Джинн

      Они вообще, по-чесноку, часто болеют. То Ержан долго гуляет почти раздетый, то Исаак без шарфа выйдет, то Тëма лишний раз форточку откроет, то Толя, понадеявшись на причуду, выйдет "на пять минут, туда-обратно" без верхней одежды. И все друг от друга получают за это (особенно Тëма всегда злится, пытаясь высчитать деньги на спрей для носа и прыскалку в горло, и чтобы на поесть хватило, а сам с хроническим насморком ходит), но всë успокоиться не могут.       Ника как-то особенно часто этой зимой — последствия пневмонии. Ей даже чуть стыдно, что все вокруг неë бегают, а она сделать ничего не может — лежит, мучаясь от жара, головной боли и кашля. Тëма где-то на кухне приговаривает, что зря он то верблюжье одеяло выбросил, может, хоть пригодилось бы. А Вероника и так вся закутана-замотана: ей Исаак шарф свой отдал красный, Тëма у дяди Лëши плед попросил, Толя его причудой подогрел, Ержан кофту свою отдал. И последний с ложки мëдом кормит, домашним, ненароком обжигая губы горячей от чая ложкой.       Нике даже расстраиваться не хочется, сладко очень. И мило — еë все жалеют и гладят по голове, и никто не убегает (только Толя за жаропонижающим ходил, таким дорогим до ужаса, но на который они все вместе со своих кровных скинулись, только бы Нике помочь). Вот и улыбается так весело-весело, будто бы не у неë температура тридцать восемь и пять. Ержан радуется — она хоть в себя потихоньку приходит.       С Никой убегать вообще никуда не хочется — она как солнышко. Такая же горячая и такая же светлая. И сторонние мысли совсем-совсем не беспокоят, хоть иди и танцуй. Но Ержан не может, с Никой рядом нужно быть, хоть спать сидя у изголовья, чтобы она попросила о чëм, если нужно будет. Ника не попросит — совесть гложет немного за хлопоты, но такое внимание еë трогает. Она Ержана в бреду, задыхаясь от кашля, Джинном за такое назвала единожды, "и лампа даже есть," — говорила (чайник, то есть. Ержан тогда держал чайник, и чуть кипяток себе на руки не пролил от удивления от сравнения и Толиного смеха сзади). И когда температура спала, Ника не забыла, соглашаясь со своими же словами паручасовой давности.       — Правда ведь — Джинн. Такой же кудесник, не спишь совсем. — говорит Ника, проводя руками по его светлой макушке, а он на неë так смотрит зоворожëнно, обо всëм на свете забывая. На глаза накатывает дрëма. — Давай, ложись тоже. Одному в лампе совсем грустно, а вместе и спать теплее.       Джинн в итоге прижилось.