La Vierge De Fer

Ксавье недовольно хмурится, откладывает грязную кисть на мокрую тряпку и окунает пальцы в красную краску после секундного раздумия. Крупные мазки, которые получаются от прикосновения рук к влажному холсту, нравятся ему больше. Они естественнее, правильнее и эмоциональнее. Рукам холодно, но Ксавье приятно вымещать на картине свое молчаливое откровение, так можно почувствовать, как масло сохраняет отпечатки его пальцев и то разочарование на самых их кончиках, которое пропитало воздух в мастерской. Каждую свою картину Ксавье писал под влиянием состояния, похожего на транс: он плохо помнил как выбирает цвета, почти никогда не тратил время на эскиз и иногда сам ужасался тому, что ему удавалось изобразить. Но не сегодня. В этот раз у него не было потребности удерживать образ из сна — он и так был до жути ярок и детален, будто реален. Может поэтому от него так несет обидой? Уэнсдей Аддамс. Художественная интерпретация больного ею мозга. В своем самом бесстыдном виде, в ванне, по самые обнаженные плечи наполненной кровью. Будто графиня Батори, только, без сомнения, ее ванна наполнена кровью ее врагов. Ксавье одергивает руки от холста, когда понимает, что уже минуту смешивает на нем оттенки красного и черного, как на палитре размазывая грязно-коричневое масло. Так на бледных плечах появились подтеки, похожие на спекшуюся кровь в перемешку с уличной грязью. Ксавье резко встает и тянет шею в сторону, совсем забывая про недавнее ранение. Глубокие царапины щиплет. Щиплет сильно, и так, чтоб на время позабыть о холоде мастерской и, возможно, сердца некой Аддамс. На него с картины смотрели пронизывающим взглядом, который пробирал до спинного мозга, как холодный осенний порыв ветра под расстегнутое пальто. Все лицо и шея Уэнсдей были покрыты тонкими ручейками крови, очерчивающими контуры ее скул, лба и губ, стекающими в венозно-красное море. Ксавье развернул к холсту ладонь, заставляя руку нарисованной Уэнсдей поманить его пальцем и ухмыльнуться, перед тем, как по-картинному замереть, как ей и полагается. В этом ярко-кровавом безумии ее застывшая ухмылка выглядела так греховно и одурманивающе, что Ксавье силой воли сохранял с мольбертом дистанцию, которую, как и во сне, хотелось сократить и утонуть в этой безжалостной стали глаз и металлическом запахе. Ксавье вспомнил, как перед тем, как погрузиться в ванну полностью и утянуть его за собой, Уэнсдей-из-его-сна закричала, но ее крик утонул в крови. На долю секунды Ксавье захотелось найти Уэнсдей перед балом и предупредить ее. Правда, о чем именно? Поверит ли она в то, что он ощущает буквально кончиками волос, что она в опасности? Зная Уэнсдей, ее это только позабавит. Как и тот факт, что Ксавье совсем не имеет самоуважения. Но, как говорил Бернард Шоу, который был действительно большим знатоком разбитых сердец, «иногда надо развеселить людей, чтобы отвлечь их от желания вас повесить». Если Уэнсдей и веселье, конечно, имеют что-то общее, кроме одинаковых букв. *** Ксавье поправил аккуратный бантик на рубашке, загладил волосы в хвост, который обычно делал на пробежку, и успокоил себя тем, что Рейвен отличается от обычного дня разве что цветовой гаммой в одежде и наличием диджея. В отражении зеркала сегодня он мог разглядеть только неудачника, отказавшегося от танцев с «девушкой его кошмаров» (но зато каких кошмаров, просто мечта вампира с фетишем на готику). А после того, как этот неудачник почти смирился с тем, что придется на пару часов запереться в мастерской, подальше от шумной музыки, его приглашает на бал сама Бьянка Барклай. Ожидаемо, никакого удовлетворения это не принесло, а даже наоборот. Бьянка, несмотря на их натянутые отношения после расставания, не была тем человеком, которого он бы хотел вести в медленном танце, думая о другой. Пожалуй, она этого не заслуживала. Ксавье видел сегодня в зеркале раненного оленя. Раненного не смертельно, но так, чтоб при каждом шаге он вспоминал о той стреле, которая его поразила. От порыва жалости к себе его отвлек звонкий стук в дверь. Ксавье последний раз бросил взгляд на свое отражение. Времени для рефлексии у него еще будет в избытке. За порогом его ждала Бьянка, сверкающая своим голубым платьем из пайеток, похожих на чешуйки ей под стать. Она выглядела не менее, чем привлекательно, и Ксавье постарался сосредоточиться на этом. — Прекрасно выглядишь, Бьянка, — сказал он, подключая одну из своих самых соблазнительных ухмылок. Барклай это оценила и весь оставшийся путь до места проведения бала они провели, ведя приятную светскую беседу ни о чем. Незримое присутствие кого-то третьего в их диалоге они обоюдно решили игнорировать, чему Ксавье был очень благодарен. Она принимает тебя таким, какой ты есть, разве ты не видишь? — многократно повторил его внутренний голос, пока Торп вежливо вел Бьянку под руку. Слабая попытка самоубеждения. Она принимает его таким, какой он есть, пока он смотрит на нее, как на королеву. А после… — Приветствуем вас на Рейвене! — мисс Торнхилл отступила, пропуская их пару вперед, на встречу яркому снежно-белому освещению и набирающей обороты музыке. Бьянка повела их в самый центр зала, в толпу, где уже стояли Кент и Аякс со своей партнершей. Они были в приподнятом настроении, то ли потому что им нравилась атмосфера всеобщего возбуждения, царившая в зале, то ли потому что им все-таки удалось пронести с собой что-то алкогольное. Ксавье, на самом деле, ощущал себя лишним на этом празднике жизни. Ему хотелось сорваться и устроить себе внеплановую пробежку в костюме, чтобы проветрить голову от лишних мыслей, а не сидеть в душном переполненном зале. Сев за свободный столик, Ксавье отстраненно осмотрел присутствующих, их веселые предвкушающие лица, и нашел Бьянку взглядом. Та, с присущей ей степенностью в походке, обошла зал, здороваясь с некоторыми друзьями, после чего подошла к столу с напитками. Ксавье самую малость смешит ее манера выставлять всю себя напоказ и он совсем немного чувствует себя аксессуаром к ее красивому платью. Но, по правде, лучше так, чем быть… пустым местом? Лучше же, да? Бьянка поставила перед ним голубой коктейль, с чем-то похожим на снежный сугроб сверху и провела рукой по его плечу, наклоняясь к его уху: — Я иду к Йоко и Кенту, присоединяйся, если хочешь, — Ксавье не хотел, но кивнул и даже немного улыбнулся для приличия, прежде чем девушка ушла. Все, чего ему бы сейчас хотелось, так это холодного осеннего воздуха в лицо, концерт для скрипки в наушниках и пустую от переживаний голову. И чтобы никаких Уэнсдей и никаких снов-предсказаний с ней в главной роли. Только не с ней, разве он так много просит? Она и сама прекрасно умеет попадать в неприятности. Ксавье одним глотком опустошил стакан с пуншем. И будь там хоть чистый спирт, он бы не заметил вкуса. А вместо того, чтобы пойти за новой порцией, он еще какое-то время тупо крутил ножку коктейльного бокала в пальцах, запрещая себе что-либо чувствовать. В голове звенело только: предупредить, забыть, предупредить, за- — Ты не в настроении из-за той готки с косичками? — негромко сказала Бьянка, прерывая его мысли. Он вздохнул. Забыть?.. — Ее здесь нет, а мы — есть. Взгляд Барклай был понимающим и уверенным. Ксавье опустил взгляд на свой пустой бокал. — Ты права, прости. Я очень рад, что я здесь, с тобой. Спасибо, что позвала меня. Бьянка улыбнулась ему. — Может забудем про Уэнсдей Аддамс? Согласен? Ксавье нашел в себе силы только на кивок и короткую ухмылку. — Йоу, посмотрите… — говорит откуда-то сзади восхищенный Аякс. Ксавье растерянно скользит взглядом по Бьянке, стоящей рядом, после чего переводит его на вошедшую в зал парочку. — Уэнсдей наконец-то вылезла из своего кокона, — продолжает Аякс, пока у Ксавье внутри до тошноты выворачиваются внутренности. Уэнсдей Аддамс с Тайлером-сукиным-сыном-Галпином. Хах, кто бы мог подумать, да? У Ксавье внутри все болезненно сжалось и эта боль, к сожалению, не имела ничего общего с гадостливым пуншем или той силой, с которой он сжимал ножку многострадального бокала. Ксавье жгло грудную клетку межреберной невралгией в честь небезызвестной Аддамс, пока он смотрел, как к ним подходит Торнхилл. Ох, блять… Ему точно нужна пробежка. И, вероятно, не одна. А может пробежка уже не поможет… —пролетает в голове у Ксавье, когда он видит, как Уэнсдей спокойно переговаривается с Тайлером. Будто только что в очередной раз не растоптала его достоинство. Коктейль, попавшийся Ксавье под руку, на вкус был как пережеванный картон. И он даже не мог врать себе, говоря, что это все вина плохого алкоголя. Он знал чья это вина. Ксавье следит за тем, как к Уэнсдей подходят Энид с каким-то парнем, имя которого он явно знал, но забыл. Как они разговаривают, пока он собирает себя по кусочкам. Ему больно, его эго задето так, что теперь он в настроении только выбивать из кого-то дурь. Благо, что повод всегда найдется, было бы желание. Ублюдок Тайлер еще посмотрит, кто будет смеяться последним. Ксавье замечает, что Уэнсдей у стола с пуншем остается одна и, прежде чем мозг успевает это обработать, ноги уже несут его к ней. Если уж сыпать соль на рану, то с горстью. — Что он тут делает? — произносит Торп сквозь зубы, позволяя своим чувствам просочиться в его голос. Уэнсдей спокойно разворачивается к нему с двумя бокалами в руках, будто совсем не удивленная тому, что их диалоги перестали начинаться со слова «привет», а скорее похожи на бесконечную попытку то объясниться друг с другом, то уколоть побольнее. — Только не начинай. Эти танцы и так отвратительны, — Уэнсдей едва заметно морщит нос, не скрывая своего недовольства. Ксавье поджал губы, не зная как выразить свои чувства понятными для Уэнсдей словами, если и сам мало что понимал от ревности, застилающей ему взгляд мутной пеленой. Все было как в тумане. Ксавье выбросил свой козырь: — Ты не знаешь что он сделал. Уэнсдей посмотрела на него оценивающе, а потом перевела свой взгляд на Тайлера, который неловко переминался с ноги на ногу, ожидая ее прихода. — Ну так расскажи. Ксавье невероятно хотелось на улицу, чтоб холодный воздух охладил его раскаленные до красноты нервы. И там, вероятно, им никто не помешает. — Пошли, — он указал головой на выход из зала, возле которого стояла небольшая группа взволнованных подростков. Уэнсдей снова бросила быстрый взгляд на танцпол, где ее уже заждались. — Я здесь с Тайлером, — невпопад сказала она, словно только это поняла. Ксавье проследил за ее взглядом и ухмыльнулся, когда увидел, как к Галпину подошли какие-то три девочки-сирены, видимо, частые гостьи «Флюгера», которых привлек его взгляд побитого щенка. — Он под присмотром, — бросил Ксавье и указал ладонью на выход на улицу. Уэнсдей настороженно осмотрела его, но оставила бокалы возле остальных и, не оглядываясь, поправила свое платье и пошла к двери. Ксавье догнал ее и сравнял шаг, ощущая, что на них сейчас смотрит добрая половина зала с не меньшим удивлением, чем смотрели на эффектное появление Уэнсдей на этом балу. Что ж, это потешило его самолюбие. Самую малость. Когда прохладный ветер наконец-то коснулся его лица, Ксавье смог выдохнуть. От яркого освещения, громкой музыки и количества переживаний за последний час у него уже кружилась голова. Он прислонился спиной к холодному камню стен и посмотрел на звезды, которые бледно блестели где-то вдалеке за полупрозрачными облаками. Уэнсдей рядом сложила руки на груди, ожидая пока Ксавье соберется с мыслями: — Ну так что? Почему мы просто не можем постоять немного в тишине? — разочарованно подумал Ксавье, прежде чем начать говорить. — Он испортил мой мурал на день Благодарения. Ну, то есть Тайлер и его друзья. Они… облили его краской. Ксавье посмотрел на Уэнсдей и по ее взгляду понял как по-детски обиженно он звучал. И разве может испорченный мурал вообще ее волновать? В ту же секунду он пожалел, что открыл рот. — И это все? — Уэнсдей посмотрела на него своим взглядом-сканером, под которым моментально становилось неуютно. — Этого достаточно, чтобы не приводить его на закрытую вечеринку для изгоев, — сказал Ксавье, поджимая губы. — Я не могла этого знать, — справедливо заметила Уэнсдей. — Теперь знаешь. Ксавье замолчал, не зная что еще добавить к описанию психологического портрета Тайлера Галпина, кроме как то, что доверять ему точно было нельзя. К сожалению, у Уэнсдей явно было другое мнение на этот счет. Ксавье скользнул взглядом по ее задумчивому лицу и быстро перевел его на манжеты собственной рубашки, словно боясь быть пойманным. Манжеты до сих пор оставались кипенно-белыми, а Уэнсдей рядом — холодной и отстраненной. Как, впрочем, и всегда. Ксавье до звездочек перед глазами хотелось ее растормошить. Она же человек, такая же как все, просто она… Уэнсдей. Дело в том, что Уэнсдей не перестанет быть собой, даже если сильно захотеть. Это как просить каменную стену за ним стать мягкой и пушистой. Уэнсдей, словно услышав его мысли, машинальным движением поправила оборки на платье и развернулась к дверям, из-за которых отдаленно была слышна музыка. А Ксавье так отчаянно не хотел, чтобы она уходила. Особенно к тому, кто явно не ценит того счастья, что попалось ему в руки. — А еще ты мне снилась сегодня, — выпалил Ксавье, прежде чем успел подумать о последствиях своих слов. Уэнсдей замерла на месте, не ожидав продолжения разговора, и уже собираясь уйти, но слова Ксавье заставили ее развернуться и спросить: — Как снилась? — ее каблук глухо ударился о плитку. — Как монстр… Ну, в смысле, в таком же ключе, — постарался описать Ксавье, пожимая плечами. — Поясни, — Уэнсдей посмотрела на него с вызовом, вновь сложила руки на груди, словно только так была способна контролировать их от того, чтобы в сотый раз поправить платье. Ксавье вздохнул. — Ты была в… ванне с кровью. Она была везде, стекала по тебе, по лицу, по волосам и… — он запнулся, ощущая как комок волнения подступает к горлу, когда он вспоминает про их почти-поцелуй. Незакрытым гештальтом он звенел у него в голове и Ксавье нечитаемым взглядом скользнул по ярко-сливовым губам в полуметре от него. — Ты пыталась мне что-то сказать, — Ксавье шумно сглотнул, — А в конце ты была очень напугана чем-то, закричала и… я будто увидел монстра в твоих глазах. Знаешь, как его предчувствие или что-то подобное. Как… его отражение. Глаза Уэнсдей загорелись недобрым огоньком, а уголок губы дернулся в торжествующей ухмылке. — Как отражение? — она уверенно расправила плечи, — Думаешь, после этого я поверю, что ты не монстр? Сердце Ксавье почти привычно кольнуло обидой от ее обвинений. Она сама делает из него монстра. — Я не убийца, Уэнсдей. Я не ощущаю удовольствия от того, что вижу все это. Я просто хочу помочь, — раздраженно отвечает Ксавье, поджимая губы. — Ты поможешь мне, если во всем признаешься, — парирует Уэнсдей. Она ниже его на целую голову, а умудряется смотреть на него сверху вниз, еще и отчитывает его, будто провинившегося ребенка. У Ксавье от этого закипает кровь. — Признаюсь в чем, Уэнсдей? Он разворачивается к ней всем телом, копируя ее излюбленную позу. — В том, что вижу кошмары, как кто-то на моих глазах убивает всех этих людей… моими руками? — говорит Торп, позволяя их взглядам схлеснуться, а себе — обжечься. Все-таки смотреть ей в глаза было как держать руки под струей горячей воды. Горячей настолько, что их будто обжигает ледяным огнем. — Так может это не просто сны? Может, твой мозг таким образом помогает тебе что-то вспомнить? Ксавье начинает тяжело дышать, делая небольшой шаг навстречу ее обвиняющему взгляду, который давит на него, как сильный порыв ветра. Уэнсдей не двигается с места. — Знаешь что, — Ксавье выставляет между ними указательный палец, который замирает в сантиметре от ее груди. — То, что ты говоришь — бред. Я знаю, что я вижу. И я знаю, что видишь во мне ты — удобную жертву, — срывается с его языка. Между ними повисает напряженное молчание и противоположно заряженный воздух, готовый в любую секунду взорваться молниями. — Нет ни одной улики, доказывающей, что кого-то убил именно я. А обвинить меня это наверняка идея придурка-Галпина, — зло бросает Ксавье, сжимая выставленную руку в кулак. — Улики будут. И Тайлер тут ни при чем. Я сама веду расследование, — Уэнсдей морщит нос, будто ее задевает, что кто-то не верит в ее самостоятельность. — Я не знаю как, но он манипулирует тобой! Иначе б ты видела очевидное, — хрипит Ксавье скованным нервами голосом и закусывает губу. Уэнсдей дергает плечами, будто от холода и Ксавье впервые смотрит на ее оголенные предплечья. — Тайлер тут ни при чем, — повторяет она и делает небольшую паузу. — Он просто помогает мне. — Мы оба помогаем тебе, Уэнсдей. Так почему из нас двоих ты выбрала именно его? — вырывается у Ксавье, пропитанное жалостью к себе. Уэнсдей не замечает его тона. Или делает вид, что не замечает и берет на заметку, что более вероятно. — Я не выбирала его. — Ты позвала его на Рейвен. Уэнсдей раздраженно выдыхает и отводит взгляд. — Это был Вещь. Тайлер застал меня врасплох сегодня, у меня были дела поважнее. — Но ты пошла, — с нажимом говорит Ксавье, пока ее взгляд снова не поймал его. — У меня не было выбора, — безапелляционно заявляет она. — Представь себе, был. И ты выбрала его, — Ксавье замечает, как она сжимает зубы, отчего линия ее челюсти проступает еще четче. Уэнсдей молча смотрит на то, как Ксавье облизывает пересохшие от волнения и споров губы. — Прекрати обвинять меня. Я вообще не хотела идти на этот бал. — Но ты здесь, — отрезает Торп, — С Тайлером, который ждет тебя на танец. А мне, тут, приходится доказывать тебе, что я не гребаный серийный убийца. — Ты не можешь доказать обратного. Ксавье уже собирался ответить ей что-то колкое, как из-за прикрытой двери, неожиданно для них обоих, раздается крик Тайлера, который звал Уэнсдей. Он окрикивал ее достаточно громко и, без сомнения, Аддамс расслышала его и через пару секунд дверь распахнется и Тайлер… заберет ее у него. Образ ухмыляющегося Тайлера, тянущего к Уэнсдей свои руки, подействовал на Ксавье, как сирена пожарной тревоги, которая мгновенно активировала рефлекс спасти то, что его мозг посчитает самым ценным. Спасти, притянуть, поцеловать. Стоп, поцеловать? Ксавье опомнился только тогда, когда ощутил собственными руками едва заметную теплоту щек Уэнсдей, а губами — липкость ее любимой помады. Ее дыхание шокированно оборвалось и, на памяти Ксавье, это был единственный раз, когда она была абсолютно растеряна и не руководила собой, что заставило почувствовать над ней власть, которой так отчаянно требовало его раненное сердце. И, может виной тому джин, который горгоны все-таки подлили в пунш, или просто то не менее пьянящее безобразие, которое люди любят описывать высокими и патетичными словами в странного рода поэзии, но Ксавье так сильно хотелось заставить ее запомнить этот момент. Запомнить этот разговор, эту туманную ночь, этот бал, именно с ним, а не с Галпином в главной роли. Его зубы сжимаются на нежной коже нижней губы так крепко, чтобы оставить след, который будет сходить мучительные пару дней. Уэнсдей вздрагивает от неожиданной боли и это моментально сбивает с него всю спесь, от чего он отшатывается назад, со смесью вины и возбуждения оглядывая чужие искусанные губы. Он боялся поднимать взгляд выше и сталкиваться им с Уэнсдей, боялся того, что мог увидеть в ее глазах, поэтому предпочел трусливо отвернуться и с деланной жесткостью в голосе сказать первое, что пришло ему в голову: — Тебя зовут. Уэнсдей будто только этого и ждала и, шумно взмахнув платьем, зашла в зал, захлопывая за собой дверь. Резкий звук отрезвил его, хотя Ксавье все еще не мог отдышаться, а сердце стучало, как заведенное. Он уже жалел. Или нет? Он не знал по правде. Его трясло изнутри и до этой секунды он никогда бы не подумал, что до такого состояния его может довести обыкновенный поцелуй. Ксавье сжал губы, чтобы ощутить реальность момента. Губы кололо. Он все еще не знал хочет ли он, чтобы это происходило на самом деле. На очередном глубоком выдохе он почувствовал тот еле заметный шлейф духов, который оставила за собой Уэнсдей — лилия и ладан. Сердце все не возвращало свой прежний ритм. *** Он открыл дубовую дверь и шагнул под взгляды как минимум двух озабоченных сплетнями оборотней. И Ксавье ощущал их взгляд на себе до того момента, пока на танцполе не заиграл медленный гитарный перебор. Под строки о первой любви в центре зала начали собираться разнеженные приглушенным освещением парочки и от концентрации влюбленно-счастливых взглядов Ксавье сразу же захотелось обратно на улицу, но вместо этого он направился к их с Барклай столику. Бьянка так и сидела там и, видимо, ждала его, раз ее до сих пор никто не пригласил на танец. А когда он сел рядом, она сделала вид, что не обратила на него внимания, продолжив отрешенно смотреть на медленно покачивающуюся толпу. Ксавье видел, как напряглась ее спина, но ничего не сказал. Перед глазами все еще были предплечья, обтянутые черным фатином, и холодный, обжигающий взгляд. Он непроизвольно пробежался языком по сухим губам. Уэнсдей и Тайлера нигде не было, а молчание, повисшее между ним и Бьянкой, напрягало. Они больше не пытались завести диалог ни о чем, а пойти танцевать, словно между ними все нормально, сейчас казалось абсолютно неуместным. И Бьянка, должно быть, это чувствовала. Они молча слушали, как мелодия сменилась на другую, более оживленную, и он предпочел очень увлеченно гипнотизировать взглядом пустой бокал, только б никто не решил его развеселить и позвать на танцпол. Ксавье уже собрался сходить себе за новым стаканчиком пунша, чтобы хоть чем-то себя занять, как его слух выцепил из общего шума слово-триггер: «Уэнсдей». Это заставило его резко поднять голову и осмотреть танцующую толпу, где, среди десятка белых костюмов, выделялось черное платье Аддамс. Аддамс, к которой вновь были прикованы все взгляды этого вечера. И Ксавье не знает как ей это постоянно удается — быть магнитом для всеобщей зависти и восхищения. Быть ему в одно и тоже время и музой, и мучителем. Быть ему и загадочной незнакомкой, и человеком, которому он бы доверил свою жизнь. Быть и ночным кошмаром, и мечтой. Как же у нее это выходит? Казалось, все вокруг смотрели на то, как Уэнсдей танцевала, на то, как странно завораживающе двигались ее руки и на того, кто был рядом с ней. Ксавье поджал губы. Все его естество твердило ему не спускать с этой парочки взгляда и он не мог не подчиниться. И он смотрел. Смотрел на то, как они двигались в такт одной музыке, смотрели друг другу в глаза и соприкасались руками и, по правде, Ксавье чувствовал себя ненормальным. Отвернись, не трави душу, — подсказал ему внутренний голос. Но как? Он мог бы закрыть глаза на то, что видит. Но нельзя ведь закрыть сердце на то, что он чувствует. Ему так хотелось, чтобы Уэнсдей запомнила его, запомнила их, а она словно уже перелистнула эту страницу, будто это не было даже на секунду чем-то важным. Ксавье хотел, чтоб тот момент запомнила она, а в итоге сам страдает от яркости воспоминаний, будто бы не имеющих никакого значения. Словно это был сон. Просто один из его особенно сладких кошмаров. На его скулах играли желваки. Ему пришлось постараться перекричать музыку, чтобы сказать: — Окажи услугу, — он удостоверился, что Бьянка слышит его, прежде чем продолжить. — Сними амулет, чтоб я забыл про нее. Забыть, забыть, забыть. — Как ты можешь такое просить? — спросила Бьянка с недоумением в голосе, наклоняясь к нему. — Без обязательств. Ксавье развернулся к ней и увидел, как она шокировано подняла брови. — Ты бросил меня, потому что считал, что я манипулирую тобой песней сирены. Он коротко вздохнул. — А теперь просишь спеть, чтоб забыть другую? — Бьянка возмущенно встала со своего места и, не дождавшись ответа, ушла. Ксавье прочистил горло и невесело ухмыльнулся. Бьянка не заслуживала такого отношения, но бежать за ней и извиняться сейчас было выше его сил, да и не нужны ей сейчас его извинения. Ей нужно было его внимание, а он, вместо этого, сначала бегает за «готкой с косичками», а потом, будто цепной пес, наблюдает за ней, не отрывая глаз. Его, на самом деле, завораживает в Уэнсдей все: от того, как оборки ее платья закручиваются вокруг ее ног, до того, как небрежно она откидывает пряди, выбившиеся из прически. Она притягивала взгляд, как притягивает взгляд туристов старинная гильотина — тем, как красиво блестит ее хорошо наточенное лезвие. Она привлекает своей опасностью и смертью, которая всегда ходит за ней по пятам. В буквальном смысле. Ксавье заметил, как мелодия снова сменилась на что-то неторопливое и как Уэнсдей, быстро говоря что-то Тайлеру, идет к той двери, за которой совсем недавно скрылась Бьянка. Торп не мог себе представить как бы выглядел сейчас диалог обиженной Бьянки и Уэнсдей, поэтому убедил себя, что для их же безопасности он обязан за ними проследить. И, как только Уэнсдей скрылась за аркой, Ксавье прислонился к ней спиной, чтобы, в случае чего, услышать ссору или крики и предотвратить трагедию. Музыка, к его удаче, не успела сменится на что-то более громкое, поэтому он довольно четко расслышал голос Уэнсдей: — Тот, кто придумал высокие каблуки, явно был мучителем. — Как говорит моя мама, огонь закаляет золото, а страдания — женщин, — голос Бьянки был чуть тише, но Ксавье, вслушиваясь, мог его понять. И, на самом деле, в его план с самого начала не входило нарушение чьей-то конфиденциальности, но, когда речь шла о Уэнсдей Аддамс, Ксавье предпочел действовать ее же методами. Ради благих целей, конечно. — Кстати, про страдания… Чего вы с Ксавье не танцуете? Сердце Ксавье после этих слов пропустило несколько ударов и ему пришлось затаить дыхание, чтобы расслышать ответ Бьянки. — Мы немного поссорились. Из-за тебя, на самом деле. Бьянка выразилась настолько тактично, насколько вообще умела, явно с большим трудом избегая слов, однокоренных к слову «псих». Этот диалог между ними про него самого звучал так странно, словно два абсолютно противоположных мира соприкоснулись в одной точке — мир Бьянки Барклай, его бывшей, и мир Уэнсдей Аддамс, музы его бессонных, как бы это не звучало, ночей. Ксавье протянул руку к стоящему рядом столику с коктейлями и, впервые за вечер, смог распробовать их сладковатый вкус, похожий на вкус жвачки. Он предпочел не думать имел ли яркий вкус пунша какое-то отношение к тому, как забавно было наблюдать за тем, как неуютно себя чувствовал Тайлер без Уэнсдей рядом, или нет. Прежде, чем Ксавье успел опустошить бокал, из-за арки послышался голос Бьянки: — Ты счастливая. — Поясни. Торп детально представил, как Уэнсдей складывает руки на груди в уже знакомом ему жесте. — Тебе все равно что про тебя думают. — Хотелось бы больше беспокоиться. До того, как Ксавье успел обдумать что она имела в виду, он услышал ее шаги, из-за чего ему пришлось уйти на пару метров вглубь зала, чтобы не создавать неловких ситуаций, связанных с подслушиванием чужих разговоров. Можно сказать, сегодня все обошлось без боя на шпагах. Ксавье почувствовал, как Уэнсдей прошла мимо него, едва задевая подолом платья и совсем немного все тем же шлейфом духов. Он следил за тем, как она нашла Тайлера в толпе, не выпуская из головы ее фразы про желание больше волноваться о мнении окружающих. Имело ли это какое-то отношение к нему, к ним? Должен ли он это расшифровать как ее желание больше беспокоиться о чужих чувствах? Его чувствах? Ксавье, по правде, рядом с Уэнсдей всегда ощущал себя криптографом, которому приходится разгадывать шифры, а каждый разговор с ней превращался в стрельбу по невидимым мишеням. Но кто сказал, что ему не нравилось? *** Погруженный в свои мысли, он едва заметил, как все вокруг начало окрашиваться в красный. Сначала плечи парочек, стоящих рядом, а после и пол превратился в целое море из краски. Воздух постепенно заполнял химический запах строительного красителя вперемешку с затхлым запахом грязной воды из противопожарной системы. Все вокруг становилось… красным. Ксавье не почувствовал, как с его волос по щекам стекает краска, он слышал только как быстро начинает биться его сердце. Его взгляд искал Уэнсдей в безумствующей толпе, все внутри кричало о том, что она в опасности. В него врезался какой-то парень, что заставило его обернуться и увидеть Аддамс с Тайлером, стоящих в самом центре зала. Через пару мгновений в Ксавье снова влетают и он помогает упавшей девушке встать, а когда снова ловит взглядом Уэнсдей, та уже кричит что-то подошедшей к ней Торнхилл и рвется к выходу из зала. Ксавье не успевает за ней. Она убегает так быстро, что у него не остается ни малейшего шанса догнать ее. И все, что он может сделать, уйти подальше отсюда. Он надеется, Уэнсдей знает что делает. Как и всегда. Кадр из сна настигает его: все вокруг красное, крик Уэнсдей, испуг на ее лице и неизбежная катастрофа, которая отражается в ее зрачках. Ну почему ему не может сниться что-то более конкретное? Ксавье задумывается и сам врезается в кого-то плечом. Из его рта почти вылетает машинальное извинение, прежде чем он видит кто перед ним. — Какого хрена? Тайлер игнорирует его пренебрежительный тон и продолжает озираться по сторонам. — Пишу отцу, он едет сюда. Не знаешь где Уэнсдей? Ксавье хочется выть на Луну, как местным оборотням. — Откуда? Вы ж с ней пара, — бросает он и уходит, прежде чем его руки доберутся до ринопластики чужого лица. Тайлер бесил его одним своим существованием, не удивительно, что даже Уэнсдей от него сбежала. Этой мысли удалось вызвать у него улыбку. *** В своей комнате, возле зеркала в ванной, отмывая подтеки краски с лица, Ксавье не мог оставить мыслей о своем сегодняшнем сне. Вся раковина была в грязно-красных разводах и эта картина не давала ему покоя: белая керамика, вода, в перемешку с чем-то похожим на кровь, и отчаяние. Все как в кошмаре. Ксавье брызнул себе ледяной водой в лицо. Ледяной, как и его не временное помешательство. Он вздохнул. Он чувствовал, что запутался и так и не научился различать голос интуиции и паранойи. Действительно ли Уэнсдей была в опасности или он придумал это, чтобы снова сорваться ее спасать? Ему срочно нужно было отвлечься. Наушники, партия скрипки на душевном надрыве и семь километров прохладного ветра в лицо — вот, что ему было нужно. Он вспомнил, как мечтал об этом буквально весь вечер. Ксавье накинул на домашнюю футболку теплую толстовку и через пять минут уже вдыхал ароматы Невермора — запах сырой почвы и запах водорослей, приносимый ветром с озера поблизости. Он вышел за ворота школы неторопливым шагом, оставляя за собой ее мрачное здание, которое в лунном свете казалось почти устрашающим, и воткнул наушники-капельки в уши. А после — доведенная до автоматизма связка: включить таймер в трекере пробежки, найти в плейлисте концерт для скрипки и органа и выкрутить громкость так, чтоб заглушить свои мысли. Скрипка и орган? Я не ошиблась, когда назвала тебя элитным снобом, — отозвался внутренний голос знакомой равнодушно-осуждающей интонацией. Голос внутренней Уэнсдей был громче самой оглушительной музыки. Пока мелодия набирала обороты, ноги сами понесли его знакомыми гравийными дорожками, время от времени переходящими в песчаную пыль и грязь от только прошедших дождей. У Ксавье слегка кружилась голова от перенасыщения крови кислородом и немного жгло грудь на выдохе. Влажный прохладный воздух заполнял собой не только альвеолы в легких, но и разум приятной пустотой. Так, как надо. Пробегая мимо самой кромки воды, Ксавье вслушивался в тревожные аккорды органа, отражающиеся где-то внутри о стенки сердечных камер. Аккорды, которые спустя мгновение подхватывает взволнованный голос скрипки и эхом повторяет беспокойные звуки. Вода сменяется высадкой деревьев, за вершинами которых практически не видно лунного света, а тропинка очень знакомо петляет между их высокими стволами. Темнота вокруг напомнила Ксавье о Уэнсдей, об их поцелуе, и он ускорился, чтобы прогнать эти мысли из головы, но они вцепились в него с такой силой, что это было почти больно. К тому же, с каждым шагом, что-то внутри него разгоралось чувством вины от того, как инфантильно он себя повел. Первым порывом было пойти на второй круг вокруг озера, чтобы забыться в музыке и громких ударах сердца, не обращать внимания на угрызения совести, но Ксавье, вопреки сильному желанию, свернул в сторону Невермора. Звуки скрипки в наушниках постепенно затихали, в тот момент как он выбежал к воротам школы, возле которых было непривычно людно. Ксавье замедлил шаг, когда его внимание привлек белый фургон с красной линией и надпись «Ambulance» над ней. И безжизненное тело, которое лежало рядом на носилках. Сердце в панике ударилось о ребра. Уэнсдей. С ней что-то случилось. У Ксавье пересохло во рту, пока он сорвался на бег, чтобы убедиться в своих догадках. Неужели… Он почти подбежал к носилкам, как его остановили чьи-то руки, чтобы развернуть к себе. — Юджину нужен покой, — спокойным голосом сказала мисс Торнхилл, жестко удерживая за плечи и заглядывая прямо в его беспокойные глаза. Юджину? С Ксавье в одно мгновение будто сваливается каменная горгулья. Не Уэнсдей. Он отрывает от себя руки Торнхилл и с дистанции смотрит, как медсестра закрепляет на окровавленном лице Юджина маску для дыхания и зовет кого-то из машины, чтобы погрузить носилки внутрь. Рядом стояла до ужаса бледная директриса Уимс, неотрывно следящая за манипуляциями врачей и одновременно разговаривающая с кем-то по телефону. Ксавье тоже не мог оторвать взгляда от мальчика, тело которого покрывали прилипшие куски разорванной одежды, огромные рваные раны и кровь. Много крови. Как во сне. — Он… — тихо начал Ксавье, смотря на то, как каталку с Юджином заталкивают в машину. — Он живой. На него напали в лесу, — ответила Торнхилл, обрывая этим череду всех тех вопросов, которые могли возникнуть, и, коротко коснувшись его плеча рукой, отошла к директрисе. Ксавье моргнул несколько раз, чтобы прийти в себя. Ощущения были странные, словно все это происходит не с ним, будто он наблюдает со стороны за самим собой. За тем ужасным облегчением, которое он испытал, увидев на носилках маленького друга Уэнсдей, а не ее саму. В момент он почувствовал на своей спине чей-то взгляд и обернулся, встречаясь глазами с самой Уэнсдей, стоящей прямо у ворот на территорию Невермора. Ее руки были измазаны в крови, лицо было испачкано знакомой ему краской, а подол платья, который еще несколько часов назад завораживающе закручивался вокруг ее ног, сейчас висел, словно мокрая тряпка. Она прожигала в нем дыры своими глазами и, хотя ее лицо по прежнему оставалось безэмоциональным, Ксавье знал, что она ни в коем случае к нему не равнодушна. Но это, на самом деле, не означало ничего хорошего. Ксавье растерянно кивнул ей, не зная что ему стоит сделать. Стоит ли подойти и завести с ней светскую беседу или, может, предложить вместе смотреть на то, как ее тяжело раненного друга увозят в реанимацию? Наверняка это не лучший вариант. Уэнсдей дернула плечом, отчего по нему покатилась крупная темная капля, которая оставила на ее предплечьях знакомый до мурашек след, и решила все за него, открывая калитку и оставляя Ксавье снаружи. Торп не торопился бежать за ней, хоть внутренний голос и напоминал, что он задолжал Уэнсдей извинения и, возможно, слова сочувствия, если она их принимает. Ксавье отстраненно наблюдал за тем, как захлопывались двери фургона скорой помощи, и как его колеса шумно покатились по гравию, оставляя за собой только дорожную пыль. Это заставило Ксавье очнуться и впервые задуматься о том, где можно найти Уэнсдей Аддамс в этом старинном доме, полном тайных ходов и незаметных ниш. И, по правде, он был почти уверен где именно ее стоит искать. Ноги повели его ко внутреннему дворику школы, откуда было хорошо видно звезды и где было плохо видно тебя. И откуда сама Уэнсдей не так давно сбегала, хлопая дверью. Ксавье был уверен, что детектив Аддамс уже решила элементарное математическое уравнение и пришла к неправильным выводам, увидев его выбегающим из леса. И, вероятно, он — последний, кого она хочет сейчас видеть, но ему было просто необходимо оправдать себя в ее глазах. Снова. Торп замедлил шаг, когда увидел Уэнсдей, сидящую на небольших ступеньках. В своем мрачном винтажном платье около огромных каменных колонн она выглядела как никогда миниатюрно. Уэнсдей никак не показала, что заметила его, продолжив смотреть куда-то в пространство перед собой. Ксавье, для начала, решил просто сесть рядом. Ступеньки оказались прохладными, а разгоряченному после пробежки телу это было приятно, так что Ксавье сел в метре от Уэнсдей, облакачиваясь на руки за спиной. Мертвенная тишина между ними и волновала, и успокаивала одновременно. А звезды, как и пару часов назад, так же бледно мерцали, но уже, как ему показалось, чуть более приветливо. Боковым зрением Ксавье видел, как Уэнсдей вынырнула из своих мыслей и аккуратно сложила руки на коленях перед собой, словно собиралась начать диалог, но никак не могла собраться с мыслями. Но Ксавье ее слишком хорошо знал, чтобы предположить такую глупость как то, что она может быть взволнована его присутствием. И, в отличие от него, у нее точно по венам не разливалось приятное, будоражащее кровь, тепло, как всегда происходит с Ксавье, когда Уэнсдей находится рядом. Он предпочел сделать глубокий вдох, который мало чем мог ему помочь, но давал хрупкое ощущение контроля над своими чувствами. — Почему ты не у себя, Ксавье? — заговорила первой Уэнсдей, заставив его оторваться от разглядывания созвездий. Ксавье опустил взгляд на свои колени, вздыхая. Он устал быть для Уэнсдей плохим, при этом стараясь делать для нее только хорошее. — Решил побегать, — Ксавье встретился с Уэнсдей взглядом. — Как и ты. Они оба знают, что делят одно хобби на двоих — пробежки от собственных проблем. Ксавье кажется забавным то, в каких вещах они похожи друг на друга, будучи при этом совершенно разными. Уэнсдей его остроумие не оценила. — И где ты был? — она развернулась к нему своим сосредоточеным профилем. Ксавье подумал о том, как он может доказать что-то человеку, понятия не имеющему о существовании презумпции невиновности и явно предпочитающему самосуд с помощью своего взгляда. К счастью, Ксавье вспомнил про трекер пробежки, который он так и не выключил. — Я могу показать, — сказал он, доставая телефон из кармана. Уэнсдей наблюдала недоумевающе за тем, как он снимает блокировку экрана и заходит в приложение, где яркой красной линией очерчивается его сегодняшний маршрут по лесу. — Смотри, — он протягивает ей телефон. Уэнсдей растерянно разглядывает экран смартфона в чужой руке и, столкнувшись с ожидающим взглядом Ксавье, осторожно берет его в свои. Торп замечает, как крепко она держит его, сжимая телефон самыми подушечками пальцев, и словно совершенно не зная что с ним делать. Видимо, все слухи про то, что у нее никогда не было смартфона — не просто слухи, — думает Ксавье и двигается к Уэнсдей, чтоб помочь разобраться с картой в приложении. Он садится ближе, оставляя между их бедрами такое расстояние, чтобы это не выглядело сильно навязчиво и показывает ей как приближать картинку. Учить ее чему-то кажется довольно необычным. Уэнсдей быстро запоминает нужные движения, сосредоточенно рассматривая на карте озеро и его окрестности. И ее серьезное лицо выглядит так мило (Ксавье не уверен, что это слово, в случае чего, не вызовет у нее аллергию), что его губы трогает улыбка. Он делает в голове пометку найти повод подарить Уэнсдей смартфон, хоть бы что там дальше не произошло. — Любимый маршрут. Красивый и совершенно безлюдный, — говорит Ксавье, растягивая гласные в словах. У него отчего-то поднялось настроение: то ли от того, как выглядела Уэнсдей, рассматривая его телефон, то ли от того, что она, кажется, поверила ему. — Выглядит так, будто ты заранее подумал об алиби, — сказала она, отдавая ему телефон. — И так все продумал? Ты мне льстишь, Уэнсдей, — хмыкнул Ксавье и бросил взгляд на ее руки, покрытые засохшими пятнами крови. Он не знал чья это была кровь, но мог догадаться. И, наверное, он ненормальный, раз считает, что кровь, и тот могильный холод, которым веет от Уэнсдей, делают ее только привлекательнее. Они молча наблюдали за тем, как ветер гнал дымчатые облака по темному ночному небу, пока Ксавье гонит из головы картинки тех ужасных следов на теле Юджина. Он живой. Это главное. — Не думай, что я поверила тебе так просто, — задумчиво говорит Уэнсдей, прерывая их молчание. Ксавье качает головой. — Нет, нет, конечно нет, — он ухмыляется, поднимая глаза на ее лицо, — Но хотя бы немного поверила же, да? Уэнсдей смотрит на него спокойным снисходительным взглядом, будто немного оттаявшим, но, кажется, это просто блик лунного света. Они снова погружаются в относительно уютное молчание, какое может быть только между старыми друзьями, которым не нужно постоянно говорить, чтоб ощущать себя комфортно в компании друг друга. Ксавье думает, что он был бы прекрасным другом, если бы Уэнсдей нужны были друзья. Только вот что насчет этого Юджина? Как этот кучерявый мальчик в очках пробрался к Аддамс в ближний круг? — Мне жаль… — Ксавье осторожно нарушает тишину, заслуживая вопросительный взгляд, — насчет Юджина. Он не заслуживает этого. Он видит, как Уэнсдей едва заметно поджимает губы. — Надеюсь у него все будет в порядке. Надеюсь, ты никогда не окажешься на его месте, — остается не сказанным. Уэнсдей задумчиво развернулась плечами к нему, не отрывая взгляда от плитки под ними. — У меня было видение на балу. Ксавье повернул к ней голову, заинтересованно наблюдая за ее отрешенными глазами. — Про Юджина. Я видела, как монстр бежит за ним. Так, будто это делаю я. Ксавье показалось, что он подавился воздухом. — О, так это должно было случиться с тобой, чтоб ты начала верить мне? Взгляд Уэнсдей в одно мгновение стал осмысленным и она посмотрела на него так, будто он не понимал чего-то очень простого. — Все мои видения до этого были другими. Ксавье кивнул ее словам. — Видения непредсказуемы. Не то чтобы люди хорошо понимают их природу, — сказал он, пожимая плечами. — А что про видения говорит твой отец? Ксавье не поверил своим ушам. Неужели Уэнсдей задает ему вопросы, не пытаясь ни в чем обвинить? — Мой отец? — Торп немного растерялся от неожиданного осознания. — Мы с ним редко разговариваем об этом. Он, скорее, приверженец того, что видения — это отражение твоих эмоций, как шестое чувство или типа того. — А твои… сны? — Уэнсдей смотрела на него заинтересованно. Ксавье был этим очарован. — Я не вижу будущего, если ты об этом. И часто вижу что-то такое, что не могу сразу понять, — он перевел взгляд на небо, потирая немного замерзшие руки. — Не похоже на видения. — Пусть так, но как ты тогда назовешь то, что мне снится монстр и его логово или что-то вроде этого? Ты же видела рисунки, — Ксавье перевел взгляд на руки Уэнсдей, которые так и лежали на ее коленях перед ней между складок платья. — Полчаса назад сказала бы, что рефлексия, — Уэнсдей коротко выдохнула, — Теперь не знаю. Ксавье покачал головой. Он не знал что именно заставило Уэнсдей начать верить ему. Возможно, это был тот искренний ужас, который она наверняка увидела на его лице, когда он подбегал к фургону, а может, действительно, ее недавнее видение. Он не имел понятия. Ему просто хотелось думать, что теперь он не подозреваемый номер один. — Вот и я об этом. К тому же… иногда что-то сбывается. Уэнсдей посмотрела на него вопросительно, а Ксавье задумался, вспоминая их диалог на балу. — Мне приснилась ты, вся в крови, и ты была напугана. Он напомнил ей свой рассказ. И всего на пару мгновений задумался уместно ли сейчас говорить то, что он собирается сказать после. Он вздохнул: — И во сне мы поцеловались, так что тот сон был вещим, — сказал Ксавье и почувствовал, как у него пересыхает горло. Он сглотнул. — И, кстати, про это. Уэнсдей не поменяла положения, но Ксавье увидел, как напряглась ее и без того напряженно прямая спина. — Прости меня, я не должен был целовать тебя, — выпалил он, сильно не задумываясь о том, с какой интонацией это прозвучало. — Я просто вспылил, знаешь. Разум подсказывал Ксавье заткнуться, но молчание Уэнсдей подталкивало его заполнить тяжелую тишину между ними словами. — Меня задело то, как ты защищала Тайлера, а потом он позвал тебя и… — он снизил плечами, не зная что еще добавить, чтоб не выставить себя совсем уж ревнивым идиотом и облизал сухие губы быстрым движением, — Что он вообще хотел? — Спросил все ли в порядке, — Уэнсдей медленно моргнула. — От него было нетрудно сбежать. Ксавье нервно рассмеялся. Он не знал, что можно было ответить Уэнсдей на это. «Спасибо, что сбегаешь не только от меня»? Они сидели в неловком молчании какое-то время, которому уже не было отсчета. Было все еще темно. В паре сантиметров от него все еще была Уэнсдей. Это все, что мог сказать Ксавье. — Я напугал тебя, да? — выдал он в каком-то странном душевном порыве. — Не выдумывай, — предельно серьезно сказала Уэнсдей. — Просто не делай так больше. Взгляд Ксавье бездумно мазнул по губам Уэнсдей — их темно-пурпурный цвет ярко выделялся на фоне подсохшей красной краски. — А если захочется? — сказал он, заглядывая Уэнсдей в ее глаза, чтобы увидеть там хотя бы какой-то отклик на свои слова. — Попросишь Бьянку, — предложила Уэнсдей. — Не выдумывай, — повторил он ее слова. Уголки ее губ немного дернулись и это вызвало у Ксавье улыбку. Ксавье словил себя на мысли, что с Уэнсдей ему иррационально хочется быть откровенным. Или, возможно, просто быть. Все это так походило на азартную игру, где с каждым словом Ксавье все больше и больше повышал ставки. У него появилось необъяснимое желание довести их разговор до логического финала, будто его ставка на зеленое могла принести ему победу. Ему действительно все равно как разгромно будет его поражение — он проиграл уже давно. Лишь бы Уэнсдей смотрела на него, а не сквозь, и слушала его, а не его вынужденные оправдания. Ради такого стоит раз в жизни поставить все на «зеро». Ксавье скопировал позу Уэнсдей, положив руки на колени и сцепив их в замок, чтобы скрыть дрожь своих пальцев от внимательных глаз. — Я подслушал ваш с Бьянкой разговор сегодня. Ты сказала, что хотела бы больше волноваться о мнении других людей, — сказал он отстраненно, будто и не Уэнсдей вовсе. Аддамс повела плечами. — А Бьянка сказала, что ты бегаешь за мной, как щенок. — Ксавье наградил ее непонимающим взглядом, — Когда я подслушивала вас. — Так и знал, что это ты была тогда, — что-то в признании Уэнсдей заставило его оживиться, — Зачем ты листала мой блокнот? Он бросит взгляд на ее спокойно лежащие руки. — А зачем ты рисовал меня в нем? Ксавье было нечего ответить на это. Он шмыгнул носом и перевел взгляд на небо, впервые за все время заметив на нем небольшой полумесяц. — Оставь это, Ксавье. У него на секунду больно сжалось сердце. Он не знал о чем именно просила Уэнсдей, но, чтобы она не имела в виду, ответ у него на все был один: — Не могу. — Чего ты хочешь этим добиться? Руки Уэнсдей знакомо сложились на груди и Ксавье задумчиво проследил за этим движением. Множество вещей пронеслись у Ксавье в мыслях друг за другом. Он слишком много чего хотел, по правде, но сказать смог лишь одно: — Хочу, чтоб в следующий раз ты попросила о помощи меня, а не Тайлера. Уэнсдей посмотрела на него странным, непонятным ему взглядом, который ударил ему в голову, будто высокоградусный шот. Его обдало жаром и только в этот момент он почувствовал насколько прохладный воздух вокруг. — Я никого не прошу о помощи, Ксавье. Их взгляды встретились и Ксавье не мог заставить себя отвести от нее глаз. Казалось, все что есть в этом мире по-настоящему важного, — сейчас заключено на глубине этих зрачков напротив. Он завороженно моргнул, не найдя в себе сил разорвать этот зрительный контакт. — Тебе и не нужно. Просто дай знак, что ты не против, — почти бездыханно сказал он, сглатывая вязкую слюну. У него не было времени подумать насколько двусмысленно это прозвучало. — Не против чего? — спросила Уэнсдей, а Ксавье не нашелся с ответом. Он смотрел ей в глаза и видел там обрыв над бесконечной пропастью, такой бездонной, что аж перехватывает дыхание от осознания, что ты стоишь на самом ее краю, а внизу — лишь непроглядная безжизненная чернота. Такая безжизненная, словно она была всего лишь каменной скульптурой, а дорожки краски, очерчивающие контуры ее лица, были на самом деле кровавыми слезами боливийской Девы Марии. И эта мрачная недосягаемость Уэнсдей в момент заставляет его больше всего на свете желать коснуться ее снова. — У тебя все лицо в краске, — тихо говорит Ксавье, все еще не отрывая взгляда от лица напротив. — Я знаю, — в тон ему отвечает Уэнсдей. — Можно я..? — Ксавье и сам не знал о чем именно он просил. Его рука неуверенно приблизилась к ее лицу, замерев в нескольких миллиметрах от чужой кожи. Ксавье почувствовал, как от желания прикоснуться у него пульсируют подушечки пальцев. Уэнсдей замерла вместе с ним. Когда рука Ксавье все-таки легла на ее щеку, он почувствовал, как Уэнсдей резко выдохнула через нос, но не сделала ничего, чтобы касание прекратить. Это заставило сердце Ксавье биться еще чаще. Он слегка провел большим пальцем по небольшой родинке над губой, по разводам краски рядом с ней, рассматривая как ярко-красные ручейки плавно огибают четко очерченные губы девушки. — Она уже засохла. Ее не так просто оттереть, — негромко произнесла Уэнсдей. — Я попробую, — шепотом сказал Ксавье и поцеловал ее, бережно обхватывая ее голову руками. В ту же секунду он почувствовал как крепко на его запястьях сжались чужие холодные пальцы — Уэнсдей пыталась взять ситуацию под свой контроль. И, чувствуя ее руки на своих, он искренне надеялся, что Уэнсдей движет не просто желание забыться в его объятьях, но и что-то, возможно, большее. Ксавье от этой мысли улыбнулся в поцелуй, наклоняя ее голову в сторону. Он чувствовал, как подрагивают губы Уэнсдей, чувствовал на них химический привкус краски, который остался у него на языке, когда он углубил поцелуй. Ксавье чувствовал, как ее короткие ногти впиваются ему в кожу на запястьях и ту маленькую царапинку от его зубов, которую он оставил в порыве ревности буквально несколько часов назад. Он все это чувствовал, и хотел запомнить каждую деталь этого мгновения на всю жизнь. Ксавье выдохнул и медленно отстранился, из-за чего их губы издали тихий влажный звук. — Зачем ты снова это сделал? Уэнсдей выпытывающе посмотрела на него из-под ресниц. Их губы по прежнему разделяли жалкие миллиметры. — Ты не была против, — выдохнул Ксавье, улыбаясь уголками рта и пробуя эти непривычные слова на вкус. Уэнсдей не нашла что возразить. Они оба знали, что если б она была против, то Ксавье уже не стоял бы здесь в добром здравии. Сейчас, находясь к Уэнсдей так близко, как это вообще возможно, он понял как близок он был к правде, рисуя ее сегодня утром. Все — от цвета кожи в лунном свете до пронизывающего взгляда — уже касалось его холста так, как сейчас касается его рук. Ксавье сделал себе заметку: найти возможность показать Уэнсдей ее его глазами. — От тебя весь вечер пахнет лилиями и… ладаном, — вдумчиво сказал он, втягивая воздух около ее волос у лица. — Парфюм от Serge Lutens. Энид сказала, что я пахну как поминки. Ксавье тихо рассмеялся. — Я никогда не выиграю ее в конкурсе комплиментов, — весело сказал он, наблюдая за тем, как трепещут ресницы Уэнсдей, — Но могу попытаться. Он помедлил немного, концентрируясь на том, как контрастирует по температуре их кожа, а после притянул Уэнсдей к себе и, заботливо убрав несколько прядей волос, легко поцеловал ее в лоб, задерживая губы буквально на пару мгновений. — В лоб целуют покойников, — Уэнсдей посмотрела на него с подозрением. — Делать так чаще? Уэнсдей ухмыльнулась, разжимая руки на его запястьях. По тому, как забегали ее глаза, можно было подумать, что Ксавье удалось ее смутить. — Мне пора, Ксавье. Вещь наверняка уже ищет меня, — сказала она, обнимая себя руками. Торп и на секунду не поверил ее оправданию, но, из вежливости, сделал вид, что купился. Уэнсдей действительно нужен был отдых. Ксавье кивнул ей, закусывая губу, чтоб не улыбаться так сильно, как хотелось. Его руки неохотно отпустили ее лицо, напоследок задержавшись на плечах. — Конечно, — он слегка сжимает фатиновые оборки ее платья, — Не попади в неприятности по дороге, хорошо? У Уэнсдей дергается уголок губ в подобии улыбки, она выскальзывает из его рук и встает со ступенек, чтобы уйти, не оборачиваясь. Ксавье думает, что у них появляется прекрасная традиция — заканчивать разговоры поцелуями. Он провожает Уэнсдей взглядом и, когда она скрывается за поворотом, переводит взгляд на звезды. Те, словно вторя его настроению, светят ярко, игриво поблескивая сквозь космическое пространство, не скрытые больше туманной дымкой. Ксавье прикрывает глаза и, наконец, вдыхает полной грудью. За закрытыми веками у него вновь картинки из сегодняшнего видения, но он больше не тревожится их смыслом. Ему кажется, что, если Уэнсдей и появиться в его сне в этот раз, то только рядом с ним, в его руках. Без металла в воздухе и во взгляде. Он вдыхает ночную прохладу вновь. В конце концов, кровью действительно не пахло. Пахло краской. И совсем немного ее парфюмом от Serge Lutens.