Федерико не умеет врать

Иногда Федерико кажется, что больше влюбиться нельзя. Он все чаще смеется и улыбается, как идиот, цепляясь руками за чужие плечи, вжимаясь всем телом и думая, что никогда в своей жизни не отпустит своего родного, так неожиданно заменившего весь мир человека, что теперь торопливо проносится мимо в какой-то нелепой сказке, где он чувствует себя то главным героем и одновременно с тем кем-то совсем незначимым, параллельным, словно лишенным первого плана, но чертовски счастливым. Он снова и снова пишет нелепые песни для того, кто их слушает по ночам, так уютно поджав колени к груди, вникая в каждую строчку и пронзительный голос, для того, кто не отводит глаз от тонких пальцев на грифе гитары, для того, кто чертовски глубоко целует и снова и снова заставляет оторваться от порывов злости, что мешают дописать глупо-наивный припев об искренней любви. Да у Бернардески попросту не хватит слов и нот, всех человеческих чувств, чтобы описать и каплю того, что он пытается передать тем языком, на который способен. Черт знает, что их несет в этот глупый мир грез и сказок, который они напридумали себе. Может какая-то мечта? В горах чертовски красиво и настолько же чертовски холодно, отчего Федерико смееется, как ребенок, посильнее натягивая на глаза защищающие ото всех проблем очки. Снег сияет подобно искрящемуся покрывалу..Кажется дома у них даже есть такое – пушистое, с проблеском проклятого люрикса, что, забавно вылезая петельками из ткани цепляется за каждое кольцо на пальце и так и норовит попасть в рот, стоит неудачно укутаться. Щенячий восторг та красота, кажется, вызывает только у него – Мирлем улыбается куда сдержаннее, хоть и пропускает теплую улыбку внутрь коротко стриженной бороды – его куда больше забавляет реакция чумового музыканта, неожиданно решившего покорить все горы на земле, объехать половину стран и, кажется, обплыть землю по кругу десятки тысяч раз во имя толи своей любви, толи своего вдохновения, толи своего безумия. Путешествие начинается с улыбок, смеха и медленного, но упорного восхождения наверх – все внутри Федерико кипит странным и горячим чувством любви – он так и рвется вперед, к месту их первой стоянки – на небольшом выступе, невысоком, но весьма достойным для первой попытки. -Здесь ведь так красиво, да?,- уже стоя на самом краю, музыкант разводит руки в стороны, восторженно и тепло улыбаясь, отчего кажется, что яркая улыбка словно отражается от белоснежных зубов, сияя еще ярче самых неизведанных кристаллов любого подземелья. Ночь застает их в уже аккуратно сложенной палатке – им то всего лишь нужно провести здесь какие-то 8 часов и потом – долгий спуск вниз – все тот же смех, тепло, жаркие объятия внизу и радостные попытки Федерико горланить свои песни под гитару по пути обратно. Всего лишь. Всего лишь небольшой и легкий снег. Небольшая метель. Просыпаясь рано утром от жутко продувающего их надежную палатку ветра, Федерико все еще тепло улыбается, словно эта улыбка способна растопить все ледяные снега на поверхности проклятой горы. -Сейчас, сейчас согреемся,- замерзше стуча зубами, Бернардески пытается совладать продрогшими руками с небольшой плитой горелкой, пока слишком притихший Миралем снова и снова выкручивает колесико небольшого источника сигнала, толи пытаясь поймать сигнал, толи хоть как-то занять себя, убежать от неизбежно рвущихся наружу мыслей. Спустя час, неминуемая, неизбежная мысль становится все более осязаемой – попытка спуска при такой видимости попросту невозможна, попытка выжить.. Бернаредески все еще улыбается – колко, ярко, как заледеневшая на поверхности снега ледяная корочка, смеется, что-то говорит, прижимая любимого к своей груди и вопреки протестам скручивая со своей шеи неприятный, омерзительно розовый шарф, накидывая его на чужую шею. -Я же вижу, совсем ты продрог со своей железкой,- кивая на приемник головой, Бернардески хохочет как в последний раз, растирая ладонями чужие руки. 35.3 Федерико колотит, как осиновый лист, словно он старается успеть –долететь, добежать до этой метели, подняться вслед за ней вые и выше, камнем падая обратно на замерший у подножия горы городок за помощью, которую так тщетно пытается добиться трясущийся в его руках Миралем. Надо что-то делать, верно? Федерико знает это не меньше, но не может так легко отчаяться и забыть о своем обещании «все будет хорошо». Будет же, верно? 35.0 Федерико, кажется, уже плохо ощущает свои руки, но стоически молчит, все еще слабо и замедленно улыбаясь, цепляясь за ладони Миралема и остаточно пытаясь прогреть их сквозь перчатки, глядя, как самые красивые глаза в мире начинают закрываться. -Эй, эй, не спи..Слышишь? Тебе нельзя..для кого я тут говорю вообще?,- шепча чуть хриплым голосом, Федерико не позволяет себе замолчать ни на мгновение. -Мерзкая погодка, да? Никогда больше в горы ни ногой, давай лучше потом на пляж махнем?,- чувствуя слабую и еле заметную улыбку на чужих губах, юноша тянет с себя куртку, быстро накидывая ее на чужое, уже не способное сопротивляться тело и прикрывая глаза. Еще немного и помощь придет. 33.0 Федерико открывает глаза спустя пару часов, еле находя в себе силы коснуться чужой щеки. Теплая, нет, ледяная, но теплее..теплее его. Кажется, Миралем еще тихо бормочет что-то, пока Федерико отчаянно пытается заставить себя шевелиться. Перед глазами проплывают образы, мимо, сквозь проклятую, словно мелькающую, хоть и невидимую за пределами палатки пелену несется снег, кажется, ощущаемый уже с закрытыми веками. Ему больно? Федерико не знает, потому что это несется насквозь, как будто происходя не с ним, как в замедленном кино, позволяя ощутить какую-то незаметную четверть. Холодно.. Дрожь уже давно утихла, лишая ослабевшее тело остатка жизненных сил и заставляя моргать все реже и реже, путаясь в собственных мыслях и видя смазанные картинки. Концерт, горячие поцелуи в спальне, смазанные вихри песен, подвернутую по случайности ногу..Федерико улыбается. 30.0 Кажется это зовут «пародоксальным раздеванием»? Федерико не знает. Ученые говорят, что когда темпера тура тела опускается до этой отметки, люди ощущают неестественный жар, отчаянно стягивая с себя одежду. Федерико точно знает, как бы не умирал его мозг, как бы не задыхалось в заторможенных конвульсиях его тело – его греет не страх и не инстинкты – все это время его греет нечто другое, потаенное, что он так и не смог донести сотнями песен, не смог передать всеми словами на свете – его греет то, чему дано лишь простое название, но значит это намного больше. Отчаянно, словно воскреснув от сковавшего тело мороза он тянет с себя лишнюю одежду, не чувствуя осевшего на белых ресницах белого инея, не ощущая ледяных завываний ветра, чувствуя лишь согревающую любовь, что заставляет пойти на безумие.. 29.0 Говорят, при температуре тела ниже 30 градусов человек не способен различить чужих лиц. Федерико единственный знает, что это не так – лежа на снегу обнаженным телом, что уже не ощущает и капли тепла, он точно знает, что видит весь свой мир, остановившийся рядом с закутанным во все найденное тело рядом. Все будет хорошо. Федерико глупец, но не умеет врать.