Смертники

      Дышать по-прежнему сложно, хотя уже более привычно: просто ядовитая сажа постепенно пропитывает воздух и лёгкие насквозь. Акааши радуется: он смог добраться до нового лагеря прежде, чем солнце опустится за горизонт. В убежище слишком много людей, так что Кейджи понимает — завтра придется искать новый временный приют. Если завтра вообще настанет.       Он пробирается через толпу, петляет по узким тоннелям, гремит тяжёлыми ботинками на чудом уцелевших лестницах, чтобы, наконец, выбраться на крышу порядком разбитого завода. Конечно, здесь он тоже не один. Акааши осматривается, замечает несколько вооружённых людей, но не придаёт этому особого значения. Сегодняшний закат может стать для них всех последним, и Кейджи хочет увидеть его своими глазами.       Он медленно подходит к покорёженным после бомбёжки перилам, вгрызаясь взглядом в помутневшее радиоактивное небо — остатки солнечного диска грузно падают вниз, сразу же укрываясь периной серого пепла. Последний, будто единственный живой луч мажет по Акааши и стоящему рядом с ним парню. Кейджи бегло зыркает в сторону незнакомца и застывает, поглощённый отблесками нездорового солнца в медовых радужках. Больное небо играет алыми тенями на чужом лице. Акааши так засматривается, что совершенно не замечает, когда парень поворачивается корпусом к нему.       — Бокуто Котаро, — незнакомец представляется, поправляя пластырь на явно сломанном носу.       — Акааши, — неожиданно для самого себя отвечает Кейджи. — Акааши Кейджи.       — Тоже пришёл увидеть последний закат, Акааши? — Бокуто прячет руки в карманы куртки, Кейджи кивает и невольно поводит плечами из-за прохладного ветра: на нём только футболка.       Акааши внезапно хочется смотреть на этого Котаро снова и снова. Он подмечает каждую деталь: небольшая щетина, царапины на лице, морщинки вокруг жёлтых и внезапно хищных глаз. Бокуто смотрит вдаль, рассматривая предсмертные закатные судороги, поэтому Кейджи позволяет себе открыто им любоваться — уже стало плевать, кто и что о нём подумает.       — Пойдём со мной, — Котаро опять поворачивается и протягивает ладонь.       И Акааши соглашается, сжимает горячую руку в своей руке. Бокуто не похож на человека, который боится судного дня. Бокуто явно из тех людей, которые его устраивают.       Они бредут вниз, долго слоняются по едва освещаемым комнатушкам подземного убежища, по пути Котаро успевает дважды влезть в драку и найти им с Кейджи по сэндвичу. Акааши в тот момент кажется, что он не ел ничего вкуснее.       — Ты красивый, Кейджи, — объявляет Бокуто, когда они заваливаются на потрёпанный, узкий матрас.       Места категорически мало, масляная лампа почти не даёт освещения, а их лица запредельно близко: от сырости помещения Акааши спасает только тёплое дыхание рядом.       — Сходу берёшь быка за рога, Бокуто-сан? — Кейджи щурится, пытаясь что-то рассмотреть то ли на лице, то ли в глазах Котаро.       — Как будто нам есть, что терять.       Всё потерянное пошло прахом, растворилось пеплом по ветру, и Акааши должен благодарить судьбу за предоставленный напоследок подарок. Поэтому он не отвечает, тянется на жалкие миллиметры вперёд, прикрывая глаза. Губы у Бокуто оказываются искусанными, чуть солоноватыми, но долго думать об этом Кейджи не может. Он вздрагивает всем телом, когда шершавые ладони проводят по спине, а футболка задирается до лопаток. Кожу обдаёт подвальным холодком, а Котаро — горячее всех взрывов и пожаров последних дней — жмётся вплотную, обжигая своим телом.       Они целуются с особым упоением: кусаются, рычат, лишают друг друга даже малейшей возможности нормально вдохнуть. Одежда становится лишней, касания — сумбурными и распаляющими. Им обоим хочется чувствовать каждой клеткой организма, пока эта возможность ещё есть. И боги явно к ним благосклонны: перед лицом смерти двое успевают стать единым. В минуты эйфории под прикрытыми веками Кейджи пляшут звёзды и рассыпаются осколками вселенные. В широко раскрытых глазах Бокуто горит адским пламенем их вывернутый наизнанку мир.       Холод проползает лезвиями под рёбра сразу после того, как они замирают и падают бок о бок на исхудалую подстилку.       — Замёрз? — Котаро, долго не думая, укрывает любовника своей курткой и крепче прижимает к себе.       Акааши притирается кожей к коже, но продолжает молчать, размышляя только над одним вопросом: почему они встретились только лишь на закате этого мира? Ведь неизвестно, сколько у них осталось дней. Бокуто тоже не торопится что-либо говорить. Он зарывается носом в скомканные завитки волос на чужой голове, целует в макушку и крепче сжимает Кейджи в объятиях.       Треск и грохот где-то наверху становятся неожиданностью, хотя за последние дни к ним стоило привыкнуть. Котаро мобилизуется мгновенно: быстро оказывается на ногах, одевается, заставляя Акааши надеть свою куртку — себе находит брошенный в углу чей-то свитер.       — Нужно бежать к выходу, пока нас тут не завалило, — Кейджи петляет по тоннелям следом за Бокуто, ни на секунду не выпуская его руку из своей ладони.       — Бесполезно, — отзывается Котаро. — Выберемся на крышу.       — Ты самоубийца?       — Скорее приговорённый смертник. Такой же, как и ты.       Акааши отчаянно хочет цепляться за жизнь, потому что она только вот приобрела для него краски. Но Бокуто пресекает подобные надежды на корню. Они бегут вверх по лестницам, пока такие же приговорённые пытаются наоборот прорваться вниз. В толпе звучат крики и выстрелы: Кейджи получает чем-то острым по голове, от второго удара обезумевшего нападающего он прикрывается свободной ладонью. Котаро даже решает остановиться, чтобы отплатить обидчику, но Акааши сам тянет его вперёд. Здание потряхивает в очередной раз — суматоха усиливается.       Они вырываются на крышу в момент нового обстрела: взрывная волна на доли секунд оглушает, заставляет сжаться на месте.       — Несколько последних дней я боялся только одного — быть заживо похороненным под тоннами бетона, — первым отмирает Котаро, едва отдышавшись. — Я не боюсь встретить свою смерть, но напоследок хочу заглянуть в её кровавое лицо.       Кейджи внимательно слушает хриплый, тяжёлый голос. Бокуто серьёзен, и он не оставляет им ни одного шанса на спасение. Так тому и быть. Акааши кивает, окидывает взглядом опустевшую площадку: пыль оседает плотной вуалью над зданием и в груди, зарево пожаров на востоке напоминает рассвет, который они уже не увидят.       Бокуто подходит к Акааши вплотную, ныряет в карман своей куртки и достаёт оттуда сероватый бинт. Заботливо вытирает выступившую на лбу кровь, а после закрепляет повязку на голове Кейджи, бинтует рассечённую руку.       — Зачем? — вопрос тонет в новом обстреле, снаряды падают неподалёку.       Котаро ничего не говорит, осторожничает, когда приближается к обрыву на крыше: там ни перил, ни их останков. Оборачивается на Акааши.       — Потому что ты красивый, Кейджи.       Глупый вопрос и такой же глупый ответ, думает Акааши. Он подходит к самому краю, становится рядом с Бокуто, задевая плечом. Котаро почти не шевелится, невесомо цепляет своим мизинцем мизинец Кейджи, и это касание кажется самым нерушимым в распотрошённом мире.       Картина умирающей земли завораживает, въедается под кожу вспышками и взрывами. Удары один за другим становятся ближе, Акааши нервно сглатывает, косит глазами на Бокуто. Оказывается, Котаро давно не смотрит на рукотворный апокалипсис: он ловит взгляд Кейджи и улыбается. Новый снаряд бьёт совсем рядом. Акааши улыбается в ответ.