Гаптофобия

Иногда Морти думает, что если бы он попал в беду на глазах у Рика, и тот мог бы спасти его либо с помощью обнимашек, либо выстрелом в ногу, Рик выбрал бы прострелить ему ногу. Морти не хотел бы получить заряд в ногу, но он считает, что человек имеет право не любить прикосновения. Морти помнит, как Рик остановил его, схватив за плечи, когда он почти бросился на шею деду, прилетевшему за ним на откроненберженную Землю. Тогда он был слишком рад, чтобы почувствовать боль. Теперь же он пытается справиться с ней, напоминая себе о тактильной фобии Рика и стараясь проявить заботу. Мы же не можем заставить человека, который не любит собак, идти на поводу у полугодовалого щенка, норовящего облизать нос при встрече, верно? Поэтому все их крошечные, нечаянные, обжигающие кожу тактильные контакты Морти хранит у сердца, греясь ими в холодные времена. Носит их с собой, иногда вдруг зависнув над учебником, вспомнив один из таких моментов: их попытка одновременно схватить солонку. Рик, водружающий на Морти защитные очки и случайно задевший его волосы. Лёгкое прикосновение к пальцам, когда им пора уходить. Рик сделал робота-Рика, чтобы тот заботился о его семье вместо него. Для Морти робот стал тем, к кому оказалось можно прикасаться. Чего Морти не знал, так это того, как Рик завидовал роботу, умирающему своей механической смертью в живых объятиях его внука. Морти понимает, что кому-то может быть так же сложно разрешить себе прикоснуться, как ему — удержаться от прикосновений, но он ещё не настолько испорчен, чтобы понять — почему. Мир Рика вертится вокруг него, Рик управляет им (так или иначе). Его мир наполнен загадками, которые он пытается решить, испытаниями, на которые он сам подписывается, бросая вызов бесконечности. Удовольствиями, непостижимыми для кого-то с чересчур планетарным мышлением. Страданием, которым он за всё это платит. Морти — одна из важнейших вещей его мира, Мортины глаза и его наивная душа — призма, через которую Рик смотрит на окружающее и на самого себя. Мортины доброта и эмоциональность приятными диссонансными нотками разбавляют его гармоничное цинично-скептическое мировоззрение. Для Морти Рик — весь мир. — Почему, почему у тебя нет девчонки, Морти, — спрашивает Рик внука, сидящего рядом с ним перед телевизором с учебником истории в руках — впереди экзамены в колледж, их домашняя Бет настаивает на том, чтобы Морти получил земное образование, и они с ней не спорят. Морти ёжится — он не любит такие вопросы. Осторожно отвечает, немного нервным жестом заправляя за ухо прядь выбившихся из резинки волос: — Да... я не знаю. Как-то не до того. Экзамены, всякие... дела. Всякие дела — это бессмысленная и опасная охота за Праймом, беготня по измерениям в поисках радиоактивной руды и все остальные вещи, которыми они занимаются вместе с Риком. Какая девчонка захочет встречаться с пацаном, который может ускакать в портал прямо посреди свидания? Морти не говорит этого. Он говорит: — Да всё, всё нормально. Меня устраивает. И снова погружается в свой учебник. Рик возвращает взгляд на экран. Не то чтобы он считал, что отсутствие секса с новой девчонкой хотя бы раз в неделю — нормально для семнадцатилетнего пацана, но он не собирается обсуждать это. Его тоже всё устраивает. ...Открыт новый сезон охоты за Праймом. Поводив их за нос и вволю отведя душу, психопат снова окружает их сотнями мигающих дисплеев, но на этот раз демонстрирует им не цифры обратного отсчёта и не свою голую задницу. Снова и снова, на бесконечном издевательском повторе, они видят одну и ту же сцену, которую Морти помнит до сих пор, будто своё собственное воспоминание. Рик рядом встаёт как вкопанный, Морти бросает на него тревожный взгляд: вытащенная из воспоминаний и размноженная на экранах, сцена ещё отвратительней. Морти видит каждый кровавый брызг, каждый клочок бледно-розовой ткани. «Папа, мы идём есть мороженое?» — светлые волосы и ярко-голубой взгляд, через секунду превращающиеся в кровавое облако — раз, другой, третий... снова и снова, как в фильме-кошмаре. — Сукин сын, — Рик роняет свой бластер и падает на колени. Морти смотрит на его лицо и ужасается — по нему текут слёзы. Ни единого блядского разу он не видел, чтобы Рик плакал, и он не может этого вынести. Он должен остановить это. Вскинув ствол, Морти принимается палить по дисплеям, разбивая один за другим (десятки выстрелов — в пуговицу на розовом платье, в ленточку, завязанную бантом в волосах, прямо в один из огромных голубых глаз), пока не остаётся ни одного. Рик стоит на коленях, закрыв руками лицо. Морти плюхается рядом, обнимает его порывисто, крепко прижимая к себе, забывая о том, что Рику, возможно, не понравится такая близость, шепчет ему в ухо, едва удерживаясь, чтобы самому не разреветься. — Всё закончилось, Рик. У-успокойся, пожалуйста. Ты в безопасности, поедем домой, а потом, потом мы найдём его, обязательно найдём, и ты, ты убьёшь его. Если бы он знал, что делать. Как утешить человека, который сам скорее обидит кого угодно, чем покажет, что нуждается в утешении? Морти ведёт его на корабль, спотыкающегося, не желающего отрывать от лица ладони. Помогает забраться в корабль, садится на место пилота. Ведёт тарелку как можно быстрее, изредка бросая на деда короткие тревожные взгляды. Рик сидит обмякнув в кресле, пустыми глазами уставившись в окно. Морти понятия не имеет, что сказать — слова никогда не были его сильной стороной, понятия не имеет, что делать — кроме как вернуться и самому убить ублюдка, и если бы он не догадывался о том, что не найдёт даже его следов, он бы так и сделал. Когда они приземляются, Рик выходит из тарелки только после того, как Морти открывает ему дверцу снаружи. Встряхивается, как проснувшийся пес, и шагает прямиком к люку в подвал. Морти трусит за ним. — Тебе, тебе что-то нужно? — робко спрашивает он, и Рик обернувшись коротко качает головой. — Всё в порядке, пес. Я в норме. Морти не верит ему — слишком густая тьма у Рика в глазах, но он не позволяет себе навязываться. — Ла-ладно, чувак, как скажешь. ...Рик не в порядке. Он начинает с того, что крушит всё в подвале, что связано с Праймом. Мониторы с сотнями красных точек, означающих только одно — его беспомощность. Сервера общей мощностью с половину Америки. Аппаратура на миллионы долларов, лучшая в галактике. Столько лет — половину его грёбаной жизни — его безумие было тем, что давало ей смысл. Столько лет он нёсся вперёд, уверенный, что поймает Прайма и восстановит справедливость. Но он не может. Все его исследования, весь его ум, вся его мощь идут нахуй в его противостоянии с Риком Праймом. Все его рассуждения о том, как сесть вселенной на спину — чушь собачья. Он ничто, он ёбаный лузер, когда-то он не смог уберечь семью, а теперь не может даже встретиться взглядом с ублюдком, разрушившим его жизнь, не то что поймать. Скорее тот поймает его — вволю поиздевавшись, и Рик будет благодарен, если Прайм просто убьёт его, а не устроит ещё один раунд, выпустив Смитам кишки у него на глазах. Всё что он может — размахивать портальной пушкой и уверять, что он гений, попутно высаживая бутылку за бутылкой, литр за литром, только чтобы избавиться от тоненького голоска, который он слышит каждую ночь. Его новая дочь думает, что худшим его поступком было перепутать её с её клоном, но на самом деле худшим поступком было вообще появиться в её вселенной. Правда, он заодно притащил ей новую версию её мёртвого сына — не то чтобы он смел надеяться, что это сильно его извиняет... Но предыдущей версии Бет, сожранной кроненбергами, повезло ещё меньше. Ни одной из его дочерей не повезло с отцом; как ни крути, дело в нём. ...Морти находит его таким: застывшим посреди помещения, среди осколков разбитых мониторов, усеивающих пол, бледного и дрожащего. Морти читал в интернете, что делать при панических атаках — чтобы уметь справляться со своими. Морти осторожно берёт его за руку, просит дышать вместе с ним, говорит, что всё хорошо. Отводит в комнату через портал, садится вместе с ним на кровать, не выпуская его руки и продолжая напоминать, что всё хорошо до тех пор, пока его дыхание не восстанавливается. — Ты... хороший мальчик, Морти, — говорит ему Рик хрипло, ложится в кровать и засыпает, и Морти, чьё сердце похоже на стены у Рика в подвале, остаётся с ним — просто чтобы не проводить ночь, волнуясь, не задыхается ли его дед. ...Когда Рик просыпается, Морти всё ещё рядом. Он чувствует плечом чужую спину, слышит чужое ровное дыхание. На часах почти утро, и ему нужно спуститься в гараж, если он не хочет своим ворочаньем разбудить Морти. Перед тем, как уйти, Рик зависает на минуту над внуком: резкие линии его плеча, подбородка и шеи заставляют его испытывать боль. Он протягивает руку, чтобы прикоснуться к растрёпанным, пропылившимся волосам, но передумывает на полпути. Чего он не знает — так это того, что пять часов назад Морти точно так же отдёрнул руку, не решившись погладить его. Морти всё-таки просыпается — таращит на него спросонья глаза на бледном лице, и Рик вспоминает тут же, почему он тогда притащил сюда Морти вместо того, чтобы слоняться по космическим отелям. У его Морти должна была быть семья — хотя бы её версия. Должна была быть нормальная жизнь. Хотя если он действительно заботился о нём — он должен был оставить его здесь и свалить. Эти глаза он тоже часто видит во сне, чуть реже, чем те, голубые... но это гораздо хуже. — Как... как дела? — Морти улыбается ему, сонно мигая, как будто для него в порядке вещей просыпаться в кровати у дедушки, как будто они на грёбаных Мальдивах, и в планах у них только Маргарита возле бассейна. Улыбка Морти — во все тридцать два, от уха до уха — его лучшая радость, которой он недостоин. Вскинув бровь, Рик молча отправляется в ванную. Несколько завтраков и ужинов спустя, оказавшись снова вместе в тарелке, они не обсуждают то, что произошло — херни типа рефлексии им хватает на сеансах доктора Вонг, они просто идут дальше. Некоторое время они занимаются всякой ерундой: колесят по галактике, пополняя запасы радиоактивных изотопов; продают оружие и так далее. Рик снова перестал бриться, и Морти, боящийся слишком часто глядеть в его сторону, наконец понимает, как сильно ему хочется его поцеловать. Бабочки в животе очень отвлекают, и Морти приходится держать себя в руках: у них есть дела намного важнее. Он помогает Рику чинить его аппаратуру, то и дело заставляя себя перестать пялиться на его ссутуленную спину, его заросшие щетиной скулы. Он не спрашивает Рика, намерен ли он продолжать, он просто собирается оставаться с ним рядом. Он знает, что дело не в мести. — Я хочу, хочу снова устроить перезагрузку, — говорит ему Рик, когда они заканчивают монтировать новые мониторы на стену, и он запускает систему. — Мы опять... опять вернёмся в свои измерения, помнишь? Морти кивает. — Я позабочусь о том, чтобы твои родители и сестра были в безопасности. У них будут корабли... и оружие. Морти снова кивает. Он не спрашивает, как Рик собирается всё это устроить, как собирается остаться в живых и собирается ли вообще, и почему он должен участвовать вместе с ним во всей этой безумной затее, снова бродить среди кроненбергов в ожидании, пока дед найдёт его. Его Рик считает, что он вывезет. От этой мысли бабочки в его животе, кажется, мутируют в каких-то крылатых слонов. Проинструктировав всех, Рик нажимает на кнопку. У всех дежа-вю, все вооружены до мозга костей (кроме космической Бет, которая просто выглядит как обычно и кажется немножко скучает). На этот раз Морти не бродит по лесу в поисках новых друзей, а смирно ждёт, когда Рик до него доберётся. На этот раз он не пытается обнять его, когда его корабль, который Рик заранее отогнал обратно в своё старое измерение, приземляется рядом — просто салютует рукой, давая знать, что с ним всё в порядке. Рик целует его, ошеломительно-внезапно и так осторожно, что Морти чувствует себя разрезанным пополам. — Мы выживем, ты, придурок, — говорит Морти, встряхнув напоследок Рика за воротник халата. Подготовленные и хорошо экипированные, они быстро находят Прайма — возмущённого тем, что его опять забросило на родную Землю, и, внезапно, совершенно бессмертного. И ещё он так хорош. Он так же хорош, как его Рик — только намного быстрее. Сильнее. Намного более жестокий. Их двое. У них почти получается. Но Прайм всё равно побеждает. — Я твой родной дедушка, Морти. Подумай об этом, — говорит Прайм перед тем, как запрыгнуть в неведомо откуда взявшийся корабль и свалить к чертям. Рик провожает его угрюмым взглядом и уходит в тарелку. Морти, которому почему-то от его Рика не досталось ни взгляда, ни тем более «спасибо», тащится следом. — Придётся... придётся придумать что-то ещё, — говорит Морти, чтобы что-то сказать. — Ты видел эту регенерацию? Вообще имба... — Заткнись, Морти, — говорит Рик. Морти затыкается, по привычке стараясь не обижаться — но потом до него доходит. Дождавшись, пока Рик соберёт всех и отвезёт домой, Морти ловит его за рукав и говорит ему. — У меня вообще ничего нет от него. Я не его внук, не слушай его. И-и-и хук справа у него отстойный. Рик кивает ему и уходит, вырвав свой рукав, и Морти чувствует себя немного подавленно в течение следующих пары дней, пока гадает, не задыхается ли его дед, накурившись шмали и словив панику где-нибудь на противоположном краю галактики. Но потом Рик возвращается за ним, они тратят полдня, собирая двести двадцать второй уран, а потом Рик бросает штурвал и говорит ему: «Иди сюда», и Морти перелезает к нему на колени. Взволнованный так, что губы дрожат, он трогает Рика за волосы, за небритые щёки — и теперь ему, кажется, можно. Звёзды молча мерцают в окне, поцелуи Рика перестают быть осторожными, а бабочки Морти возвращаются в его живот и остаются там даже после пары оргазмов. ...Закат на Венере полностью прекрасен — как и то, что теперь совершенно законно можно трепать волосы спящего внука. — Только прикоснись к нему, мудила, — бормочет Рик, у которого на самом деле в разработке уже по крайней мере три новых плана. — Ты пожалеешь, блядь, что бессмертен.