***
На этом поле лежит массивное тело песчаного демона, Шукаку. Такой, каким его никто не привык видеть, да и сам он никогда не думал о подобном исходе: прижатый к земле, с лисьими клыками впившимися в холку. Массивные бока едва удерживают жилистые лапы, буквально впиваясь в когтями, сводя любое сопротивление на нет. С каждым движением бёдер скользкий и горячий древок всё глубже проникает в узкую щель, пульсация неравномерная и рваная, ровно как и темп совокупления двух хвостатых зверей. Лес вокруг них будто смолк в одночасье, больше ничего не отвлекало от столь желаемого результата их с Курамой вечного противостояния. Перед сверкающими во тьме глазами всплывают лишь размытые образы, от чёткого мировосприятия остаются лишь ощущения чертовски горячего древка, что терзает Шукаку изнутри уже бессчётное количество раз, не оставляя тому ничего кроме дурманящих и без того помутнённый разум импульсов, а также его собственный, такой же горячий, выпущенный из ножен член. Которой по счёту была эта разрядка, окропившая рыхлую землю семенем песчаного демона? Он не знал, по большому счёту Шукаку было наплевать. Обвив, как мог, талию девятихвостого своим хвостом, он по-настоящему наслаждался, слушал, ждал. Наконец по округе разносится долгожданный рёв. Из приоткрытой пасти Ичиби не вырывается ничего кроме сдавленного стона. Земля с растущей на ней травой в очередной раз становится влажной. Курама велит вобрать в себя всё, втискиваясь максимально глубоко, и он берёт. Всё, до последней капли, каждая из которых жжётся огненной чаркой лиса. Как и язык, тёплый, скользящий вдоль холки к затылку, заставляя небольшие уши дёрнуться. Тяжёлое дыхание греет, раздаваясь над головой прежде чем Ичиби ощущает тяжесть второго тела на своей спине. Пускай его лапы не такие длинные, как у Курамы, но ему ничего не стоит удерживать на весу их обоих. Лис знает об этом, но никогда не признает вслух, ровно как и тануки, которому больше всего на свете нравится ощущать тепло чакры Кьюби.***
Шукаку просыпается с рыком, нарушая и без того беспокойный сон своего владельца. Казекаге садится в кровати, держась за покрывшийся испариной лоб. - Что.. это сейчас было? - Неважно! - гаркнул Шукаку прежде чем вновь замолчать. Шок от увиденного пугает однохвостого не так сильно, как это делает снующий туда-сюда хвост и чувствительность внизу, что не переставая крепла. Набившая оскомину мысль заставила биджу вновь зарычать. Раньше было лучше. Больше мерзких людишек гибло, больше было развлечений, а также было меньше времени на размышления и мечтания. Ибо они, как оказалось, для Шукаку хуже любой войны. - Чёрт бы тебя побрал, Курама. На войне страдает кто угодно, но только не он.