My Heart Belongs To You

После ухода лорда Макинтайра единственным звуком, слышимым в затемненном театре, был слабый треск бумаги, сжигающей себя вместе с именами сотен убитых спичечных девочек дотла. — Слава Богу, — услышал Тьюксбери тихий голос Лестрейда, нарушающий молчание. Его голос звучал так же, как выглядели все остальные в комнате в данный момент — казалось, что они не в состоянии до конца понять все, что они только что видели. Тьюксбери поморщился, наблюдая, как крошечные языки пламени танцуют почти счастливо. Ему было крайне противно, что ему пришлось звонить Макинтайру, отвратительное оправдание для человека, если он когда-либо существовал; кто-то настолько коррумпированный не имел права владеть властью над другими. Его отталкивало беспечное равнодушие этого человека к человеческой жизни и его соучастие в том, чтобы позволить честным работающим женщинам ужасно страдать и умирать, и все это только для того, чтобы набить собственные карманы. Такие люди, как он, опозорили всю аристократию. Такие люди, как он, создали дурную славу мужчинам. Впрочем, Шерлок был прав — это была не та битва, которую можно было выиграть сегодня вечером. Теперь ему нужно было сосредоточиться на вещах, которые он мог контролировать. Обратив внимание на Энолу, которая стояла рядом с ним и смотрела, как гаснет последний огонь, с задумчивым, скорбным выражением лица, Тьюксбери сказал с тревогой в голосе: «Энола, нам нужно отвезти тебя к врачу». В тусклом свете он поднес руку к ее подбородку и слегка наклонил ее голову в безуспешной попытке более четко увидеть источник кровотечения возле виска. На мгновение это выглядело так, как будто она была зарезана, затем она явно была избита в каком-то смысле — он был слишком занят получением собственных травм, чтобы ясно видеть все, что произошло, но кровоточащие раны на голове были чем-то вроде подтверждения его догадок. Когда ему, наконец, удалось повалить собственного противника, он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она рухнула почти на два этажа вниз. Ужас в его животе, он не был в состоянии сделать больше, чем бежать к ней и безрезультатно выкрикивать ее имя, прежде чем она ударилась о сцену с некоторой силой. Несмотря на все это, она была прямодушна и в сознании; она, казалось, не чувствовала боли, но у нее все еще была серьезная рана головы, возможно, по крайней мере сотрясение мозга, и будь он проклят, если собирался рисковать, особенно теперь, когда он знал, что она любит его в ответ. С той же целеустремленностью, которая (на удивление) позволила ему легко нокаутировать человека вдвое крупнее его, он нежно схватил Энолу за плечи и попытался вывести ее из театра. Энола пожала плечами и ответила в своей обычной практичной манере: «Ерунда, Тьюксбери, я в порядке». Печаль уступила место гневу, негодование начало омывать ее черты, и она сказала всему залу: «Мы не можем позволить, чтобы ему это сошло с рук». Тьюксбери покачал головой, подавляя раздражение. К этому моменту он достаточно хорошо знал Энолу Холмс, чтобы понять, что запретить ей что-то сделать было равносильно вызову, а приказ сделать что-то гарантировал, что это никогда не произойдет. С выражением раздражения на лице, Тьюксбери взглянул на Шерлока поверх ее головы с немой мольбой. Шерлок посмотрел на молодую пару; вовлекать себя в этот спор было явно последним, чего он желал. Зная, однако, что Энола иногда может быть самой большой проблемой, Шерлок вздохнул, сжалившись над молодым человеком, и сказал: «Энола, ты должен пойти с Тьюксбери и позаботиться об этой ране на голове. Это может быть серьезнее, чем кажется». «Честно говоря, — сердито ответила она, — это нелепо…» — Ладно, хорошо, — раздраженно вмешался Шерлок. — Если вам не нужен доктор, я, безусловно, мог бы его использовать. Энола настороженно посмотрела на него. — О чем ты говоришь? В ответ Шерлок откинул пальто в сторону, обнажив большое пятно крови на плече белой рубашки. Лестрейд задохнулся. «Шерлок!» — воскликнула она, делая шаг к брату, позабыв прежние протесты. — Ты ранен! — Действительно, — сухо ответил Шерлок. Повернувшись налево, он спросил: — Лестрейд, не будете ли вы так любезны, чтобы на Бейкер-стрит немедленно отправили врача? Кажется, я теряю немного крови. — Немедленно, мистер Холмс, — серьезно ответил Лестрейд. — И как только вас всех осмотрят, мне нужно, чтобы вы пришли в участок и дали показания о том, что здесь произошло сегодня вечером, если позволите. Оглядев всех присутствующих в зале и кивнув Шерлоку, Лестрейд быстро вышел. Энола обеспокоенно взглянула на Шерлока; хотя он выглядел измученным, он не выглядел так, будто вот-вот упадет замертво. Ее внимание привлекло легкое движение у края сцены, и Энола заметила Сару и Бесси, все еще прижавшихся друг к другу перед почти выгоревшей кучей пепла. — Сара, — сказала она, пересекая сцену и кладя ладонь на руку старшей девочки, встречаясь с ее водянистым взглядом. — Это еще не конец, я обещаю тебе это. Бесси всхлипнула; Сара крепче обняла сестру. Ты должна сейчас же отвести Бесси домой, — мягко сказала Энола. Торжественно кивнув, Сара толкнула сестру локтем, и они тоже ушли. Теперь, когда все остальные отвлекающие факторы исчезли, Тьюксбери снова попытался направить Энолу к выходу. Сделав к ней несколько шагов, он снова заботливо положил руку ей на плечо и сказал почти умоляюще: «Пожалуйста, Энола, пойдем найдем карету». Она сопротивлялась, явно оскорбленная мыслью о том, что ею управляют, и машинально оттолкнула его. Он заметно вздрогнул от прикосновения, и именно тогда она вспомнила, что ему самому, вероятно, было больно. Она видела, как он выдержал немало ударов за ночь, и кровь, текущая по его лицу, подтверждала это. Мгновенно смягчившись, с явным раскаянием на лице, она снова приблизилась к нему и нежно взяла его за руку. — Верно, — сказала она, глядя ему в глаза. — Мне жаль. Тогда пойдем к этому доктору. Бросив последний взгляд на дымящуюся кучу пепла перед сценой, Шерлок, Энола и Тьюксбери молча покинули темный театр. *** Доктор ждал их на Бейкер-стрит; после быстрой оценки он счел Шерлока более непосредственным случаем из-за того факта, что Энола казалась полностью в сознании и не проявляла типичных признаков сотрясения мозга, таких как спутанность сознания или проблемы с равновесием, тогда как они понятия не имели, сколько крови Шерлок уже потерял, и, вероятно, усугубил свое состояние тем, что был активным участником ссоры в театре после выстрела. Пока миссис Хадсон помогала доктору и вертелась над Шерлоком наверху, Энола и Тьюксбери оказались в гостиной одни. Их глаза встретились через всю комнату. Тьюксбери опустил плечи и тяжело вздохнул. — Энола… — сказал он, не зная, как начать, не зная даже, что он хочет сказать. Казалось, в его голове накопилось слишком много информации и шума из-за ночных событий, чтобы он мог хотя бы начать их обрабатывать. Не дав ему возможности сказать что-либо еще, она подошла к нему и обвила руками его талию, прижав его к себе и прижавшись щекой к его шее. Она думала о Саре и бедном Уильяме, остро осознавая, что сегодня все могло закончиться по-другому; Теплое, крепкое тело Тьюксбери и ровное сердцебиение, отдающееся в ее ушах, наполнили ее почти непреодолимым чувством облегчения. В ответ его руки крепко обвились вокруг нее, и он держал ее так крепко, как только мог, не усугубляя все еще неизвестные раны. Единственным человеком, который когда-либо держал ее так близко, была ее мать. Это объятие было теплым и таким же утешительным, как любое из тех объятий, но здесь было что-то… большее. Энола внутренне осознавала, каким твердым чувствовал себя Тьюксбери, когда она отчаянно прижималась к нему, и сквозь слабый запах железа и напряжения она почувствовала запах свежего белья; крахмал с его рубашки, может быть. Закрыв глаза, она глубоко вдохнула, и ее сердце забилось быстрее. Все сдерживаемые эмоции вечера настигли его, Тьюксбери немного вздрогнул, когда адреналин вытек из его тела. Крепко обняв ее и положив лицо ей на макушку, он поднял одну руку, чтобы убаюкать ее голову, и хрипло сказал ей в волосы: «Я никогда ничего не боялся больше в своей жизни, чем сегодня вечером, когда я смотрел, как ты падаешь». Это было показательно, учитывая, что за свою недолгую жизнь он чуть не погиб от упавшей ветки, был сброшен с движущегося поезда, задушен и расстрелян (в тот же день). Однако это было далеко не так, видеть человека, которого ты любишь, в смертельной опасности и быть беспомощным, чтобы суметь что-то с этим сделать. — Я знаю, — сказала она, говоря ему в плечо и успокаивающе водя кругами по его спине, где покоилась ее рука. — Я знаю. Мне жаль. — Ты действительно в порядке? — спросил он, не в силах полностью скрыть трепет в голосе. — Обещаю тебе, Тьюксбери, со мной все будет в порядке, — сказала она, сжимая его. Словно зная его тайные страхи, она тихо сказала: — Я никуда не уйду. В этот момент из коридора послышался голос миссис Хадсон. Хотя они и не хотели отпускать друг друга, ради приличия они расстались за мгновение до того, как она вошла в комнату, неся миску в одной руке и кувшин в другой, перекинув через плечо несколько полотенец. — Вот ты где, дорогой, — сказала она Эноле. — Немного теплой воды для вас и вашего джентльмена, чтобы промыть раны. — О, нет, миссис Хадсон, он не мой… — по привычке запротестовала Энола, замолчав, увидев, как Тьюксбери смотрит в сторону, неловко глядя в пол, с выражением, которое можно было бы назвать только опустошенным, портящим его красивое лицо. Глядя с Тьюксбери на Энолу и ничего не упуская, миссис Хадсон сочувственно улыбнулась ей и многозначительно сказала: «Я вернусь через несколько минут, дорогая». С этими словами она выбежала из комнаты, и были слышны ее шаги, поднимающиеся на второй этаж, где находилась комната Шерлока. — Тьюксбери, — тут же сказала Энола, поворачиваясь к нему. — Я не это имела в виду — это… — Она преодолела расстояние между ними, пока не оказалась прямо перед ним, глядя ему в глаза. — Я не думала о том, что говорила. — Все в порядке, — тихо ответил он, не в силах полностью скрыть затянувшуюся боль в глазах. — Я и не ожидал… — Нет, — настаивала Энола, положив руки ему на грудь. — Это не в порядке, и есть вещи, которые вы должны ожидать, в свете того… как все изменилось сегодня вечером, — Ее глаза блестели мрачной решимостью. — Может быть, нам стоит поговорить об этом сейчас. — Это гм… на самом деле не нужно, — уклонился он, чувствуя себя теперь неловко. — Это может подождать до лучших времен, когда не так много всего происходит, и ты будешь здорова. Взяв его руки в свои, она потянула его через всю комнату к дивану и мягко толкнула на него. — Тьюксбери, сейчас самое подходящее время, — сказала она, не оставляя ему места для возражений. Подняв одно из полотенец, оставленных миссис Хадсон, и окунув его в теплую воду, она села на диван рядом с ним и поднесла мягкую ткань к его лицу, осторожно вытирая кровь, капавшую из обеих ноздрей на его губы и подбородок. Несколько мгновений они сидели в тишине, пока он позволял ей служить ему, хотя было ясно, что ее нежные поглаживания причиняли ему некоторый физический дискомфорт. Он посмотрел на нее как раз в тот момент, когда она закончила вытирать остатки крови. — Ты знала, где я живу, — тихо сказал он. Это был и вопрос, и утверждение. Рука Энолы замерла. Стянув теперь окровавленную тряпку с его лица, она покрутила ее в руках и заметно сглотнула. — Да, — призналась она, не встречаясь с ним взглядом. — Я всегда знала. Он впитал это на мгновение. — А… парк? — спросил он, вырывая тряпку из ее сжатых рук и снова опуская ее в теплую воду, выжимая. Он повернул ее голову и начал нерешительно вытирать следы крови, стекающие по ее лицу. Он старался не прикасаться и сосредоточился на ране, опасаясь, что любой прямой зрительный контакт только заставит ее колебаться говорить, и, несмотря на его предложение отложить этот разговор, он отчаянно нуждался в нем. — Я ходила не каждый день, — сказала она несколько защищаясь, слегка покраснев на шее. — Только когда я… чувствовала необходимость. Затем он поднял голову и встретил ее взгляд пытливым взглядом. — Я не понимаю, — сказал он. — Я тоже, — проворчала она себе под нос. Видя, что он все еще ждет какого-то ответа, она сказала: «Я пошла в парк, когда хотела тебя увидеть. Когда я… — она замолчала, наклонив голову и явно разочарованно выдохнув. — Когда я скучала по тебе. — Но, — осторожно спросил он, — если ты хотела меня видеть, почему не ответила, когда я написал тебе? Почему бы просто не позволить мне увидеть тебя в парке? Ему потребовалось все свои силы, чтобы его полное разочарование не выплеснулось в голос. Несколько месяцев он страстно желал хотя бы просто увидеть ее. Энола на мгновение замолчала. Обеспокоенный тем, что он напугал ее, он убрал прядь ее волос и молча вернулся к тщательному промыванию раны. Она удивила его, когда протянула руку и взяла его за запястье, фактически остановив его действия. Он оглянулся, и ее темные глаза смотрели на него, выражение в них, которое он не совсем понял. — Тьюксбери, я не такая, как ты, — мрачно сказала она, взяв его за руку. Он вопросительно склонил голову. — Меня воспитывали не для того, чтобы носить модную одежду, ходить на модные балы или жить по правилам общества. Я не совсем вписываюсь в твой мир. Я никогда не впишусь. Есть множество причин, по которым нам обоим было бы лучше двигаться дальше. Он открыл было рот, чтобы яростно возразить, что она прекрасно вписывается в проклятое общество и все его предписания, но она оборвала его. — Более того, — продолжила она, — я никогда не хотела заботиться о ком-то, никогда не хотела влюбляться. Его негодование сменилось паникой, и его сердце забилось; это звучало так, будто она передумала. С разочарованным вздохом она сказала: «Я пыталась убедить себя, что со временем ты забудешь обо мне, что найдешь какую-нибудь светскую даму, с которой будешь ходить на свои модные балы, и будешь жить с ней в своем смехотворно огромном доме со слишком большим количеством слуг. Прежде чем он успел выразить раздражение, которое она ясно увидела на его лице, она сказала: — Я провела всю свою жизнь, ожидая, что буду одна, на самом деле счастлива в собственной компании. Потом ты вылез из мешка и чуть не убил нас обоих. Я думал, что когда мы разойдемся, я никогда больше тебя не увижу, но после того, как Котелок чуть не убил меня, пытаясь найти тебя, я поняла, что кто -то должен сохранить тебе жизнь, поскольку очевидно, у тебя нет к этому таланта. Я не хотела даже видеть тебя, не говоря уже о том, чтобы любить тебя, но я ничего не могла с собой поделать… чувство росло с каждой минутой, проведенной вместе. Я не могла этого не допустить, — фыркнула она, раздражение пронизывало ее слова и знание того, что она бессвязно болтает, что раздражало ее еще больше. Теперь ее глаза блестели, непролитые слезы катились по нижним ресницам. — Когда твоя бабушка… — она покачала головой, словно пытаясь отогнать плохие воспоминания. «Когда я подумала, что ты мертв, часть меня тоже умерла. А потом, когда ты не умер… — продолжила она, слеза, которую она не могла сдержать, скатилась по щеке, — я поняла, как много ты для меня значишь. Тьюксбери молчал, чувствуя, что она еще не закончила говорить. Он осторожно обнял ее одной рукой за плечо, а другой провел по своим подозрительно слезящимся глазам. Это был худший день в его жизни. Даже хуже, чем когда его отца убили. Энола чуть не погибла, пытаясь защитить его, а бабушка… ну, могло ли быть большее предательство? Но если бы он мог каким-то образом унять боль Энолы, силой воли или прикосновением, он бы это сделал. Он всегда будет. Придя в себя на мгновение, она снова заговорила тихо. — В тот день в Вестминстере, когда ты попросил меня остаться… когда ты поцеловал мне руку. Это пугало меня, желание быть твоей. До этого я никому не была нужна. — Она опустила голову ему на плечо, и теперь ее голос звучал почти как шепот. — А тебе. Нужна тебе такой. Тут он понял, что задерживает дыхание. Он выдохнул, пытаясь разорвать узел, который, казалось, жил в его груди. — Энола, — тихо сказал он, обращаясь к ее макушке, боясь, что если она посмотрит ему в глаза, то сможет увидеть, сколько горя стоило ему произнести эти слова. — Если это тебя так пугает, нет причин что-то менять. Мы можем остаться друзьями, хорошими друзьями и не более того. — Нет! — сказала она с силой, выпрямившись и глядя на него. — То есть нет, ты меня неправильно понял. Я не хочу оставаться только друзьями. Я просто… я не… я не знаю, как это сделать, — неохотно призналась она. — Но, — откровенно сказала она, и на ее лице появилось очаровательное выражение раздражения, — я знаю, что мне очень не нравится видеть тебя в окружении толп женщин на балах и в газетных статьях каждый день. Тьюксбери не мог не рассмеяться, будучи в полном восторге от этого открытого признания в ревности. — Энола, — сказал он, чувствуя, как узел начинает ослабевать, и усмехаясь, как дурак, — рискуя по-настоящему встревожить тебя, — ты понимаешь, не так ли, что с того дня, как мы встретились, только ты занимали мои мысли? почти все остальное ушло на второй план. Что если бы я не был с тобой, я бы думал о том, когда мы встретимся снова, и надеялся вопреки всему, что ты когда-нибудь ответишь на мою привязанность. — Тьюксбери… — сказала она, закусив губу и глядя на него слезящимися глазами. Казалось, она потеряла дар речи. — В тот день в парке, — тихо сказал он, — когда ты сказала что-то о том, что я завидный холостяк, я хотел остановить тебя прямо здесь и сейчас… Я не могу с чистой совестью быть «подходящим» для кого-либо еще, потому что мое сердце принадлежит, и принадлежало только тебе, Энола Холмс. Я люблю тебя, — просто сказал он, беря обе ее руки в свои и поднося их тыльную сторону ко рту для поцелуя. Ошеломленная, Энола наклонилась вперед и обвила руками шею Тьюксбери, яростно обнимая его. — Я тоже тебя люблю, — сказала она ему в шею, приглушенное прикосновение ее губ к его коже вызвало приятный озноб, пробежавший по его позвоночнику. Немного отстранившись, она увидела легкую улыбку, играющую на его губах. С дрожащей улыбкой она притянула его голову ближе и мягко прижалась губами к его губам. Они сидели, держась друг за друга, прижавшись друг к другу лбами и переплетя руки, пока из коридора не послышался новый шум — миссис Хадсон говорила слишком громко, явно давая им время сесть. — Итак, мы здесь, доктор, в гостиной. Не могли бы вы заглянуть к юной леди и юному лорду перед тем, как уйти? К удовольствию Энолы, Тьюксбери вскочил с дивана, когда миссис Хадсон распахнула дверь настежь и спрятала ему руки за спину, ухитрившись выглядеть виноватой и в то же время чрезмерно довольной собой. Миссис Хадсон вошла в комнату, доктор следовал за ней по пятам. Он немедленно отправился к Эноле, которая, как он уже знал, была еще одним медицинским работником в доме, но обратился к Тьюксбери из уважения к званию. — Милорд, не дадите ли вы мне минутку с юной леди? Я буду с вами прямо сейчас. — Не торопитесь, сэр, — великодушно сказал Тьюксбери, ослепительная улыбка осветила его лицо. — Внезапно я чувствую себя лучше, чем когда-либо. Почти как совершенно новый человек. Он ухмыльнулся Эноле поверх головы доктора; она ласково закатила глаза, не в силах сдержать улыбку. Стоя у двери с грязной миской в ​​руке, миссис Хадсон снова посмотрела между двумя молодыми людьми и, усмехнувшись, повернулась, чтобы уйти.