Судьба – обелиск (Fate is a Monolith)

      У Рено дел невпроворот и он безоружен. Дейл нажимает на спусковой крючок. Рено разворачивается, собираясь бежать. Дейл нажал на спусковой крючок. Рено спотыкается и падает, как воздушный шар, из которого вышли остатки воздуха. Багровая полоса стекает по дверному косяку, когда он грохается на пол.       Это одна из тех причин, из-за чего он должен чувствовать себя виноватым. Это было нарушением инструкций. Неэтично. Но когда он вспоминает Одри, связанную, с кляпом во рту и накачанную наркотиками, Дейл не может поддаться переживаниям. И на секунду он вспоминает кое-что еще. Кого-то другого. Но это не Питтсбург. К лучшему это или к худшему, но сейчас он в лесу.       Время снова начинает двигаться, и Гарри там, и Энди, и Хок. Все это произошло мгновенно. Ни у кого не возникнет никаких вопросов по поводу Жана Рено. Зачистка теперь за патрульными штата. Направляясь к машине, Дейл в последний раз бросает взгляд на дом. Вспыхивают красные и синие огни, освещая обветшалый домик, словно из ада. Он придумал еще одну историю о привидениях для местных детей, чтобы рассказывать о старой ферме мертвых собак.       Он садится в патрульную машину и смотрит в пространство, позволяя Гарри сесть за руль и надеясь на недолгую тишину. Есть немного времени, чтобы все обдумать, но эта ночь не может предложить ему этого.       Труп в участке похож на него самого. Мужчина задается вопросом, скольких одиноких душ и автостопщиков Эрл миновал, прежде чем выбрать эту цель. Убитый был бродягой, а не кем-то, кого узнали бы местные жители. Это не будет еще одна Лора Палмер. Повезет, если новость попадет в шестичасовые известия. Ведь это и есть цель. Цель, направленная прямо на него. Дело было похоже на случай Кэролайн, из живота которой торчал нож. А это событие, эхом отдающееся во времени и пространстве, преследует его здесь.       Когда он наконец возвращается в «Грейт Нортерн», на дворе поздняя ночь, около 3 часов ночи, и в вестибюле никого, кроме храпящего портье. В таком городе, как Твин Пикс, вряд ли у кого-то есть причины ложиться позднее 10, не говоря уже о полуночи. За исключением орды исландцев, страдающих от смены часовых поясов. Но в отеле «Грейт Нортерн» нет шума и суеты, свойственных крупному отелю, работающему круглосуточно, — еще одна мелочь, которую стоит ценить в жизни маленького городка. Но сегодня вечером в баре горит свет, даже в нерабочее время. Дейл чувствует, что его тянет к нему, как мотылька.       — Ты выглядишь ужасно. — Одри криво усмехается из-за стойки.       На ней простое черное платье и строгий блейзер, и кажется, что она занимается каким-то экспериментом, словно химик в лаборатории. Тревога в его сердце немного утихает при звуке ее голоса.       — Спасибо. — Дейл отвечает с тяжелым вздохом.       Он садится на ближайший к ней табурет и, сгорбившись над стойкой, потирает виски. Мгновение она спокойно смотрит на него, помешивая что-то темное и густое в хрустальном бокале.       — Тяжелая ночка?       — Еще два новых трупа в городе.       — Господи. Ты хочешь выпить?       — Виски.       — Я должна была догадаться. Это, как крепкий кофе для разбитого сердца.       Дейл с усталой улыбкой наблюдает, как она наливает напиток. Есть что-то успокаивающее в ее постоянном присутствии рядом. Он привык к жизни в дороге, где его единственными постоянными спутниками являются «Смит и Вессон». Видя ее в баре каждое утро, у него возникает чувство, что он давным-давно отказался от поисков. Но он забегает вперед. Нужно забыться. Здесь не к чему стремиться.       — Не слишком ли ты молода, чтобы присматривать за баром?       — Это маленький городок. Никто не возражает и никто ничего не говорит.       Одри наклоняется немного ближе, чем нужно, когда пододвигает к нему бокал. Она протягивает руку и проводит мизинцем по краю пореза на его щеке.       — Выглядит отвратительно. — говорит она. С ее пальца стекает тонкая струйка крови. Она слизывает с него кровь и запивает небольшим количеством коктейля, который она создавала.       — Видела бы ты другого парня.       Он ловит себя на том, что начинает флиртовать с ней. Как бы он ни старался оставаться в стороне, она всегда вытягивает это из него. Это заставляет его чувствовать себя виноватым, но, похоже, это только усиливает возбуждение. Она бросает на него любопытный взгляд.       — Я его знаю?       — Жан Рено. — Дейл задается вопросом, почему он заговорил об этом.       Ему хочется думать, что он просто успокаивает ее. Пытается дать ей понять, что ее мир немного безопаснее, что она не из тех жертв. Он выпивает содержимое стакана залпом. Она наливает ему еще, прежде чем спросить.       — Он.?       — Да.       Одри смотрит в пространство и кивает. Сделав еще один большой глоток, она ставит стакан обратно на стойку.       — Хорошо. — говорит она и внезапно забирается на стойку, поворачивается, скользит и опускается на табурет рядом с ним. Тряпка в одной руке и бутылка водки в другой.       — Позволь я помогу.       Она смачивает ткань в водке и указывает на рану. Та действительно слишком мала, чтобы стоило начать беспокоиться, но это не останавливает ее. Он морщится, когда она осторожно промакивант тонкий порез.       — Не будь ребенком. — дразнит она.       Она не торопится, растягивая действия, которые должны занять секунды. Девушка смотрит ему в глаза и позволяет кончикам пальцев пробежаться по его коже. От этого по его телу пробегает дрожь, заставившая его моргнуть.       — Что ты делаешь здесь в такой час, Одри? — спрашивает он, когда она убирает ткань.       Она кладет ее рядом с бутылкой, не прерывая зрительного контакта, разве что моргает долго, медленно и мечтательно, взмахивая темными ресницами. Ей нравится играть с ним, но это отвлекает. Он знает, что ее что-то беспокоит.       — Знаешь, просто не могла уснуть.       Их колени и ладони соприкасаются.       — Кошмары? — спрашивает он. Обычно это причина его собственной бессонницы.       — Что-то вроде этого.       — Что тогда?       — Мой отец рехнулся. Я видела, как он дурачился с Кэтрин Мартелл, а теперь он снова стал «нормальным».       — А ты не хотела, чтобы он вновь стал прежним?       — Я думала, что хотела, — ее голос снизошел до шепота, — Но я не знаю. Пока он был странным, было легко забыть то, что я знаю о нем сейчас. О том, что он сделал с Лорой и всеми теми девушками. Но теперь об этом всем известно. А он вновь рядом.       — Мне жаль, Одри. За все, через что тебе пришлось пройти с тех пор, как я попал сюда. У меня такое чувство, будто я принес этот кошмар с собой. — слова Рено вертятся у него в голове, когда он обдумывает высокую вероятность того, что он снова увидит, как отца Одри арестуют, прежде чем он покинет Твин Пикс.       — Нет. — Одри сбрасывает блейзер, бросая его на стойку. Теперь она вся в черном и скользит к нему сквозь тени, обвивая руками его шею и прижимая к себе. Он чувствует биение ее сердца.       — Все вокруг рушится, но ты — мой луч надежды. — она придвигается ближе, поворачивается и вдруг оказывается у него на коленях, положив голову ему на плечо.       — Одри… — предупреждает он ее, но его руки сжимаются вокруг нее, и он знает, что она чувствует, как учащается его пульс.       — Раньше, в твоей комнате… — мурлычет она с придыханием, — Старшеклассница и агент ФБР не могли быть вместе. Это ведь против правил.       Она осыпает его лицо нежными поцелуями.       — Но теперь я самостоятельная девушка. Я занимаюсь бизнесом. Да и ты отстранен от должности. Сегодня вечером мы просто мужчина и девушка в баре отеля, далеко за полночь. — она ерзает, как будто устраивается поудобнее. Он чувствует, как его пах твердеет под ней. Он знает, что она тоже это чувствует.       — Были и другие причины. Важнее, чем правила. Я не могу быть рядом с тобой. Для твоей же безопасности. — он протестует, но вспоминает, как Рено упал и разлетелся вдребезги, как карточный домик, и думает, что, возможно, он больше не тот мальчик, которому приходилось бояться человека, оставившего сегодня ночью труп на станции и неизгладимый шрам на его торсе. Может быть, на этот раз он одержал победу.       — Твои руки говорят об обратном, — шепчет она. И он замечает, как он сам сжимает ее бедро, как его пальцы находятся в шаге от ее груди.       — И кое-что еще, — Одри снова извивается, и он вздрагивает, делая резкий вдох.       Она раздвигает ноги, чтобы просунуть руку между его ног, и издает восхищенный вздох, когда сквозь его штаны она чувствует, как его член пульсирует под ее пальцами. Она откидывает голову назад, чтобы он мог почувствовать ее дыхание на своем лице.       — Здесь немного жутковато по ночам, не так ли? — от ее шепота по его коже пробегает дрожь. Он не может сформулировать ответ.       — Я согласен, — говорит он, задыхаясь.       Она начинает двигаться, скрежеща и задыхаясь на его ноге, каждый крошечный всхлип и выдох прямо ему в ухо. Эта ситуация быстро выходит из-под контроля. Он должен прекратить это. Он хочет защитить ее. Он хочет для нее самого лучшего. Но он также отчаянно хочет трахнуть ее. Он почувствовал это с тех пор, как впервые заметил ее, хоть и было это только в мыслях, которые он отгонял от себя. Он не позволял себе думать об этом вслух. И теперь это похоже на откровение.       — Возьми же меня. — ее голос дрожит, когда она двигается, — Отведи меня в свою комнату и…       И вдруг он оказывается, словно, на автопилоте. Животный инстинкт в тот момент, когда он нажал на спусковой крючок Рено, берет верх. Он встает, подхватывает ее на руки и выносит из бара, как падающую в обморок принцессу. Она смотрит на него снизу вверх. Голубые глаза затуманены черными ресницами, когда она шепчет.       — Прошу.       Он опускает ее на кровать, как будто она сделана из хрупкого фарфора, и садится рядом с ней. Он сливается с ней в поцелуе, который сдерживал неделями. Ее пальцы пробегают по его рубашке, отчаянно и грубо расстегивая пуговицы. Девушка стонет ему в рот, когда его пальцы скользят под ее платьем. Это чувство капитуляции напоминает ему о чем-то. О том, что случилось в другом месте с другой. Но на этот раз все по-другому. Он уже не тот. Он должен быть таким, какой теперь.       Она томно вздыхает и что-то застенчиво бормочет, когда его пальцы начинают теребить ее трусики.       — Что? — спрашивает он, на мгновение убирая руки.       — Я девственница.       К нему возвращается чувство вины, которое обжигает, как огонь. Иллюзия об опытной соблазнительнице разрушается, и она лежит, дергаясь и смущаясь под ним. Это просто Одри. И она такая красивая.       — Все в порядке, — говорит он, — это как танцевать. Я очень хочу быть твоим первым. Но ты уверена, что хочешь этого?       Она прикусывает губу и кивает.       — С того момента, как мы встретились, я знала, что хочу, чтобы это был ты, — говорит она.       Часть его кричит, чтобы он остановился и подумал о последствиях. Но Дейл чувствует в этот момент, что эта ночь была предназначена им судьбой. Мужчина вспомнил их первую встречу, как он стоял неподвижно, пока она приближалась к нему. Судьба — это обелиск.              Филипп Джеффрис воспринимает пересмотр. На участке, который можно было бы плохо сформулировать как углубленный в четвертом измерении, происходит какой-то почти незаметный сдвиг от прямой линии к выходу в пятом измерении. Он выпускает длинную струю пара и заносит в каталог ее пространственно-временные координаты. Он помнит, что у него была плоть.       — Специальный агент… — он хочет сказать ей, чтобы она называла его по имени, но есть что-то такое интимное в том, как она произносит его звание.       Из ее уст что-то столь формальное звучит, как ласкательное прозвище. Ее вкус опьяняет сильнее, чем виски. Она вцепляется в простыни, как будто может уплыть. Каждая мышца напрягается, и она издает звук, как будто что-то разбилось в ее душе. Он отстраняется, возвышаясь над ней.       — Я хочу. — шепчет она.       — Я знаю. — отвечает ей он.       И он уже на подходе к ней. Последний шанс оставить это мелкой неосторожностью. Но теперь он знает, что убил бы за нее. Что он пойдет до конца. И он это делает.       Он начинается двигаться, и она вздрагивает. Дейл наклоняется, чтобы целовать ее долго и медленно, как в дешевых мыльных операх. Так, как он себе представляет, она хотела бы, чтобы это было. Она отвечает на поцелуй страстно и пылко, проводя языком по его губам. Они входят друг в друга, как будто пытаются слиться воедино, чтобы уменьшить исчезающее пространство между ними до абсолютного нуля.       Она издает мычание – неэлегантный звук, далеко выходящий за рамки женственности, которой по определению должна обладать хорошенькая молоденькая девушка. Его дыхание обжигает ее шею, когда они танцуют в ритме, который слышат только они. Он знает, что чем-то пренебрег.       — Одри, я должен…       — Забудь об этом. Мне так хорошо. — она пытается рассказать об этом, но у нее перехватывает дыхание. Последнее, что она хочет делать — это разговаривать.       — Ты хочешь рискнуть? — не останавливаясь, спрашивает он.       — По-другому и быть не может, — наконец выговаривает она. Это не его дело – спорить.       Их лбы соприкасаются, а их глаза встречаются, и они смотрят, впитывая друг друга, пока зрачки не становятся похожими на темные туннели в их души. Он чувствует приближение кульминации, двигаясь и прикасаясь к ней в такт повышению ее голоса. Это похоже на землетрясение, когда они оба это чувствуют. Они долго прижимаются друг к другу, тяжело дыша и обмениваясь медленными, умирающими поцелуями. Это похоже на смерть, когда он выходит из нее, но он никогда не чувствовал себя таким живым. Она со смехом падает обратно на кровать.       — Что?       — Я так старалась не говорить тебе, что люблю тебя.       Он держит ее некоторое время, проводя пальцами по ее темным волосам, всего на мгновение не осознавая темного присутствия, подходящего все ближе и ближе к Твин Пикс.                    Все в красном бархате и выжженном масле, будущее вырисовывается, как гора на горизонте.