Я ж мать

Вот вроде расстояние одинаковое: что из точки A в точку B, что из точки B в точку A. И все же ехать из города на дачу и с дачи в город — две большие разницы. Из города на дачу всегда едешь с предвкушением маленького (или большого, зависит от сезона и компании) праздника, так что и пробки, и накопившаяся к концу рабочей недели усталость не способны испортить настроение: сидишь в машине, слушаешь радио, смотришь на бесконечный затор и думаешь, что еще пара часиков — и свежий воздух, овощи-фрукты, лес и речка, целые выходные на природе, когда можно позабыть про четыре стены квартиры и офиса и хоть сутками напролет не заходить в помещение. Маленький кайф городского жителя. С дачи в город ползешь уже с другими мыслями: эх, пока доберусь по пробкам, пока разгружусь, пока дома приберусь, пока спать лягу — вот уже и будильник, и понедельник, и на работу. Снова пыльный город, каменные джунгли, бетонные коробки, выхлопные газы и мельтешащие перед глазами тебе подобные. Подумала о Фильке. Эх, ничего-то дети в этой жизни не понимают. Как можно в здравом уме оставаться в городе, сидеть в квартире или гулять по душным улицам, когда в твоем распоряжении тринадцать соток участка, бесконечный лес, поле и река? И ведь я его даже особо не припахиваю к делам огородным: сама справляюсь, не плантации же. Пусть бегает, резвится, пока молодой. Была бы у него девочка — поняла бы еще: кот из дома — мыши в пляс. Но так и девочки нет. С приятелями тусоваться? Так он у меня не особо тусовочный, а с лучшими друзьями и без того время проводить успевает. Я вздохнула, глядя на бесконечный затор впереди: сидит, небось, в игры свои играет. Как будто этим в другое время нельзя заниматься. В другой сезон. А потом, когда годы пройдут, как жалеть будет! В этот раз, решив по полной программе оторваться на огороде, я немного не рассчитала свои силы, и в воскресенье случилось спонтанное осознание возраста, когда я поднялась с кровати и охнула от неповторимых ощущений в спине. Остеохондроз, чтоб его. Мой давний коварный спутник жизни, который иногда словно исчезает напрочь, позволяя забыть о себе и начать жизнь с чистого листа, но ровно когда ты эту жизнь начинаешь — снова здрасьте, снова как дела. И всегда в самый неподходящий момент. Как бедовый бывший. — Мне ж еще огурцы и помидоры собирать домой, — пробормотала я, одной рукой хватаясь за спину, другой упираясь в кровать и свешивая ноги на пол. — Что ж так некстати-то. Накрепко заученный комплекс ЛФК и пояс из собачьей шерсти частично помогли решить проблему, так что позвоночник уже мог относительно спокойно сгибаться и разгибаться, и со сбором овощей для будущих салатов дело пошло на лад. Вот и славно. Раз Филька в городе сидит, пусть хоть витамины трескает, все какая-то польза для здоровья. А вот выехать я решила пораньше, чтобы на своем пути застать чуть меньше пробок. Спина у меня сегодня не та, чтобы долго сидеть в одном положении. Приеду, настрогаю Фильке свежий салат… Смотрю на него иногда и думаю: как у него самого спина выдерживает столько за компьютером сидеть? Эх, юность-дура. Дорастет до моего возраста — поймет свою ошибку, а поздно будет. Пояс из собачьей шерсти передам по наследству и в назидание. Мне повезло: приехала засветло, спасибо длинному летнему дню, и сразу нашла место для парковки недалеко от подъезда. Вытащив из багажника сумки с дачными помидорами и огурцами, огляделась вокруг: вот она, родная коробка двора, окруженная девятиэтажками. А вон и кухонное окно. Свет не горит. Но Филька наверняка у себя в комнате за компьютером… Ладно, сейчас сделает перерыв на витаминный перекус. Лифт скрипел медленно, попискивая на каждом этаже, словно тоже устал. Когда, наконец, я поднялась — вздохнула с облегчением: пусть и каменная коробка, а дом, милый дом. Да и по Фильке за выходные соскучилась, чего греха таить. Подхватив доверху набитые сумки в одну руку (пауэрлифтеры когда-нибудь состязались с профессиональными дачниками?), другой нашарила ключ в кармане и мягко повернула его в замке. Новый смазанный замок — одно удовольствие! Хорошо, нашла время довести до ума. Старый приходилось открывать, используя и силу рук, и силу мысли, и силу мата. Ну, Филька, встречай мать с фанфарами. Не ждет ведь так рано. Привык, что с дачи всегда к ночи возвращаюсь. Поставив сумки на пол в коридоре, я уже хотела было окликнуть ребенка — но замерла столбом, как суслик, так же вытаращив глаза. Слух напрягать не пришлось. Было и без того слишком громко. — Филя! — в его комнате кто-то громко застонал, и голос этого кого-то был ужасно знакомым. — Больно же! — Тс-с, тише, — успокаивающе прошептал Филька, — потерпи немного, сейчас будет лучше… Ну, не дергайся, мой хороший. Вот так… — О-о-о-у! — томно выдохнул некто, — ну ты жесткий… Стой, футболку угваздаем! — Сними ее к черту. Давай сюда. А теперь повернись. Отлично… молодец. — Слишком туго! — А по-моему, в самый раз… Умница. Так держать. — Ох… Нас твоя мама убьет… — Костя, спокойно. Не убьет… наверное… На этих словах я уже закрывала дверь снаружи, поворачивая ключ медленно, дрожащей рукой, в другой руке держа сумки. Еще не хватало дать знать о своем присутствии в самый неподходящий момент. Я долго пялилась на кнопку лифта, прежде чем вспомнила, что надо нажать ее. Зеркало в подъехавшей коробке привело меня в чувство: я увидела собственные вытаращенные глаза и легонько себе улыбнулась. Ну и видок. Хотя какой еще может быть видок у человека, только что практически застукавшего собственного сына на месте… эээ… действия? С его лучшим другом? Костька, черт побери, Костька! Они ж с песочницы знакомы! Пешком под стол вместе ходили! Стишки Деду Морозу рассказывали, по очереди влезая на табурет! Уроки сообща делали, им частенько одну оценку на двоих ставили! Прошли огонь, воду, медные трубы, пубертат! Теперь к ЕГЭ вместе готовятся и в один вуз собираются поступать! Лучший друг. И эти стоны, вздохи, ахи, охи… Пока родительница на даче. Теперь понятно, почему у Фильки девочки нет и не было. И у Костьки тоже нет и не было. При таком раскладе зачем им девочки. И почему он предпочитает оставаться в городе. Лифт попискивал — а я думала. Думала о том, что не замечала очевидного, происходящего у меня перед глазами все эти годы. Что за повседневностью, работой, школой, дачей, кружками и секциями не увидела чего-то очень важного, случившегося в жизни своего ребенка. Что считала себя если не другом сына, то, по крайней мере, доверенным лицом, на которого можно положиться в любой ситуации. Значит, не такое уж я доверенное лицо. И не так уж хорошо знаю Фильку. «Не убьет… наверное». Он ведь сомневается. Не верит до конца, что я пойму и приму. Эх, Филька… Точнее, эх, я. Конечно, пойму и приму. Я ж мать. Только как теперь, когда все зашло настолько далеко, дать ему об этом знать? Дать знать, что он может рассказывать мне обо всем, даже о самом тяжелом, о том, о чем далеко не везде принято говорить вслух. Мне плевать, что принято, — во мне он всегда найдет защиту и опору, как бы дальше у него ни сложилось с Костькой… И со всем остальным миром. Но когда же все-таки это произошло? Я лихорадочно прокручивала в голове моменты их детства и отрочества, которые так часто наблюдала, ни сном ни духом не подозревая о каких-либо скрытых смыслах. Вот они сидят вместе у него за столом или в гостиной на полу, делают уроки, склонившись над тетрадями и заглядывая в один учебник, так что головы их почти соприкасаются. Вот собираются на школьное мероприятие, критически оглядывая друг друга, посмеиваясь и отпуская шуточки относительно внешнего вида каждого из них. Вот играют в футбол во дворе, безжалостно отбирая друг у друга мяч, натыкаясь друг на друга, спотыкаясь и падая, а потом гордо разгуливая с синяками и ссадинами. Вот собираются в поездку вместе с классом, радостные и взволнованные… Мог ли их роман начаться в летнем лагере? В школьной поездке? За уроками у нас дома или дома у Костьки? На тренировках? Во время прогулок долгими летними вечерами? Хотя насчет прогулок сомневаюсь: скорее уж за компьютерной игрой… Сколько вопросов — и ни одного ответа. Мысли летали в голове стремительно и суматошно, и вот длинный писк первого этажа возвестил об окончании поездки. Глядя перед собой, но ничего толком не видя, я отправилась на выход. В машине подожду, обдумаю все как следует. До машины я не дошла. Стоило распахнуть дверь подъезда, как я нос к носу столкнулась с соседкой, вышедшей подышать воздухом и проинспектировать происходящее во дворе. — О, Света, привет! Я думала, ты домой; видела, как от машины шла. Ключи забыла, что ли? Так твой вроде дома. — Вечер добрый, тётя Маня, — я заставила себя улыбнуться, — да в машине кое-что оставила. — А сумки зачем обратно тащишь? Тяжелые, — она кивнула на мою ношу. — По инерции, — поставив их на скамейку, я вынула маленький пупырчатый огурчик и, обтерев о футболку, откусила. — Угощайтесь. Тётя Маня не стала отказываться, взяла огурец побольше и, следуя моему примеру, обтерла о цветастое платье и захрустела, довольно прищурившись. — Все-таки свое, дачное, с магазинным не сравнится. Знатная ты огородница. — В другой сумке помидоры. Попробуйте, вкусные очень. — Салаты, небось, своему малому делать собралась? — поинтересовалась соседка, перебирая помидоры и выискивая самый аппетитный. — Правильно, для мозгов витамины нужны. Там к нему дружок пришел, — она кивнула наверх, имея ввиду наш этаж. — Наверное, — рассеянно ответила я, вновь начав думать и о «малом», и о «дружке», и о том, что я им скажу. Как я им скажу. Возможно ли вообще деликатно намекнуть сыну, что я знаю о его романе и что он может предупреждать меня, когда мне лучше задержаться? Не хотелось бы ни таких конфузов, какой сегодня чуть было не случился, ни детских психических травм, ни пожизненного замалчивания важного вопроса. Нет-нет. С этим что-то нужно делать. Но как? Как?! — Похрумкают за компанию, — продолжала тем временем тётя Маня, — да и тебе веселее. О, а из этого, — быстро расправившись с огурцом, она принялась за помидор, — получится прекрасный томатный суп. Ты свари обязательно! У тебя их вон сколько, на всё хватит, а супчик получится наваристый, с кислинкой. Твои пацаны его вместе с тарелками умнут. Точно. За компанию. И суп. Любые вопросы лучше всего решаются на сытый желудок: и дети становятся сговорчивее, и родители расслабленнее. А пока они вместе… Семейный ужин, твердо решила я. Будь что будет. — Спасибо, тётя Маня, — я спешно напихала ей в карманы столько огурцов и помидоров, сколько поместилось: а ведь и правда, надо организовать любимый суп Костьки! Не просто томатный суп, а гаспачо. Забегая обратно в подъезд, я вспоминала восторженный рассказ Костьки о поездке с семьей в Испанию: — Вот там гаспачо — не то что у нас подают! Язык проглотить можно! Тут не рецепт виноват, а ингредиенты. В этом я была твердо уверена. А мои дачные овощи не хуже испанских. Мысленно я представила содержимое кухни: отлично, продуктов должно хватить. Вряд ли в мое отсутствие Филька с Костькой израсходовали перец, уксус и оливковое масло. Хотя… Я застонала про себя: ой, надеюсь, они предохраняются, и вообще, покупают всё, что надо. Современная молодежь вообще продвинутая. Да и большие они уже. В вуз вон поступать собираются. Открывать дверь ключом я не стала, вместо этого позвонив в дверь. Филька не заставил себя долго ждать: встретил меня на пороге, подхватил сумки и понес на кухню. — Оцени урожай! — хвасталась я, разуваясь и прислушиваясь: шум воды в ванной. Значит, Костька в душе. Ох-ох-ох… — Я-то оценил, да только ты опять такие тяжести таскаешь, — проворчал он, — а потом спина болеть будет. — Приезжай в следующий раз, распределим груз, — усмехнулась я — а потом вспомнила: я ж как раз не про дачу хотела сказать, а наоборот. — Но это вовсе не обязательно! Понимаю, у тебя тут дела… Если вдруг вы с Костькой захотите получить квартиру в свое распоряжение на выходные — не проблема, ты только предупреди, — выпалила я. Филька обернулся, оторвавшись от разгрузки сумок, и странно на меня посмотрел. Я ободряюще улыбнулась: мол, порядок! — Дело молодое, — я включила воду на кухне, чтобы помыть руки и овощи, — да и Костька — хороший мальчик. Если что, буду только рада за вас. — Э… мам? Обернувшись, я обнаружила, что сын мой теперь не отличается от помидора. По крайней мере, цветом лица. А когда гаспачо съест!.. — Ты… — он подыскивал слова, — это… — Да все нормально, — достав нож и доску, я принялась ловко кромсать дачные дары, — он ведь все равно с нами уже сколько лет. Свой человек. Филька медленно опустился на стул, ошеломленно глядя на меня, смешно открывая рот, как рыба, и не произнося ни слова. А я добавила чуть соли, чуть перца, оливкового масла — и выложила все в салатницу. — Так, салат готов. Костька же останется ужинать с нами? Огурцы, помидоры… Вам понравится. — Останется, — слабо пробормотал Филька, — только, мам… ты его так не шокируй, хорошо? Он… мы… — Нет, конечно! Просто поужинаем вместе. Пока салат съедите, я приготовлю его любимый гаспачо. Летом самое то, да еще из моих овощей… — Маааам, — буквально проныл Филька, и я замолчала. Надеюсь, не слишком много наговорила… Наверное, он в итоге что-то сказал бы мне, но в этот момент из ванной вышел Костька в старом филькином лонгсливе. Ничего себе. — О! — На лице его сначала отобразилось удивление, потом радушие. — Здрасьте, тётя Света. Как доехали? — Спасибо, прекрасно для вечера воскресенья. Садись, Костька. Сначала салат, а потом угадай что? — Что? — он с любопытством рассматривал столешницу, на которой я раскладывала ингредиенты. — Суп твой любимый, вот что! И потом только попробуй сказать, что в Испании вкуснее. — Гаспачо? Круто! — Костька хлопнул в ладоши и поспешил за стол рядом с Филькой. — Я и так знаю, что испанские повара с вами и рядом не стояли. Как льстит, бесстыдник. Люблю его. Салат ели — за ушами трещало так, что звук блендера заглушало; даже Филька, опомнившись, присоединился к другу (к своему парню?), чтобы тот не подъел всё подчистую. Преимущество гаспачо в том, что его не надо варить, поэтому, ставя готовый суп в холодильник, я прикрикнула на потянувшего к нему загребущие ручонки Костьку: — Рано! Дай ему хотя бы пять минут постоять. А то и десять. Лучше бы, конечно, час. Костька захныкал, и мы сошлись на пяти минутах. Ужин прошел гладко и весело, несмотря на первоначальную неловкость нашего с Филькой разговора. Костька был в прекрасном настроении, да и Филька скоро начал смеяться вместе с ним, а уж я и подавно. Мой суп, разумеется, оказался самым лучшим. Кто бы сомневался. Да и проголодались они, наверное, после таких-то активностей… Расходились, когда уже стемнело. Мальчики обнялись на прощание, и Костька одновременно потянулся левой рукой к двери, но в последний момент поморщился, и Филька поспешил открыть ему. Распрощавшись, мы остались с сыном один на один. — А что у него с рукой? — нахмурилась я. — Мам, — Филька вздохнул, — тут такое дело… В общем, твоя ваза. Мы случайно задели, она разбилась, Костька порезался, ну, я обработал рану — перекись, йод — и перебинтовал, а потом дал ему свой лонгслив, чтобы его родители не испугались. Там ничего такого особенного, даже кровь особо не шла, но чем меньше нервов… Он выпалил все это практически на одном дыхании. А вот мне понадобилась пауза. — Так, — медленно произнесла я, — моя ваза. Разбили. — Да, — Филька виновато смотрел в пол, — прости, пожалуйста. Я понимаю, подарок коллег и все такое, но мы не хотели. Просто Костя к верхней полке потянулся, ну и вот… Вазу, о которой шла речь, коллеги подарили мне пару лет назад то ли на день рождения, то ли на восьмое марта, то ли еще на что, и представляла она из себя странную фигуру из разноцветного стекла, пузатую с длинным узким горлышком и косым раструбом. В гостиной или в моей спальне она бы совершенно не вписалась в интерьер, поэтому я поставила ее к Фильке: во-первых, в его вечном бардаке интерьера как такового не было, во-вторых, хотелось самую малость оживить комнату, пропахшую компьютером. Поэтому в вазу я ставила свежие цветы. Ну, разбили. С кем не бывает. Уж точно не самый ценный экспонат в этой квартире. Важнее другое. — Это до моего прихода? — Да, совсем недавно. Хорошо, у меня в комнате аптечка есть. Да чего только у тебя в комнате нет, ребенок. — Я надеюсь, он душ с перебинтованной рукой не принимал? — рассеянно поинтересовалась я. — Нет-нет, у него ранка здесь, — Филька показал на себе, ближе к локтю, — он просто смывал в ванной кровь с рук. Да ты не пугайся, там было-то три капли, но чуток на футболку попало, я сказал ему оставить постирать, а сам дал ему свою одежду… — Ясно, — только и ответила я. Так, получается, Филька просто бинтовал раненого друга и обрабатывал его царапины, полученные в неравном бою с вазой? Но какого лешего они… Ох ты ж боже ж мой. — Ясно, — повторила я, — значит, пока я на даче со своими помидорами прохлаждаюсь, вы тут в игры играете, роняете вазы и зарабатываете ранения? И все? — Ну… да, — он снова покраснел, — мам, а почему ты сказала… Ну, то, что сказала? — Я думала, вы встречаетесь, — без экивоков ответила я. После всей этой неразберихи сил не было подбирать правильные слова. — Почему?! — Ну, вы так близки. Уже почти как семейная пара. — И ты… вот так просто? — А что сложного? — пожав плечами, я вновь направилась на кухню, чтобы выпить стакан воды. Устала что-то за день. Только сейчас поняла. — Ты была бы не против? — сын следовал за мной по пятам, и когда я уселась на стул, он остался стоять, нависая надо мной. Здоровый вымахал лось. — Я? Против Костьки? Ты что, это ж Костька. Филька тяжело вздохнул и сел рядом со мной. — Всё же не встречаетесь? — уточнила я, с удивлением вдруг осознавая свое разочарование. — Мам, я… Я думаю предложить ему. Я думаю признаться ему, — Филька зажмурился и уткнулся лбом в ладони, — думаю, что он не будет против. Думаю, он тоже… Но мне очень страшно. Вдруг все-таки нет? — Так. Из-за этого ребенка меня то в жар, то в холод бросало. Устроил мне качели, понимаешь. — Так, Филипп, — собравшись, я выпрямила вновь начавшую ломить спину и сделала серьезное лицо, — давай-ка по квадрату Декарта. Он тоже выпрямился, оторвав лицо от рук и глядя на меня с недоумением, удивлением и надеждой. — Что будет, если это произойдет? Если ты признаешься ему? — Да не знаю я, — он в очередной раз тяжко вздохнул, как, впрочем, и положено вздыхать влюбленным, — в лучшем случае он ответит мне взаимностью. В худшем… Филька задумался, нахмурился, потом покачал головой: — Нет, послать он меня не пошлет. Костька не такой. Просто объяснит, что я для него друг и что в этом плане он меня не рассматривает. А я в любом случае узнаю, рассчитывать ли мне на ответные чувства, — щеки Фильки все еще пылали, но голос его звучал твердо. Так держать, парень! — Уже лучше. А что будет, если это не произойдет? — Буду страдать от невысказанного, — он опустил глаза, созерцая узоры на скатерти, — а потом смирюсь. — Теперь скажи мне, чего не будет, если это произойдет? — Вероятно, — сказал он после недолгих раздумий, — если он не разделяет моих чувств, нам обоим станет жутко неловко. Вероятно, не будет такого общения, как прежде… — Думаешь, он не станет с тобой дружить? — Станет, — мотнул головой Филька, — и я с ним стану. Все равно. Пусть даже так. — Хорошо. И, наконец, подумай вот о чем: чего не будет, если это не произойдет? — Чего не будет, если это не произойдет, — повторил Филька одними губами. Помолчал, прежде чем ответить. А потом тихо произнес: — Тогда встречаться мы точно не будем. Костька никогда не узнает, что я люблю его. Не только как друга. А я никогда не узнаю, любит ли он меня. — Ну вот, — я развела руками, — все варианты ты перечислил, теперь сам решай. Хотя, сдается мне, решение у тебя уже готово. Я ничуть не сомневалась, что в серьезной ситуации мой сын сделает правильный для него выбор. Что касается меня... я все равно не люблю давать советы. Да и какой из меня советчик по поводу отношений?.. У Фильки все получится. И у Костьки. У них обоих, вместе, чем бы эта история ни закончилась. Даже если сейчас Филька красный, смущенный и растерянный, а Костька ржет и ни о чем не подозревает. Или подозревает — но не подает виду, как и мой сын. В выходные Филька предсказуемо остался в городе, предупредив, однако, что собирается пригласить Костьку — и я пожелала сыну ни пуха ни пера, семь футов под килем, ни гвоздя ни жезла… — Погоди, мам. Ни гвоздя ни жезла — это тебе. Ты же за рулем. А, ну да. На даче я носилась по огороду, как электровеник, а после обеда, не чувствуя усталости, отправилась в лес наматывать круги, собирать ягоды и тратить неизрасходованную энергию, откуда-то во мне взявшуюся. Вечером вернулась с полным ведром, прибралась дома, отдраила все до блеска — и только ближе к ночи получила сообщение: «Ура!» Вот тут-то я выдохнула. А в следующую субботу со мной на дачу ехали Филька и Костька. Помогать, как заявили они. Что это вдруг им в голову взбрело — кто их разберет, а только я была ужасно рада и за них, и за себя: на первый взгляд между ними ничего не изменилось, разве что, когда мы приехали и они выбирались с заднего сидения, Филька, выскочив со своей стороны, со своей же стороны и Костьку вытащил. За руку. Почти галантно, если бы не тянул с такой силой. Добро, мол, пожаловать в наш загородный рай, а вот и шалаш прямо по курсу. Костька ржал и вел себя, как обычно, ничуть меня не шарахаясь и, кажется, не смущаясь. Правда, когда они вышли из теплицы, куда направились по моему веленью, лица у обоих покраснели. Так то ж теплица. Признаться, я думала, что они будут балду пинать — так нет, и впрямь помогали. Сил у этих лосей — пахать на них можно. Работа, кажется, совсем их не утомляла: может, свежий воздух наполнял энергией, может, свежие овощи, а может, компания друг друга. Ну, и моя. Все-таки я испытывала за себя легкую гордость. Я ж мать.