет сотрясения мозга или других серьезных травм! - продолжал гнуть своё Микки, на что Донни отвечал всё более грубым тоном. - Тебе просто повезло, дурак! Но это не отменяет того факта, что тебе может стать хуже! - Затем Ди добавил. - И вообще, мы старше тебя, так что помалкивай и сиди дома!       Честно признаться, было забавно наблюдать за такой мелкой ссорой между братьями. Ох уж эта гиперопека со стороны старших братьев. Конечно, они тоже правы: Микки стоило бы отлежаться ещё неделю хотя бы, но так можно и сойти с ума, постоянно торча под землей. Пока я размышлял, улыбка младшего брата рассширилась и повернулась ко мне. Что он задумал... - Но ведь Лео тоже мой старший брат, а значит его мнение также учитывается... - Микки подошел ближе ко мне скрылся за моей спиной, посматривая на двух наших старших братьев напротив. Черт, я теперь понял... - Лео, как ты считаешь: мне стоит продолжать сидеть дома или уже можно регулярно со всеми патрулировать город?       Ясное дело, что не патрулировать город Микки хотел, а просто подурачиться на улице, вокруг высоких зданий и билбордов с рок-группами. Его можно понять, но я так же переживаю за здоровье Майки... - Думаю... - протянул я, наблюдая за строгими взглядами Рафа и Донни. Они ожидают того, что я стану на их сторону. Однако я решил пойти более разумным путём: усидеть на двух стульях. - Микки нужно хотя бы сегодня выйти на улицу подышать свежим воздухом. Необязательно забираться на крыши. Можно пошастать по переулкам. Да и он будет под вашим присмотром.       Челюсть Донни упала от возмущения, но услышав тяжелый вздох Рафа, сорвавшийся с губ, все-таки "гений" согласился с моим мнением. - Ну, да. Действительно, тут взаперти легко можно спятить, - кивнул Раф, направляясь к додзё. - Пока собирайтесь. Через пять минут подойду.       Микки хлопнул в ладоши и от радости потопал к себе в комнату, чтобы перевязать бинты на голове, а Донни плелся за ним, чтобы помочь с этой процедурой. Тем временем я, чувствуя сухость во рту, решил выпить воды. На кухне привычно горел тусклый отвратительно-желтый цвет: отвратительные цвета, к слову. Ненавижу такие блевотные цвета.       Взяв первый попавшийся стеклянный стакан, я набрал воды из-под крана... Она оранжевая. Вселенная прям любит меня и учитывает все мои желания. - Черт... - выругался я и вылил воду, смешанную с ржавчиной, в раковину. Придется весь день проходить с чувством, будто во рту кот насрал.       Когда я убрал стакан на полку, я услышал щелчок внутри себя. Буквально будто в грудной клетке что-то щелкнуло и защемило. Я замер, чтобы прислушаться к звукам внутри себя. Ничего не произошло.       Но пойти дальше я не могу. Тело словно парализовало. Затем руки начали дрожать сами по себе, а пальцы онемели, все нервные окончания как будто прекратили свою деятельность. Бушующая кровь по телу перестала должным образом циркулировать и резко поднялась к мозгу, укутывая его чрезмерным теплом. Голова болезненно пульсировала. Паника охватила мой разум окончательно. Я как беззащитное животное грохнулось на колени, судорожно дыша и скорчив спину. В глазах появились темные пятна, грозящие свести меня с ума. - Лео, мы готовы! Ты уже... - не успел закончить Майки, как только он переступил порог кухни и увидел меня, чуть ли не валяющимся на полу. Я уже слышу как надтреснутый голос брата готовится окликнуть братьев. - Донни! Раф! Помогите!       Сплошная темнота. Что-то накрыло мои глаза и отяжелило веки. Я мог довериться только своему слуху, который постепенно начинал меня подводить. Голоса братьев слились воедино: то они кричали, то что-то спрашивали, то и вовсе затихали. В конце концов, я перестал что-либо слышать.       Это вроде называется панической атакой? Когда ты чувствуешь панику без причины, думаешь, что умираешь. Я правда уже подумал, что откинул концы, но разве возможно умереть подобным образом? Хотя действительно казалось, будто остановилось сердце, но нет. Я очнулся у Донни в лаборатории, лежа на твердом матрасе. Ненавижу эти неудобные койки, но что поделать. Кто знал, что в какой-то момент меня охватит необъяснимая паника, которая доведёт до потери сознания? Раньше я часто ловил панические атаки, но они проходили спустя пару минут, а потом жилось как обычно... - Лео! - в лабораторию забежал Микки, который уже был без бинтов на голове. Он подбежал ко мне и крепко обнял за плечи, чуть ли не тряся и не плача. - Боже, я так испугался! Я думал... Мне приходили такие страшные мысли, Лео! Я так переживал... Так сильно переживал...       Последние слова Микки сказал взахлеб, утыкаясь лицом сильнее в мою шею. Его слезы текли по моей коже, и в этот момент я понял, какой же я эгоист. Как я дошел до такого состояния? Почему я не задумываюсь о том, что чувствуют мои братья? Почему я не могу справиться со своими проблемами? Моё состояние влияет на окружающих, Микки тому пример. Как же я его напугал... - Представляешь, я впервые увидел, как Донни паникует! - Микки, немного успокоившись, отпустил меня и, вытерев слезы, сел на край кровати. - Его так трясло, ужас! Руки дрожали, он не мог толком объяснить, что с тобой происходит. Он заикался, когда Раф расспрашивал его о твоём состоянии. А вот кстати Раф в этот момент повел себя как настоящий лидер! - Микки принялся тараторить о хладнокровных действиях Рафа: как на его лице не появилось ни намека на панику, и он, взяв меня на руки, потащил в лабораторию Донни, усадив на койку. Затем он переключился на Ди и пробуждал того в чувства. Ну а тот всё же отпустил все плохие мысли и обратился ко мне, осматривая мои полуоткрытые глаза. - Донни предполагал, что у тебя какая-то травма в мозге, правда он выразился как-то более научно. Однако он через пару минут понял, что ты просто словил панику и уложил тебя спать. Мы правда так перепугались...       История, конечно, поразительная, в плохом смысле. Меня определенно ожидает серьезный разговор с Рафом. Донни наверняка либо промолчит, либо огрызнется пару раз. Его реакцию можно понять: всё-таки я не на шутку ему нервы растрепал своим обмороком. Но вот Раф точно закидает вопросами, пристально смотря на меня исподлобья. - Черт, Майки... - тут я резко приподнялся и вспомнил, что мы собирались изначально выйти погулять, чтобы Микки не отсиживался целыми днями дома. Он так рвался на улицу, а я всё испортил... - Ты же собирался сегодня... - Гулять? - перебил меня младший брат, - Мне уже разрешили самому выходить на улицу. Дон меня повторно обследовал и сказал, что в целом мне лучше. Он снял наконец эти противные бинты. Видишь? У меня уже даже рана зажила! - Микки указал на свою покрывшуюся корочкой рану на затылке. - А вдруг тебе станет неожиданно плохо на улице? Может, ты воздержишься от физических нагрузок? - засомневавшись о здоровье брата, я решил уточнить, уверен ли он в своих силах. - Да какие физические нагрузки! Пройдусь немного по улице, да на крыше какой-нибудь посижу. Может даже схожу в "Скрытый город". Давно не посещал ресторан Уэссо. Правда, мне разрешили только завтра выйти... Но не переживай за меня! Донни подтвердил, что мне лучше. Можешь хоть сейчас у него спросить!       Ждать подтверждения не пришлось, оно само явилось в лабораторию. У двери встал Дон, и облокотившись на перекладину, уставился на нас двоих. Мне стало не по себе от его уставшего взгляда из полуоткрытых глаз, а Микки и вовсе нахмурился, готовясь отстаивать своё право на прогулку. - Микки, я тебя просил немного подремать, - тихим голосом, выходившим из глубины, прохрипел Донни. - Не хочу я спать! Хочу гулять! Сейчас!       Я уже успел выдумать целый сценарий в голове, как Микки ребячески топал ногой и вредничал, не слушая рекомендации "семейного врача", а тот в свою очередь хватает "пациента" за шкирку и тащит в комнату. Или же Донни бы схватил Микки и пинком под зад выкинул из лаборатории, лишив брата игровой консоли за непослушание. Однако... Произошло нечто необъяснимое. Паранормальное, вернее.       К нашему большому удивлению, Донни лишь ласково улыбнулся и непримечательным тоном ответил: - Хорошо, иди.       Если я замер от неожиданности, то Микки и подавно парализовало. Раритет - видеть заботливого "гения", а не обычного возмущенного брата, который аж бесится от чужих упреков. Последний раз он был таким спокойным... Никогда. По крайней мере я таким его ни разу в жизни не видел. Почему он так спокойно отреагировал на каприз Майки? Он что-то натворили? Или это из-за меня? - Я... Что-то передумал... - Микки неловко улыбнулся. Он перевел взгляд на меня, на Донни, затем снова на меня и с усмешкой добавил. - Пойду что-ли вздремну. А то и вправду устал...       Реакция Ди настолько насторожила Микки, что он пулей рванул из комнаты. Пол чуть ли не дрожал от его громких шагов, а завершилось его действие закрытием двери комнаты, которая эхом распространилась по всему логову. Я бы так же поступил, если бы не пульсирующая боль в области висков. Положив руку на больное место, я не заметил, как ко мне успел подойти Донни с маленьким фонариком. Он безоговрочно приподнял мою голову, взяв за подбородок, и принялся светить фонариком мне в глаза. Неприятное ощущение на глазах продержалось от силы пару секунд, когда брат прекратил осмотр. Затем, что меня ещё больше поразило, Ди приложил тыльную сторону ладони к моему лбу и хриплым голосом спросил: - Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит?       Удивительно... Никогда Донни так бережно ко мне не относился... От таких "телячьих нежностях" я и подавно забыл о своей боли, о проблемах, да и в целом о том, что обычно мой брат противник чувств. Его бесит любое проявление заботы. Иногда кажется, что он совсем лишён эмпатии. Но что сейчас на него нашло? Мне в какой-то степени непривычно и даже неприятно принимать заботу от Ди, ведь привык к его обычному негативу ко всем. Особенно после того разговора...       Когда я ему выговорился и почему-то доверился, как идиот, он меня засмеял. Я ему практически прямо сказал, что хочу умереть. Так почему в тот момент он плюнул мне в душу, а сейчас ласково обращается ко мне, словно любит? Уверен, Раф заставил его ко мне помягче отнестись сейчас. - Все нормально... - монотонно ответил я, ища подтекста в словах Ди. Не найдя ни одного намека на насмешку или шутку, я набрался духу задать вопрос. - С чего вдруг у тебя возникло такое проявление заботы?       Я ожидал любого ответа, но получил только громкое безразличное молчание. Донни отвел взгляд и стал копаться у своего стола с различными пробирками и бумагами, на которых вероятно были запечатлены какие-нибудь научные исследования. А еще пару раз позвал Ди по имени и продолжал задавать вопрос, но тот лишь упирался, играя в "молчанку". Я его обидел? Каким образом? Он даже на меня не смотрит, взгляд никак не меняется. Он смотрит в одну точку и ищет руками что-то, но кажется, будто он просто пытается отвлечься. Не выдержав такого настроя брата, я встал с кровати, хоть и с трудом, и направился к выходу из лаборатории.       Уже открыв дверь, во мне вспыхнул огонек надежды, что возможно брат сейчас одумается, подойдет ко мне и... Обнимет? Или хотя бы извинится за прошлые обидные слова, обращенные в мою сторону. К сожалению, огонь угас, когда Ди встал лицом перед шкафом, рассматривая какие-то лабораторные пробирки.       Я не расстроился, не разгневался, не обиделся. Это скорее что-то между безразличием и простым недопониманием того, что я мог сделать такого, что мы с братом теперь чужие друг для друга.       Ладно, черт с ним. У меня с утра такая сухость во рту, что я готов сейчас выпить даже ржавую воду. Представлю, что это апельсиновый сок, просто с небольшим металлическим вкусом, который во рту оставляет кусочки марганца.       Мое представление о ржавой воде тут же сменилась интересной картиной, в которой Майки наливает себе стакан воды из-под крана. Жидкость так же прозрачна, как и стакан, который он держит. На дне стакана даже нет осадков железа. Вода настолько чиста, что я начинаю видеть свое отражение в ней. Микки, сделав один глоток, устремился на меня, стоящего у порога кухни. - Лео, Раф починил кран, так что теперь можно без отвращения пить воду и не щуриться от противного вкуса. Попробуй.       Микки предоставил мне свой стакан с водой. Отпив пару глотков, я словно оживился, забыв о плохом самочувствии. Согласившись с братом, я вернул ему пустой стакан. Так забавно наблюдать за реакцией младшего, когда он видит насколько у меня большие глотки. - Нифига себе! Два глотка - и уже опустошил весь стакан? Ужас... - выпучив глаза, удивился Микки. В ответ я лишь слабо улыбнулся. - Микки... - вдруг позвал я брата, продолжающего рассматривать стакан, - может, пока на улице ещё свежо, ты выйдешь погулять? Что толку дома торчать? - Ну... - брат задумался, не смотря в мою сторону, зацикливаясь на рассмотрении узоров на стакане, - сейчас Донни нервничает, не хочу ему доставлять лишних забот. Он переживает за меня... - Майки сделал короткую паузу, чтобы поставить стакан на стол, а после посмотрел на меня, - и за тебя тоже волнуется.       Надеюсь, Майки не заметил мою усмешку, иначе он бы обиделся из-за моего недоверия к брату. "Донни" и "переживание" - несовместимые понятия. Такие личности, как он, не имеют ни малейшего понятия о сочувствии, а тем более волнении за близких. Хотя, что-то в Донни действительно изменилось. Возможно, он правда сейчас переживает из-за моей прошлой потери сознания: каждый бы запаниковал при виде задыхающегося и дрожащего брата. Не думаю, что это больше, чем страх за близкого или забота. Ди просто не хочется видеть вонючий труп, который ему же и придется держать какое-то время в лаборатории.       Интересно, а если бы я умер, то где бы меня хоронили?       Не назвал бы я сейчас свою мысль внезапной. Она вполне обычная в последнии дни. Однако, меня всё же интересует этот вопрос: что бы с моим телом сделали после смерти? Кремировали в домашних условиях? Представляю, как кто-то хватает бензин, спички и поджигает мое тело за городом. Похоронили бы в лесу? Да как бы туда проехали... Если в "Скрытом городе" есть кладбище, что звучит правдоподобно, учитывая, сколько мутантов там рождаются и после помирают, то возможно там бы меня и закопали под землей. - Спокойной ночи, Лео.       Помахав рукой, Майки мне улыбнулся ярче, чем любое солнце на Земле. Даже самая яркая лампочка в мире не сможет передать то ослепительное явление, что совершает братец. Я иногда задумываюсь, изменится ли его улыбка после моей смерти? Он будет кому-то так же искренне улыбаться? Признаться честно, я держусь уже очень долго от того, что бы не сделать всяких "глупостей" с собой, лишь бы Майки не расстраивался. Мне больно видеть, как иногда весь энтузиазм брата испаряется; тогда я прихожу к нему с объятиями, чтобы вновь вернуть ему тот позитив, на котором он держит меня, да и в целом всю семью. Но скоро меня не станет. Кто будет его успокаивать ночью из-за приснившихся кошмаров? Кто будет поддерживать его даже самые наиглупейшие идеи? И кто в здравом уме сбежит ночью из логова, чтобы поискать созвездие среди бесконечного потока звезд?       В конце концов, как он переживет мою смерть? Мой поступок будет казаться эгоистичным и безрассудным, раз я лишу своего тринадцатилетнего брата дорого ему члена семьи. Но я не могу... - Микки, - позвал я брата перед его уходом. Он обернулся и остановился у порога, приподняв брови от удивления. Мой тон прозвучал моментально для сонного братца, который минуту назад потирал сомкнувшиеся от усталости глаза и зевал без конца. Кажется, он даже подпрыгнул от неожиданности.       Я сомкнул губы, задумываясь, а стоит ли с ним сейчас обсуждать это? Нужно ли ему намекнуть о своих намерениях? Я хочу быть услышанным и желаю услышать поддержку, быть обнятым своим братом и, можно сказать, лучшим другом. Однако мой эгоизм может окончательно погубить его как личность. Я все же воздержусь.       И все же... Я чувствую, что должен что-то сказать... Упомянуть что-то важное... - Лео, я недавно обещал Рафу лечь пораньше спать. Не хочу его расстраивать... - слабо поднял уголки губ Микки.       Точно, обещание... Обещание, которое я давал пару месяцев назад Микки. Интересно, он помнит о нём? - Кстати об обещании... - проговорил я, подойдя к младшему. Я постарался говорить тихо, чтоб никто не услышал о "недавнем случае", произошедшим между нами. - Помнишь, когда я... У меня случился "срыв"... - моя речь становилась всё более затрудняемой и скрытой для понимания, ведь мне было стыдно сказать, что я просто в очередной раз ныл брату в тот день, - Ты ещё тогда нарисовал Юпитера Джима, а я потом гонялся по всему дому с ним. - О, да! Помню! Как не забыть эту беготню? - Микки так непринужденно говорил о беготне, словно и забыл, что после этой "беготни" мы говорили на давно тяжелую для меня, да и для нас обоих, тему. - Так вот... А теперь помнишь об обещании, которое ты мне дал в тот день?       Я, казалось, услышал звук разбитого стекла внутри Майки, который вылупился на меня как на последнего идиота. Он словно забыл про обещание, но старался скрыть это, и у него это плохо получалась. Мир замер для нас обоих. По его устремленному взгляду на мои темные круги под глазами, можно было уловить то воспоминание, которое проносилось в его голове, однако в его глазах позже показалась пустота. Он отвернулся от меня.       Он ничего не помнил. - Я... Обещал? - на лице Майки читалось недопонимание; его глаза уставились прямо на меня, надеясь найти намек на то самое "обещание". После, он неуверенно улыбнулся. - А, точно! Вспомнил! - Правда? И что же ты мне обещал?       Он не ответит на этот вопрос правильно. - Я обещал всегда быть рядом!       Даже не близко.       Мой смешок чуть не перерос в истеричный смех, затем в ярость, обиду и в завершение в отчаяние. Но я подавил это, почувствовав лишь некое разочарование, смешанное с надеждой, что Микки все же придуривается. Ах, нет... Его глаза по-детски искрились желанием услышать мою похвалу или согласие с его высказыванием. Я кивнул ему, прищурив глаза и изобразив удовлетворение его ответом, однако на деле я знал, что ни он не прав.       Пожелав брату спокойной ночи, я быстрым шагом забежал к себе в комнату и заперся в ней, продолжая сдерживать свои эмоции. Органы, расположенные в грудной клетке, словно сжимаются, принося мне жгучую боль, особенно в области сердца. Легкие собираются прекратить свою работу, заставив меня начинать задыхаться и отключать мой мозг. Желудок словно перевернулся, кишки скрутились, связав какой-то узел, что стягивался все сильнее и сильнее. Тело меня не слушает, оно не собирается мне подчиняться. Оно в сильном напряжении - ему явно не до моих команд.       Единственное, что я еще мог контролировать - это свои эмоции. Я сначала подумал, что глаза увлажнились из-за нехватки воздуха: частично, оно так и было, но есть ещё одна не наименее важная причина - обида.       Почему Микки забыл про обещание? Он же клялся! Он обещал не нарушать его, но, как вдруг оказывается, он вовсе ничего не помнил! Или он тогда прослушал обещание? А может он просто специально решил меня добить... Зачем?       Ладно, к черту Майки! Ему плевать на меня! Он ненавидит меня! Прям как Донни и Раф, и Эйприл, и отец! Все они против меня! Ненавижу!       Дышать стало труднее. Грудь судорожно то поднималось, то опускалась; из рта выходили хриплые вздохи, напоминающие кашель. Ощущение, что я вот-вот выплюну свои легкие. Это нельзя так просто оставлять.       Раф учил меня избавляться от панических атак путем подсчета у себя в голове. С каждым счетом нужно на что-то отвлекаться.       Раз.       Я поднес свои дрожащие руки к лицу, надеясь, что они смогут остановить слезы. Психосоматика срабатывает: слезы действительно словно впитались в глаза, но все же оставили после себя немного влаги.       Два.       Спиной я прижался к холодной стене, чувствуя некое остывание моего негатива. Ярость точно ушла, как и горечь. Но что-то все же осталось...       Три.       Вопрос продолжает крутится в голове, но в более нейтральной форме: почему Микки забыл про обещание? И забывал ли вообще? Может, я просто его напугал?       Четыре.       Да, я его напугал своим состоянием еще в детстве. И по сей день он видит во мне того маленького перепуганного мальчика с шрамами на запястьях.       Пять.       Я поднял свой взгляд, который встретил стол у края комнаты. Пора бы написать письмо...       Добравшись до письменного стола, я рукой стер всю пыль, что плотным слоем легла на деревянную поверхность. Под светящейся лампой разлетелись мелкие пылинки, которые щекочут мой кончик носа и так норовят меня чихнуть, однако я сдержался, тряхнув головой. Пыль разлетелась, прекратив отвлекать меня от важного дела, которое никак уже несколько лет откладываю. Сегодня всё закончится...       Взяв свою единственную ручку со стола, я приставил ее к виску, раздумывая, как мне начать и закончить своё письмо? В голове так много мыслей, но и одновременно пусто. Постукивание пальцем не помогало мне сосредоточиться, как и скрипение зубами, и дерганьем ноги, и щелканье ручкой. Все как будто отвлекало, хотя раньше мне это помогало сосредоточиться. Мне нужно написать письмо для всех. Со всеми нужно попрощаться. Перед всеми нужно извиниться. Но как?       Я не хочу выделять кого-то, но видимо, без этого никак... Тогда выделю всех.       "Дорогие братья и Эйприл. Мне жаль, что вы прочитаете это письмо, ибо значит вы уже знаете о моей смерти. При жизни я мало вас благодарил, потому надеюсь, что в моём письме я могу изгладить свою вину.       Раф, мой старший брат, лидер, в какой-то степени нянька и чересчур гиперопекающий "родитель". Я при многом благодарен тебе за заботу обо мне, когда я в детстве заболевал. До сих пор помню, как ты бегал ко мне с плотным шерстяным пледом, сотнями кружками горячего чая с лимоном и ложками меда, чтобы вылечить меня от обыкновенной простуды. Однако ничто так не грело, как твоя забота. Береги так же братьев. Они наверняка будут нуждаться в твоей поддержке.       Донни, главный гений и медик в нашей команде. Хоть мы с тобой и часто ссорились, особенно в последние дни, все же мы находили общие темы для разговора. Наше времяпрепровождение за просмотром фильма Юпитера Джима - лучшее воспоминание, которое я бы на репите прокручивал "на том свете". Надеюсь, я для тебя оставил такие же хорошие воспоминания обо мне.       Майки, мой младший брат, души не чаю в тебе. Каждый раз, когда мне было плохо, ты всегда был рядом. Как бы я сильно не хмурился, твоя улыбка заставляло мое сердце перестать болеть. Раздражение и гнев как рукой снимало от твоего смеха! Этому я научился у тебя: я старался как и ты смотреть на жизнь просто и беззаботно резвиться в самые тяжелые периоды, но видимо я не до конца понял твою "философию". Я так и не научился видеть красоту в жизни... Но все же, я напомню тебе об обещании, которое ты мне дал тогда: обняв тебя в тот день, когда я был на грани самоубийства, я спросил тебя, обещаешь ли ты никогда не совершать что-то подобное. Ты ответил положительно. Пожалуйста, сдержи обещание.       Эйприл, ты как лучшая подруга нашей семьи во многом нам помогла: от обеспечения нас продуктами в тяжелые времена до теплых поддержек. Я очень ценю тебя за твой энтузиазм и силу, которая позволяет тебе давать отпор в школе от буллинга. Уверен, ты со всеми справишься, главное не опускай руки.       Сплинтер..."       Тут моя рука замерла. В голове пронеслась мысль "А стоит ли мне его благодарить?"       Это же мой отец как никак... Он растил нас, кормил, когда мог. Не скажу, что он был хорошим отцом, но если бы он нас не забрал, то вероятнее меня с братьями загрызла какая-нибудь дворняга, упавшая в канализацию. Хотя...       Помнится, как я долго не разговаривал. Когда мои братья в четыре года уже могли доносить свои мысли полноценными предложениями, я только использовал "язык жестов". Не знаю, почему я не говорил в таком возрасте, когда должен был. Эта проблема глодала не только меня, но и моих братьев, и даже отца. В нем сработал некий отцовский инстинкт, который, скорее всего, заработал в последний раз.       Он всю неделю учил меня читать, разговаривать и доносить свои мысли. Он не кричал на меня, не нервничал, а спокойно говорил: "Лео, скажи, какое яблоко ты хочешь?"       Я, маленький черепашонок с крошечными пальцами, указал на красное яблоко, которое отец держал. Затем он спросил, какого оно цвета. Интересно, что я знал ответ, но не мог никак выдавить его из себя. Отец не растерялся. Тогда он привёл меня в зал, достал из полки пыльную кассету, где был изображен какой-то мужчина с высокой темной шевелюрой и надписью рядом "Лу Джитсу". Он отмахнул пыль рукой и вставил кассету в видеомагнитафон. На телевизоре всплыла заставка с этим же мужчиной и названием серии "Острый суп". В этом фильме главным героем как раз и был тот самый актёр с высокой шевелюрой - Лу Джитсу. Первый фильм с его участием, который мне понравился настолько, что я начал во время фильма повторять некоторые боевые приёмы. Получалось это плохо, но забавно. Папу это улыбнуло...       И вот, последний момент фильма был наполнен экшеном. Как я помню, Лу Джитсу, стоя один среди десятков бандитов, одним махом вырубил всех противников. Мне было неважно, как он смог это сделать физически, реально ли это произошло, как много спецэффектов вставили. Главное, что он пафосно встал у экрана и брутальным голосом сказал "Острый Суп".       Я же, как впечатлительный ребенок, у которого словно заискрились звезды в глазах, резко подпрыгнул и крикнул во весь голос "Острый Суп". От такого громкого и уверенного возгласа отец прикрыл рот рукой, чтоб я не слышал его приглушенные всхлипы. По его щекам катились маленькие, но горькие отцовские слёзы. Папа был в тот момент счастлив...       И вот, сейчас по моим щекам также катятся маленькие подростковые слёзы, но от умиления. Когда-то я называл отца папой, обнимал его, а он ласково гладил меня по голове и целовал в макушку. Как это было давно... А ведь и сейчас хочется, чтобы папа подошёл ко мне, нежно притянул к себе и поцеловал в макушку. Я уже слишком взрослый для такого, а Сплинтер слишком пьяный. Понимаю, что он не собирался становится противной крысой и воспитывать четырех порой вредных и непослушных черепах, но разве мы в этом виноваты?       Я смотрю на своё незаконченное письмо и в мыслях созрел вопрос: "Может, ещё не поздно?"       Вопрос всё громче звучал в голове. Затем оно перешло в утверждение: "Ещё не поздно!"       Конечно, ещё не поздно! Боже, о чем я только думал? Мне только четырнадцать лет. Вся жизнь впереди! Возможно, завтра, когда я попробую заговорить с отцом, всё измениться? Прошу, если судьба существует, то пусть даст какой-нибудь знак: тему для разговора с отцом, чтобы вернуть его с тех времен, когда он ещё был папой!       Лист с письмом тут же превратился в истерзанные кусочки. Не знаю, откуда во мне столько надежды, но я определенно не собираюсь её терять. Завтра всё измениться!       Впервые за последние годы я так выжидал следующий день. Долгожданная пятница наступила, с порога одарив меня противным звуком телефонного звонка. Отлично, сто лет никто не звонил, а тут кто-то решил меня потревожить.       Я неохотно встал, взглянув сначала на часы; стрелки показывали девять утра. Кому же понадобилось в столь ранее время беспокоить меня? Эйприл опять хочет ввязать нас в какие-то дебри? Только не на улицу, прошу... Я от прошлого похода в кинотеатр под открытым небом ещё не отошел. Мне придется придумать правдоподобную отмазку, а то я за этот месяц раз пять соврал о болезни.       Взяв телефон в руки, на экране показался знакомый номер, а снизу подпись "Уэссо". Догадываюсь, по какой причине он набрал меня. Я уже сбился со счету, сколько дней я его не навещал. Когда мое состояние не было на грани и я ещё имел силы на прогулки, то часто посещал ресторан Уэссо, но не дня того, чтобы насладиться его фирменной пиццей или любой другой пищей. Мне нужно было всего лишь прийти к нему, чтобы поговорить с ним. Не сказать, что я его любимый гость: порой он закатывает глаза и рычит при виде меня, но не выгоняет. Хотя на его месте я бы пинком выгнал отсюда такого назойливого болтуна как я. Однако он терпел и выслушивал все мои рассказы о старых фильмах об Юпитере Джиме или Лу Джитсу. Иногда я ведал истории о моих попытках в созданиях порталов в другие измерения и страны, а в итоге падал в мусорный бак. Он не особо поддерживал разговор, да и вообще ждал, когда я уйду из ресторана или хотя бы на минуту заткнусь. Хотя бывали моменты, когда я мог в невзначай упомянуть какую-то перепалку с братьями, и тогда типичный хмурый взгляд Уэссо при виде меня тут же смягчался, он клал руку мне на плечо и давал советы о том, как помириться с братьями и всё в таком духе. Признаюсь, его поддержка меня могла тронуть до такой степени, что я мог всплакнуть, но я сдерживал слёзы. Думаю, Уэссо это бы оттолкнуло: он так же, как и Донни, не любит всё, что связанно с чувствами и эмоциями.       Ссоры, о которых я иногда рассказывал ему, были незначительными на мой взгляд: то мы время для просмотра своих шоу не могли поделить, то высмеивали друг друга на тренировках, то вовсе пропускали их - и Раф после на нас ругался. Почему-то для Уэссо важно было поддержать меня даже о таких неважных разногласиях с моими братьями.       Последний раз, если моя память не подводит, мы с ним говорили около пяти минут, если не меньше. Если раньше я тараторил без перерыва чуть ли не час, то в тот день я даже толком ничего не обсуждал с сеньором. В тот день я был особенно подавлен из-за той перепалки с Майки. Я пришёл в ресторан, который должен уже был вот-вот закрыться, но Уэссо выделил для меня время. Он протирал стаканы и косо смотрел на меня, ожидая мои беспрерывные сплетни. Однако, на меня что-то нашло и я просто устало поглядывал на барную полку. Там лежали и виски, и коньяк, и мартини... Все, что я бы не мог себе позволить в своем возрасте. Но я даже не обращал внимания на алкоголь, пока Уэссо не перебил тишину своим насмешливым комментарием: - Даже не смотри в ту сторону. Маленький ты ещё.       Я лишь слабо приподнял уголки губ, но глаза оставались такими же тусклыми. Уэссо это явно напрягло, ведь он видел всегда доброго, веселого и немного заносчивого подростка. Он спросил, всё ли у меня в порядке. Интересно, если я в тот день ему сказал правду, как бы он отреагировал? Как обычно закатил бы глаза или дал бы какой-нибудь совет? Уже неважно, потому что тогда я соврал. Уэссо уже наверняка проходил мой период в своей молодости; из своего жизненного опыта он понял, что я лукавлю. Хорошо, что он не стал настаивать и пытаться до меня достучаться. Вместо этого он подошел к барной полке, оглянулся по сторонам, взял с нижней полки виски, в котором оставалось жидкости на пару глотков, затем достал два снифтера и начал разливать в них алкоголь. Увидев этикетку с названием алкоголя, мои глаза чуть не вылезли из орбит. "Dalmore" - достаточно дорогой виски; в основном его пьют элиты, я, конечно не входил в их круги.       Уэссо поставил передо мной снифтер с небольшим количеством янтарной жидкости, а свой бокал с алкоголем он решил обнюхать, и от этого спиртного благоухания у него заметно закружилась голова. - Чувствуешь этот запах? Ах, а какой у этого виски вкус! Ваниль с нотками апельсина и корицы... Попробуй, замечательное сочетание!       Я удивленно вскинул брови, ведь мне впервые предложили выпить алкоголь, так ещё это делал взрослый человек, который не осуждает сейчас за выпивку. Затем, я решил послушать этот аромат, который так восхвалял Уэссо, но в ноздри ударил резкий спиртовый запах. Такой же, который иногда исходил от моего отца. Что в этом запахе приятного? Я чуть прямо перед Уэссо не проблевался, но я бы его предпочтения оскорбил. Поэтому я воздержался от рвотных позывов и промолчал. Собравшись попробовать алкоголь, Уэссо меня тут же остановил. - Стой! Мы ж не алкаши, чтоб пить без тоста! За что будем пить?       Не спорю, это заявление слегка меня позабавило. И в то же время, оно заставило меня задуматься, есть ли вообще, за что можно выпить? В голову ничего не лезло, поэтому я просто неловко пожал плечами. - Ну, раз не знаешь, то давай как все. За счастье! - С добродушной улыбкой вскрикнул сеньор. Редко его можно было увидеть в таком хорошем настроении. Наверно, все-таки мое молчание положительно сказывается на окружающих. Выпив всё залпом, я поморщился, а Уэссо на это лишь посмеялся, после наклонился ко мне и в полголоса сказал. - Не переживай, братьям не выдам. А то и мне влетит за то, что алкоголь малолеткам втюхиваю.       Уэссо не сдается и продолжает мне названивать. Уже минута прошла с момента, как я не беру трубку. Но он настойчив. Неужели он реально хочет слушать мои разговоры, напоминающие трехчасовые подкасты о моей жизни и Юпитере Джиме?       Решившись взять трубку, я набрал в легкие воздух и приложил телефон к уху. Сразу же в меня врезался знакомый взрослый голос сеньора, наполненный раздражением, смешанный с беспокойством. - Пепино! Боже, ты жив? Два месяца от тебя ни ответа, ни привета! В чем дело?       Мой язык чуть не отсох, когда в меня прилетело столько возмущений и переживаний одновременно. Даже не знаю, что ответить такого, чтобы ещё больше вопросов не появилось... К счастью, объясняться не пришлось. Уэссо тяжело вздохнул и выдал следующее: - Ладно, извини, что сразу так наехал. Просто непривычно тебя так долго не видеть. Как дела? Всё хорошо? Почему-то не ты, не твои братья не навещают больше мой ресторан.       Ничего странного в реакции сеньора не было. Обычно мы с братьями стабильно посещали ресторан Уэссо хотя бы раз в месяц. Это уже была традиция. Последние два месяца в семье царила немного напряженная атмосфера, наверно, потому ни у кого не было желания идти куда-либо всем вместе. Особенно, если знать причину таковой атмосферы, то можно догадаться о причине моего отсутствия в ресторане. Возможно, это мой шанс сказать правду, наконец-то выговориться кому-то, у кого есть много дельных советов по всем жизненным ситуациям. Однако что-то меня удерживало. - Да, всё хорошо... - пробубнил я себе под нос от недосыпа. Затем, чтобы обойтись без лишних разговоров, я добавил более бодрым голосом, - У нас было много дел. Знаете, там... Занимались отловом преступников и так далее... - Ясно, - с неким спокойствием ответил Уэссо, - Лео, послушай. У меня есть к тебе деловое предложение, - Начал сеньор, прочистив перед этим горло. - У нас один официант тут уволился. Я хотел бы на место него назначить тебя на эту должность. Ты бы мог работать всего три раза в неделю. Время и зарплату можем обговорить в понедельник вечером. Что скажешь?       День только начался, а уже произошло что-то хорошее. Предложение казалось заманчивым. У меня бы появилась мотивация вставать с кровати три раза в неделю, так ещё бы деньги за это получал. Звучит как начало взлета, после падения. Я тут же активно согласился. Уэссо назначил дату встречи в своем ресторане в понедельник на шесть вечера. - Рад, что ты согласился, Пепино! Буду ждать тебя, только не опаздывай! И не задолбай меня со своими бесконечными анекдотами и рассказами, пожалуйста...       Попрощавшись с сеньором и отклонив звонок, я почувствовал, как в душе зажегся маленький огонёк надежды, когда раньше он пламенем распространялся по всему моему телу. Однажды, он потух, но сейчас он опять смог зажечься и дать мне веру в новую жизнь. Он будет долго разгораться, но оно того стоит. Я смогу зажить как прежде.       Я смогу обрадовать братьев.       Встав со скрипучей кровати, я направился к выходу из комнаты, ни разу не пошатнувшись. Координация не подводила и мозг переполнялся мыслями о следующей недели, где я буду три раза в неделю думать о работе, а не о смерти. Братья перестанут за меня переживать, особенно Майки.       Добравшись до кухни, в нос ударил приятный аромат жаренного стейка. Давно мы не ели чего-то действительно сытного и мясного. Правда этот запах перебивал вонючий эспрессо Донни, который хотелось вылить ему на голову. Жаль, что об этом можно только мечтать. - Доброе утро, Лео! Ты сегодня рано, - заметил Майки, накладывая на тарелку мне маленький кусочек стейка и немного риса, - Эйприл ходила в ресторан с родителями и нам оставила стейк! Представляешь?       Он поставил тарелку передо мной и, на удивление, у меня разогрелся аппетит. Этот маленький кусочек, из которого лилось немного крови, заставил мой живот урчать. Тогда я вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра. Взяв вилку, я ее сжал с большим удовольствием, представив, как этот кусочек стейка полностью утоляет мой голод. Я немедленно закинул мясо себе в рот, толком не проживав, но послевкусие горячей крови все равно осталось. Затем я стал без остановки поглощать слегка пересоленный рис, но он не отбивал у меня желание есть. Этот маленький завтрак ни сколько не утолил мой голод. - Есть добавка? - вырвалось из меня, когда я с набитым ртом риса спросил Майки.       Его глаза округлились от шока. Он ведь специально дал мне тарелку с маленькой порцией, думая, что я опять поклюю и уйду снова к себе в комнату. Однако на этот раз во мне проснулся аппетит, который требовал тройной порции еды, и неважно какой она должна быть: главное, чтоб желудок наполнился. Все трое братьев удивились моей реакции и тогда Майки подпрыгнул и наложил мне еще еды. - Мое зрение меня не подводит? Это правда происходит? - удивился Донни, не обращая внимания на то, что его черный кофе остывает. - Да, это происходит. У Лео появился аппетит, в отличие от некоторых, - со смешком добавил Раф, доедая свою порцию.       По глазам Донни пробежалась мысль "только не снова та лекция...", а по моим - "только не снова лишиться аппетита..."       Я побоялся просить третьей добавки, потому встал со стола и вежливо поблагодарил Майки за завтрак. Надо бы ещё Эйприл написать. Благодаря ней сегодня я и мои братья набрались белка, а не давились соленным слипшимся рисом.       Зайдя в комнату, я столкнулся с бардаком, который раньше вполне удачно игнорировал. Раф в прошлом году часто делал мне замечания по поводу моего халатного обращения к порядку в моей комнате, но после он понял, что со мной это обсуждать бесполезно, потому он развел руками и перестал вторгаться в мою "территорию". Хотя лучше бы он вторгался...       Мне самому тошно стало от вони грязной постели, которую последний раз стирал полгода назад, от паутины в каждом уголке, от пыли, витающей в воздухе. Надо с чего-то начать, но грязи так много, что глаза разбегаются.       Первое, что особенно бросается в глаза - моя кровать. Одеяло чуть ли не падало с кровати, как и подушка, у которой наволочка покрылась маленькими красными пятнами. Эти красные пятна, к счастью, никто не заметил, иначе было бы много вопросов...       Я подошел к кровати и начал собираться снимать пододеяльник, свежесть которого я давно уже определил, переступив порог комнаты. Закинув одеяло в стиральную машину в ванной, я действительно почувствовал некое счастье и даже гордость за себя. Вроде бы обыденная вещь - постирать белье, но оно давалось раньше так тяжело.       Дальше я решил перебрать ненужные вещи, начав с полки, заполненную комиксами и фигурками. С пылью было справиться легко: я просто протёр поверхность рукой, правда моя синяя перчатка до локтя покрылась вмиг серой. Труднее только перебрать ненужные вещи, которые на деле нужны мне...       Тут я беру все коллекции комикса по Юпитеру Джима. Я их уже десять лет коллекционирую эти комиксы, если не больше! И фигурки тоже! Мне бы по-хорошему их беречь, пыль с них всегда протирать, но я этого давно не делал. Снова смахнув толстый слой пыли с комиксов, я смог разглядеть лучше героев, изображенных на картинке. Фигурки стали больше походить на персонажей из фильмов, а не серых чучел. Пожалуй, эти вещи мне пригодятся. Они очень радуют глаз.       Положив комиксы и фигурки на пол, мой взгляд упал на знакомую синюю папку, которая пряталась так тщательно среди книг. Она вызывала необъяснимую ностальгию, потому не смог удержаться, чтоб не заглянуть в эту таинственную папку. Я взял ее и сел на пол и, сдунув с нее все пылинки, принялся ее листать.       Первая же страница заставила меня всплакнуть. Рисунок Майки, где я, он, Донни и Раф стоим, держась за руки. Мы четверо зеленые, нас отличают только рост и цвета маски. Рисунок явно был нарисован Майки в возрасте трех или четырех лет, когда он только мог рисовать кривые линии и круги, имитируя человеческие облики. Несмотря на эти детские "каракули", в них я все равно видел что-то прекрасное, милое и до боли горькое. С каждой новой страницей, где хранились детские рисунки Майки, мои глаза наполнялись слезами всё сильнее и сильнее. Последняя страница была с моим портретом: пропорции немного искажались, но выглядели уже лучше, чем когда Майки рисовал в маленьком возрасте. Он явно тогда делал акцент не на анатомии, а на моих глазах. Он в них больше всего вложил времени и красок, стараясь передать в них счастье и, самое главное, жизнь. Жаль, что мои глаза не такие яркие, как на портрете. Они тусклые с примесью печали и жалости к тебе.       Я подвёл Майки. Он видел во мне любимого, сильного и смелого старшего брата, который любил жизнь и свою семью. Он видел во мне защиту, но в какой-то момент всё поменялось. Майки уже не нуждается во мне, но я нуждаюсь в нём.       Я закрыл папку, на которую начали капать мои слёзы. Клянусь, я стану для Майки достойным старшем братом. Я изменюсь и стану сильнее. Он больше не услышит о моих шрамах и намеках о самоубийстве. Никто из братьев не увидит мою усталость.       Смахнув слёзы, я решительно стер пыль со всех оставшихся вещей на полке и положил их на место. Этого было мало для уборки, но я уже вымотался, сделав совсем немного. Честно говоря, нужно пойти за ведром с водой и тряпкой, чтобы помыть пол. На нем уже видны клубки пыли, напоминающее "перекати-поле". Честно говоря, я пока не горю желанием всё это отмывать, но постараюсь это сделать... На следующей недели... Наверно.       Боковым зрением я заметил постер с Лу Джитсу, висящий рядом с моей кроватью. Непонятное ощущение настигло меня, глядя уже пристальнее на этот плакат с лицом моего кумира. Этот постер вселял в меня больше негативных чувств, чем приятных, по типу восторга. Подойдя к картинке ближе, я решил ее снять, чтобы не чувствовать дискомфорт. Тут же мои глаза раскрылись от увиденного за постером. Небольшое буро-коричневое пятно разместилось на серой стене, от которого у меня по спине пробежали мурашки. Я вспомнил тот день...       День, когда я всерьез разозлил Рафа.       В тот день и начался мой "ленивый" период, когда я практически каждый день пропускал тренировки. То я придумывал отмазки из-за якобы плохого самочувствия, то мог проспать, то уходил на патруль, мол, слышал в новостях о каких-то грабителях, которых на самом деле не существовало. Изначально, мне все верили, но тогда это вошло уже в привычку. Я стал чаще прогуливать тренировки, ещё не понимая истинной причины моих пропусков. Раф как только извивался передо мной, чтобы поговорить со мной. Он чуть ли не хвостиком бегал за мной, чтобы узнать причину постоянных пропусков. К сожалению, я сам не знал ответа, потому либо игнорировал брата, либо отшучивался.       В один из дней, брат не на шутку разозлился после примерно двадцатого моего пропуска. Я спокойно лежал на кровати, втыкая в стену, как вдруг Раф врывается ко мне в комнату, хлопая громко дверью, и начинает гневно читать лекцию о моей безответственности и отсутствии дисциплины. Пришлось подняться с кровати, чтобы получше расслышать ор братца, а то ему казалось, что я его не слушаю, лежа на постели. Мне приходилось сдерживать смех, так как его лицо все больше походило на цвет его алой маски.       Эта ругань продолжалась около десяти минут. Я даже слова не мог вставить, хотя Раф задавал какие-то вопросы, на которые я, собиравшись ответить, тут же был перебит его возмущениями. Но после он всё же позволил ответить мне на один главный вопрос в нашем споре. - Почему ты пропускаешь тренировки? - спросил Раф, глядя мне прямо в глаза. На его лице не виделись страх или агрессия. Лишь беспокойство отражалось в его уже мягком тоне. Он устал и хотел просто услышать нормальный адекватный ответ. Жаль, что мой острый язык тогда посчитал всё за шутку и решил съязвить. - Меня стошнит, если каждый день буду видеть вас... - ухмылка быстро расплылась по моему лицу, и так же быстро она была стерта тяжелым кулаком Рафа.       Я отлетел прямо в стенку и затылком ударился об стену. В глазах плыло, а из носа текла темно-красная жидкость, стекающая по моим губам и подбородку. Она капала маленькими струйками мой пластрон, что, я думал, вызвало, вероятно, испуг брата или хотя бы беспокойство за меня. Но подняв голову, даже когда вокруг все предметы мешались между собой, я все же смог разглядеть пустой взгляд Рафаэля. Передо мной стоял уже не любящий брат, а настоящий строгий и частично жестокий лидер, для которого нет чувства жалости или сожаления к подчиненному. Его кулаки были сжаты и, если мне показалось, дрожали от злости. Лучше бы я промолчал.       Брат развернулся и вышел из комнаты, закрыв негромко за собою дверь, оставив меня одного кровоточить над кроватью, куда я снова лег с мыслями о завтрашнем дне. Мысли весь день крутились вокруг этой ссоры с Рафом. Я с ужасом представлял предстоящий разговор, в котором он бы вообще меня избил до потери сознания в додзё, а братья бы наблюдали за этим. Признаюсь, я сам виноват, спровоцировав брата на драку. Это был вообще первый случай, когда кто-то мог настолько разозлить его... Я был первым, кто это сделал. И на самом деле очень сожалею об этом.       То ли из-за страха, то ли из-за стыда, я весь день пролежал на кровати, чувствуя, как кровь впитывалась в наволочку. Только на следующий день, когда наступило утро, я пошел завтракать. Я с трудом держался, чтоб не показать нервозность перед братьями, особенно перед Рафом. И как назло, Раф сидел один на кухне, доедая свою порцию холодной овсянки, которую он все никак не мог впихнуть в себя. Я замер, а он взглянул на меня и лишь холодно произнес: "Садись".       Завтрак прошел напряженно, как и вся неделя. Я также не посещал тренировки, но уже не слышал претензий ни от Рафа, ни от других братьев. Спустя месяц, если не больше, Раф всё же извинился, чуть ли не стоя на коленях. Конечно же я его простил. Но должен ли он был вообще извиняться?       Повесив обратно плакат, чтобы скрыть то пятно засохшей крови, я направился в додзё, где трое моих братьев сидели на соломенном мате, собираясь медитировать. Рты всех братьев раскрылись, когда они увидели меня у порога тренировочного зала, который я не переступал около полугода. Меня окружила аура неловкости и шока, которая чувствовалась на версту, а я, собрав решимость в кулак, уверенным тоном спросил, задрав гордо голову: - Чего смотрите? Тренировать сегодня будем?       Их лица нужно было запечатлеть на фото, однако не успев достать телефон для этого момента, лидер нашего клана, сам Рафаэль Хамато, мягко улыбнулся и кивнул в ответ на мою довольную ухмылку.       Этот день идёт хорошо. Даже слишком для того, чтобы быть реальностью.       Около двух часов мы без остановки выполняли различные упражнения, плавно переходя из легких к более трудным испытаниям. В начале была обычная растяжка, чтобы двигаться и заниматься было легче. После мы практиковали удары по грушам. Дальше, взяв оружия, практиковали нападения на "куклах" из сена. Которых кстати разрисовал Майки, чтобы выглядели как злодеи. А дальше мы разделились по парам, чтобы тренировать удар уже в действии. Я чуть в середине тренировки не отрубился от непривычной нагрузки, которая моим братьям давалась вполне так же легко, как мне в самом начале. Кажется, я слышу тихий смешок из уст Донни...       Ну я не растерялся и, сэкономив силы после оставшихся упражнений, я подкрался к Донни и повалил его на мат, шуточно избивая его. Это походило на щекотку, которую Донни ненавидел, но его хохот раздался эхом по залу. Затем он стал валить меня на пол и так же пытаться щекотать, что тоже вызывало смех. К нам присоединился Майки и мы дружно втроем начали шуточный рукопашный бой, за которым наблюдал Раф. Он выглядел таким расслабленным, умиротворенным и... Счастливым? Он уже не походил на грозного старшего брата или строгого лидера. Он, склонив голову набок, наблюдал нашими детскими шалостями. Интересно, о чем он в этот момент думал?       Мы втроем успокоились, так как потеряли уже всю энергию, которую должны были оставить ещё на час тренировки. Раф решил нас пожалеть и дал разрешение на долгожданный отдых. Донни и Микки вышли из додзё первыми, а я, собираясь идти за ними, почувствовал большую тяжелую руку на своём плече. По спине пробежали мурашки, а в голове - мысли о том, что сейчас мне снова навредят. Эта рука мне уже показывала на что способна: второго удара я бы точно не перенёс. Испытав свою судьбу, я всё же решил повернуться к Рафу, а тот что-то всё пытался сказать, постоянно открывая и закрывая рот. Он заикался, но я его не торопил. После он все же замолчал на время, чтобы набрать воздух в легкие и, подойдя ко мне ближе, он распахнул руки и обнял ими меня.       Неожиданно, но приятно. Хотя когда он обнял меня, я всё равно на миг напрягся. Мои руки потянулись в ответ и обняли его за плечи. Где-то мы стояли так около полминуты, ожидая, когда кто-то заговорит. Я нарушил тишину своею смелостью: - Извини меня...       Мой шепот показался очень громким по сравнению с царившей тишиной вокруг. Раф спросил тихим голосом: - За что?       Его голос звучал как обычно спокойно, потому не ясно, был ли это сарказм или издевка. Может, он правда не понимал, но в глубине душу он должен был знать, о чем сейчас идет речь. - Да просто... - с усмешкой ответил я, демонстрируя то, насколько вопрос Рафа абсурден. Всё же склоняюсь к варианту, что он всё прекрасно понимает, просто ему стыдно об этом так открыто говорить.       Он почувствовал мою издевку и типичным спокойным тоном для него тоном сказал: - Ты тоже извини... - За что?       Я пытался искренне звучать, но вышло снова как прежде, когда я отвечал брату. Но он не обиделся, не разозлился, не засмеялся. Он слегка отстранился, освободившись от тесных, но теплых родных объятьях, и произнес: - Да просто...       Мы оба поняли о чём речь.       Тихое тиканье часов говорило о приближающемся вечере. Я сидел на кровати и смотрел в одну точку, вслушиваясь в повторяющееся биение стрелок и моего сердца под звук часов. Скоро семейный ужин. Слышно, как на кухне гремят кастрюли и крышки от них, которые достает Майки для приготовления очередного блюда. Спасибо, что сегодня очередь Майки готовить, а не Рафа. Не в обиду братца, но он ни черта не умеет готовить... А Майки даже если пересолит или не добавит какие-то специи, всё равно появится желание есть, даже если желудок полный. Раньше на мне это не работало, но сейчас, когда прошло уже сорок минут, я смог услышать аромат теплого свежего хлеба с нотками горечи. Похоже дно немного пригорело, но от этого аппетит не пропадает.       Я захожу на кухню, перед этим поймав взглядом отца, сидевшего у телевизора. Он никогда не ел с нами. А если и ел, то только чипсы и сушенных кальмаров, иногда заставляя смотреть его любимые эпизоды из шоу про Лу Джитсу. Никто не хотел портить себе настроение, потому и не звали отца за стол, иначе выслушивали бы опять его нытьё о несправедливости жизни и нашей никчемности. И все же, хотелось попробовать... Что, если сегодня все изменится? - Пап, Микки приготовил хлеб! Только что с духовки достал! Пойдём вместе поедим?       Лампа на кухне потускнела, нагнетая атмосферу вокруг нас. Лишь стрелки часов шагали, издавая громкое бесконечное тиканье под бит моего сердца. С каждой молчаливой секундой сердце стучалось быстрее, сбиваясь с ритма. Раф крутил пальцем у виска, шепотом матеря меня, а по хмурому взгляду Донни, который смотрел исподлобья, казалось, что я его лично предал. Майки же отошел подальше от духовке ближе к углу кухни; его мышцы по всему телу напряглись в ожидании очередной словесной перепалки, где закончится всё как обычно скандалом и криками о ненависти. И всё же, я не боялся. Я просто надеялся на лучший исход событий. Правда, мои ожидания никак не оправдались. Услышав тихий смешок отца, моё сердце упало. Он махнул рукой и произнёс: - С вами есть за одним столом? Даже с голодухи не додумаюсь до такого.       Хуже этой насмешки может быть только пожелание смерти от Донни, хотя чему тут удивляться? Отец все эти годы обращался к нам как к скоту, иногда избивая нас и говоря, как он ненавидит свою жизнь. Но я думал, что моё предложение хоть как-то сблизит нас... - Лео, забудь о нём. Он не изменится... - Сказал Майки, положив тарелку с горячим белым хлебом на стол. Наконец он расслабился, когда я закрыл дверь на кухни, чтобы не слышать больше тупые телепередачи, исходящие из "ящика" в зале, который отец любил больше всех на свете после алкоголя. - Люди в общем никогда не меняются, - сев за стол, добавил угрюмо Донни.       Не очень хочется соглашаться с братьями, но видимо они правы...       Пока они жадно поедали куски белого хлеба, я медленно кусал всего один тонкий ломтик мучного изделия, глядя в никуда и задаваясь всего одним вопросом: - "А изменился ли я?"       Настала суббота. Новая неделя приближается невообразимо быстро. Я перестал замечать начало, конец, а тем более середину дня. Не помню, как вчера оказался на кровати и заснул: это было слишком для моего понимания. Я отрубился тут же, как только лег на мягкую уже чистую постель. Боже, первое, на что я обратил внимание этим утром - запах свежего и чистого пододеяльника. Я уткнулся в нее лицом и вдохнул аромат недавнего порошка, который использовал для стирки. Неописуемое блаженство накрыло моё сознание. Ещё б постирать наволочку - и день бы начался идеально.       Утренняя рутина перестала быть для меня такой угрюмой. Я её больше не воспринимал как пытку, хотя честно признаться, мне всё ещё с трудом доставалось идеально заправить кровать и надеть экипировку, зато я встал без головной боли - это уже достижение!       Все было как вчера - завтрак, тренировка, отдых. Я даже не обратил, что завтрак готовил сегодня Раф, хотя его слипшиеся макароны с тушенкой очевидно дали мне понять о его отличительных кулинарных способностях. И всё же, недосоленный вкус еды не испортил мне настроения. Даже на тренировке прошло всё относительно гладко, если не считать нытьё Донни по поводу того, что он опять плохо спал ночью, а Раф его отчитывал и требовал прекращать работать над проектами ночью. Небольшая перепалка случилась между ними, но это мелочь. Это было не так серьезно, как то, что к нам в логово ворвалась быстрым шагом Эйприл с широко раскрытыми глазами, держа в одной руке маленький лист. Сначала она звонко визжала и трясла Донни за плечи, пока тот не выругался, взяв Эйприл за плечи и прямо спросив о её состоянии, не скрывая свою нервозность. Она замолчала, сделав интригующую паузу, а затем воодушевлено начала рассказывать радостную весть. - Ой, вы не поверите! Меня пригласили работать в музей различных научных исследований и современных технологий! Вы хоть представляете, какая это будет сенсация для моего блога? Да меня потом примут в любой журналистский университет, если я сниму репортаж в этом музее! Я не могу упустить этот шанс! - Ого, потрясающая новость! - воскликнул Майки, подойдя к Эйприл. - А кем ты устроилась работать туда? - Уборщицей... - Прошептала Эйприл, надеясь, что её никто не услышит. - Однако я буду находиться в этом музее пять раз в неделю! Разве это уже не счастье?       Я не смог скрыть искреннюю улыбку, расплывшееся по моему лицу. Эйприл, на удивление, меня сейчас не раздражала, а скорее наоборот вдохновляла своим позитивом и взглядом на жизнь. Она устроилась на относительно низкую должность, при этом ее это не волнует. Ей важен лишь тот факт, что она будет всегда находиться в этом музее, так ещё и деньги ей будут за это давать. Не каждому удается иметь такой подход к жизни. - Но я подумала, что это надо отметить, потому... - Эйприл осмотрела нас четверых, ожидая от нас какой-либо заметной реакции, но в ответ мы лишь молча выжидали её дальнейшее объяснение. Сдавшись, она выдохнула и снова воодушевляемым тоном сказала, - я вас хотела пригласить ночью прогуляться по этому музею. - Но там же камеры. Нас никто не должен видеть, - заметил Раф, встав в стойку задумчивого лидера, но Эйприл в ответ ухмыльнулась. - А сегодня их нет! Камеры неисправны, завтра утром их будут чинить, охранник заболел, потому я решила не упустить возможность и попросилась на ночную смену. Мне выдали электрошокер и полицейскую дубинку на всякий случай, но думаю с вами будет не страшно.       На меня, Рафа и Микки эта новость никак не повлияла, однако заинтересованный взгляд нашего "ученного" говорил об обратном. Он кивнул головой в знак согласия прогуляться по музеи, а мы трое решили просто стать его последователями. А смысл дома сидеть? Мне этого достаточно. Сегодня точно будет иной день: более запоминающийся и, надеюсь, вдохновляющий.       Ровно в двенадцать вечера я и братья остановились в переулке возле музея научных исследований, где назначила встречу Эйприл. Она заставила нас тут ждать, чтобы открыть черный вход и мы смогли без лишнего внимания пройти в небольшое здание. Мы ждали около пяти минут, хотя это ожидание казалось вечностью. Мы начали скучать, а Майки тем более из-за усталости стал гладить бездомного рыжего кота, который в итоге зашипел и убежал в сторону мусорного бака.       Тяжелая железная дверь отворилась, маня нас в это таинственное место, которое так уверенно хвалила наша подруга. Она, уже переодевшаяся в свою серую хлопковую форму, позвала нас жестом - и мы вошли в музей, закрыв за собой дверь. Громкий хлопок заставил нас всех подпрыгнуть, даже самого Майки, который после наших косых взглядов покраснел и тихо извинился. Забыв этот случай, Эйприл, гордо подняв голову и распахнув руки, с полным энтузиазмом представила нам это место: - Добро пожаловать в лучший Нью-Йоркский музей научных исследований и современных технологий! Только здесь вы сможете почувствовать Великим ученым, даже если вы таковым не являетесь! Все ваши гениальные научные проекты могут оказаться здесь и тогда вы прославитесь не только среди граждан Америки, но и во всём мире! - Это ты заучила с буклета? - с усмешкой спросил Ди, глядя на подобранный со стойки журналов фиолетовый буклет с кислотно-зелеными буквами, что сразу бросалось на глаза любым посетителям.       Эйприл не растерялась и дала вполне мощный подзатыльник моему наглому и чересчур самоуверенному братцу. Приятно за этим наблюдать.       Если бы тут были исторические экспонаты, то эта ночь напоминала бы мне фильм "ночь в музее". Его напряженная, и в то же время приятно захватывающая атмосфера отложилась в моей памяти надолго. Но нас окружали лишь какие-то технологии, в которых я совершенно не разбирался. Ни в одном экспонате не было видно черт или хотя бы намека на искусство. Хотя для Донни любое научное открытие являлось как раз таки прирожденным творением всего человечества, что никто из нас не понимал, кроме него и частично Эйприл. Им есть о чём поговорить в этом музее. Я, Раф и Майки разделились, чтобы рассмотреть самим различные экспонаты, но ничего интересного за час проведенного в музее я не нашёл. В этом огромном пространстве, заполненным стеллажами дорогущих технологий разных размеров и форм. Не сказать, что они бесполезны, ведь почитав их описание, написанное на доске рядом, они действительно будут пригодны для общества, как, например, устройство, которое сканирует ваше лицо и по вашим очертанием составляет примерное описание ваших этносов.       Интересная вещь, но до жути дорогая: за неё отдают миллион долларов, хотя она даже не предоставляет точные данные. Давно существует исследования на основе вашей крови, которое намного точнее определяет вашу этническую предрасположенность. Зачем люди создают что-то несовершенное, а потом бегут сразу показывать это миру на международных выставках? Это же нелогично: показывать свои незавершенные работы миру. С искусством это не так... Все картины отправляют сразу законченными в музей. Тогда художнику не стыдно показать свою работу людям, ведь виден уже точный результат. - Что только люди не придумают...       Я обернулся на Майки, который оказался рядом со мной. Подумав, что он рассматривал технологии, я захотел усмехнуться и выразить своё призрение к ним, но внимание брата упало на что-то другое. Приглядевшись, передо мной явилась следующая картина: рядом с входом в музей находится стойка из красного дерева. Никто из нас наверняка не заметил, что на этом дереве были начерчены указатели; мы обратили внимание на то, сколько узоров было вырезано над этими указателями. Ученные рассматривали бы указатели, чтоб найти в музее тот или иной экспонат, а творческие люди поражались бы человеческим золотым рукам, которые смогли вырезать на дереве столько аккуратных волнистых линий, напоминающий течение реки и множество растений. Казалось бы, причем тут природа и технологии? Наверно, это напоминание о том, что мы совсем забыли о том, какие роскошные природные ценности мы имеем, но мы их губим путём создания различных механизмов. Мы стараемся всё время создать что-то, что вредит чему-то ценному. - Лео, - отвлёк меня от моих размышлений Микки, - нам надо научиться ценить то, что имеем.       Я не стал возражать, протестовать или возмущаться. Я абсолютно согласился с Майки, лишь кивнув и продолжив разглядывать эти вырезанные на дереве узоры.       Эйприл, да и все мы вчетвером, вымотались, гуляя по музею три часа. У меня чуть уши не завяли от беспрерывных лекций парочки "гениев" о научных открытиях. Майки и Раф даже делали ставки, кто первый из них утомится. Майки выиграл, так как Донни вылетел и не смог дальше поддерживать диалог с Эйприл, но та не растерялась и начала вести монолог, указывая нам на последние экспонаты, висящие над нашими головами. Наша разговорчивая подруга глянула на настенные часы, стрелки которых напоминали отвертки и паяльники, наводя на техническую тематику, и ахнула от удивления. - Ребята, почему вы меня не перебили! Вы совсем уже вялые. Вам пора уходить. А то я что-то немного разговорилась... - Немного... - саркастично поддразнил Донни, за что получил второй подзатыльник за день.       Никогда я с таким блаженством возвращался в канализацию. Наверно, потому что наслушался слишком умных разговоров и теперь мой мозг не переваривает никакую информацию: он лишь требует крепкого сна на мягкой кровати без лишних мыслей. Добравшись до логова, братья тут же разошлись по своим комнатам, даже не зайдя перед этим в ванну. Я бы последовал их примеру и без угрызений совести пропустил бы чистку зубов, хотя я это делал часто и до этого... Но мои ноги неосознанно привели меня к залу, где работал включенный телевизор. Опять эти тупые телепередачи...       Сплинтер как обычно деградировал, сидя на диване, и переключал каналы, подпирая рукой подбородок. Его сонные глаза даже не устремились на меня, когда я встал возле телека. Стоит ли мне ещё раз попытаться с ним поговорить? Хочется хоть немного нормально поговорить, как в далеком детстве, когда он иногда становился на пару минут добрым любящим отцом. Когда мы были его сыновьями, а не учениками или "отпрысками" как сейчас. - Пап, - начал я диалог, - я сегодня был в музее.       Тишина. Сплинтер продолжал переключать каналы. Он меня не слышит из-за того, что сосредоточился полностью на телике? Или он специально меня игнорирует. - Нас туда Эйприл пригласила. Она показала множество современных технологий, который открыли недавно...       Снова перемотка новостей, каналов... Никакой реакции от отца не последовало. - Она ещё нам рассказывала про появление искусственного интеллекта, как он в будущем может повлиять на наши жизни...       Снова сплошное игнорирование, написанное на тупом выражении лица Сплинтера. Сейчас он точно обратит внимание. - А ещё я узнал, что мы все не умеем ценить то, что имеем.       Телик выключился. Из света горела только лампа, которая стояла одиноко у тумбочки возле дивана, освещая угрюмое лицо моего отца. Его темные мешки под глазами нагнетали атмосферу, как и резко устремленный на меня взгляд. Его глаз дернулся и он убрал пульт в сторону. - Знаешь, что я узнал, сынок? - Обращение ко мне звучало так смехотворно, что стало тошно. Мои кулаки сжались, но я сдерживал себя. - Что мне срать всегда хотелось на тебя, на твоих братьев, на ваших друзей. Думаешь мне есть дело до вашей жизни?       Я прикусил свой язык, чтоб не ответить ничего лишнего. Клыки царапали края моего языка почти до крови. Вены на кулаках стали сдуваться с каждым моим тяжело контролирующим вздохом. - Я буквально крыса, гниющая в вонючей канализации, которая по какой-то причине должна выслушать нытьё четырех конченных черепах. Меня тошнит каждый раз, когда вы называете меня "отцом". Мне противно от того, что вы для меня "сыновья". Лучше бы я оставил вас подыхать на улице...       Моя нижняя губа начала кровоточить из-за нервов, которые вот-вот сдадут. Интересно, что мне ничего не мешает высказать отцу всё то, что я о нём думаю. Я могу ему припомнить те времена, когда он загонял меня в темную кладовую комнату голодать, а после под предлогом "тренировки" избивал. Мне может позволить это физическая сила, но духовная - нет. Я продолжаю бессмысленно держать своё более-менее уравновешенное состояние. Хотя следующие слова точно выбьют меня из колеи. - Не умеем ценить то, что имеем? - задал риторический вопрос Сплинтер, готовясь дать самый обидный ответ, который точно оставит отпечаток в моей истории... - А я не хочу ценить сыновей, которые вечно ноют и ничего из себя не представляют, особенно ты. Даже грязь на улице дороже тебя...       Мои плечи вздрогнули, после чего всё моё тело словно парализовало. Тиканье часов продолжалось, но уже в моей голове. Время ускорялось, затем замедлялось, снова ускорялось. Казалось я стоял перед Сплинтером вечность, наблюдая, как его широкая улыбка глумилась надо мной. Ноги подкашивались от осознания того, что то, от чего люди чаще всего пытаются избавиться после дождливых прогулок, является более дорогой вещью, чем я. Какая-то куча земли была ценнее моих стараний, моих чувств, моих эмоций... - Чё вылупился? Дай шоу досмотреть.       Отец включил очередное идиотское шоу на всю громкость, но мои мысли звучали намного отчетливее. В голове крутилась только одна мыль.       Я хуже грязи.       Насмешливый голос отца, удар Рафа, пожелание смерти Ди, нарушенное обещание Майки - всё смешалось в голове как ураган, собирающий в себе всё, что только может. Он усиливался и теперь все эти моменты воссоединились в эту единственную мысль.       Я хуже грязи.       Зайдя в комнату, я тихо закрыл дверь, всё ещё вслушиваясь в эти слова, оседающие в моём сознании.       Я хуже грязи.       Чёртово воскресенье било мне в виски своим напоминанием о новом начале завтрашней неделе. Завтра я хотел начать новую жизнь, устроившись на работу к Уэссо. Я хотел кардинально измениться, чтобы никогда не возвращаться к тому состоянию, из которого и так тяжело выбрался. Однако сегодня всё было совсем плохо.       Я опять стал всматриваться в серый бетонный потолок с кучей паутин, которые я так не убрал, хотя обещал себе, что моя комната скоро начнёт сиять от чистоты в каждом уголке это комнаты. Штукатурка на стене немного треснула и некоторые её маленькие осколки упали на пол, царапая мой устаревший и не подходивший к интерьеру моей комнаты, ламинат. Трещина доходила от самого потолка до плинтуса; не помню причину появления трещины, но она точно произошла от моих рук.       Даже не смотря на свои запястья, я чувствовал, как шрамы расползались по моей руке, давя мне на вены. Шрамы казались такими тяжелыми, что я не мог двинуть конечностями. Моё тело размякло и не желало встречать утро, о котором я начинал понемногу мечтать. Но сегодня всё было иначе. Моё состояние вернулось, мои органы снова стали гнить, а глаза безжизненно пялились в одну точку. Сухость во рту даже не заставляло меня встать и пойти выпить воды на кухне. Мне ничего уже не хотелось.       И хотя у меня постель чистая, я всё равно чувствовал, будто на ней тонны грязи, в которой я спокойно валяюсь. Я думал, что уже слился с грязью и мы одно целое, но это не так: мы отличаемся друг от друга тем, что грязь намного ценнее. Нигде по сути мне не было места. Даже в родной комнате, в которой я прожил четырнадцать лет, невозможно чувствовать себя хотя бы частичкой. Это пространство отвергает меня своими трещинами и паутинами, говоря, что кроме них никто не может здесь поселиться. Я бы ушёл отсюда, но мне некуда идти. Если и гнить, то только в этой комнате в одиночку.       Проходил час, два, три, четыре. Близился ранний вечер, а я всё так же лежал на кровати, иногда переворачиваясь на другой бок и разглядывая всё новые мною замеченные трещины. Вслушиваясь в урчащий желудок, что просил меня не умирать от голода, я его проигнорировал. Я и неделю мог голодать без серьезных последствий, если только не считать моменты, когда мой организм не выносил этого и с громким грохотом рухнул на пол, напугав всех братьев вокруг. Моей отговоркой была обыкновенная усталость, на которую все повелись, иначе за моим трехдневным питанием строго следили бы.       Язык полностью покрылся плотным слоем серого налета. Организм кричал о переутомлении, голоде и ухудшении здоровья. Он старался предупредить о серьезных последствиях из-за моей идиотской лени.       К сожалению, мой мозг главнее всей этой системы, поэтому приказы будет отдавать только он. И скоро будет новый приказ, который навсегда избавит моё тело от физических страданий. Скоро оно будет гнить, но мозг к этому времени пойдет в след за сгнившими органами, которые уже не по своей воле будут переставать функционировать.       Уголки губ вздрогнули на моём раннее угрюмом лице. Я оживился, когда подумал о наконец принятом решении, которое крутилось у меня долго в голове. Ещё с начала этой недели я собирался это сделать, но постоянно на что-то надеялся. Или, может, боялся физической боли. Уже неважно, сегодня точно всё изменится как для меня, так и в первую очередь для братьев.       Моя рука потянулась под подушку искать отложенный предмет для окончания этой жизни. Нащупав веревку, я улыбнулся, и моя рука прошлась по плотным волокнам, которые приятно кололи кончики пальцев. По щекам неосознанно начали течь слёзы. Мне не хотелось на деле плакать, но почему-то глаза горели, а грудная клетка отдавала тупой болью. Сегодня вечером всё закончится. Я освобожусь и, возможно, другие смогут спокойно выдохнуть, приняв тот факт, что из их жизни ушла ещё одна проблема. Чувство умиротворения прошлось по моему почти живому телу от осознания того, что хотя бы одна моя цель точно сегодня выполнится, однако оно тут же испарилось, оставив лишь тревогу.       Кто-то постучался в дверь и тут же её отворил. Если бы это был кто-то другой из братьев, моя бы паника возросла, но это был Майки. Мой любимый младший брат... Для меня он совсем крохотный и именно его будет больше всего жаль, когда я покину его. К счастью, в комнате было не так уж и светло, чтобы разглядеть мои покрасневшие глаза и свежие полосы на щеках от недавних слёз. Я всё ещё переживал, что брат всё же это заметит, потому старался заранее придумать отмазку.       Радостный смешок брата вырвался из губ. Его присутствие в моей темной комнате освещало всё вокруг, потому было опасно скрывать что-либо. Детская улыбка расплылась по лицу Микки, заставляя моё сердце заболеть из-за моего эгоизма. И ведь мне придётся обречь своего самого близкого брата на одиночество. Надеюсь, что он не так сильно будет горевать о моём уходе. У него есть ещё Раф и Донни: они о нём должны позаботиться.       Микки сел на край моей кровати, от чего мой пульс участился, говоря о надвигающем допросе, но судя по восхищенной мордочке брата вряд ли можно было так сказать. - Лео, пойдём в ресторан Уэссо? - неожиданно спросил Майки без какого-либо приветствия. - Донни и Раф ждут нас сейчас на поверхности. - Микки, я бы с радостью, но не могу, - я сделал короткую паузу, но после смог придумать отмазку и, отвернувшись, демонстративно начал кашлять. - Я что-то не очень себя чувствую. Идите без меня. Я о себе позабочусь.       Я думал, что брат тут же уйдёт без лишних вопросов, но как я мог забыть о его чересчур доброй душе? Он обеспокоено взглянул на меня и сказал: - Ой, прости. Тогда давай скажу папе, что ты заболел. Может он даст каких-нибудь лекарств...       Я забыл, что Майки иногда может быть слегка наивным, всё ещё полагаясь на несуществующую заботу Сплинтера. Мне бы такую надежду на всё и всех. Может, тогда бы я смог справиться со своей деградацией и жить обычной жизнью, как остальные братья, я вырос по-другому. - Нет, не надо. Папа же спит, его не стоит будить. Я не настолько ужасно себя чувствую. Мне просто надо немного поспать, а после попить горячего чая. Не переживай.       Судя по недоверчивому взгляду Микки, устремленного прямо на мои немного опухшие глаза, я не смог до конца его убедить. Он что-то пытался разглядеть на моём лице, хоть капельку намёка на ложь, и он, вероятно, уже нашёл, но не став сильно давить на меня. - Ты уверен? Тебе точно ничего не нужно? - Если что-то понадобиться, то я напишу. А теперь иди повеселись!       Для полного отведения от себя подозрений, я постарался убедительно кашлянуть и мягко улыбнуться брату. Я вызвал у него располагающийся смешок и он, без лишних вопросов, развернулся и побежал к выходу, закрыв в мою комнату дверь.       Я снова один в полнейшей темноте. Лишь еле горящая лампа на тумбочке осветляла моё измученное лицо, подчеркивая мои темные мешки под глазами. Я бы всё сейчас отдал, чтобы побыть ещё немного рядом с братьями, но я уже слышал их шаги к выходу из логова. Я бы мог прямо сейчас им написать, что безмерно скучаю по ним, каждый день жду их шагов ко мне, чтобы они обняли меня. Я бы прямо сейчас побежал к ним и разрыдался бы, стоя на коленях и крича от своей же безысходности, трусости, слабости. Мне нужно из присутствие. Мне необходимы их объятья. Но я уже принял решение.       Назад пути нет.       Взяв телефон с тумбочки возле кроват, я написал небольшое сообщение Уэссо о том, что не буду работать у него в ресторане из-за неодобрения этой идеи отцом, а также попросил не говорить это моим братьям, чтоб те не волновались. С Уэссо я частично попрощался, отправив после благодарственное сообщение за его предложение.       Теперь нужно было попрощаться с братьями, но писать одно сообщение мне не хотелось. Нужно было именно бумажное письмо, чтобы они могли взять его в руки и прочувствовать через тонкий лист бумаги отпечатки моих дрожащих рук. Чтобы им оставить хоть что-то от меня.       Я сел за стол, взяв с полки карандаш и... Пошарив полку над столом с коробками ручек и карандашей, я осознал, что бумага закончилась... Не было ни единого листка бумаги, даже использованной не обнаружил. Как я тогда напишу письмо? Я не могу уйти, не оставив никому свои последние исписанные листы.       Тут мой взор устремился на полку возле выхода из комнаты, где я хранил коллекцию своих комиксов. А где-то в глубине этих книжек лежала папка...       Я медленно подошёл к этой полке, тут же потянувшись за этой папкой с использованными листами, где все они были покрыты различными красками и исчерчены карандашами. Я совершу подлый поступок...       Пролистав все страницы я не смог найти хотя бы один рисунок Микки, который я бы мог использовать для грязного поступка, но всё было чем-то не тем. Даже милые детские рисунки, где он изображал всю нашу семью, я не мог использовать то ли из принципа, то ли из чувства вины.       Наконец я дошел до последнего файла, где лежал уже не рисунок, а письмо, написанное карандашом, который уже немного высветился, но содержание ещё можно было разглядеть. Аккуратный округленный почерк принадлежал Микки. По первому написанному предложению я в миг понял, когда он написал это письмо: в день, когда Донни пожелал мне смерти.       "Лео, я замечаю, что тебе с каждым днём всё хуже и хуже. Ты перестал чаще проводить с нами время, ты сильно похудел, что наталкивает меня на мысли о твоём плохом состоянии, и я прекрасно знаю, что ты голодаешь не из-за моих несовершенных кулинарных способностей. Ты стал более закрытым, что очень даже заметно. Мне больно смотреть на тебя. Я хочу вернуть своего уверенного и смелого старшего брата, который единственный среди нас мог дать отпор Сплинтеру в детстве. Ты единственный, с кого я брал пример отстаивать свои права. Только благодаря тебе я смог не бояться говорить всё, о чём думаю. Так что с тобой стало? Где мой прежний брат? Где твоя любовь к жизни и свободе, которую ты всегда отстаивал? Где все эти прежние качества в тебе, что я полюбил в тебе? Я очень скучаю по старой версии тебя... Пожалуйста, Лео, поговори со мной. Я готов выслушать всё, что ты в себе держишь. Только не покидай нас. Я очень тебя люблю. Ты мне нужен, брат..."       На листе я заметил мелкие засохшие капли, но сейчас из моих глаз вырвались слезы, вновь начавшие падать на лист с письмом. Никогда моя душа не разрывалась из-за столько смешанных чувств: вина, стыд, обида, печаль, надежда, любовь... Все они пытались разом заполниться в моём сердцем, заставлять его болеть с каждым вздохом. Я сжал письмо и прижал его к себе. Эти написанные слова Микки всё громче звучали в моей голове, особенно его просьба открыться ему. Мои плечи дрожали, а дыхание судорожно вырывалось из моих потрескавшихся губ, которые пришлось прикусить, чтоб мой звериный вой не вырвался и не разбудил отца, сидевшего в зале и не подозревающего, что его сын вот-вот соберётся с силами, чтобы уйти из жизни.       Боль в грудной клетке усиливалась, доходя до моего горла, не давая мне взять хоть немного воздуха. Пришлось прибегнуть снова к упражнению по отвлечению внимания от Рафа, но оно как назло полностью забылось. Я продолжал думать об этом письме и крепко сжимать его в своих руках. Мой младший брат нуждался во мне. Ему нужна ему моя поддержка как старшего брата. Но я не могу её оказать. Я больше ничего не могу сделать для брата.       Прошел час. Братьев всё так и не было в логове, а я начинал потихоньку успокаиваться, тупо рассматривая шершавую дверь в своей комнате, надеясь, что там кто-то окажется и спросит, почему я валяюсь на полу, помогая при этом мне встать. Чуда не произошло. Уже давно пора прекратить на что-то надеяться и вместо этого что-то делать. Пора уже сделать то, о чём я думал с начала этой недели.       Уперевшись руками о пол, я попытался поднять своё тяжелое костлявое тело, что далось мне не сразу. Только после третьей попытки я смог встать на ноги, иногда пошатываясь на месте. С такой же кривой походкой я уселся за стол и достал первую попавшуюся ручку из органайзера. Моя голова горела от переизбытка информации, что давила на меня с огромной силой. Не было сил расписывать каждому поименно то, что думаю о них. Да и думаю мои слова для них были бы лишними или бесполезными. Не время у каждого просить прощения и думать о его реакции на дальнейшее событие. Сейчас для меня главное написать лишь одному брату записку, потому что он был самым первым, кто узнал о моих шрамах. Он первый и последний, перед кем я должен извиниться за свою слабость. Я его подвёл. Я как его любимый старший брат оказался сплошным трусом и разочарованием для всей семьи. Слишком долго я надеялся и боролся, а ради чего? Наверно, ради счастья моих братьев, чтобы не травмировать никого из них, особенно Микки.       Но я сдаюсь.       Собрав всю свою последнюю волю в правую руку, я, перевернув письмо Микки, начал чиркать ручкой на пустой стороне листа всего три слова своим узнаваемым кривым почерком. Не знаю, как прозвучат эти последние слова для братьев: обидно, эгоистично, нервозно, печально и так далее. Я лишь хочу, чтобы мой самый понимающий брат знал, что вины его тут определенно нет. Он обязан понять и простить меня.       В голове это прозвучало слишком жестоко, но оно так и было. Я бы не хотел, чтобы жизнь Микки только строилась на чувстве вины перед моим мертвым телом. Донни и Раф даже если и будут скорбеть, то это мимолетно и они сразу же отпустят это. Про Сплитера я даже думать не хочу. Ему будет точно начхать.       И вот, кривые буквы, которые я чуть ли не вдавил в письмо, были написаны. Я скомкал его и обратно вложил в папку, чтобы сильнее не шокировать своих братьев. Когда они увидят моё бездыханное тело, то им некогда будет вдаваться в мои слова и они неправильно поймут меня. Им надо время, чтобы свыкнуться с моей смертью.       Я достал из-под подушки длинную толстую веревку. Такая знакомая текстура заставила мою кожу бледнеть. Мурашки прошлись по моим плечам, когда я обмотал свою шею и поставил под собой стул. Колени слегка вздрогнули, когда я смог привязать веревку к стальному бугелю люстры, не боясь за то, что она может сломаться. Конструкцию крепкая, так что она без проблем выдержит мой вес, главное резко не подпрыгнуть.       И вот, я смотрю прямо на дверь, всё ещё ожидая чьё-то появление. Будто кто-то сейчас ворвется в мою комнату и крикнет, что я немедленно спустился на землю. Кто-то бы меня ругал, а кто-то бы рыдал и умолял меня этого не делать. Прошло пять минут, судя по настенным часам, чьи стрелки я уже не слышал. Моя улыбка дрогнула, так как перед глазами пробежала вся моя жизнь за миллисекунду. Сразу же вспомнился темный подвал, рисунки младшего брата, ссора с Донни и Рафом, пожелание смерти, удар по лицу, наши редкие объятья и короткое письмо, которое я недавно написал.       "Прости меня, Микки"