записки и кофе

Александр Гамильтон ценит честность. он сам кому хочешь и не хочешь скажет прямо каждую появившуюся в голове мысль, выскажет всё, что думает и именно так, как думает. Гамильтон не грубый, просто прямолинейный. и честный, конечно. поэтому ждёт этой честности в ответ. анонимные ухаживания — это что-то совсем далёкое для Александра. ему и валентинок-то на четырнадцатое февраля в школе или в университете никто не дарил, в соцсетях никто никогда не писал и на свидания вслепую не приглашали. да и самому ему раньше казалось, что ничего такого ужасно «романтического» или чего-то приятного в этом нет. такие вещи скорее бы заставили его нахмуриться и сложить руки на груди. тем более, что догадаться, кто пишет такие анонимные послания — совсем не трудно, если записки рукописные и есть хотя бы некоторые подозреваемые. казалось. собственно, как вы могли догадаться, обнаружив картонный стаканчик с кофе на своём столе в офисе ранним утром, Александр действительно нахмурился. и действительно сложил руки на груди. но это только после того, конечно, как он понял, что кофе не от Джона, Лафайетта или Геркулеса — их в офисе ещё вообще не было. первая мысль — кто-то оставил кофе перед уходом вчерашним вечером, но эта мысль исчезает (была выгнана) так же быстро, как и приходит Гамильтону в голову. стаканчик не то что полный, он горячий, сделан как-будто прямо только что, к тому же, насколько надо быть тупым, чтобы поставить свой мусор на чужой стол? а ещё купленный себе кофе вряд ли бы имел на себе такую интересную надпись. «возьми перерыв ;)» Александр не спешит садиться за стол и приступить к работе. он задумчиво оглядывает всё офисное помещение. Элайза и Анжелика всегда приходят рано. Мэдисон, можно поспорить, ночевал здесь, и поэтому согнулся над столом, не показывая никаких признаков жизни. (вы там записывайте!) Бёрр пришёл следом за Александром, поэтому сразу вычёркиваем его из списка. вместе с Мэдисоном, потому что, ну… зачем Мэдисону покупать Гамильтону кофе, правильно? ему бы самому там кофе выпить. Анжелику тоже можно не считать, потому что она серьёзная женщина и не рисует смайлики в записках. ровно как и не пишет сами записки. смотрим дальше… Адамса всё ещё нет, и он наверняка, как и обычно, опоздает, невероятно занятый остальной своей жизнью (Александр фыркает). вместе с ним, скорее всего, придёт Джей, тоже имеющий много других важных и не терпящих отлагательства дел (Александр фыркает ещё раз и, вдобавок, закатывает глаза). Чарльз Ли… кхм, в общем, с остальным офисом он, если и знаком, совершенно не общается. разве что… Джефферсон, по своему обыкновению, закинув ногу на ногу и вальяжно откинувшись на спинку кресла, которое он сам себе и купил, потому что, видите ли, офисные стулья совершенно не удобны, сидит за своим столом в другой части помещения. Гамильтон окидывает его нечитаемым взглядом и даже облегченно выдыхает, когда тот так и не обращает на него внимания. он быстро садится за стол и уже автоматически сразу включает компьютер. Джефферсон? точно нет. если бы вы видели, как Джефферсон смотрит на него во время митов, как выражается, как разговаривает, и знали, какие у них вообще отношения… ах, да. вы знаете. про их интересные отношения знает вообще не только весь офис. про Александра Гамильтона и Томаса Джефферсона, срывающих абсолютно любое заседание, стоит только одному из них сказать, нет, просто рот раскрыть, наслышано не просто всё здание — про них уже вся компания в курсе! Александр протирает ладонью лицо, трёт переносицу, ожидая, когда наконец медленный компьютер загрузится и даст ему уже поработать. возможно, он сожалеет о таких отношениях с Джефферсоном. возможно. в конце концов, оказывается, что Томас действительно не так уж и плох, как Александру казалось — взять хоть случай, произошедший примерно в начале осени. в такое время года дожди в Нью-Йорке — это, конечно же, было никакой не редкостью. однако все мы надеемся на лучшее всю нашу жизнь. время уже перевалило за половину десятого вечера, когда Александр, поняв, что уже не попадает по выученным наизусть клавишам клавиатуры, начал собираться домой. с удивлением обнаруживая, что Джефферсон всё ещё был здесь. впрочем, неважно. какая ему разница? Гамильтон неторопливо, методично начал складывать ещё нужные документы в стопочку, выравнивать их, постучав о стол. он скрепил некоторые бумаги цветными скрепками и засунул в свою сумку. Алекс выключил компьютер, перед этим в обязательном порядке проверив, что сохранил все незаконченные и не перекинутые на почту Вашингтону файлы, и перекинул через плечо ремень сумки, зевнув, направился к выходу, где висит вешалка с двумя оставшимися на ней вещами. он взял свою лёгкую осеннюю куртку, и пришлось обратно снять сумку, что уже даже не раздражало от усталости, повесить её на крючок, чтобы надеть верхнюю одежду. тут же Александр заметил чужую руку, хватающую висящее на другом конце пальто. конечно же, Джефферсон носит дорогое и ужасно длинное пальто каждую осень. они молчали, пока шли до лифта, и, если честно, никого из них это даже не волновало — они слишком устали, чтобы спорить о какой-то чепухе друг с другом. выходя на первый этаж (они выходят вместе, конечно же, не пропуская другого вперед, потому что даже уставшие и не сильно соображающие, они остаются двумя упёртыми баранами), Томас негромко, севшим голосом выдал: — чёрт. — а? — Александр оторвался от телефона и взглянул на коллегу, затем проследил глазами туда, куда уставился Джефферсон — к стеклянной двери выхода из здания. дождь. конечно же, на улице дождь, дождь, о котором никто, чёрт возьми, утром не сказал и слова на прогнозе погоды. — хуй на, — без особой активности, скорее, автоматически ответил мужчина. Александр закатил глаза. — твою мать, — устало выругался он, взявшись за переносицу. зонта у него, само собой, не было. совсем скоро «Конгресс», фирма, собирался закрыться, поэтому даже в здании не получилось бы переждать ливень. Александр вздохнул и пошёл к выходу. — ты куда? он обернулся к Джефферсону и изогнул бровь. — у тебя есть зонт? — Томас нахмурился, спрашивая с какой-то надеждой. Александр бы усмехнулся, но ему слишком хотелось домой, завалиться в кровать и поспать добрые семь-восемь часов. поэтому он только отрицательно качнул головой: — нет. пережду на улице. Джефферсон в пару шагов догнал его, когда Гамильтон продолжил шаг. Александр вышел наружу и тут же сморщился от попадающих в лицо капель воды. мужчина встал за декоративный столб, отвернувшись от ветра, и краем глаза заметил, что Томас сделал то же самое. и так они стояли вместе, прячась от дождя, молчали и лишь редко кидали друг на друга краткие взгляды. спустя минут, примерно, пять, Александр устал ждать и мерзнуть. — я вызвал нам такси, — сказал вдруг Джефферсон, когда мужчина собрался идти уже пешком под дождём. — что? нет, — он мотнул головой. — я не поеду. — Гамильтон, бля, всё хорошо с головой? погода за минус, к тому же ледяной ливень. льёт как из ведра, — тот нахмурился, уже начиная раздражаться. — я сказал, не поеду, мне до дома двадцать минут всего идти. — у тебя не куртка, а пакет, Гамильтон. ты не то что до дома не дойдешь, ты не пройдешь и пары шагов — свалишься замертво, а мне потом за тебя всю работу делать. — Джефферсон… — не беси меня, Гамильтон, и соглашайся, пока предлагают. Гамильтон изогнул бровь. и улыбнулся. Томас тяжело вздохнул, зная, что это значило. буквально спустя две секунды Александр вышел спиной из-под защиты навеса перед входом в «Конгресс» прямо под удар каплей дождя, победно улыбаясь. ну да, это же Гамильтон. он даже это за победу возьмёт. даже зная, что Джефферсон — абсолютно точно такой же. и потому Джефферсон вышел вслед за ним. то ли от нервов и усталости, то ли ещё черт знает от чего, но Александр начал смеяться, увидев, как смешно Томас выглядел с мокрыми волосами, которым и так уже немало времени потребовалось, чтобы намокнуть. его длинное пальто наверняка потяжелело от дождя, да и по всему его виду было ясно, что он своим положением, очевидно, не был доволен. а Александру и это — победа. Джефферсон зачем-то вытер ладонью лицо, что было очень смешно и бесполезно в такой ситуации, а потом пнул по луже в сторону Гамильтона. тот вскрикнул: — Джефферсон, твою мать! холодно! — да неужели? а под дождем тебе стоять уже четверть часа не холодно! — ах так? Гамильтон проделал то же самое два раза, но успел отскочить от ответной атаки. — сука, ну держись, Гамильтон! играть в тридцать лет в догонялки под проливным дождём со своим самым заклятым врагом коллегой — довольно странно, думал потом Александр. и ладно. у них всё странно. в такси они ехали ещё более промокшие, чем были, просто стоя под дождём. лучше всего он запомнил момент, когда, прощаясь с ним, Томас немного улыбнулся. и это было красиво. компьютер наконец соизволяет включиться. Александр ещё пару секунд дырявит картонный стаканчик взглядом, пока не решается напиток таки попробовать. сначала — сладко. очень сладко, почти неприятно, Гамильтон такой кофе не пьёт. он предпочитает горький, терпкий, чтобы сразу проснуться от тяжести и крепкости напитка во рту. потом — полегче. даже вкусно. Александр хмурится и немного облизывает губы. правда вкусно. но, тем не менее, всё ещё слишком сладко. хоть бы узнали, что ему нравится, прежде чем велеть «сделать перерыв». Александр вздыхает. и, всё же, кто бы это мог быть?.. (предположения принимаются) — Александр. …не Вашингтон. фу. о чём вы думаете? — мистер Вашингтон, сэр, — вежливо здоровается с начальником Гамильтон, улыбнувшись. — доброе утро. — и тебе, — он кивает. — я скинул на твою почту информацию по новому делу. клиент захотел нанять на него исключительно тебя. — понял, спасибо, — говорит Александр, не глядя в экран, заходит в почту, перекинувшись ещё парой слов с Джорджем. тот возвращается к себе в кабинет. в итоге изучение нового дела занимает всё время до обеденного перерыва, и, наверное, Гамильтон бы очнулся только лишь под вечер, когда половину света в офисном помещении выключили и шум болтовни коллег поубавился. если бы не Джефферсон. — господи, Гамильтон, у тебя даже обеденный перерыв за рабочим столом проходит, — Александр физически чувствует, как тот закатывает глаза позади, проходя мимо него. — так переживаешь за меня, Джефферсон? — будто бы не очень заинтересованно отвечает Гамильтон (чтобы не молчать, конечно, а не чтобы… в общем, чтобы не молчать). — переживаю, что придется делать за тебя твою работу, когда ты откинешься, и только. Александр показывает ему средний палец через плечо, продолжая листать колёсиком мыши документ. — ты не потянешь мою работу, — он тянется к стаканчику, чтобы сделать ещё один глоток, и с неприятным удивлением обнаруживает, что кофе закончился. возможно, ещё где-то три-четыре таких попытки назад. Джефферсон ещё пару секунд вырезает в его спине дыру взглядом и уходит. Александр, почему-то, выдыхает, будто-то что-то вдруг перестало сдавливать ему грудь. следующим утром Гамильтон решает прийти в офис пораньше, чтобы, если вдруг «акция» анонимных ухаживаний была не одноразовой, поймать «тайного поклонника» с поличным. к счастью или к сожалению, она всё-таки оказывается одноразовой. Александр долго смотрит на пустой стол, с одной стороны, думая, что и ладно, так даже лучше. он сам себе, что ли, кофе сделать не может? с другой стороны, кто же это всё-таки был? — Александр, можешь подойти, пожалуйста? — Анжелика машет ему рукой со своего столика. Александр кивает, качает головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. какая разница? у него итак проблем с работой не оберешься. он подходит к женщине и склоняется над её столом, выставив одну руку для опоры. она показывает ему документ, оформлением которого занимается сейчас. — ты в этой сфере лучше разбираешься, можешь, пожалуйста, проверить? — да, конечно… слушай, — Анжелика встаёт со стула, уступая Александру, и он присаживается за стол, отодвигая от себя клавиатуру, чтоб было удобнее. — ты же вчера, как обычно, рано пришла, да? — ну? — ты не видела, никто не ошивался у моего места? Скайлер пожимает плечами. — да вроде нет, — говорит она, внимательно следя за тем, что исправляет и добавляет в основные пункты документа Гамильтон. — не обратила внимания. а что? — да так, ничего важного. вроде всё. в остальном — всё нормально. — спасибо, Алекс, — Анжелика улыбается. Александр кивает и возвращается на место. что-ж, видимо, он поторопился, посчитав «акцию» одноразовой. на столе стаканчик кофе. Гамильтон медленно поднимает глаза и оглядывает не очень людный офис. Элайза разговаривает по телефону, наматывая провод на палец и улыбаясь самой себе; Ли отчитывают в кабинете Вашингтона; Аарон, только что снявший верхнюю одежду, уже во всю болтает с Анжеликой; Джефферсон стоит с Мэдисоном возле стола второго, что-то обсуждая. Александр смотрит на него чуть дольше положенного. в какой-то момент Томас начинает смотреть на него в ответ. в голове у Александра пролетает мысль: «надеюсь, я не покраснел, господи, я же не покраснел?». Александр часто моргает и садится, наконец, за стол, тут же касаясь кнопки включения компьютера. он кидает взгляд на стакан и поворачивает его, не поднимая. «так лучше? ;р» Александр совсем чуть-чуть улыбается. в груди затягивается приятный узел азарта. и, да, так оказывается действительно лучше. теперь кофе не такой сладкий и пить его легче и гораздо приятнее, хотя и прошлый был не так уж и плох, как бы не признавался в этом Гамильтон. так намного лучше и потому буквально через пятнадцать минут от кофе не остаётся и капли. — то есть, тебе каждое утро приносят халявный кофе, а ты жалуешься? Геркулес затягивается и постукивает сигаретой о стеклянную миску, чтобы порох опал. — вот бы мне так, — Джон несколько раз кивает, развалившись на диване. — да нет, я не жалуюсь, просто… Александр хмурится, задумавшись. — это непривычно? зачем кому-то вообще таскать мне постоянно явно не дешевый кофе? — очевидно, quelqu'un est tombé amoureux de toi, — Лафайетт усмехается простой истине. Александр закатывает глаза и садится на диван рядом с Лоуренсом. — чё он сказал?.. — спрашивает в свою очередь тот. наконец-то наступают выходные. уже неделю Гамильтон каждое утро получает фантастически вкусный кофе на свой стол в офисе и уже неделю он никак не может отследить, кто промышляет попытками споить его. только в последние пару дней к стаканчикам кофе добавились и дополнительные записки, помимо того, что было написано на самом картоне. «тебе идут распущенные волосы <3» «ты выглядишь уставшим ;(» «доброе утро :3» изредка внизу записки было нарисовано ещё и сердечко. обсуждая эту ситуацию с парнями, Александр, сам не зная почему, об этом молчит. но записки преспокойно лежат в его записной книжке. чтобы вычислить «преследователя» по почерку, конечно же. зачем же ещё. да, действительно. так вот… — есть идеи, кто это? Джон лениво потягивается на своём диване, случайно пнув ногой Алекса и тут же извинившись. — никаких. у Элайзы появились отношения, Анжелика бы прямо сказала… — Джефферсон? — я… Лафайетт качает Джону головой. — нет, вряд ли. это же Джефферсон. у нас стабильные отношения. — стабильная ненависть, — усмехается Геркулес. Александр отводит взгляд, задумывается. можно ли назвать «ненавистью» то, что происходит между ними? за что им вообще друг друга ненавидеть? Александр хмурится. раньше он не задумывался над этим. ему всегда казалось, что это нормально, они просто немного враждуют, потому что их точки зрения практически на всё отличаются, но… казалось. почему-то теперь ему этого не хочется. почему-то теперь хочется с Томасом просто поговорить, как тогда, в тот осеннюю дождливую ночь. улыбнуться ему. и смотреть, как улыбается он. в дверь вдруг громко стучат и Александр вздрагивает, не ожидав этого. — пицца! первый день после новогоднего отпуска подходит к концу. Александр поднимается, кидая очередной взгляд на стаканчик кофе. «с новым годом ;3 (знаю, что поздно, но всё равно поздравляю)» Александр не знает, о чём ему думать. неужели в него правда кто-то влюблён… настолько? он поднимает глаза на полупустой офис и сразу же взгляд цепляется за тёмную пушистую макушку на другом его конце. время — почти девять. они снова остаются в офисе вместе. Томас поднимается с рабочего места, зевая, и Гамильтон быстро отводит глаза обратно к документам, чтобы сложить в сумку. (и чтобы не попасться на разглядывании) Александр торопится уйти первым, чтобы не быть с Джефферсоном в лифте вместе. просто потому что. не потому что не хочется, не потому что ему неприятно, не потому что это Джефферсон. скорее, потому что это Томас. Гамильтон хмурится. раньше всё казалось проще. он застёгивается по пути к выходу и поправляет лямку сумки, смотрит себе в ноги, и, когда открывает дверь, вдруг останавливается. снег. ну да, это обычное явление зимой. уже десятое января. снега буквально по колено, Александр наступает на него одной ногой и он приятно и непривычно хрустит под его весом. в свете фонарей снежинки красиво блестят и Гамильтон засматривается. мужчина медленно и очень осторожно ступает по невидимой дорожке, полностью завалившей снегом, то и дело ненамного проваливаясь. и как ему так… — ау! Гамильтон резко оборачивается со скорченной в неприязни гримасой — ему только что прямо в затылок кинули снежок! холодно, черт возьми! — Джефферсон! у тебя всё с головой в порядке?! Томас громко смеётся, всё ещё стоя рядом с дверью. — ну да, действительно, зачем я спрашиваю! между ними около семи метров и где-то секунды две Александр просто зависает, наблюдая за хохочущим Джефферсоном. тот сгибается пополам, уперевшись в свои колени, от смешного, наверное, вида Гамильтона, и пока он этим занят, сам Гамильтон берёт в руку немного снега и сминает в шарик. оп! прямо в яблочко! — блять, Гамильтон! — получай, Джефферсон! — громко отвечает тот и следом кидает ещё один снежок, теперь — прямо в лицо. очередь Александра победно смеяться с того, как смешно выглядит скорчившийся в лице от холода Томас. — тебе конец, — предупреждает мужчина и прячется от очередного летящего в его сторону снежка за колонной; Томас наклоняется, чтобы набрать снега для следующего заряда и, пригнувшись, обходит столб с другой стороны для «эффекта неожиданности», который, на удивление, срабатывает. Александр сразу хватается за «раненное» место и тут же уворачивается от второго выстрела; Томас смеётся и он не может сдержать улыбку. так по-детски (хорошо и весело) проходит ещё примерно пять минут, пока Гамильтон не сдаётся, подняв обе руки заместо белого флага. — я не верю своим глазам, — изумляется Томас. между ними около двух метров, — Александр, сам Александр Гамильтон сдаётся мне! — запомни на всю жизнь, Джефферсон, будешь своим внукам рассказывать, — отвечает с усмешкой Александр, а сам думает, что не против ему сдаться. и что его имя Джефферсон говорит чертовски красиво. — и вообще… он отряхивает куртку и ноги, взъерошивает свои намокшие волосы. — из за тебя я весь промок и мне холодно. — почему это из за меня? — ты это начал! — Александр ставит руки по бокам, недовольно хмурясь, потому что, ну, реально холодно. Томас почему-то улыбается. то есть, он постоянно улыбается. немного криво, когда недоволен и раздражен (чаще всего, само собой, из за Гамильтона); спокойно и почти незаметно во время работы; победно и совсем не так противно, как казалось раньше, когда за ним остаётся последнее слово в их споре. сейчас он улыбается иначе — широко, открыто и свободно. приятно и красиво. — я тебя подвезу. — нет, — говорит Александр. немного помолчав, добавляет: — у тебя машина есть? — боже, конечно, у меня есть машина, — закатывает глаза Томас. — её только недавно привезли из Франции. — всё равно нет. Джефферсон приподнимает брови, не особо впечатлённый упрямостью мужчины. потом вдруг пожимает плечами. — как хочешь, — отвечает и идёт по снежному тротуару в сторону парковке, возможно, специально медленно. Гамильтон вздрагивает от холода, когда дует ветер из-за высокого здания. недовольно поджимает губы. — Джефферсон, стой! в машине тепло. Джефферсон включает успокаивающую музыку и они молча слушают приятный женский голос, поющий о чём-то грустном — Александр не особо вслушивается, разглядывая дома и снежные деревья, мимо которых они проезжают. Томас ведёт медленно и Гамильтон этому, почему-то, рад. как будто хочется растянуть момент на подольше. в итоге, они так ничего друг другу не говорят. когда Томас останавливается возле нужного дома, Гамильтон поворачивает к нему голову и забывает всё, что хотел сказать, поймав в темноте взгляд мужчины. — э-э, — выдаёт он. Томас тихо усмехается. — спасибо. — до завтра. — да… до завтра. они никогда не прощались. они вообще никогда не разговаривали вне работы; им, как неприятелям, не к лицу обсуждать погоду и прощаться, говоря «до завтра». они скорее пошлют друг друга куда подальше и уйдут, показав средний палец на прощание. да, это в их стиле. но «до завтра» — тоже хорошо, нет? Александр выходит из машины, проверив, что ничего не забыл, сразу же поворачивается и идёт к подъезду. слышит, что Томас отъезжает от тротуара только когда он открывает дверь внутрь. «что со мной происходит?», — думает Гамильтон, рассматривая потолок в постели практически всю ночь. обычно он не приходит на работу так рано. так вот, о вопросе. что же происходит с Гамильтоном? когда он, заходя в офис и сразу вешая куртку на крючок, поворачивает голову в сторону рабочих мест и видит, как у его стола стоит, согнувшись, никто иной, как Томас Джефферсон, и пишет что-то на небольшом квадратном листочке, ответ сразу всплывает в его голове. «господи» «господи, я влюбился» «господи, я влюбился в Томаса Джефферсона» Александр прячется за стену, чтобы не выдать себя (хотя, вообще-то, всё наоборот — это Джефферсон себя выдал), и чувствует, как горят его щёки, а ещё атаковала слабость, ударила по ногам так, что они чуть не подвернулись, и даже сердце, кажется, пропустило удар. он проходит к столу спустя минуты две или три, не сколько чтобы убедиться, что Томас точно закончил, сколько чтобы успокоиться самому. ему казалось, он захочет поймать преступника с поличным, что это будет его очередной личной победой и он просто убедится в том, что прав — в этих милых анонимных записках и подарках нет ничего ужасно романтического и чего-то приятного. но преступником оказывается Томас Джефферсон. а сам Гамильтон всё таки оказывается не прав. значит, теперь можно надеяться, что Лафайетт прав? он садится, еле как сдерживая желание взглянуть на Джефферсона, и, закусив губу, читает записку. «с днём рождения! <333» ах, да. день рождения. рядом со стаканчиком кофе лежит упаковка дорогого белого шоколада. с орехами. не простого шоколада, господи. его любимого. на стаканчике нарисована пара сердечек и Александр закрывает руками лицо, улыбаясь. почти истерично, но всё в порядке. когда приходят и остальные коллеги, один за другим подходят к Гамильтону лично поздравить с днём рождения и пожать руку; он обменивается с ними парой слов, обсуждает планы на вечер и на выходные, дружелюбно улыбается. обнимается с сёстрами Скайлер и принимает от них небольшие подарки. Джон бросается на лучшего друга, сжимает в объятиях, а Лафайетт хлопает его по плечу, от души желает всего самого-самого и наилучшего сначала на английском, затем и на французском. возможно, ему показалось, но Геркулес смахнул с глаз слезу. — через пять минут мит, — громко объявляет Вашингтон, высунувшись из своего кабинета, и вновь исчезает. ещё немного поболтав с Александром, все расходятся к своим местам, чтобы собрать нужные для собрания документы, подготовленные с дел. Гамильтон бросает взгляд на Томаса и понимает, что тот смотрел на него как минимум ещё до этого. возможно, долго. возможно, нет. возможно, он на это надеется. он вытаскивает с выдвижной полки стола небольшую папку с парой документов с недавно выигранного в суде дела, которое ему поручили как раз, когда началась «поставка» утреннего кофе от Томаса. боже, как это странно. это действительно делал Томас. Александр ещё раз взглянул на записку. ну точно. твою мать, ну это же его чёртов почерк. и эти глупые смайлики — абсолютно в его духе. неужели Гамильтон так сильно не мог в это поверить? он встаёт и, взяв в руки папку, направляется к кабинету для собраний, подождав Джона. перед этим попробовав кофе, конечно. вкусно. просто вкусно. просто очень, очень, слишком вкусно, и Александр решает, что легче не думать об этом дальше. о том, что Томас на протяжении двух недель носил ему кофе каждое утро и писал совсем не дружеские записки. вещи, вроде «ты такой милый, когда злишься ;)», обычно не принято говорить своим коллегам? тем более через записки. тем более на кофе. тем более анонимно. тем более когда ты — Томас Джефферсон, а он — Александр Гамильтон. и ваши места на мите прямо друг напротив друга, будто бы специально, нет, наверняка специально! хотя Вашингтон, скорее, рассадил бы их не то что на разные концы стола — на разные концы страны. (это бы тоже не помогло) — первым делом хочу поздравить мистера Гамильтона с днём рождения, — начинает Вашингтон, присаживаясь за стол. — и поздравить с выигранным в суде делом, которое мало кто смог бы раскусить. все хлопают: «поздравляем!», а Александра волнует одно — Томас улыбается. как вчера. красиво, приятно и открыто. мит, в целом, проходит спокойно. на удивление спокойно. возможно, все шокированы, потому что что бы ни говорил на собрании Джефферсон — Гамильтон молча соглашался, просто не особо вслушиваясь, занятый собственными мыслями. так бы, конечно, он оспорил каждое его слово, не сомневайтесь. он быстро выходит из кабинета и вдыхает побольше воздуха, чтобы сразу тяжело его выдохнуть и на пару секунд закрыть глаза, успокоиться. Томас выходит последним. — Томас, — чёрт. он никогда не звал его по имени. Джефферсон вопросительно вскидывает брови, наверное, тоже удивлённый такой переменой. — сегодня вечером, кхм… — чего? — переспрашивает мужчина, хмурясь. Гамильтон поджимает губы. — ты свободен сегодня вечером? — ты спрашиваешь у меня… свободен ли я сегодня вечером? ты шутишь? — Томас усмехается, складывая руки на груди, и Александр раздраженно закатывает глаза. — я тебе сейчас врежу. — свободен я, свободен, — он смеётся. — зачем тебе? — не хочешь, — он замолкает, думая, как лучше преподнести приглашение на свидание своему заклятому врагу, — встретиться со мной? примерно в восемь? — я? встретиться? с Александром Гамильтоном? лично? — Джефферсон… — хорошо, — он самодовольно улыбается. — так и быть, я приду. скинь мне адрес. Томас уходит и Александр снова закрывает глаза. господи. — ты что, только что пригласил Джефферсона на свидание, или мне показалось? — неожиданно спрашивает стоявший сзади Джон. — пиздец, — говорит он этим же вечером, сидя на стуле, пока Александр стоит у зеркала и поправляет несчастный галстук. — пиздец, — соглашается с ним Геркулес. Лафайетт молчит. Лафайетт улыбается. Джон прищуривается и поворачивается к нему. — Жильбер, а ты… — что? я ничего, — он пожимает плечами. — ты всё знал, — мрачно делает вывод Гамильтон и срывает с себя галстук. — по-моему, он смотрелся отлично, — комментирует Маллиган. — я ничего не знал, — отрицает Лафайетт и качает головой, когда Джон уже собирается что-то спросить. — et je ne dirai rien, Джон. — ну вот и что он сказал? — стонет Лоуренс и отворачивается обратно к другу. — Алекс, тот галстук подходил идеально. не переживай так сильно. это просто свидание. Геркулес прыскает в кулак. Александр тоже нервно смеётся. в итоге, он надевает белую рубашку и коричневый жилет с тёмными брюками, ещё несколько минут крутясь-вертясь у зеркала. галстук оставляет. и распускает волосы. просто захотелось, конечно. на улице всё ещё снег. Александр улыбается краешками губ, вспоминая вчерашний вечер. боже, как же всё теперь кажется очевидным — все эти странные мысли, перехватывание дыхания, вздрагивания, собственные взгляды и надежды. а ведь он думал, что достаточно умён. он едет до ресторана французской кухни, который сам приглядел ещё давно и положил его сайт в закладки с мыслью «на всякий случай» (теперь же он понимает, или, скорее, не отрицает, с какой мыслью и с какой надеждой на самом деле), на такси. детское ощущение волнения, заставляющее колени чуть-чуть подрагивать и сердце пропускать удар каждый раз, как он понимает, что ехать остаётся всё меньше и меньше. у входа в ресторан Гамильтон стоит, то и дело обновляя список в чате в мессенджере, волнуясь насчет того, что Джефферсон опаздывает. две минуты уже как опаздывает. он кидает взгляд в окно шикарного ресторана и выключает телефон, кладя его в карман брюк. вздыхает. не зря откладывал деньги «на черный день». в итоге, получается вполне себе белый. его глаза, кажется, сами находят Томаса, выходящего из машины. и, господи, сколько ещё он будет реагировать так на его улыбку? Гамильтон улыбается в ответ. Томас одет в просто идеально подчёркивающий его подтянутую фигуру бледно-лиловый костюм со слегка приталенным пиджаком и брюками чуть короче обыкновенных, с белыми носками и сверкающими чёрными туфлями. — привет, — он говорит почему-то тише обычного. Гамильтон засматривается. — здравствуй, — здоровается в ответ Александр. — пошли? — мне страшно, ты хочешь меня отправить? Александр смеётся и отводит от мужчины взгляд. — ты что, сам выбрал? — что? он перелистывает страницу небольшого меню с напитками и, определившись с выбором, откладывает его обратно на стол, ближе к Томасу, чтоб тот тоже выбрал. играет приятная, непринужденная музыка, которая так сливается с созданной атмосферой, что сначала даже не замечаешь её. внутри ресторана красиво — всё оформлено в красно-белых тонах, что было бы не очень комфортно в какой-нибудь обед или полдень, но идеально подходит для такого вечернего… вечерней встречи. они сидят за столиком возле огромного окна в пол, из которого открывается красивый вид на идущую дальше авеню, с пролетающими за пару секунд по ней машинами, красивым желтоватым отсветом фонарей и разноцветными сверкающими гирляндами на зимние праздники. — ресторан, — Томас поясняет и берёт меню бара и задумчиво пробегается глазами по списку вин. поднимает глаза на Александра, скромно (сложно поставить это слово рядом с его именем, но, тем не менее) улыбающегося. — да, — он кивает. — подумал, тебе понравится. французская кухня. ты выбрал? Джефферсон одобрительно мычит в ответ и Гамильтон подаёт знак стоящему поодаль официанту. — Гамильтон, — Томас прокашливается. — зачем ты позвал меня? Александр отводит взгляд к окну, рассматривает праздничные вывески. потом тянется к заднему карману своих брюк и достаёт оттуда пару аккуратно сложенных цветных стикеров, кладёт на стол. Томас рассматривает их так, будто видит в первый раз. — спасибо за поздравление, — говорит Гамильтон. — и за кофе с шоколадом. мне понравилось. — кофе или шоколад? — усмехается Джефферсон, поняв, что ему уже не оправдаться. — всё, — неоднозначно отвечает мужчина, имея ввиду не только кофе и шоколад, но и записки тоже. наверное, Томас понимает, и потому продолжает улыбаться, смотря на Александра. — и? — приятного аппетита, — Гамильтон улыбается тоже, когда им ставят тарелки на стол. что-ж, не зря здесь такие цены. всё было действительно вкусно и Александр действительно остался доволен, хотя обычно наверняка бы нашёл, к чему докопаться. но всё было идеально, на счастье самому ресторану. — тебе понравилось? — изумляется Джефферсон, заметив, с каким довольным лицом сидит мужчина. — потрясающе. — чего такого? — думал, ты разнесёшь здесь всё, если бы они посмели хоть чуть-чуть не досолить салат, — пожимает плечами. Гамильтон прыскает. — за такую цену здесь еда лететь должна к столам, — тише говорит Александр и поднимает руку, махнув официанту: — можно счет? он достаёт небольшой кошелёк из кармана брюк, прикидывая, сколько нужно. — ты что делаешь? — а что я делаю?.. — я заплачу, — Томас качает головой и тоже достаёт кошелек. (началось…) — что? нет. я тебя пригласил, значит я и заплачу, — хмурится Александр. — я заплачу и точка, Гамильтон. — Джефферсон, блять, платит тот, кто приглашает. — и что? — убери кошелек. убери, я сказал, — раздражается Гамильтон, поджимая губы. Томас не лучше. — сука, в жопу себе его засунь, Джефферсон. — на нас уже оглядываются. говори тише, ради бога… — потому что хватит упрямиться. — кто из нас упрямится? баран упёртый, — Томас достаёт несколько купюр. Александр шлёпает его по руке. — ау, Гамильтон, блять? прекрати! — это ты прекрати. — на нас смотрят, господи. ладно, хорошо. значит, пополам. Гамильтон хмурится сильнее, но думает, что они всё равно никак иначе из этого глупого спора не выйдут. в итоге, платят пополам. они встают из-за стола и идут к выходу. им дают их верхнюю одежду и они неторопливо одеваются, стараясь не смотреть друг на друга. кажется, Александр уже покраснел. по крайней мере, жарче стало точно. — пошли? — куда? — Гамильтон вдохнул морозный зимний воздух и поправил рукава куртки. — хм... в парк? так, насчёт записок, эм… — ах, да… — Александр хитро улыбается и Томас готовится начать позориться. — они все, конечно, интересного содержания, но… «ты милый, когда злишься»? Джефферсон прокашливается в кулак. они размеренно, не очень быстро идут вверх по авеню к площади, где находится небольшой парк. — или «отдыхай больше»? ты так волнуешься обо мне? может, ему только кажется, но Томас смущается. боже, это определённо ещё один плюсик в копилку побед. — «тебе идут распущенные волосы»… — Гамильтон с нарочито задумчивым видом вспоминает остальные записки. — ну, удивительней всего было получить «доброе утро». обычно это «пошёл нахуй, Гамильтон». Джефферсон усмехается, сунув руки в карманы пальто. — как ты догадался? Александр поднимает глаза к небу, разглядывая еле видные звезды. то, что в городе их видно так плохо — грустно, но от того он менее красивым не становился. — это было очевидно, — он улыбается и невинно пожимает плечами. Томас кидает на него взгляд и сразу понимает, что тот привирает. Гамильтон смотрит в ответ и закатывает глаза: — утром увидел тебя. и, кстати, можешь объясниться? — в смысле? — что значили твои записки? как ты подобрал кофе так, чтобы мне понравилось? как он оставался горячим? теперь очередь Томаса самодовольно улыбаться: — Гамильтон, по твоему лицу всегда всё настолько просто и понятно, что если тебе что-то не нравится, это поймут все в округе. просто смотрел на твою реакцию. Александр задумчиво хмурится. — и я поспрашивал у Анжелики и у Лафайетта, какой кофе тебе нравится. — так она знала, блин! — а сам кофе… его делал я. заскакивал перед работой в кафе к Пегги, она давала мне стаканчики. в офисе готовил кофе. — ты умеешь готовить кофе? Гамильтон вскидывает брови, думая, что ему больше нечему удивляться, если речь о Джефферсоне. тот снова улыбается, немного поскромнее, а потом вздыхает и отводит взгляд обратно на дорогу. — и… что? — что? — я думал, ты пошлёшь меня, или что-то типа того, когда узнаешь, что это я, но… Гамильтон улыбается. или, скорее, довольно лыбится. — вообще-то, я так и хотел, просто… нет. сначала вопрос — зачем ты это делал? — а так не ясно? — нет. — ты хочешь, чтобы я прямо сказал, да? — именно так. Томас не улыбается, Александр Томаса таким вообще впервые видит — он отводит глаза в сторону, поджимает губы смущённо и то и дело хмурится, собираясь с мыслями. вдруг раздаётся громкий звук похожий на выстрел где-то сверху. они оба вскидывают голову, и сквозь деревья им виден фейерверк. Александр восторгается: — пойдём скорее! и берёт за руку. он чувствует, как Джефферсон вздрагивает, и, боже, сжимает его руку в ответ. всё — от их отношений до красок в небе — вдруг меняется так быстро, и обычно Гамильтон бы такого не одобрил. но это Томас. он всегда всем спискам и правилам исключение и, на самом деле, Александр смирился с этим в первую же их встречу, сколько бы не отрицал. они переплетают пальцы, остановившись в центре парка, где вид на фейерверки открытый; салюты совсем близко, поэтому Гамильтон невольно вздрагивает каждый раз, когда в небо снова летит заряд и разбивается на тысячи искр. рассматривая их с улыбкой на лице, он замечает, что Томас, в свою очередь, смотрит на него. — что? — Гамильтон смеётся. — я люблю тебя. Александр только на секунду теряет самообладание, теряется и краснеет, но по её окончанию тут же приходит в себя и самодовольно улыбается, делая вид, что не расслышал из за громких фейерверков (хотя по большей части так и есть, он понял, что тот сказал скорее интуитивно, и по взгляду всё было ясно). — что-что? — ты издеваешься надо мной, Гамильтон? они снова оказываются в кромешной темноте, потому что здесь, почему-то, не работают фонари, примерно секунд на пять, и все эти пять секунд — Александр улыбается так довольно-счастливо, а Томас хмурится, всё ещё ничего не понимая. и когда снова над их головами взрывается салют, Александр отпускает его руку, чтобы переложить её и другую Томасу на щеки. тот сам наклоняется, и, господи. Гамильтону казалось, что ничто не может заставить всё его нутро буквально перевернуться. ровно как и казалось, что Томас Джефферсон — его заклятый враг, который только и может, что постоянно раздражать и выводить его из себя. но, помимо этого, он ещё может крепко держать за талию, прижимая к себе одной рукой, и мягко касаться скулы подушечками пальцев другой; он может целовать нежно и просто настолько приятно, что Гамильтон теряется. и, знаете, да, может и есть что-то ужасно романтическое и приятное в анонимных записках с милыми словами, но когда после «доброго утра» на стаканчике кофе ниже написано ещё и «Томас» с глупым нарисованным смайликом… — с днём рождения, — Томас улыбается счастливо и радостно, словно кот, и Александр думает, что в жизни ничего красивее не видел. …это гораздо лучше.