Они видели небо, Видели вместе, Падали в воду,
Это началось во вторник. Что-то изменилось, поменялось кардинально и не захотело возвращаться в прежнее состояние. Джон не знал точно, что изменилось, но перемена чувствовалась, и чувствовалась во всём — во вкусе чая, на поверхности клавиш ноутбука, в телефонных разговорах миссис Хадсон с подругой, то и дело доносящихся с первого этажа, и, конечно же, в чрезвычайно странного для некоторых интересующихся особ Лондона вида отношениях с Шерлоком. А уж проявления перемен были страннее некуда. Даже в их не самой обыкновенной и спокойной жизни. Невкусной казалась любая чашка чая, принятая не из рук детектива-консультанта, так, водичка с краской. Даже чай от дражайшей хозяйки, принесённый в качестве исключения после дела, в ходе раскрытия которого их чуть не пристрелили, казался ужасной мутью, горчащей, как редис.***
И так прошло несколько мучительных недель. Но на этот раз ещё одно новшество пришло не во вторник, а в пятницу. Клиент рассказал об одном заинтересовавшем Холмса деле в маленьком городке в Суссексе, и они выехали ровно в девять вечера этого же дня, благо погода сыграла на руку. 90 с лишним километров они проехали быстро, и тут Шерлок остановил машину и выехал в кювет, спрятав автомобиль за деревом. — Он будет здесь через приблизительно пять часов, — быстро и тихо проговорил Шерлок, имея в виду, наверное, преступника, — не усни, Джон, — не поворачиваясь к врачу, улыбнулся он и вышел из машины. Джон же, закатив глаза, решил, что свежий ночной воздух ему не помешает и тоже, открыв дверцу авто, сполз на землю и огляделся в поисках Холмса. Детектив стоял у дороги, прижавшись спиной к дереву и, казалось, вновь и вновь проходил по коридорам Чертога разума. Джон вздохнул и встал в такую же позу у стоящего совсем рядом другого дерева, позволяя себе чуть расслабиться и прикрыть глаза. Сбоку послышался шорох и тихий резкий вдох. Доктор, открыв глаза, посмотрел на поднявшего голову детектива и ненадолго задержал взгляд на приоткрытых губах. На губах, таких, казалось, нежных и мягких, из которых ежедневно вырывались слова, услышав которые любой бы человек в ужасе отшатнулся, но не Ватсон, желая быть к этим губам как можно ближе.***
Через семь часов две фигуры, одна из которых была в пальто, а другая, пониже, — в куртке, надетой на свитер, бежали от разъярённой группы из пяти вооружённых людей куда только глаза глядят. Вот это люди в Рае! Каждые две-три минуты Джон, оборачиваясь на мгновение, стрелял из пистолета, захваченного с собой. И три раза попал в преступников, убив одного из них точным выстрелом в лоб, остальных же он ранил — одного в плечо, другого в печень. Жить будут, мерзавцы! Но оставались ещё две большие проблемы в виде верзил с АК-15, явно не уступающих по мощности пистолету врача. Их ну очень легко могут убить. Впереди виднелся берег, но до него нужно было добежать, отстреляться, дожить, чёрт подери! Умирать вовсе не хотелось, не бок о бок с Шерлоком. Доктор ещё раз обернулся и потратил последний патрон в магазине, выпустив его в грудь бритоголового детины. Тот упал замертво, без крика, и тут же истёк кровью. Ужасное зрелище, правда. Но им не привыкать. Джон, ничуть не поморщившись, смачно проматерился и снова сконцентрировал внимание на беге. — Впереди Ротер, Адам Бронте не умеет плавать, прыгай! — на ходу крикнул Шерлок и, подбежав вместе с Джоном к берегу, прыгнул в реку, захватив при этом с собой врача за руку. А ладошка-то у него такая маленькая, оказывается. Точно утонула в моей. И холодная ещё. Согреть бы её, да и всего этого раздолбая отогреть, вон, дрожит весь. Миг полёта — и оба уже в воде радуются тому, что в тот же миг появилась полиция и задержала главаря неудавшихся террористов. Как только не захлёбываются в реке сквозь широченные улыбки? Оба вынырнули, отдышались и поспешили подплыть к берегу. Дело окончено. Можно возвращаться домой, высушиться, отогреться, выспаться… А мы всё так же держимся за руки. Джон посмотрел на сцепленные руки и резко выдохнул, чувствуя приливающий к щекам румянец. Холмс смутился и, помня инцидент семичасовой давности, постарался вытащить руку из тёплых оков, но не смог. Джон держал его ладонь крепко и надёжно. И не просто держал, как если бы не сидело что-то в потаённых уголках его души, а переплёл их пальцы и ласково поглаживал мокрую бледную кожу большим пальцем. Потому что видел звёзды в голубых глазах, видел, как он ими на него смотрел, видел, с какими чувствами внутри жил его Шерлок, и понял — нет, не отпустит, не сможет. Больше ни за что и никогда. А Шерлок смотрел-смотрел на него своими голубыми глазами, пытаясь понять и принять всё то, что он чувствует, мелко вздрагивая от холода. По выражению его лица можно было понять несколько вещей: во-первых, Холмс был в ступоре. В очень жёстком ступоре. Во-вторых, его мозг постепенно обрабатывал информацию, потому что брови ползли то вверх, то вниз, а рот постоянно то открывался, то закрывался. В-третьих, его кровеносная система работала отлично, судя по розовому румянцу на его скулах. Ещё немного, и в глазах будут танцевать сердечки. И через несколько мгновений прижался своими губами к губам Ватсона, так неумело и прытко, как мог только он. И всего себя он вложил в этот поцелуй, что было очевидно без слов, и открылся железный занавес в его холодном сердце, что оказалось очень тёплым и даже горячим. И Джон ответил, так пылко и нежно, как может только жалкий, по уши влюблённый человек. И думал: «И всё же, это хорошо. К чёрту метро.»***
Зажигали гирлянды,
И тратили деньги,
Прятали слезы.
На нос упала до смешного большая снежинка из открытого окна и тут же растаяла, оставляя после себя мокрый след. Шерлок смахнул каплю и глубоко вздохнул. Продолжил смотреть на дом напротив, выискивая хоть что-то новое и интересное, но ничего, к сожалению, не поменялось в огромной кирпичной коробке. Зато поменялось в бурной и иногда интересной жизни детектива, очень сильно и неожиданно, заставляя снова и снова совершать скучные дыхательные движения, убираться в квартире (и даже на кухне-лаборатории!) и выбрасывать сигареты. Джон это всё поменял. А меньше, чем через три дня, наступит Рождество, на которое они с Джоном решили никого не приглашать. Их первое Рождество. Только они, только вместе. И Холмс хотел, чтобы всё прошло идеально, без промахов и недочётов. Поэтому даже составил план и трясся сейчас над каждым пунктиком в плане подготовки к самому лучшему Рождеству для Джона. Хотя ладно, кого он тут обманывает. Семь планов. Каждый на случай, если прошлый план провалился из-за чего-то непредвиденного. Последний был даже на случай, если их прервёт взрыв с последующим нападением. Так что всё просто должно пройти идеально! Но Шерлок всё равно очень сильно нервничал и боялся, что чего-то он да забыл, особенно перед тем, как уснуть. И, как оказалось, не зря. Чёртовы подарки. Детектив вспомнил о них утром, как только проснулся, и тут же подорвался с кровати. Чёрт-чёрт-чёрт! Как он мог забыть о такой важной составляющей праздника? Убедившись, что Джон, заимевший привычку спать рядом с Шерлоком, прислонившись спиной к его груди и захватив его руки в спасительные тёплые объятия, ушёл в больницу на свою глупую работу к глупым людям и собравшись за рекордное для него время, Холмс выбежал из дома, у входной двери крикнув не-их-чёрт-возьми-домработнице миссис Хадсон, что ушёл. А через 15 минут уже хмуро плёлся в сторону ненавистного метро, потому что таксисты, как назло, объезжали Бейкер-стрит за, казалось, милю. Но чего только не сделаешь ради… своего парня. Да. Именно так. Полчаса прошатавшись по подземке, никоим образом не желая контактировать с омерзительно счастливыми людьми, мужчина, наконец, решился. Вдохнул побольше воздуха, подошёл к платформе с ожидающим поездом и уверенно вошёл внутрь, сразу же садясь на сидение в углу и желая поскорее погрузиться в свои Чертоги. Но вокруг щебетали девушки, смеялись басом парни и уж слишком громко ворчали старики. Спасибо, что хотя бы орущих детей не было. Они лишь мирно улыбались во весь рот, смотря на свои предрождественские подарки. Опять эти глупые подарки! Всё вокруг как будто напоминает Холмсу, что он не то, что не купил их своему парню, но даже не придумал, что дарить. Какой кошмар. Зачем он вообще решил их ему сделать?.. Затем, что он хотел отблагодарить Джона за всё, что он ему дал и всё, что он сделал ради Шерлока. За то, что Джон терпит его выходки на людях и полное неумение с ними общаться. За то, что позволяет проводить эксперименты на кухонном столе и хранить части человеческого тела в холодильнике. За то, что он ему делает чай и подаёт его, целуя в лоб, и неважно, чем он был занят до этого. За то, что не обращает внимание на психи Холмса и продолжает говорить с ним обычным, максимально спокойным голосом. За всю ласку, что получил от него детектив, хотя он точно понимал, что и малой её части не достоин. Не достоин Джона. Его синих глаз, сильных рук и горячих губ. Никто не достоин его, никто в этом чёртовом маленьком мире не достоин чего-то такого прекрасного, как Джон Ватсон. И именно поэтому он сейчас едет в вагоне метро за подарком для его парня. Самого лучшего парня на свете, самого яркого, как фейерверк, лучика в его жизни. А через секунду в его голове что-то щёлкает. Это точно то, что он сделает для Джона, конечно! И на нужной станции буквально выбежал из вагона, как только открылись двери, и скрылся в толпе.***
— За нас, Шерлок. — За нас. Спасибо, что без тостов, — звон бокалов с красным полусладким вином и такой же звонкий смех Джона, его Джона. — Я не настолько глуп и стар, мистер Холмс, — мило улыбнулся доктор и потянулся к детективу выкрасть у него очередной поцелуй, причём удачно, — и пока ещё не пьяный, — и, сев на подлокотник, уже восьмой (!) раз за весь день поцеловал мужчину. План идёт как надо! Скоро, совсем скоро должен быть претворён в жизнь самый волнующий пунктик в нём — подарок. И очень даже удачный. В тему, так сказать. — Уже начинаю сомневаться в этом, — ухмыльнулся Шерлок и встал с кресла, подмигивая в ответ на удивлённый взгляд, в котором ясно читалось некое предвкушение. Всё точно пройдёт идеально. Он с загадочным видом подошёл к окну и проверил время на телефоне. Две минуты до самого сока, — Знаешь, Джон, этот мир — это ужасно скучная книга, в которой сразу понятно, кто есть кто и каким будет финал. Каждый до невыносимости предсказуем и неинтересен, — тут он повернулся к Джону. — Про финал согласен. Но вот пьяный тут явно не я, — хихикнул Джон и, поднявшись с кресла, подошёл к Шерлоку, обняв его и положив голову на его плечо, — к чему весь этот философский спич, Шер? — Ватсон приобрёл также привычку называть детектива не иначе, как Шер. И ему это нравилось до безумия. Минута до чего-то прекрасного. — К тому, что… — Шерлок вдохнул рвано и выдохнул, готовясь, — ты не такой, как все эти глупые персонажи ужасного романа, нет. Ты — нечто совершенное, недосягаемое для обычных людей… — Ох, подожди, мы забыли включить гирлянды на ёлке! — грубо перебил его Джон, отцепившись и подбежав к глупым лампочкам на ели, стоящей в углу, включив их, заставляя озарять всю комнату разного цвета огнями. Эти куски пластмассы на проводах что, важнее Шерлока и его восхитительной речи, к которой он готовился перед зеркалом в те часы, когда его парень был на работе, заставляя миссис Хадсон думать, что он сумасшедший? Если бы Холмс не остановился, глядя на прекрасные огоньки в глазах врача, то точно бы обиделся. Но тот вскоре вернулся в ту же позицию, будто не нарушил только что гениальный план гения, — Продолжай, милый, — ещё одно полюбившееся мужчине прозвище. — Теперь я лишь хочу сказать, что, пусть ты и не самый непредсказуемый человек, ты — самая лучшая константа в моём глупом существовании. Луч солнца. Глоток воды в пустыне. Да, ужасно избито, но относится к тебе, и почти не кажется такой глупой мутью, — закатил он глаза на восторженный смешок Джона, — и ты достоин явно большего и лучшего, нежели эта квартирка, твоя ужасная работа и… — тут он запнулся, — и я. Спасибо тебе за всё, Джон. Смотри туда. — указал он пальцем куда-то вдаль, на улицу, на звёздное небо. Три, два, один… Ничего. Что за.? — Что там, Шер? — недоуменно уставился на чёрный небосклон Ватсон, тщательно выискивая то, на что указал детектив. Чёрт. ЧЁРТ! — Нет… Нет, стой, подожди, ещё немного… Сейчас, сейчас… — с вибрирующей в голосе паникой бормотал он, ощущая, как его план валится, как башенка из карт, которую он так тщательно строил. Запасного нет, — сейчас, Джон, постой… — чуть не плача, говорил он. И тут произошло, наверное, чудо. За окном прогремел мощный хлопок и вспышка света, а рядом — резкий вдох. Самый мощный салют, который нашёл Шерлок во всём Лондоне, потратив немаленькую сумму денег, в виде огромного красно-розового сердца с надписью внутри: «Джон» — первый залп, «ты» — второй залп, «самый» — третий, «лучший» — четвёртый. А затем — целое световое шоу, и всё только для Джона, его милого Джона. Которого он любит своим маленьким сердцем, во много раз меньше этого, из фейерверков. Который сейчас стоит и смотрит завороженно, приоткрыв рот. И всхлипы… — Джон? — повернул Холмс свою кудрявую голову, — Что такое, Джон? — совсем забеспокоился он. Но тот на это лишь помотал головой, всхлипнув особенно громко и уткнулся лицом куда-то в грудь детектива, обняв его спереди, пряча так слёзы и дрожа, как осиновый лист на ветру. — Спасибо, Шер, спасибо, спасибо, — бормотал приглушённо доктор, поглаживая широкую спину, — ты самый лучший, милый, самый… — поднял, наконец, голову и поцеловал Холмса. Так, что у того голова пошла кругом и весь мир занял Джон, его прекрасный Джон, который вновь уткнулся в рубашку Шерлока и продолжил слёзопроливание. Для которого череда подарков только, к слову, началась. — Джон. Посмотри на меня, пожалуйста, Джон? — поцеловав в светлую макушку, обратился к плачущему мужчине детектив, поднимая его голову, — Я ещё не договорил. Я действительно благодарен тебе, ты обладаешь воистину ангельским терпением. Спасибо тебе, что терпишь такого мерзавца, как я, — Ватсон, наконец, издал сдавленный смешок, как бы соглашаясь, и теперь лишь всхлипывал, — ты действительно заслушиваешь чего-то лучшего, чем я. Но раз уж есть только я, то слушай то, что я сейчас тебе скажу, — Холмс глубоко вдохнул и выдохнул, пытаясь утихомирить своё глупое сердце. Раз, два, три, — Я люб… Люблю. Я люблю тебя, Джон, — и замер, вслушиваясь в наступившую тишину, которую никто не прерывал несколько секунд. Шерлок даже зажмурился, пока… — Я тоже люблю тебя, Шерлок. Больше всех на свете, — зная, как тяжело далось его непутёвому, но такому прелестно-нежному и милому парню признание, прошептал на выдохе Джон и притянул детектива для нового ужасающе прекрасного поцелуя. В целом, всё получилось по плану. И после дарения свитера, обёрнутого в ярко-синюю бумагу, его вновь ждала череда поцелуев. В груди разгоралось давным-давно забытое и совершенно детское чувство — ожидание чуда. Хотя оно уже случилось, причём ещё в Бартсе, когда Джон Ватсон был просто бывшим солдатом для Шерлока, а Шерлок для него был просто чудаком. Спасибо вагону метро.***
Они ели друг друга,
Спали друг с другом
Ровно два года.
— И, выпрыгнув из этого окна второго этажа, сбежал в сторону Оксфордшира, чуть южнее. Будет отсиживаться у своей тётушки, пока не убедится, что за ним нет погони в виде полиции. Поедете за ним сегодня — поймаете, Гейл. — Грег, меня зовут Грег! Боже, когда Вы запомните? — сокрушался инспектор Лестрейд, драматично всплёскивая руками. Семь лет вместе работают, а этот гениальный болван всё его имя запомнить никак не может! Неважно это ему, видите ли. Иногда его, конечно, поправляет Джон, укоризненно смотря и даже заставляет извиняться, — вот она, любовь в чистом виде! — но всерьёз внимать его наставлениям детектив не собирается. И сейчас, кажется, даже Ватсон не собирается ругать своего парня! — Джон, скажите ему! — ноль ответа. Прекрасно, ещё один молчащий труп возлюбленного. — Джо-он! Доктор Ватсон! — А? Да-да, конечно… Шерлок, постарайся не удалять имя инспектора из памяти… — и вновь замолчал, будто его просто-напросто вырвали из какого-то транса, в который он тут же вернулся. Интересное, однако же, нашёл он занятие, сидя на коленях рядом с трупом — смотреть в упор на профиль Холмса, на его орлиный нос и чётко очерченные губы, высокие и острые скулы и ниспадающие на лоб чёрные кудри… О, это занятие никогда не надоест. Особенно, когда то и дело ловишь на себе ответный жаркий взгляд сине-зелёных глаз, так же жадно пожирающих в ответ. Такое «поедание» друг друга глазами началось, кажется, на неделю раньше их первой совместной ночи бурной и явно очевидной деятельности. Ладно, не ночи. Было пять часов дня, и они собирались попить чаю, но в итоге Шерлок чуть не сорвал голос, а Джон едва отдышался от необычайно большой встряски. Чай в итоге они попили, но на полтора часа позже, что, в принципе, не помешало вернуться в обычный график и продолжить съедать заживо, сжигать, любить-любить-любить одними лишь взглядами, обмениваться ими и распаляться пуще прежнего. Эту не угасающую никогда энергию доктор тоже любил, как любил каждое малейшее пятнышко на теле своего парня. И Шерлок тоже смотрел в ответ, тоже сжирал своего врача взглядом и тоже любил его всего. Любил, как он смотрит, и любил то, что он с ним, с величайшим и единственным в мире детективом-консультантом, делает, и каждый раз так же хорош, как и первый, если не лучше его. О, каждый миг их первого сплетения он сохранил в отдельной комнатке в Чертогах, каждый вздох и стон со стороны любимого доктора записал там же на пластинки, проигрывая их перед сном, пытаясь устроиться поудобнее в его объятиях, к которым он наконец привык. Привык также, что пальцы Джона обычно зарываются в его волосы и медленно перебирают пряди, усыпляя детектива, привык, что Джон иногда просыпается от кошмаров с криком, привык успокаивать его, всё ещё неловко целуя в висок и шепча что-то ужасно сентиментальное, привык ко всем проявлениям любви обычных людей, подверженных, как и он, смертоносному влиянию любви. Но они сейчас, к сожалению, на месте преступления, где другие люди оценивают секс взглядами как ужасную дикость, и поэтому Холмс, не вытерпев напряжения интимного характера, поднялся с земли, сразу же ринувшись прочь из комнаты, а следом за ним — даже не попрощавшись! — ушёл и Джон. — Ну конечно, великий детектив всё сделал и ушёл, зачем же ему здесь оставаться? — продолжил возмущаться Лейстрейд, возводя руки к небесам и моля их же об уменьшении либидо двух влюблённых идиотов, но тут же вздохнул, улыбаясь. Парни сильно изменились за все два года, пока они вместе, и в лучшую сторону: Шерлок стал приспосабливаться к нормальным разговорам с простыми смертными без выпендриваний, а Джон больше не выглядит так, будто умер позавчера, но кто-то решил, что тело должно работать и после смерти. Они любят друг друга самой чистой любовью, беспокоятся друг о друге (и даже Шерлок!) и в целом ведут себя, как, простите, женатики. Любо-дорого на них смотреть! И в их совместной жизни и так хватает херни на здоровый детективный роман или сборник рассказов, так что докапываться до них даже неудобно как-то. Пусть живут, любят, трахают друг друга взглядами на месте преступления и в целом будут счастливы, они это заслужили. — Так, едем в сторону Оксфордшира!***
В квартиру 221-B по Бейкер-стрит ворвались ураганом двое мужчин, отчаянно цепляясь друг за друга и целуясь, как в последний раз, сшибая на своём пути всё и вся: от вешалки и одежды на ней же до мелких побрякушек на тумбочке, куда спиной припечатали Холмса, возбуждённо дрожащего и вздыхающего в рот Джона. Длинные бледные пальцы с силой вцепились в ткань куртки Ватсона, царапая её ногтями, но то и дело перебегали с напряжённых плеч на не менее напряжённую спину и бока, пытались стащить глупую одежду с прекрасного тела Джона (и в конечном счёте сделали это), почувствовать ещё больше его тепла, ещё больше его любви, ещё больше его дикого желания, что всегда накрывает, как цунами, заставляет двигаться в собственном темпе, вводит под кожу иглу, вливает возбуждение в вены, артерии и капилляры, окутывая пьяным желанием большего, большего и большего. Родные губы на миг исчезают, чтобы вновь обжечь кожу на шее и плечах много-много раз, с которых неведомым образом исчезли синий шарф, пальто и на которых повисла полурасстёгнутая рубашка, заставляя выгибаться навстречу и шептать беззвучно, как молитву, одно лишь имя. — Шерлок, Шерлок… Что же ты со мной делаешь, мой милый? — вновь и вновь Ватсон задаёт вопрос, который точно останется без ответа, потому что возможный собеседник сейчас извивается под ним и старается прижаться своим пахом к его, побуждая к дальнейшим действиям, чуть более активным, нежели сейчас. Как будто тот сам сейчас не сдерживает своё вожделение из последних сил! Хоть и только для того, чтобы подразнить, раззадорить ещё больше, чем сейчас, чтобы Холмс зарычал, набросился на него первым, потащил за руку наверх, наплевав на весь мир. Что он, собственно, и сделал. — Боже, Джон, ты действительно невыносим! — Но это тебе нравится, да, душа моя? О, Джон, кажется, пытается сделать из детектива жидкое мясо. Что ж, у него это прекрасно получается, как и у Шерлока — дотащить своё трясущееся тело и доктора до спальни, иногда останавливаясь и целуясь с ним на лестнице, вдыхая его божественный мужской запах — для Шерлока он и есть Бог — и шепча что-то неразумное, будто мозги сварились в кипящем возбуждении. А затем… Затем перед глазами на несколько мгновений появилась пелена, потому что мужчина совершенно не запомнил, как и когда он успел оказаться лежащим на спине на кровати, абсолютно голым и ещё больше полыхающим, пока над ним с видом хищника, нагнавшего жертву, нависал Джон, тоже раздетый, и смотрел прямо в глаза. Помнил только, что его зацеловали вусмерть, оставили несколько горящих засосов на шее и груди и порвали ткань рубашке, но тут же это стало абсолютно неважным, ведь доктор спустился ниже, и его колом стоящую крайнюю плоть обхватили нежные губы и грубоватые руки. И в миг всё закружилось, завертелось перед глазами, и ничего не осталось в голове, кроме Джона, его любимого Джона, который сейчас снова делает ему самый лучший минет, ведь это Джон — тоже самый лучший в этом сраном маленьком мире, где у всех на уме лишь глупые мирские идеи, а не самый прекрасный мужчина на свете- ох, Джон… — Да-а, Господи, Джон, так хорошо… Больше, больше, больше… — не имея возможности мыслить в нужном ему направлении, умолял своего парня Холмс, неосознанно двигая бёдрами навстречу горячему и податливому рту. А тот был и вовсе не против такого, ведь только ускорял движения и проделывал языком такие виражи, что крышу сносило просто бесповоротно, пошло хлюпал, поднимая голову и вновь впечатывался лицом в пах. В один момент кончик языка невесомо, нежно погладил член под уздечкой, почти пощекотал, и Шерлок не выдержал — вцепился тонкими пальцами в короткие волосы Джона и с силой притянул того обратно, заставляя чуть ли не давиться от такого напора. Джон протяжно простонал, и всего Шерлока пробило сладко-мучительной дрожью. Он понял, что ещё немного, — совершенно чуть-чуть! — и он кончит и тут же отключится, оставив Ватсона без желанной разрядки, поэтому отпустил многострадальные светлые волосы и попытался выдавить из себя хоть что-то кроме охов и ахов. Получалось, мягко говоря, скверно. Но Джон, такой умный и хороший, такой нежный и любящий, и без слов понял его и с громким хлюпом выпустил плоть изо рта. Пооблизывался, поиграл бровями в сторону Холмса, поддразнивая и выбивая вымученный смешок, и потянулся за невесть где лежащей бутылочкой смазки. Внизу живота вновь сладко потянуло от щелчка открывающейся крышки. А затем Шерлок посмотрел вниз и не смог отвести взгляд от Джона, на губах которого играла то ли хищная ухмылка, то ли заботливая улыбка. Хотя, наверное, и то, и другое. Джон поймал его взгляд. Улыбнулся ещё шире, наклонился и вновь принялся расцеловывать и пересчитывать губами выступающие тазовые косточки и родинки в паху. От такой нежности в груди нещадно щемило, а бренную оболочку трясло от удовольствия. И, пока Холмс отвлёкся на неизмеримую ласку и расслабился, Джон аккуратно и быстро погрузил внутрь один палец, не прекращая целовать мягкую кожу. Шерлока подбросило на кровати, но скорее от неожиданности, чем от дискомфорта. Невнятно что-то пробормотав и поймав внимательный взгляд любимых голубых глаз, он улыбнулся, давая понять, что всё хорошо, и по-другому быть не может, потому что это Джон — его родной, милый Джон, с которым не страшно и не больно ни при каких обстоятельствах. Тот улыбнулся в ответ и принялся двигать пальцем, ища заветную точку полного отлёта души в нирвану. Через мгновение Шерлока пробили насквозь — от кончиков волос до пяток — молнии острого наслаждения, перед глазами заплясали искры, а из груди вырвался протяжный громкий стон вперемешку с сиплым уже «Джон». Холмсу казалось, что он был везде и одновременно — нигде, когда палец внутри вновь и вновь оглаживал простату и надавливал на неё. Затем добавился второй палец и так же быстро и безошибочно толкнулся в ту же точку, вновь выбивая воздух из лёгких. Свободная рука медленно и нежно оглаживала бледные бёдра, даря такое умиротворение и любовь, что хотелось плакать. Но получилось лишь хрипло выдохнуть и застонать, когда Джон начал двигать пальцами быстрее, сгибая их. Другая рука принялась выводить узоры на головке колом стоящего члена Шерлока, размазывая капельки предэякулята. Ну, не только их, Шерлок тоже полностью распластался на кровати и теперь мелко дрожал от невыносимого возбуждения. Нет, он издевается! Ещё немного, и на их кровати случится самовозгорание одного детектива-консультанта. И виноват в этом будет Джон! — Джо-оун. — Да, конечно, прости, Шер, — и с громким хлюпом вытаскивает пальцы, напоследок потерев колечко мышц, вызывая ещё один приступ дрожи. Сев, мужчина выдавил ещё немного смазки на руку и размазал её по всей длине своего члена, напоследок проведя несколько раз вверх-вниз, — точно готов? — Я тебя сейчас прикончу. — Значит, готов. Джон поводил головкой по коже вокруг полыхающей дырочки, заставляя Шерлока снова хныкать от нестерпимого возбуждения, и в конце концов медленно протолкнул её внутрь. Спереди раздался протяжный стон, и мужчина выдохнул, стараясь не кончить от одних только звуков, которые издавал его парень. К груди потянулись тонкие пальцы, слегка царапая её и побуждая двигаться. Ватсон поднял взгляд на лицо кусающего губу мужчины, задавая мысленно вопрос. Шерлок, выдохнув рвано, послушал немой вопрос и кивнул, улыбаясь непослушными губами, и тут же откинулся обратно на спину, громко выстанывая имя своего партнёра, резко вошедшего внутрь на полную длину. Тот наклонился вновь, целуя бледную шею, грудь, отмечая родинки красными засосами-лепестками, остановился на губах детектива и впился в них со всей дури. Шерлок-Шерлок, что же ты, мой ненаглядный, делаешь со мной? Что же ты творишь? Но ответа на молчаливые вопросы не было слышно — Шерлок ведь сейчас извивался под ним, как змея, но хищником тут был Ватсон, а не он, Ватсон тут был главным, но наравне с ним. Толкнулся раз, вышел почти полностью, толкнулся вновь под другим углом, выбивая звёздочки из глаз и воздух из лёгких, третий, четвёртый… Холмс двигал, как мог, бёдрами навстречу, стонал, захлёбываясь в удовольствии и любви, ругался, смеша этим Джона, вгрызался в его губы, стремясь показать всю-всю свою дикую любовь к нему, всё желание быть как можно ближе. Ещё несколько толчков, и Ватсон, обняв крепко Шерлока за торс, откинулся назад. Теперь Шерлок, явно не поняв, что произошло, буквально сидел на чужих коленях и смотрел пьяным взглядом сквозь Джона, хмурясь, мол, зачем? А затем, когда понял, что Джон всё время передвижения оставался в нём, охнул и опустился до конца. Тут же насквозь пробило приятное ощущение заполненности, вызывая сладкие судороги и заставляя стонать. Шерлок, чуть помешкав, закусил губу, чуть удобнее устроился на своём сиденье и начал медленно, словно нарочно дразня, двигаться на члене Ватсона. Тот, в свою очередь, смотрел, не отрываясь, на лицо, обрамлённое растрёпанными кудряшками, чуть приоткрыв рот в немом стоне и сощурив синие глаза. — Ты такой красивый, когда… Ты всегда красивый. — Да, спасибо, я зна- ах, Господи! Не выдержав, Холмс начал ускорять движения тазом, чтобы ни себя не мучить, ни Джона. Джон же подхватил Шерлока под ягодицы и толкнулся до упора в горячее нутро сам, с удовольствием выслушивая всхлипы, стоны и ругательства, иногда переходящие в скулёж. И даже такого Шерлока Холмса, лохматого и ругающегося, сейчас насаживающегося на его член, Джон Ватсон любил так, как не любил никого и никогда. Холмс обнял Джона за шею, прижимаясь как можно ближе так, чтобы член очень приятно потирался о их животы, и накрыл его губы крышесносным поцелуем, не имеющего границ и переходящего от очень нежных и едва заметных касаний губ до отчаянного, грубого, с укусами почти до боли и до чувственного ритмичного танго языков, сплетающихся поочерёдно то у более напористого Джона, то у упрямого Шерлока во рту. В определённый момент Шерлок вновь ускорился до резких рывков, будто прыжков, вверх и вниз, слушая звонкие шлепки ягодиц о бёдра и вновь и вновь чувствуя жидкое наслаждение в сосудах и горячее тело Джона рядом. У Ватсона тоже не безграничное терпение, знаете ли. Поэтому, отстранившись от прекрасных губ, он сильнее прижал к себе хрупкое тело, которое буквально колотила возбуждённая дрожь, и продолжил вбиваться в него с удвоенными силой и скоростью, иногда чуть меняя угол проникновения и выбивая грубыми ударами по предстательной железе громкие стоны и всхлипы у Шерлока. Наклонил голову к бледной шее и продолжил целовать-целовать-целовать, не прекращая фрикций, а затем оставил несколько засосов возле родинок, как знак, что это небо — его, и только его. Внезапно Холмс забился в предоргазменных конвульсиях, издавая громкий скулёж вперемешку со стонами и, видимо, химическими формулами и правилами. — Джон, я сейчас… Джон! Горячие белые струи вырвались наружу, запачкав их обоих даже до подбородка. Джон же в свою очередь решил, что долго также не протянет, особенно чувствуя такие сладкие сокращения мышц, и дрожь, и стоны… Через несколько мгновений Ватсон выскользнул из обмякшего в послеоргазменной неге тела и тоже финишировал. Причём на те же самые места, где оставил след Шерлок. — Я тебя поздравляю, у нас теперь смешение ДНК на груди. И на твоём длинном носу. — На твоём подбородке тоже, причём достаточно, чтобы этого хватило для оплодотворения… — Я понял, мистер Умник. Влюблённые засмеялись со своих довольных ворчаний и поцеловались. Впереди ещё много времени, чтобы распробовать вкус друг друга получше. — А теперь в ванную. Бегом! — Ну Джоу-ун!***
И катились по рельсам
Без интереса
В заданных позах…
— Да, Шерлок, на метро ехать обязательно, и ты мне это с самого утра твердил! — Я думал, здесь не будет столько людей! — Это метро, здесь всегда много людей! И не моя вина, что этот обормот устроил базу где-то в заброшенном туннеле, даже не пытайся перечить! Шерлок не любил метро. Даже не так, он терпеть его не мог. Из-за шума поездов, грязи и людей. Вообще, таких факторов было намного больше, но было бы утомительно их всех перечислять. Терпеть не мог настолько, что когда приходилось ездить на нём, настроение портилось на весь день, и помочь могло только интересное дело на восьмёрку, а то и больше, плюсом присутствие Джона рядом. Но в данный момент они раскрывали дело, едва тянущее на шестёрку, в час пик в метро. Потому что грёбанный террорист засел где-то здесь! Почему он не мог выбрать место получше? Где-нибудь, где не так многолюдно? — На карте ветвей метро есть несколько туннелей, которые не были достроены или были заброшены где-то лет эдак двадцать назад. Причём три из них имеют те цифры в номере, которые оставлял на месте своих бабахов наш клиент, — почти скороговоркой говорил Джон, хмурясь и глядя в недоумении на Шерлока, мол, решай задачку, раз взялся. — Второй туннель. Он самый длинный и незаметный. Как раз поместится всё, что нужно юному подражателю Тимоти Маквея, — озвучил свои умозаключения Холмс и глубоко вздохнул, — Ладно. Хорошо. Заходим в метро, обезвреживаем террориста, обезвреживаем бомбу и выходим. Но ты держишь меня за руку, пока мы доезжаем до нужной станции на другом конце Лондона. А могли бы доехать на такси. — Договорились. Хватит ворчать, твоя была идея, — посмотрел с поднятой бровью на детектива Джон. — Я не учёл некоторые важные факторы этого дела и особенностей моих социальных навыков, а вот идея… — Заткнись уже, — и сразу взял Шерлока за руку.***
Едва отдышавшись и дождавшись прихода Лестерейда и его команды, они сидели у стены и держались за руки — все потные, усталые и в крови. Шерлоку, кажется, разбили нос, выбили коленную чашечку с орбиты и рассекли губу так, что придётся зашивать. Джону досталось не меньше — у него на скуле назревал здоровый синяк по форме приклада ружья, которым его ударили, было несколько порезов на ногах и руках и определённо трещина в лучевой кости левой руки. Красавцы, в общем. — В следующий раз полезешь на рожон — прибью первым, — отчитывал Джон Холмса, вытирая платочком кровь под носом и хмурясь, как будто случился ядерный взрыв как минимум на соседней станции, — понял меня? — Не злись. Это было необходимо, — закатил глаза детектив и получил средней степени тяжести подзатыльник от Ватсона, — и не надо меня бить. Я здесь, живой и относительно целый. — Будешь дальше трындеть, и я вправлю тебе вывих без утешительного поцелуя. И без обезбола, — прошипел мужчина, вздыхая и резко впиваясь в губы Шерлока, пока взялся за его больное колено и по-врачебному мастерски вправил его. Вскрикнули от боли оба, но вот трещину в руке, увы, никак не вправить. Придётся Джону чуть походить в гипсе. — Эй, чудо-детективы, на меня можно обратить внимание до того, как вы друг друга в порыве страсти убьёте? — крикнул Грегори, подходя к Джону и Шерлоку, наверняка ругая их, что опять ввязались во всякие ужасные ситуации до того момента, как сюда подъехала полиция. Ну и ладно.***
После метро, как явления в целом, Шерлок не любил сидеть в душном, переполненном людьми вагоне и ждать, пока они доедут до места назначения. В такие моменты в нём просыпался непослушный и обиженный на весь мир ребёнок, заставлявший его либо дедуцировать всех вокруг, либо в голос говорить сидящему рядом Джону, как ему здесь скучно и плохо, либо, если совсем хреново, лезть ко всем и каждому с претензиями. В общем, всем остальным пассажирам точно не было скучно. А сейчас, как назло, поезд не только опоздал на добрых 15 минут в вечерний час пик, но ещё и жутко трясся во время всей поездки и вообще был чересчур заполнен людьми всех сортов и мастей. Здесь были и кричащие дети, и беснующиеся старики, и косо смотрящие на всех представители рабочего класса. И были сидящие Шерлок и Джон, едва уместившиеся в уголочке, прижатые со всех сторон и ракурсов. Сначала Шерлок, побаиваясь гнева Джона, сидел тихо и терпел. Потом начал ёрзать и потеть, как в лихорадке. Потом стало чрезвычайно душно, но пальто с шарфом снять не удавалось, потому что поручень впивался с одной стороны, а с другой сидел Джон, а за ним ещё здоровая гусеница из людей. А затем начали кричать сразу несколько детей и стало совсем плохо. — Джон, это какой-то кошмар! Почему ты не захотел поймать такси? Это не только намного быстрее и удобнее, плюсом не слишком дорого, так ещё и совершенно нет людей и есть возможность хотя бы подыша- — Шерлок, — не выдержал наконец Джон, — Я уже говорил тебе, — и не раз за последнюю неделю! — что мы собираемся поехать на встречу с моими родителями именно на метро. На выходе из станции они нас встретят и мы все вместе пойдём в тот милый ресторанчик. Ты соглашался, кстати! И всё время уверял меня, что вполне готов и к поездке на метро, и к встрече. А сейчас ёрничаешь и на всех смотришь так, будто вокруг собрались враги народа. Будь добр, прекращай представление, — закончил свою гневную речь Ватсон и отвернулся. Нет, Шерлок явно над ним издевается! Как можно вести себя так, что дети вокруг смотрят и завидуют возможности бесконечно ныть? Взрослый же человек… С чего вообще такая неприязнь к метро? В шуме из криков агрессивных пассажиров, стука колёс и чрезвычайно громкого электричества? В ярком свете ламп? В вечно толкающихся локтями людей и детей, пытающихся перекричать гудок поезда? В травме какой-то? Или просто ещё одна особенность невыносимого порой характера Шерлока? Джон уселся так, чтобы ни в бок, ни в ноги ничего не упиралось (не получилось), и стал думать и вспоминать. В основном про Холмса и его повадки то ли злого породистого кота, то ли просто человека-аутиста. К примеру, адская ненависть к любого рода прикосновениям. Особенно сильно это проявлялось до его любовной линии с Джоном, когда их отношения можно было описать, как «Возможно, детектив держит меня в заложниках, но я чрезвычайно рад этому обстоятельству». Однажды к Холмсу прицепилась его бешеная фанатка. Она буквально повисла на нём, стараясь дотянуться губами до его щеки, даже украсть, кажется, хотела. Сначала Джона это очень смешило. Затем надоело. А потом, когда он увидел лицо детектива, выражающее абсолютную панику и сильнейший ужас, Ватсон понял — надо спасать это горе луковое. Еле как отодрав эту наимилейшую даму от объекта её обожания, друзья поспешили прочь и за считанные минуты добрались до Бейкер-стрит, где Шерлока пришлось отпаивать чаем и дать побегать по Чертогам несколько часов, стараясь отойти от панической атаки. Всё время, пока он не отошёл в свой разум, он то извивался и хныкал от любого касания (миссис Хадсон, к примеру), то жался и прятался в чужую кожу, как испуганный котёнок. Второе — это уже по отношению к Джону. С прикосновениями более-менее разобрались. Переходим к следующим нашим баранам — исключительной чувствительности к звукам. Вообще ко всем. Иногда это было очень даже полезным, например, когда Холмс слышал шаги преступника с другого конца огромного здания, или шум подъезжающей машины полиции где-то, где через какофонию ужасных звуков и рёв льва не пробьётся. Но в остальное время это скорее раздражало, нежели помогало. «Джон, уменьши музыку в наушниках, она мешает мне думать!» «Джон, не наступай на ту скрипящую ступеньку, она отвлекает от музыки!» «Джон, ты слишком громко дышишь и мешаешь этим спать!» И ещё целая куча «Джон, не…». Не включи звук на телефоне, не урони чего-нибудь, не пукни у него под ухом. Да даже позвонить иногда было невозможно! Холмс тут же начинал бесконечно брюзжать о вреде громких звуков на его умственную деятельность, так что приходилось извиняться перед собеседником и в спешке отключаться. …Зато как бы громко не смеялся Джон, как бы шумно не хвалил эту умную кудрявую голову, как бы звучно не разговаривал с ним о чём-то неважном, Шерлок никогда не обрывал его. Морщился иногда, но терпел и улыбался в ответ так тепло, что в груди расцветал май, а вокруг всё светлело. И только если Джон так делал. Складывалась довольно интересная картина. Оставался один её кусочек — общение с людьми, особенно больная тема. Во-первых, все, кто хотя бы раз каким-либо образом контактировал с Шерлоком Холмсом, определённо знают, что тот совершенно не умеет нормально общаться с людьми. Как обычный человек, то есть, а не на свой лад, умничая и перебивая и собеседника, и себя самого, и всех окружающих, а то и вовсе сбегая посреди разговора. Во-вторых, практически все, кому приходится общаться с гением на постоянной основе, очень стараются этого самого контакта всеми возможными способами избежать, что, естественно, подтверждает социальное развитие этого прекрасного человека. Или его отсутствие. А в-третьих, Холмс этого стесняется. Может, по нему этого совершенно не видно, но с Джоном ему даже бывает тоскливо из-за того, что он не может понять и самых простых социальных ситуаций, недоумевая, почему тут нельзя накричать, а здесь — почему нужно просто молчать и кивать. Он говорит об этом и тут же выпрашивает у Ватсона клятву, что тот ни за что не расскажет о такой слабости величайшего детектива. И все эти тонкости такой сложной личности известны только ему, Джону Хэмишу Ватсону, который был полевым хирургом, который обожает свитера и который часто злится, не в силах сдержать агрессию. Пазл сложился. Да, может, Шерлок — не самовар, и вообще не всем нравится, но он правда старается быть таким, чтобы Джону было с ним хоть капельку, но полегче. Да даже сейчас, до злополучного вагона метро с этими людьми, он был совершенной паинькой! Просто вообще всё здесь доставляет ему просто ужасный дискомфорт, и от истерики спасает только белобрысая макушка под боком, прямо сейчас ворчащая из-за него же. Джон вздохнул. Какая нелепая ссора сейчас почти произошла. Решив, что не нужно оставлять любимого в совершенно ужасном положении, он, как мог, повернулся к Холмсу и взял его за холодную и вспотевшую узкую ладонь. Посмотрел на тут же обернувшееся к нему лицо, улыбнулся и губами прошептал успокаивающее «Всё в порядке. Я рядом.», поглаживая большим пальцем тонкую кожу в мурашках. Шерлок немного расслабился, и будто бы напряжение во всём вагоне стало исчезать. Ресторанчик действительно оказался милым, а родители Джона — понимающими и любящими.***
Чувством и долгом И жить будем долго И вместе взорвемся в метро!
Зря всё-таки Шерлок вернулся. Если бы не это внезапное воскрешение, может, всё было бы по-другому. Не как сейчас. Джон, может быть, даже отпустил бы его спустя ещё несколько лет. Шерлок Холмс мёртв. Джон уже привык это видеть у себя в голове и на страницах газет. Но всё ещё ждал чуда. Дождался, называется. Прямо сейчас они вдвоём стояли в заминированном тонной взрывчатки вагоне метро. Совсем скоро он взорвётся вместе с ними и зданиями парламента. Быстрая и безболезненная смерть. Шерлок не знает, как обезвредить бомбу. Всё. Провал. Конец их жалких жизней. — Оно должно быть здесь, где-то здесь… — причитает Шерлок, пытаясь отыскать хоть что-то, что остановит взрыв, — Ну же, давай, вспоминай, ты должен был это запомнить! — затем сдаётся и встаёт. Смотрит на пол, опустив голову. — Мы умрём, Боже, мы умрём… — слёзно бормочет Ватсон, прощаясь со всеми и прося прощения за такой эффектный, но ужасный уход. А у него даже детей не было. Был только один человек на всей чёртовой Земле — Шерлок Холмс, прямо сейчас паникующим взглядом ищущий что-то на лице Джона. Наверное, ничего стоящего не находит, ведь на нём только безграничная усталость и смирение, и подходит ближе, кладя дрожащую руку на его шею. 35 секунд до взрыва. — Джон… Это… Это целиком моя вина. Мы умрём из-за моей глупости… Прости меня, прости, прости… — Холмс шепчет громко, пока по щеке одна за одной скатываются горячие солёные слёзы. 23 секунды до взрыва. — Я знаю. Но ты не мог знать, что всё настолько серьёзно, Шерлок. Так что только отчасти, — точно такой же громкий шёпот в ответ. Такие же слёзы, такая же рука на чужом курчавом затылке. 14 секунд. — Прости меня, прости, прости… — хныканье и отчаянные попытки изменить хоть что-то, — Я люблю тебя, Джон, так сильно люблю. 7 секунд. — Прощаю, Шер. И прощай. А ещё — тоже люблю, что бы ни случилось, — посмертные горькие утешения. 3 секунды. Поцелуй. Абсолютно горький от всего, что творится вокруг и сожаления. Невыносимо солёный от множества слёз, льющихся из глаз обоих. И приторно-сладкий от всепоглощающей любви друг к другу. 1 секунда. Ничего. Вот вообще ничего. Только Шерлок от губ отлепился и то ли рыдает в стороне, то ли… — Ах ты, псина, Шерлок! — кричит в праведном гневе Ватсон, смотря на всё же заплаканного, но сейчас откровенно смеющегося детектива, присевшего куда-то на сиденьку, — Я тебя сейчас однозначно ударю, ты, говнюк! Очень смешно, умираю со смеху! Я тут, значит, готовлюсь к смерти, а он шутит! — он набрасывается на Холмса, но тот останавливает его трясущимися уже от смеха руками и старается отдышаться. — А правда всё ещё любишь и прощаешь? — вбрасывает в этот странный разговор очередную Холмсовскую реплику и смотрит-смотрит своими великолепными глазами на нахмуренные брови и глаза напротив. Брови и глаза вместе со всем Джоном впали в ступор. Затем вышли из него и Ватсон заговорил. — Очень жаль, но всё ещё люблю, и всё ещё тебя. А вот насчёт прощения подумаю, — встречается с щенячьим взглядом напротив и, не сдержавшись, умилённо лыбится, — Хотя чего уж там. Прощаю. Но за это ты ещё получишь, скотина. — И я тебя тоже. Странная это всё-таки вещь — метро.