Птица Пэн, девятихвостая лиса и водяной дракон

— Ха-ха-ха-ха, — смех одноглазого в красном разносился по всему побережью, и отражаясь от скал, превращался в гул, давящий на уши. Цюань Ичжэнь хмурился. Став призраком, он получил в дар чуткий слух, и подобные звуки болезненно били по его барабанным перепонкам. От вибрации воздуха перья встали дыбом. Может, одноглазому надо принести тот кисло-горько-вяжущий отвар из успокаивающих трав, который вливали в Цюань Ичжэня в клане, если тот проявлял излишнее рвение во время тренировок и плохо спал? Выпив это лекарство, меньше ворочаться в постели он не стал, зато рот ему не хотелось открывать в течение всего следующего дня. Подай Черновод малейший знак — Цюань Ичжэнь сразу этот отвар хоть из-под земли достанет. В одно мгновение. — Это действительно ты, — не унимался одноглазый, — десятки тысяч призраков, ощутив рождение непревзойдённого, в панике молились Небесам, чтобы Поднебесеную не сотрясло очередное бедствие. Но как ещё назвать твоё появление, если не страшной небесной карой для всей призрачной реальности. Ты же… — Ты позвал нас сюда. Зачем? — перебил Цюань Ичжэнь. Только что он держал в руках шисюна, слушал, как мягкий голос произносит слова, которые столетиями казались ему несбыточной мечтой, ощущал тёплые ладони на своих плечах. Меньше всего ему хотелось сейчас стоять здесь и слушать одноглазого. Но он не мог не прийти. Цюань Ичжэнь интересовался призраками только в том случае, если это могло позволить ему победить. В новой реальности, где он был одним из них, знания сами пришли к нему. Например, он узнал, что призраки чувствуют друг друга гораздо лучше, чем любое духовное устройство, реагирующее на демоническое ци. Призраку было гораздо сложнее спрятаться от другого призрака, а уникальный энергетический след без должной осторожности тянется на тысячи ли, словно аромат жаркого по песчаной пустыне. Достаточно лишь настроиться на него и обладать должным уровнем сил, чтобы вызвать кого-то по духовной сети. Цюань Ичжэнь не смог заглушить настойчивый зов в своей голове. Ему не хватило времени научиться закрывать своё сознание от могущественных непрошенных собеседников. Или, быть может, одноглазый обладал способностью дозваться до кого угодно. Черновод хмыкнул, и одноглазый наконец перестал смеяться. Из его красных рукавов выпорхнули серебристые бабочки и образовали в воздухе мерцающую карту империи. — В течение столетий в призрачном мире существовало соглашение: на земле правлю я, в море – Демон чёрных вод, — бабочки начали расступаться по ломаной кривой линии, и карта разделилась на две примерно равные части, — однако теперь, когда на доске появилась новая фигура, мы больше не можем придерживаться старого порядка. Ты должен обозначить границы своих владений и отказаться от своеволия на наших территориях. Тогда никто из нас в свою очередь не станет посягать на твои. — А как же тот серый дворец в море? Мне больше нельзя жить там? — удивился Цюань Ичжэнь. — Мои владения по-прежнему открыты для тебя, — сказал Черновод, — но тебе больше нет нужды прислуживать мне. Ты можешь быть свободен. Цюань Ичжэнь задумался. Он никогда не считал, что «прислуживает», но если Черновод так говорил, то помощь Цюань Ичжэня была ему полезна. Это хорошо. Приятно. — Как насчёт неба? — одноглазый ухмыльнулся, — для крылатого создания нет ничего естественнее покорения воздуха. — Я не могу летать всё время, — возразил Цюань Ичжэнь, затем указал пальцем на скопление бабочек, изображающих западные горные хребты, — хорошо, здесь. Шисюн наблюдает за этими землями с Небес, я буду с земли. Вершины гор спрятаны за облаками и некоторые покрыты снегом. Мне нравится. Бабочки расступились по ещё одной линии, и все три куска карты исчезли, превратившись в свиток с рисунком карты и рядами иероглифов дворцового языка, которые Цюань Ичжэню совершенно не хотелось читать. — Новое соглашение между призрачными владыками о взаимном уважении и неприкосновенности подконтрольных территорий. — объявил одноглазый. Тон его голоса напомнил Цюань Ичжэню мерзкого друга шисюна. Тот тоже любил напустить на себя важности во время формальных встреч, только выглядел более… дружелюбно? Цюань Ичжэнь не смог придумать более подходящее слово и снова обратил внимание на висящий в воздухе свиток. Рядом с текстом уже красовались две красные печати: одна Черновода, вторая с иероглифом «цветок». На Небесах одноглазого звали разными именами, и во всех так или иначе встречался «цветок», но Цюань Ичжэнь не стал вспоминать. Он искал печать. Да, вот она. — Это всё? — спросил Цюань Ичжэнь, оставив на свитке немного смазанный отпечаток. — Всё. Цюань Ичжэнь расправил крылья и исчез в небе быстрее, чем прозвучал последний слог. — Смешно, — бросил Хуа Чэн, поправляя слетевшую от завихрения воздуха повязку на глаз. — Не льсти себе, — холодно отозвался Хэ Сюань, — он может казаться безобидным, но если вы сойдётесь в бою, не уверен, что тебя ждёт лёгкая победа. — Это угроза? — Совет, — спокойно ответил Хэ Сюань. — Ты неуязвим для других демонов благодаря мощному ян, который обрёл после вознесения. Но он бывший небожитель, сохранивший немало своей первоначальной силы. Перед ним у тебя нет преимущества. В его крыльях десятки тысяч перьев, и их очины настолько острые, что способны пробить насквозь любой материал, даже из духовной энергии. Хуа Чэн улыбнулся. Разумеется, не от того, что испытывал в этот момент радостные чувства, а давал понять, что готов сделать ответный ход. Но Хэ Сюань проигнорировал предупреждение и продолжил: — Вас пробудили одинаковые чувства, ты как никто другой можешь себе представить, что почувствует он, узнав о твоих весенних играх с Инь Юем. Или в этом как раз кроется причина твоей неприязни к нему? Внешне улыбка Хуа Чэна осталась непроницаемой, но внутренне он содрогнулся от удара. Будто у него из рук выбили оружие и выпустили десяток стрел прямо ему в грудь. Нет, он не настолько глуп ожидать, что Хэ Сюань не заметит отпечаток его энергии на Инь Юе. Говоря начистоту, учитывая зависимое положение Хэ Сюаня, Хуа Чэн вообще не пытался прятать от него тайну о происходящем за дверями своей спальни. Но заставив Хуа Чэна вновь задуматься о том, почему же Инь Юй оказался за дверями его спальни, Хэ Сюань получил преимущество, о котором никогда не должен узнать. Не только он. Никто не должен узнать. — Из-за него я лишился лучшего подчинённого, которого только мог желать, — хмыкнул Хуа Чэн. Хэ Сюань кивнул. — Инь Юй действительно незаменим. Без него тебе приходится приходить за моим долгом лично. — Хэ Сюань протянул мешочек цянькунь, и в уголках его губ притаилась многозначительная улыбка. Для Хуа Чэна это не значило ничего хорошего. — Встретимся в первый день пятого месяца, Хуа Чэн. Встав у кромки воды, Хэ Сюань взмахнул рукавами и начал стремительно расти. Его тело стало покрываться серебристей чешуёй, которая переливалась на солнце тёмно-лазурными волнами. На месте рук и ног появились лапы с мощными когтями, лицо превратилось в вытянутую морду с ветвящимися рогами и длинными усами, отходящими от переносицы. Опустившись на песок, водяной дракон вскинул голову, расправив плавники, и скрылся в море. Его хвост оставил на песке извилистый отпечаток. Проклятый угорь переросток. Хуа Чэн подождал, пока энергия Хэ Сюаня не растворится в воздухе и медленно вытащил Эмина из ножен. Красный глаз налился кровью, его пульсации передавались рукояти. Металл звенел от напряжения. Один взмах саблей, и часть горы с грохотом упала вниз, подняв в воздух песчинки песка. Испуганные чайки кружили вокруг, заливаясь криками, но вскоре удобно устроились на ровной выемке в скале. Жажда крови Эмина поутихла. Лезвие перестало вибрировать, и Хуа Чэн спрятал его обратно в ножны. Отвратительное чувство. Да, Инь Юй незаменим. Да, воссоединение с Его Высочеством не может этого исправить. Да, Инь Юй не был счастлив в Призрачном Городе, и едва ли по-настоящему наслаждался близостью с Хуа Чэном. Да, каким бы бестолковым ни был этот кудрявый малец, Инь Юй выбрал его. Чтобы больше не слышать унизительных намёков Хэ Сюаня, Хуа Чэн должен с этим смириться. Взгляд Хуа Чэна превратил упавший кусок скалы в облако пыли. Чёрный песок осел на побережье пятном, похожим на огромный цветок. Здесь больше было нечего делать. Инь Юй сидел на плоском камне посреди широкой лесной поляны, наблюдая, как грозовые тучи постепенно рассеиваются и позволяют солнечным лучам нагреть зябкий воздух. Он отошёл всего на пару чжанов от места, где они расстались с Цюань Ичжэнем. Отсюда была хорошо видна смятая молодая трава и мягкая сыроватая земля, которая спасла спину Инь Юя от синяков при падении. Инь Юй не знал, сколько ему придётся провести в одиночестве на этом холодном камне: час, сутки, несколько дней. Они попрощались в спешке, даже не успев дать друг другу обещание встретиться здесь снова. Но если он не дождётся возвращения Цюань Ичжэня, если исчезнет вместе с грозовыми тучами во вспышке света, что подумает этот глупый влюблённый мальчик, чьи чувства Инь Юй защищал, порой даже ценой своих собственных? Решит, что шисюн опять убежал, отверг его и укрылся в ненавистной Небесной столице, куда не долететь даже на огромных крыльях. Он не знал, пока не знал, что шисюн любит его ничуть не меньше, чем он любит шисюна. Учитывая, насколько были пронзительны собственные чувства Цюань Ичжэня, заметить тихо горящий огонь в сердце другого ему было бы крайне трудо. Словно пожар на фоне восхода солнца, любовь Инь Юя не успела проявить свой свет. И, быть может, она была какой-то неправильной. Иначе как объяснить то, что сейчас он действительно хотел бы вернуться в свой дворец. Инь Юй одернул подол своих одежд, затянул потуже пояс, поправил ворот. Накидка с вышитыми журавлями, как ему показалось, перекосилась, и он ровнее накинул её на плечи. Из груди вырвался тяжёлый вздох. Наконец держа в руках Цюань Ичжэня, Инь Юй чувствовал, что не пожелает отпустить его и через сотни лет. Но когда случай разделил их, тяжесть пятилетнего ожидания в неизвестности и слёзы счастья от неожиданной встречи опустошили его. Он хотел бы пережить свои чувства в уединении, сочинить полсотни песен: любовных, гимнических, созерцательных — с каждым касанием к гучжэну упорядочивая потоки своих мыслей. Он хотел бы послушать шум водопада и ощутить прохладу мелких капель воды на своём лице. Но. «Шисюну плохо со мной», — подумает Цюань Ичжэнь, если Инь Юй решиться ему в этом признаться. Его сердце будет разбито, и… — Шисюн! Звонкий голос долетел до ушей Инь Юя быстрее, чем хлёсткий звук рассекающих воздух крыльев. Инь Юй встал и направился навстречу золотому облаку из перьев быстрым шагом, чтобы Цюань Ичжэню было сложнее опять приземлиться на него. Эта предосторожность почти оправдала себя: ему не удалось уклониться от перьев, хлеснувших ему по лицу, но он хотя бы не был сбит с ног. Цюань Ичжэнь своей оплошности даже не заметил. — Я знал, что увижу тебя здесь, — с довольной улыбкой поведал он, — ещё в клане шисюн учил меня, что, перед тем как уйти, нужно сказать «до свидания», «всего вам доброго» или что-то ещё из длинного списка учтивых фраз. Я помню все эти фразы. Шисюн не сказал ни одной, а шисюн никогда бы не позволил себе показаться невежливым. Он что, ожидал похвалы? — Ты прав, — улыбнулся Инь Юй, шагнув чуть ближе к нему, — я не хотел возвращаться на Небеса, не попрощавшись с тобой. Цюань Ичжэнь расцвёл ещё ярче и протянул руки навстречу. Но его ладони замерли в чи от плеч Инь Юя, так и не коснувшись их. — Шисюн? — Что такое? — удивился Инь Юй. — На твоём теле не только твоя ци… ты знаешь? — Цюань Ичжэнь делал паузы, словно сомневался в том, что говорит, — запах одноглазого я бы никогда ни с чем не перепутал. Инь Юй переменился в лице. — Ичжэнь, э-э, мы просто… Есть ли в трёх мирах хоть одно существо, обладающее должным самообладанием, чтобы без заикания поднять тяжёлый полог над своей постелью и не потерять достоинства? Возможно, Чэнчжу, который вёл себя так, словно ему неведомо понятие стыда, мог бы. Но сейчас Инь Юй лишился его защиты и должен был нести ответственность за свой выбор сам. — Он делал с тобой что-то плохое? — с пристальным вниманием глядя на него, спросил Цюань Ичжэнь. Инь Юй нервно улыбнулся. Парное самосовершенствование в понимании Цюань Ичжэня считалось чем-то плохим? Каким бы зависимым от него и навязчивым ребёнком ни был Цюань Ичжэнь, Инь Юй никогда не замечал в его поступках проявлений ревности. Кто-то занимает шисюна беседой? Цюань Ичжэнь подождёт, пока шисюн не освободится и не сможет уделить ему внимание. Кто-то пользуется расположением шисюна? Цюань Ичжэнь будет заниматься своими делами и даже не посмотрит в их сторону. Только если несведущий человек бросит в его присутствии непочтительное слово в адрес шисюна, он во мгновение ока побежит избивать его. Следуя этим рассуждениям, вряд ли Цюань Ичжэнь, услышав о нетипичных для слуги и господина отношениях между Инь Юем и Хуа Чэном, будет развязывать войну непревзойдённых. Но он стал призраком, в самой сути существования которого заложено стремление к Инь Юю. Было бы безрассудно надеяться, что это никак не отразилось на его отношении к жизни. Даже Хуа Чэн, игравший с моралью, как с кубиком в своём игорном доме, был вынужден восстанавливаться после ночи, проведенной с Инь Юем. — Нет, Ичжэнь, — закрыв глаза для храбрости, коротко ответил Инь Юй. — М-м, значит, он неприятный, но не плохой, — кивнул Цюань Ичжэнь и даже не обратил внимания на вздох облегчения, вырвавшийся из груди своего шисюна. Солнце грело всё сильнее, и под толстыми тканями одежд на спине Инь Юя начал проступать пот. От Цюань Ичжэня, напротив, веяло прохладой, как от талой горной воды. Когда ледяные ладони наконец сжали плечи Инь Юя, тот нырнул в освежающие объятия и зарылся носом в мягкие кудри. Быть может, водопады и гучжэн подождут ещё немного. — Ичжэнь, я… Почему это так сложно было произнести вслух? — Шисюн, я скучал по тебе. Инь Юй улыбнулся и провёл рукой по высокому хвосту Цюань Ичжэня. Его пальцы коснулись чужого затылка и спустились вниз по спине до кожаного пояса на талии. В ответ по телу Цюань Ичжэня пробежала дрожь удовольствия. Инь Юй поднял голову и наклонился к его лицу. — То же хотел сказать и я, — шёпотом произнёс Инь Юй прямо ему в губы, — с возвращением, Цюань Ичжэнь. Их расставание прошло легко, словно пролетевшие в потоке ветра семена одуванчика. Цюань Ичжэнь отправился в западные горы «строить дом, который должен обязательно понравиться шисюну», и не выказал сожалений, что его шисюн желает отдохнуть в уединении. Казалось, если бы Инь Юй сказал ему, что останется на Небесах до конца сезона, он принял бы это без колебаний. Главное, шисюн вернётся к нему, заключит в объятия и поцелует. Именно так он сказал. Четырнадцать дней на Небесах пролетели за один вздох. Утром суетливые младшие служащие вместе с чашей ароматного риса и тушёных в островатом соусе овощей приносили хорошие и не очень новости, передавали указания императорского дворца и давали советы по выбору выходного платья. Днём Инь Юй полностью посвящал себя молитвам… Хотел бы он так сказать. Его частыми заботами были визиты вежливости, доклады Его Императорскому Величеству и учётные книги заслуг для Линвэнь. Эту скучную работу с бумагами презирало большинство богов войны, но Инь Юй находил в ней странное удовлетворение. По вечерам, когда прихожане всё реже посещали храмы, боги позволяли себе отвлечься от своих обязанностей. Во дворцах загорались свечи, их обитатели устраивали пышные приёмы с прекрасными танцовщицами и талантливыми музыкантами или спускались в мир смертных в поисках земных удовольствий. За редким исключением в это любимое всеми небожителями время Инь Юй придерживался скудного списка развлечений, который был доступен ему в клане: медитация, фехтование, чтение, каллиграфия, вэйци, гучжэн, прогулки по садам с цветущими магнолиями или любование звёздами со стаканом горячего вина. Он был совсем не против «скучно» проводить своё свободное время, учитывая, что его в жизни имели место и свирепые монстры, и военные парады, о которых он грезил триста лет назад, и недопонимания с другими небесными чиновниками, и малоприятные интриги в молодом и зыбком императорском дворе. Вот только сейчас он не мог найти спокойствия, пока его одолевают навязчивые мысли о ци Хуа Чэна внутри. Собрав со всего дворца чиновников средних Небес, искусных в игре на духовных музыкальных инструментах, Инь Юй отправился на Источник благодати, что брал своё начало от реки на вершине самой высокой горы Небес. Обнажённый, омытый ледяной водой, чтобы избавиться от земных нечистот, и невероятно смущённый, Инь Юй вошёл в источник под мелодию очищения и погрузился в медитацию. В божественном сиянии его тела отчётливо выделялось холодное безжизненное пятно. Демоническая ци подобно раненой змее извивалась в такт музыке и дрожала от колебаний освещённой воды. Но она не исчезала. Осторожно, чтобы ненароком не сжечь свои меридианы, Инь Юй сконцентрировал там горячую энергию ян. Яркий шар, похожий на маленькое солнце, поглотил тёмный сгусток и начал сжимать его, пульсируя своим сиянием. Одновременно со вспышками света в своём духовном видении, Инь Юй начал ощущать, как с низа живота по телу побежали волны жара, отвлекающие, волнующие и очень приятные. «Рядом же точка, отвечающая за плотские утехи», — мысленно простонал он. Сердце Инь Юя забилось сильнее. Журчание воды и неторопливая песня гучжэна с сяо не смогли помочь ему сохранить свой разум в спокойствии и гармонии. Медитация разбилась, подобно падающему на камни потоку воды. Перед закрытыми глазами поплыли красные одежды, в ушах зазвучал шелест полога и его собственные стоны. Инь Юй откинулся на плоский камень и тихо сладострастно вздохнул. Как говорил Цюань Ичжэнь? «Делал с тобой что-то плохое»? Нет. Хуа Чэн умел доставлять удовольствие. Поначалу он вёл себя как богатый господин, пресыщенный деньгами, статусом и развлечениями и готовый воспользоваться кем угодно, лишь бы развеять свою скуку. После первой ночи Инь Юй ожидал, что Хуа Чэну сразу же надоест, и угодил в ловушку, в которую попадали многие жители Призрачного Города: Градоначальник Хуа притворялся более безразличным к окружающим, чем был на самом деле. Обоюдному влечению было далеко до любви, но их обоих это устраивало. Прохладная вода покачиваясь ласкала Инь Юю грудь, как тонкое шёлковое одеяло, а его спина будто лежала на твёрдой кровати. Ноги были согнуты в коленях, раздвинуты и расслаблены. Инь Юй поднял руку, чтобы прикоснуться к себе, и тут же одёрнул её. Разве он настолько слаб, чтобы пойти на поводу у животной страсти? Когда его тело созрело для мыслей о брачном ложе, шифу завёл с Инь Юем разговор о деторождении и повелел запомнить одну фразу: «Проявлять свою мужественность не зазорно, по-настоящему нечистым ты становишься, если позволяешь ей управлять тобой». В святом месте на глазах у чиновников его дворца Инь Юй не мог потерять лицо. Фигура шифу растворилась во тьме сознания, вместо неё появились очертания золотистых кудрей. Цюань Ичжэнь. Казалось, чувства, связывающие их, были далеки от вожделения. Но Инь Юй был не настолько наивен, чтобы полагать, будто Цюань Ичжэнь не хотел бы увидеть его в своей постели. Если на мгновение представить… Вместо Призрачного Города была бы спальня небесного дворца с нефритовыми колоннами. Вместо недвусмысленного жеста в сторону кровати, объятия, мягко увлекающие на простыни. Вместо того, чтобы торопливо развязать все завязки на нижних одеждах Инь Юя, тёплая рука замирает, и чужое дыхание опаляет его шею. Вместо молчания, прерываемого только короткими выдохами, голос, непривычно глубокий, шепчет «шисюн». И вместо темноты, в которой еле различим силуэт удаляющейся обнажённой спины, взгляд, такой же проникновенный, внимательный, как в той беседке под проливным дождём… Только схлынувшая волна возбуждения накатила с новой силой. И тогда, когда Инь Юй был готов вскочить на колени и ударить кулаками по камням, музыка наконец закончилась. — Ваше высочество Циин, вы в порядке? Инь Юй резко распахнул глаза и поймал обеспокоенный взгляд своего генерала. Наверное, Инь Юй и правда выглядел болезненно: покрасневшее лицо, мелкие капли пота у висков и поверхностное дыхание. Оперевшись о протянутую руку, он встал на подкашивающиеся ноги и кивнул. Говорить сил у него не было. — Его высочеству Циину удалось избавиться от скверны? — спросил музыкант, державший в руках Все участники ритуала столпились на берегу в ожидании ответа, пока младшие служащие вытирали Инь Юя полотенцем и накидывали на плечи лёгкий халат. — Д-да, — наконец выдавил из себя Инь Юй, — благодарю вас, мастер Чжи. Он не был уверен, что сказал правду. Его энергия ян беспорядочно бурлила по телу и ослепляла при попытке найти в теле тот самый тёмный сгусток. Но это было уже не важно. В сопровождении служащих дворца Инь Юй дошёл до порога своих покоев и отпустил каждого с благодарностью. Когда он устало присел на кушетку у самого входа, рядом остался лишь один музыкант, тот, что держал за спиной гучжэн. — Мастер Чжи, не смею более вас задерживать. — Ритуал не поможет, — внезапно произнёс музыкант знакомым резким голосом. — Чэнчжу?! «Мастер Чжи» оставил гучжэн у входа и прыгнул в покои Инь Юя. За мгновение его одежды окрасились в красный, а один глаз закрыла тёмная повязка. Инь Юй хотел поприветствовать его как подобает, но не нашёл сил встать, поэтому сложил руки в вежливом поклоне. — Брось это, — Хуа Чэн нахмурился. У него всегда портилось настроение, если Инь Юй был с ним слишком учтив. — Ваши навыки игры на гучжэне стократно улучшились с момента нашей последней встречи, — похвалил Инь Юй, вспоминая, с каким трудом ему удалось добиться, чтобы Хуа Чэн хотя бы начал попадать по струнам. — У меня был превосходный учитель, — Хуа Чэн ухмыльнулся. — Благодарю Чэнчжу за похвалу. Задержавшись глазами на открытой части груди Инь Юя, Хуа Чэн убрал руки за спину и прошёлся по комнате. В его походке чувствовалась еле заметная скованность, будто обычно уверенный в себе хозяин Призрачного Города чувствовал неловкость, нервничал, даже сердился. На Инь Юя? На себя? — Я вижу в твоих глазах вопрос, для чего мне нужно было это представление. С исчезновением Посланника убывающей луны у меня не осталось подчинённых, которым я мог бы доверить такие важные дела. Я пришёл передать тебе это без посторонних глаз. В его руках появился длинный свиток с испачканными в туши краями, выполненный на прекрасно знакомой Инь Юю сероватой бумаге и перевязанный красной лентой, которую производили в единственном магазине тканей на призрачном рынке. Сердце Инь Юя дрогнуло. Разворачивая свиток, он был готов увидеть корявый почерк Хуа Чэна, но… «Господин Посланник убывающей луны, вы ушли не попрощавшись, мы не видели вас пять лет. Вернитесь». «Я плохо пишу. Скучаю. Жду посланника. Мясник». «Господин Посланник, у нас в меню новое блюдо, все ингредиенты человеческие, вам понравится. Обязательно заходите». «Недавно к нам забрёл новенький дух, слабенький, от силы дня два после смерти, хотел рассказать ему про вас, потом вспомнил, что вас-то и нету уже. Вот так». Мальчик-посыльный, не научившийся при жизни писать, нарисовал плачущую рожицу. У демона-петуха вместо иероглифов получились одни кляксы, но он очень старательно выводил своё послание кистью. Несколько призраков поставили свои печати под лаконичной фразой хозяина лавки проклятий: «Вы должны быть тут», будто хотели выразить своё согласие. Отсутствие единого стиля, хаос, импульсивность. В одном свитке была душа всего Призрачного Города, который оставался домом Инь Юя на протяжении нескольких сотен лет. Капля упала на запястье Инь Юя. С каждой новой строчкой перед его глазами вставала пелена из слёз. Только увидев свиток, он осознал, что время Посланника убывающей луны безвозвратно ушло. Проститься с ним должно было быть так же легко, как снять маску демона и положить на полку. Но сердце Инь Юй восприняло это как невосполнимую утрату. Насколько же необъяснимая, абсурдная и совершенно нелепая часть человеческой природы — мысленно сбегать в идиллистические картинки из прошлого, каким бы тяжёлым оно на самом деле ни было. После изгнания Инь Юй с тоской вспоминал Небеса, где ни дня не был по-настоящему счастлив. Теперь он цеплялся за тёплые воспоминания о Призрачный Городе и не мог просто отпустить их, потому что действительно оставил там частичку себя. — Небеса стоят того? — Хуа Чэн накрутил на палец мокрые кончики волос Инь Юя. — Его Высочество полагается на меня, и верующие западных земель нуждаются в покровителе, я… — Это не ответ. Инь Юю захотелось закричать. Хуа Чэн пользовался его изнеможением, заставлял выворачивать чувства наизнанку и не давал спрятаться за дежурными фразами. Как в самый первый день в Призрачном Городе, когда раздавленный смертью Цзянь Юя Инь Юй был вынужден раскрыть свою память призрачной бабочке, а затем ответить на цепкие вопросы Хуа Чэна. — Здесь мне открылся мой истинный путь, — осторожно начал Инь Юй, – я живу жизнью, о которой мечтал. Но я благодарен вам за то, что вы передали мне этот свиток. Хуа Чэн хмыкнул и спустя небольшую паузу с напускной небрежностью сказал: — Призрачный Город ждёт твоего появления на Цинмин. — Боюсь, узнав, что я небесный чиновник, жители не примут меня. — Они уже знают, кто ты. Наполовину раскрытый свиток упал на пол. Инь Юй закрыл лицо ладонями и позволил слезам капать на колени. Он не мог сказать, от какого чувства дрожат его плечи. Из сердца наружу тихо, с рваными вздохами, выходили признательность и горечь. Прошло много времени, прежде чем он почувствовал лёгкое, почти невесомое касание к своим волосам. Так же тихо, не давя на Инь Юя словами, Хуа Чэн положил руку на его затылок и просто ждал. «Спасибо, Чэнчжу, — мысленно поблагодарил Инь Юй, — спасибо за всё». Когда эмоции настолько истощили Инь Юя, что слёзы перестали капля за каплей скатываться к подбородку, он вытер мокрые щёки и нос. И Хуа Чэн вновь заговорил: — Демоническая ци рано или поздно сама сгорит в твоём теле от жара божественной духовной энергии. Зачем тебе понадобилось изгонять её? Инь Юй встретил его любопытный взгляд своими покрасневшими глазами. Он не знал, как ответить. Этот поступок был вызван чувством, что пора избавиться от клейма, которое олицетворяло его принадлежность Хуа Чэну. Просто так… будет правильно. — Ясно, твой кудрявый шиди учуял, — Хуа Чэн трактовал его молчание по-своему, — забавно, учитывая, что его след уже практически подавил мой. — Ичжэнь оставил на мне свою ци? Говоря начистоту, это не было удивительной новостью. Цюань Ичжэнь проявлял несдержанность во всём: в еде, во сне, в тренировках, никогда не экономил силы во время сражений и не любил скрытых тактик. Вряд ли ему бы пришло в голову сдерживать свою неуёмную энергию. — Ты смыл большую часть, но её всё ещё можно ощутить, — лицо Хуа Чэна в одно мгновение оказалось совсем близко, Инь Юй чувствовал движение воздуха рядом со своими губами — я не он, и умею не оставлять следов. Духовная энергия полилась через поцелуй. У Инь Юя не было сил сопротивляться. Он и не хотел сопротивляться. Его тело задрожало от бегущей по меридианам силы. Губы, которые он сейчас ощущал, были приятно прохладными, мягкими и, когда Инь Юй отвечал, приоткрывая рот, порывистыми. Они ловили каждый его выдох и будто втягивали в себя. Поток энергии медленно стихал, пока не был полностью прерван властным языком, проникшим напоследок в рот Инь Юя. В следующее мгновение всё прекратилось. — Ты же передашь моё почтение громовой птице? — довольный собой, Хуа Чэн провёл по нижней губе Инь Юя пальцем и исчез. Инь Юю оставалось только покачать головой: Хуа Чэн по своему обыкновению творил, что хотел. Инь Юй не был уверен, было ли это своеобразным способом попрощаться, либо желанием урвать кусок пирога, оставленный без присмотра, либо просто небольшой местью напоследок. Но его разбитость ушла. А вместе с ней грудь покинуло что-то очень болезненное. Сомнения. Сожаления. Инь Юй приложил палец к виску и про себя произнёс пароль от духовной сети, не изменившийся за три сотни лет. «Ичжэнь, мне нужно встретиться с тобой». По недостроенному дворцу, который находился на плоской вершине горы над облаками, гулял морозный сквозняк и на решётках блестел иней. Цюань Ичжэнь торопливо затапливал печь в единственной комнате, которая была полностью меблирована. Его крылья распушились от холода и стали похожи на маленькое золотое облако. Инь Юй сидел на голой кровати, укутанный в белую толстую шкуру большого зверя, и с улыбкой смотрел, как кончики перьев трутся об пол. За окном под слабым светом звёзд блестели белые высокогорные снега и виднелся чёрный силуэт будущего восточного крыла. Цюань Ичжэнь, очевидно, имел очень смутное представление об архитектуре и не думал сверяться со сторонами света по фэн-шую. Вместо ровного прямоугольника стены вокруг его дворца были выстроены в форме осьминога. — Шисюн, — позвал Цюань Ичжэнь, покончив с огнём, — здесь всё ещё недостаточно тепло. Может, нам поискать другое место? — Брось суету, холод не является для меня проблемой, я не обычный человек. Поза Цюань Ичжэя выражала несогласие, но он явно не мог подобрать слов, чтобы возразить. — Садись, — Инь Юй мягко указал на кровать рядом с собой и убрал в сторону часть шкуры. Дождавшись, когда Цюань Ичжэнь выполнит его просьбу, он продолжил: — Мне не даёт покоя одна мысль. Ичжэнь, на моём теле всё ещё осталась ци Чэнчжу? — М? Цюань Ичжэнь удивлённо моргнул и наклонился к его шее. Он несколько мгновений задержался у самой кожи, отчего у Инь Юя по позвоночнику пошли мурашки, затем поднял голову и кивнул. — Я пытался избавиться от неё, — вздохнул Инь Юй, не чувствуя при этом досады, — значит, остаётся только один путь. Прежде чем Цюань Ичжэнь что-то сказал, Инь Юй повалил его назад прямо на мягкую шкуру. Цюань Ичжэнь успел расправить крылья, и золотые перья накрыли всё пространство кровати как искусно вышитое покрывало. — Шисюн? — Цюань Ичжэнь смотрел растерянно, будто всё ещё не улавливал намерений Инь Юя. Инь Юй аккуратно лёг сверху и провёл по напряжённой жилке на его шее, спустившись до выглядывающей из-под ворота одежд ложбинке между лопаток. — Я хочу переспать с тобой, Ичжэнь. Ты понимаешь, что это значит? Цюань Ичжэнь резко прижал Инь Юя к себе, выбив из его груди весь воздух. Это было больше похоже на захват противника во время тренировочного поединка, чем на настоящие объятия. «Противник» не мог пошевелиться, лишь слушал, как на биение его сердца начинает откликаться чужое, которое должно было остановиться навеки. Слабые, едва напитавшиеся жизнью удары сменились уверенным ритмом. В перекличке двух сердце уже невозможно было понять, какое на самом деле мертво. Цюань Ичжэнь долгое время молчал и своим слабым дыханием щекотал Инь Юю ухо. Только Небесам было ведомо, почему он медлил с ответом, и когда наконец заговорил, его голос едва был различим в тишине. — Я не знаю. Для меня шисюн — единственный, с кем я хотел бы проводить ночи вместе. Так было всегда. Но шисюн не такой. Его чувства более утончённые. Они меняются. Меняются то плавно и незаметно, то резко и неожиданно. Оттого мне не под силу понять, когда он хранит ненависть, а когда что-то иное. Но если я могу дать ему то, что он желает, этого достаточно. Последняя фраза колом воткнулась в разомлевшее сердце Инь Юя. Он уже шагнул в мир, где над ними не тяготела трагедия ушедших лет, и видел прекрасное наваждение, что они идут туда рука об руку, хотя в реальности даже не пригласил Цюань Ичжэня к порогу. Нужно было нечто глубже, чем слова. Единение. Искренность. Возможно, годы. — Ты научишься понимать. Со временем, — желая сказать это глаза в глаза, Инь Юй приподнял голову и смог различить только кончик носа Цюань Ичжэня. — Мои чувства более не скрыты от тебя. Но вопрос был в другом. Готов ли ты к тому, что мы собираемся делать? Это может быть больно, если по незнанию пренебречь советами по парному совершенствованию для мужчин. — Мне попадались книги, — закивал Цюань Ичжэнь, — там почти на каждой странице были рисунки тушью и короткие фразы под ними, поэтому плохое знание иероглифов почти не мешало читать. Просто когда шисюн сказал, что эта тема ему неинтересна, я забыл о них. — Я такое говорил? — удивился Инь Юй. На свете ещё не родилось человека, которого не посещали бы весенние мысли, и он вовсе не был исключением. — Да, самосовершенствование стоит для тебя выше женитьбы. С опозданием на три сотни лет Инь Юй осознал две вещи: первое — во время учёбы в клане Цюань Ичжэнь подглядывал за ним, а второе — в юности Инь Юю не доставало деликатности в разговоре с шимэй. Незадолго до совершеннолетия Инь Юя его родители расторгли помолвку с внучкой одного из старейшин клана, надеявшись на его скорое вознесение. Он относился к невесте сдержанно: не испытывал ни отвращения, ни влечения, поэтому решение родителей принял без возражений. Однако того же нельзя было сказать о девушке. Поймав Инь Юя после ночной охоты в безлюдной беседке, она попросила его объяснить, почему семья, к которой ей наказывали привыкать с младенчества, вдруг отказалась принимать её под свою крышу. Инь Юй счёл слишком высокомерным сказать, что в скором времени окажется на Небесах, и усугубил ситуацию своими нечуткими словами. Ту же ошибку он совершал, избегая называть вещи своими именами в разговоре с Цюань Ичжэнем. Неудивительно, что в итоге… — Ичжэнь, отказ вступать в брак и отказ от земных удовольствий настолько же далеки друг от друга, насколько начало великого шелкового пути далеко от его конца, — с грустной улыбкой сказал Инь Юй. — Слова, которые ты услышал, были предназначены шимэй, но отнюдь не тебе. — Разве шифу не говорил, что заниматься этим до свадьбы нельзя? — Посмотри на себя. Ты девушка? Цюань Ичжэнь выглядел сбитым с толку, но добросовестно оглядел свою широкую мужскую ладонь и ощупал шею. — Нет. — Теперь на меня. Я девушка? Этот вопрос Цюань Ичжэнь обдумывал дольше, даже приподнял Инь Юя за плечи, чтобы как следует рассмотреть. — Нет. — Если мужчина лишает чести девушку, не будучи связанным с ней брачными узами, он совершает предосудительный поступок, рушит её будущее и навлекает на себя гнев её семьи. Поэтому юных учеников клана наставляют сохранять достоинство и не ввязываться в проблемы, которые они по молодости не смогут разрешить. Связь мужчины с мужчиной… Что ж, она скорее вне морали. Но в этом мире не осталось никого, кто мог бы нас осудить. «Разве что Цзянь Юй. Для него это станет не сюрпризом, но большим ударом», — про себя закончил Инь Юй. Цюань Ичжэнь попытался подняться, и Инь Юю пришлось отсесть в сторону, чтобы не придавить перья. Слова, призванные разрешить все сомнения, отчего-то расстроили Цюань Ичжэня. Его взгляд блуждал где-то в складках шкуры, плечи были опущены. — Но я хотел бы нашей свадьбы. — Соблюсти тысячи ритуалов, привлечь внимания безразличных нам людей растратой золота… Ради чего? У нас не осталось родных, которые могли бы благословить нас. Не осталось тех, для кого эта церемония бы что-то значила. Традиции бракосочетания не будут иметь для нас смысла. Наоборот, благо, что мы свободны от них. — Нам не нужны традиции Империи. Это была бы свадьба только для нас. — Только для нас? Инь Юй никогда не думал, что это возможно. Свадьба устраивалась для двух огромных семей, решивших породниться. Свадьба устраивалась для соседей, чтобы впечатлить их размахом церемонии. В конце концов свадьба устраивалась для провинциального чиновника, который в своих бумагах добавит на земли Империи новый дом. Молодожёны всего лишь исполняли свой долг перед предками. Если у них были тёплые чувства друг к другу — это уже считалось большой удачей. Неужели в западных народах, откуда родом Цюань Ичжэнь, люди мыслили настолько по-иному? — Шисюн не отвергнет меня? Цюань Ичжэнь сделал предложение. Не по правилам, в момент, когда они… в не самый подходящий момент, но его осознанный и искренний взгляд говорил о серьёзности намерений. Остерегаясь очередной безумной идеи, отказать и разбить ему сердце? Инь Юй не мог. Это было равносильно ножу в свою собственную грудь. Инь Юю оставалось только… медленно, не отводя взгляда, отрицательно помотать головой. Крылья Цюань Ичжэня засияли так ярко, что Инь Юй инстинктивно зажмурился. Золотой свет проникал даже сквозь закрытые веки, и, казалось, был способен оставить на коже ожоги. В следующее мгновение в лицо Инь Юю ударил поток воздуха от взмаха десятка тысяч перьев, из-за которого чуть не слетела тяжёлая накидка. Когда Инь Юй пришёл сюда, на нём была лишь простая повседневная одежда. Теперь на его плечи давило несколько слоёв, а талию стягивал жёсткий пояс. — Шисюну очень идёт красный, — отчего-то смеясь, Цюань Ичжэнь помог ему поправить наряд. Несмотря на страх ослепнуть, Инь Юй моментально открыл глаза. Он впервые услышал такой смех Цюань Ичжэня. Казалось, этот замкнутый ребёнок вовсе не способен веселиться настолько беззаботно, открыто и искренне. Мир не переставал восприниматься им как что-то жестокое и враждебное. И вот, спустя три сотни лет, Инь Юй увидел, что осмелился взять в руки чужую судьбу не зря. — Смотри! — Цюань Ичжэнь взял Инь Юя за рукав и помахал широким краем, явно с желанием показать вышивку в виде золотого фазана. Свет от крыльев перестал слепить, поэтому вместо того, чтобы безрезультатно пытаться рассмотреть себя, Инь Юй перевёл взгляд на того, кто с самого детства мечтал разделить с ним жизненный путь. Обычно беспорядочно падающие на плечи кудри Цюань Ичжэня были убраны в большой пучок, скрепленный золотым гуанем со шпилькой, которая на кончике изгибалась и переходила в небольшое крыло. На одеждах были вышиты перья на фоне необычных узоров свободолюбивого западного народа. — Как ты это сделал? — протянул Инь Юй, изумлённый тончайшей игрой светотени на блестящих нитках и тканях. Цюань Ичжэнь ничего не ответил, лишь продолжил с довольной улыбкой смотреть на него. Инь Юй, разумеется, знал, что каждый призрак волей-неволей должен овладеть чарами иллюзий, дабы воплотиться в мире живых. Но от Цюань Ичжэня, который изучения любого заклинания избегал, словно страшного проклятия, не ожидал такого мастерства. Наверное, Цюань Ичжэнь просто любил чувствовать, осязать, видеть мир. Любил жить, во что бы то ни стало. Инь Юй медленно встал с кровати, чтобы подойти к большому зеркалу за ширмой. Ему приходилось двигаться плавно и держать идеальную осанку, чтобы тяжёлый гуань не сдвинулся. Плохо представляя вкусы Цюань Ичжэня, он не знал, кого увидит в отражении: благородного дворянина, величественного правителя, сверкающего бога — там мог быть кто угодно. Но он не ожидал увидеть себя. Его белая кожа была почти не тронута осветляющей пудрой, появилось лишь немного туши вдоль линии ресниц и на бровях. Цюань Ичжэнь не добавил ни одного лишнего узора или украшения к обычно сдержанному выходному платью Инь Юя. Может быть, он не чувствовал в себе уверенности играть со стилем и воплотил в красных тонах то, что обычно видел на Инь Юе. А может, в этом был более глубокий смысл. Зеркало поймало свет, отражённый от золотых перьев Цюань Ичжэня, тихо подошедшего сзади и севшего на колени. Его голова была опущена, скрывая выражение лица. Инь Юй тотчас развернулся к нему с нехорошим предчувствием. — Шисюн, — начал Цюань Ичжэнь, — я знаю про алтарь предков, про три поклона, про всё это. Но я не хочу кланяться старикам и старухам по фамилии Инь, давно отошедшим в мир иной, как не хочу кланяться Небесам, которые однажды отвернулись от тебя. Для меня никто не может стать выше тебя, шисюн. Поэтому на коленях я клянусь тебе. Только тебе. Клянусь, я, — голос Цюань Ичжэня стал тише, — стану лучше. Другие шиди не раз говорили Инь Юю, что у него терпение Будды. Им было неведомо, сколь много раз Инь Юя одолевало раздражение от своеволия Цюань Ичжэня. В юности ему хватало самообладания скрывать свои чувства. Но сейчас на кону стояло нечто более серьёзное, чем потеря лица. «Разве ты не говорил, что хочешь сделать меня счастливым? — восклицал внутри себя Инь Юй, — вместо этого ты будешь до конца веков посыпать голову пеплом, будто твой виноватый взгляд доставляет мне радость. Открой же глаза, Ичжэнь! Раскрой уши! Я выбрал остаться с тобой!» Инь Юй протянул Цюань Ичжэню руку и резко заставил его встать на ноги. — Цюань Ичжэнь, я должен был дать тебе больше времени, чтобы ты привык к нашей новой жизни. Но речи, подобные этой, выводят меня из себя. Если ты настолько непонятлив, позволь мне забыть о словах. Чувствуй. Не дав ему сказать что-либо в ответ, Инь Юй притянул его для поцелуя. Всё произошло совсем не так, как Инь Юй представлял в источнике. Это он был тем, кто повалил Цюань Ичжэня на кровать. Это он раздвинул слои красных тканей на его груди, чтобы оставить такой же красный след вокруг ключицы. Это он раздвинул коленом ноги Цюань Ичжэня, надавив прямо на пах. Злость завела Инь Юя достаточно, чтобы не обращать внимание на робость в ответ. — Шисюн, зачем ты кусаешь меня? — жалобно прошептал Цюань Ичжэнь, когда Инь Юй добрался до его соска и поддел его зубами. — Хочу, чтобы ты ответил мне. Инь Юй сильнее нажал коленом на твердеющий пах Цюань Ичжэня. Всё тело того затряслось от излишней стимуляции. Инь Юй знал, что его ласки слишком интенсивны, но у него не было иного выхода заставить чувствовать призрака, не знавшего таких ощущений при жизни. — Шисюн, пожалуйста, давай снимем одежду, — в голосе Цюань Ичжэня звучала мольба. Он отчаянно схватился за ворот Инь Юя и потянул его одежды вниз. По позвоночнику Инь Юя пробежала тёплая волна. Он позволил оголить свои плечи и привстал, чтобы положить ладонь на грудь Цюань Ичжэня. Она вздымалась в такт учащённому дыхания и слегка покрылась потом. С приоткрытым ртом и съехавшей набок причёской Цюань Ичжэнь нравился Инь Юю ещё больше, чем в свадебном наряде. В предвкушении того, как красные расшитые ткани полностью спадают на пол, Инь Юй потянул ремешок на поясе Цюань Ичжэня. Из-за своих больших крыльев Цюань Ичжэнь не смог сам избавиться от одежд, даже когда Инь Юй слез с него и дал сесть на край кровати. Помогая ему вытащить длинные перья сквозь прорези на спине, Инь Юй наслаждался тем, как бывший бог обнажает свою природную красоту. Движения Цюань Ичжэня был далеки от грациозности, но в изгибах его тела пряталась сила юности, так хорошо сочетавшаяся с непокорным характером. Вот, уже полностью нагой Цюань Ичжэнь встал перед Инь Юем. Без тени смущения, с одним лишь томительным ожиданием в глазах. Инь Юй не удержался от того, чтобы погладить его по взбухшим венкам. — Нет, мне пока нельзя! — запротестовал Цюань Ичжэнь, дрожа от каждого дразнящего движения, — мы ведь ещё не… Это так мило. С улыбкой Инь Юй надавил на головку и затем отпустил его. Пока Цюань Ичжэнь с покрасневшими щеками устраивался обратно на кровать, Инь Юй поспешил избавиться от своей одежды и нащупать в рукаве пузырёк с жирным скользящим маслом. Цюань Ичжэнь словно завороженный наблюдал, как разворачивается слой за слоем, и провожал взглядом каждую деталь наряда, соскальзывающую вниз. Стоило нагому Инь Юю развернуться к нему лицом, возбуждение Цюань Ичжэня стало ещё сильнее, и приняло болезненный вид. — Торопиться нельзя, иначе тебе будет больно, — понимающе произнёс Инь Юй, вновь ложась сверху. Контраст прохладного воздуха по сравнению с соприкосновением двух разгорячённых тел был столь пронзительным, что Инь Юй протяжно выдохнул. Он устроился между ног Цюань Ичжэня и чувствовал его пах своим. Дрожь одновременно прошла по их коленям, и в этот момент Цюань Ичжэнь притянул его лицо ближе. Его язык был горячим и совершенно непредсказуемым. Инь Юй бросил попытки нащупать темп, вместо этого дал ему хаотично пробовать на вкус свои губы и рот. Разорвав поцелуй, Инь Юй сел на кровать и широко раздвинул колени Цюань Ичжэня. Блестящие от масла пальцы исчезли в напряжённых ягодицах. Инь Юй соврал. В первый раз больно будет всё равно. Но он хотел, чтобы боль сливалась с наслаждением, как в его сердце страсть делит место со злостью. Явно не зная, что делать со своими руками, Цюань Ичжэнь ерошил свои перья, повторяя тихим сбивчивым голосом имя Инь Юя. Его имя. Инь Юй думал, что слово «шисюн» навечно прилипло к языку Цюань Ичжэня. Усилившееся желание вызвало настоящий взрыв ощущений в паху. Пальцы Инь Юя дрогнули и выскользнули наружу. — Довольно, я готов! — в то же мгновение поймал его руку Цюань Ичжэнь. Он не был готов. Но Инь Юй хотел его. Цюань Ичжэнь был попросту наивен и не представлял, что такое принимать в себя кого-то, но хоть раз Инь Юй мог поступить эгоистично. Он смазал себя маслом и подался вперёд. На глазах Цюань Ичжэня выступили слёзы. Он отчаянно сжался и задержал дыхание. Инь Юй едва успел охладить себя, когда из-за крепко держащих его мышц, по телу прошла сладкая волна. Упав на локти, он припал губами к шее — самому чувствительному месту на теле Цюань Ичжэня, и покрывал поцелуями кожу, пока не почувствовал, что хватка вокруг него ослабела, позволяя ему двигаться. Пусть как любовник Инь Юй значительно уступал Чэнчжу, кое-чему научиться он успел. Крылья Цюань Ичжэня вздрагивали от каждого толчка, стоило Инь Юю найти нужное положение. — Шисюн, здесь… — пролепетал Цюань Ичжэнь, подавшись ягодицами навстречу. Он так часто облизывал и прикусывал свои губы, что они опухли и заблестели от слюны. — Знаю, знаю, — Инь Юй взял его ладонь и положил ниже живота, где уже скопилась капающая с головки смазка, — Помоги себе Ичжэнь. Вопреки смелым весенним фантазиям Инь Юя, Цюань Ичжэнь оказался неопытен даже в таком незамысловатом деле, как доставить себе удовольствие. Его пальцы двигались по длине беспорядочно и то и дело слабели, если Инь Юй проникал слишком глубоко внутрь. Судя по появившейся складке между бровей этих неуклюжих ласк оказалось недостаточно, чтобы замаскировать саднящую боль от всё более резких толчков. Инь Юй наклонился оставить лёгкий поцелуй на напряжённом лбу, затем на кончике носа, где зависла капля пота, затем на опухших губах. Цюань Ичжэнь приоткрыл рот, прося большего, но Инь Юй уже поднялся наверх и остановил его язык подушечкой указательного пальца. Недовольное мычание не достигло сознания Инь Юя, которое было поглощено скольжением между всё таких же тугих мышц. Казалось, даже воздух вокруг нагрелся от вскипевшей внутри энергии ян. Стоны Цюань Ичжэня превратились для него в неразборчивый вой ветра, картина кровати погрузилась в темноту. Остался только шум крови в ушах и поднимающаяся снизу живота волна удовольствия. Инь Юй задрожал всем телом и позволил своему семени хлынуть в нутро Цюань Ичжэня. Его ян засиял так ярко, будто все годы самосовершенствования нужны были именно ради этого момента. Чувство блаженства и звенящий тонус всего тела перетекли в мимолётную медитацию. Когда Инь Юй открыл глаза, обнаружил, что Цюань Ичжэнь с восхищением глядит на него, машинально продолжая неумело поглаживать себя, а меж его ягодиц повисла вязкая белая капля. — Шисюн, когда ты кончаешь, твоё лицо становится ещё красивее. — Что ты такое говоришь, — Инь Юй вздрогнул от того, насколько непристойно это звучало, и поспешил сменить тему, — Ичжэнь, что ты делаешь? Это действительно то, как ты прикасаешься к себе? — Ага. Похоже, одна из причин, почему Цюань Ичжэнь был так помешан на сражениях, крылась в его феноменальной способности направлять весенние мысли в кулаки… — Позволь мне. Инь Юй наклонился и обвил его губами. От него не требовалось особого мастерства, Цюань Ичжэнь уже был на пределе и скорее мешал себе рукой. Скользя языком по длинной линии от основания до головки, Инь Юй подумал, как хорош в постели может стать Цюань Ичжэнь, если поднаберётся опыта. Подобные мысли смутили его самого. — М-м! — протянул Цюань на пике своего удовольствия и обмяк на кровати, тяжело дыша. Инь Юй вытер с губ его семя и устало осмотрел кровать. Они оставили на простынях пятна масла и испачкали одеяло семенем, но сейчас разбираться с этим не было желания. Он лёг рядом с Цюань Ичжэнем и накинул на них шкуру: им стоило сохранить тепло, чтобы не потерять слишком много яна. Цюань Ичжэнь поймал его ладонь и прижал к своей груди. Его сердце продолжало биться, хоть удары постепенно становились слабее. Они лежали так, встречая розовые лучи раннего рассвета и дыша в унисон. Глаза Инь Юя почти закрылись, когда Цюань Ичжэнь внезапно заговорил: — Шисюн, почему тебя так разозлила моя клятва? Инь Юй забрал у него руку, которая начала затекать, и вздохнул: — Я принял решение отпустить былое и ответил тебе взаимностью. А ты так и не понял меня. — Я понял, — голос Цюань Ичжэня звучал слегка обиженно, — поэтому хочу стать лучше, чтобы ты не пожалел об этом, как когда-то пожалел, что привёл меня в клан. «Это Цзянь Юй вбил ему в голову?» — поразился Инь Юй. Цзянь Юй многократно давал понять Цюань Ичжэню, что его вступление в клан было ошибкой. Не исключено, что в попытке придать своим словам веса, он ссылался на Инь Юя. Вот только в детстве Цюань Ичжэнь никогда не принимал его нападки всерьёз. — Единственное, о чём я жалею — о том, что позволил тебе умереть, — поминая крепким словом своего друга, сказал Инь Юй. — А-а… Ответив этим непонятным звуком, Цюань Ичжэнь повернулся лицом к стене. Казалось, он просто развалился на кровати, готовый погрузиться в сон. Богом Цюань Ичжэнь не пренебрегал таким отдыхом, и призраком вряд ли станет. Но золотые перья слегка дрожали в такт шумным вздохам, будто что-то мешает воздуху идти в нос. — Ты плачешь? — спросил Инь Юй. Крылья полностью скрывали с глаз Цюань Ичжэня. Судя по шороху на бархатной подушке, он помотал головой. Инь Юй встал и не одеваясь обошёл кровать. Разумеется, Цюань Ичжэнь плакал. Слёзы впитывались в подушку вместе с прозрачной влагой из его носа. — Но почему? — Инь Юй искренне не понимал. Цюань Ичжэнь вновь помотал головой и снова попытался спрятать от него лицо. Тогда Инь Юй устроился на кровати рядом с ним и притянул его к себе за плечи. Сначала Цюань Ичжэнь сопротивлялся, упорно не желая показывать слёзы, но, сдавшись, уткнулся в основание шеи Инь Юя и издал давно сдерживаемый всхлип. — Шисюн я так давно мечтал о тебе… Инь Юй позволил ему тихо плакать в крепких объятиях, пока его пальцы нежно перебирают мягкие перья. Когда-то он думал, что избранником этого дикого ребёнка из чужого племени может стать только искусство меча. К счастью, в сердце Цюань Ичжэня нашлось место и для человека. Для его шисюна. Цинмин в Призрачном Городе отмечался не менее пышно, чем Праздник весны или Середины осени. Призраки, у которых ещё оставались живые родственники, напоказ покупали предметы роскоши и щеголяли подношениями на зависть остальным. Из-за наплыва ритуальных денег в Игорном доме было не протолкнуться от посетителей. Многие приходили не только приумножить или, точнее, растратить богатство, но ещё и посмотреть на силуэт самого господина Градоначальника, видневшийся за красной ширмой. Из уст в уста местные жители передавали, что обычно непредсказуемый глава Призрачного Города всегда наблюдает за игрой в этот день в году, и если кому удача улыбнётся, может предложить сыграть с ним по заоблачной ставке. Однако даже Хуа Чэн не смог затмить самую заметную фигуру сегодня — Посланника убывающей луны. Инь Юй впервые шёл по улицам Призрачного Города с маской, сдвинутой набок. Если среди призраков и были те, кто негодовал по поводу появления небесного чиновника, их голоса были целиком заглушены приветствиями, незатейливыми жизненными историями и просьбами, которые сыпались на Инь Юя со всех сторон. Он будто приехал к дальним родственникам, временами надоедливым, слишком болтливым и жаждущим решить с помощью него все свои проблемы, но рядом с ними всё равно появлялось чувство дома. Хотя Хуа Чэн держался в отдалении и не вмешиваясь наблюдал, как Инь Юй ходит от призрака к призраку, он следовал за ним через весь Призрачный Город. Когда после прощального банкета в свою честь Инь Юй двинулся в направлении ворот, ему в спину прозвучал ироничный вопрос: — Собираетесь уходить, Ваше Высочество Посланник убывающей луны? В умении выражаться искромётно и ёмко Хуа Чэну не было равных. — Я хочу посетить могилу в зачарованном лесу, пока не наступила полночь, — спустя два удара сердца ответил Инь Юй и, немного помолчав, добавил: — благодарю Чэнчжу за приглашение. Мне было радостно снова побывать здесь. В его руки упал небольшой предмет. Им оказался шёлковый мешочек, внутри которого громко стукнулась друг друга пара игральных костей. Сердце Инь Юя в очередной раз дрогнуло. — В любое время, — коротко добавил Хуа Чэн. — Благодарю, Чэнчжу. Медленно кивнув Инь Юю, будто сделав небольшой поклон, Хуа Чэн развернулся и пошёл в сторону оживлённой части города, где его тут же окружили любопытные призраки. Инь Юй проводил его красные одежды глазами и, вздохнув для смелости, отправился за ворота вглубь леса. Сегодня ритуал призыва был не нужен: Цзянь Юй уже неподвижно стоял рядом со своим надгробием и стеклянным взглядом наблюдал за покачивающейся от ветра веткой сосны. Такого импульсивного человека редко можно было застать погружённым в свои мысли. Наверное, на Цинмин любой призрак начинал невольно вспоминать свою земную жизнь и наделять новыми смыслами прошедшие события. Стоило Инь Юю подойти ближе, Цзянь Юй вздрогнул и вернулся к своей обычной манере поведения — нападению. — Это что?! — он отшатнулся и отошёл назад, — где тебя так замарали демонической ци? — Я только что встречался с огромным количеством призраков. Скоро от неё не останется даже воспоминания, не стоит волноваться. — По сравнению с тем, как несёт от твоего тела, свежий след на одежде просто ничтожен. Наряд, кстати, не впечатляет. В прошлый раз ты выглядел куда представительнее. Инь Юй бросил другу укоризненный взгляд. В отличие от доспеха бога войны простое чёрное ханьфу с плащом не было призвано подчёркивать статус своего носителя. Наоборот, оно должно было быть настолько простым и незатейливым, насколько это возможно. Тем не менее, Инь Юй всё равно считал свои одежды достаточно элегантными. — Это наряд Посланника убывающей луны, — пояснил он, показывая подвеску с серпом месяца на чёрном фоне, — три сотни лет я носил его, но так и не рассказал тебе про службу в Призрачном Городе. — Да я и не хочу этого знать, — махнул рукой Цзянь Юй, — очередная история о том, как ты сдался. Не интересно. Что меня действительно волнует, так это происхождение раздражающе мощной ци, которой веет даже от твоих волос. — Ох. Стоило Инь Юю понять, что чует Цзянь Юй, ему стало смешно. Раньше он бы непременно покраснел и замялся, может, ответил уклончиво, оберегая друга от правды, но теперь ему больше не было стыдно за чувства к Цюань Ичжэню. Рассвет, который они встретили вместе несколько полных лун назад, навсегда принёс гармонию в его сердце. Уже представляя, как у Цзянь Юя от злости лопнет сосуд в глазу, образовав у радужки красное деревце, Инь Юй ответил: — Это Ичжэнь. — Ты же говорил, что он умер. — Тебя тоже не назовёшь живым. — Спасибо за напоминание, — огрызнулся Цзянь Юй, — значит, малой призраком стал. Ци у него, конечно, мощная, крепче благовоний. — Он прошёлся вокруг надгробия, жестикулируя кистью в такт своим мыслям: — эм, а как это связано с тобой? Или вы… что? Это!? Цзянь Юй застыл и с надеждой посмотрел на Инь Юя, будто ожидая, что тот его переубедит. Но Инь Юй лишь кивнул с лёгкой улыбкой. Реакция напоминала сход лавины. Сначала Цзянь Юй недоверчиво помотал головой, затем в шоке от осознания вскинул руки, тут же поник, и наконец так сильно хлопнул себя по лбу, будто хотел выбить глаз. — Давай-ка сюда, — он отобрал у Инь Юя клочок своих волос, — пора нам завязывать с моим пребыванием на земле. — Что?! Души мёртвых должны были покидать мир живых, и находить упокоение в вечном дао, чтобы в будущем родиться вновь. Инь Юй желал вернуть душу Цзянь Юя в мировой поток и пришёл сюда с твёрдым намерением отпустить своего друга, тем не менее оказался не готов, что несколько раз отрепетированные прощальные речи потребуются в это самое мгновение. — Да ничего. У тебя вид человека, который нащупал свой путь. Для меня не осталось смысла оставаться здесь, — Цзянь Юй неожиданно улыбнулся, — к тому же, не хочу жить в мире, где вы двое оставляете друг на друге свою ци. В сердце Инь Юя хлынуло тепло. Ему ли не знать, насколько ненависть была сильным чувством, способным подчинять себе все мысли и эмоции. Цзянь Юй, без сомнения, ненавидел Цюань Ичжэня, ненавидел искренне, со всей мощью своего взрывного характера. Однако счастье Инь Юя всё равно было для него важнее. Если хоть в одной душе ненависть потерпела поражение, то за такой мир стоит бороться. — Я хотел о многом сказать тебе, — признался Инь Юй. В его голове крутились воспоминания о детстве в клане, об испытаниях на лживых Небесах Цзюнь У, о лишениях во время изгнания — обо всём, что связывало их на земном пути. Даже если лицо Цзянь Юя вновь начнет стираться из его памяти, он никогда не забудет, через что они прошли вместе, не даст себе забыть. — Да не тужься ты так, — Цзянь Юй закатил глаза, — мы уже достаточно сказали друг другу. С тех пор мало что изменилось: я всё так же прав, а ты продолжаешь мяться дурью. Но каким-то образом это работает, так что продолжай в том же духе. Инь Юй прыснул. Глядя, как заклинание огня медленно сжигает мешочек, он выкинул из головы все заготовленные слова и сказал самое важное: — Спасибо. За всё. — Встретимся в моей следующей жизни, Инь Юй. Силуэт Цзянь Юя полностью растворился в ночи. Инь Юй аккуратно поднёс к лицу кучку пепла и сдул её со своих ладоней на неувядающие цветы. Похоронив многое и многих, он был готов идти вперёд — Цзянь Юй был прав. Шрамы зажили, внутренние демоны поглотили сами себя. Впереди сияло тёплое солнце. И это было самое важное, что взамен всех утрат Инь Юй приобрёл. *** «Праздник весны следует за праздником золотых монет», — этой фразой Вэй Усюнь очень гордился и даже приказал вышивальщице увековечить её на поясе-обереге, который повесил на статуэтку хули-цзин. В преддверие праздника люди шили себе новые наряды на целый год вперёд: те, что побогаче выбирали гладкий шёлк стойкого насыщенного цвета благодаря красителю из пурпурного моллюска; те, что победнее, надевали одежды из крашенного алканной льна. И тем, и другим Вэй Усюнь был рад предоставить ткани на любой вкус и кошелёк, но отменного качества при любой цене — это гарантированно. С такими продажами росли не только капиталы Вэй Усюня, но и улучшалось его и так безоблачное настроение, поэтому поездка на родину предков, которым почему-то захотелось поселиться не где-нибудь поудобнее, а в горах на Западе, даже не казалась ему обременительной. Тем более, в этом году с ним захотел поехать его хороший друг. Что там у того с прошлым, где семья, родители, Вэй Усюнь не вникал — вроде из низов откуда-то, бывший нищий без крыши над головой, зато этот друг прекрасно понимал, что может понравиться покупателям и как строить с ними прибыльные отношения. Приятный человек, толковый, и смех у него был тёплый. На пятнадцатый день нового года, собравшись вместе с жителями деревни на маленьком рыночке, чтобы запустить в небо фонари богам, Вэй Усюнь отвлёкся от беседы с другом и окинул взглядом вид со склона горы. Красота этих мест, конечно, могла заставить ненадолго забыть о трудностях дороги и всех неудобств пребывания вдали от столицы. Внизу было видно многочисленные мелкие деревушки, утопающие в свете фонарей. Прямо под склоном текла большая река с чистой горной водой, где отражались жёлто-красные блики света. Вокруг била жизнь: люди вешали на дома небогатые, но с любовью сделанные украшения, а на фонари крепили сложные вырезанные из бумаги рисунки. Среди простых ханьфу цвета песка или бамбука выделялись необычные одежды общин других народов: столько мехов и сложных узоров на халатах редко можно было встретить в империи. Хотя и местные не отставали. Взять хотя бы того чудака в соломенной шляпе, которую облили разноцветными красками с нескольких сторон. Ох, это же Вэй Мэйбо — его… его… племянник брата его дедушки, в общем. Своего родственника Вэй Усюнь любил, но при любой возможности избегал долгой беседы. О чём говорить с человеком, который всю жизнь только и знал, что торговал рыбой, да на пальцах считал монеты? Да и чем ты ему интересен, если у тебя, конечно, не вырос мясистый плавник стоимостью не менее пяти серебряных. К сожалению, аккуратно спрятаться за своего друга у Вэй Усюня не получилось, и Вэй Мэйбо с важным видом протолкнулся к ним, держа в руках зажжённый фонарь. — Для Его Высочества Циина, — он с гордостью продемонстрировал свой «трофей». — Циина? — удивлённо переспросил Вэй Усюнь, — это та птица, родом из Небесных садов? — Какая ещё птица? — от негодования Вэй Мэйбо тряхнул фонарём, и огонь внутри чуть не поджёг бумажный корпус. — Это наш двуединый бог, покровитель Запада. — То есть как это двуединый бог? — с свою очередь опешил Вэй Усюнь, — дух золотого яйца ненавидел Небеса и столетиями рвался на землю. Или его возлюбленный снова вознёсся? Двое молодых заклинателей, сидящих у прилавка со сладкими угощениями, одновременно повернули головы в их сторону. Один из них, встретив взгляд Вэй Усюня, обратно уткнулся в тарелку танъюаней и поспешно взял один рисовый шарик в рот. Второй оказался менее стыдливым и даже привстал, чтобы удобнее подслушивать. Эй, разве в клане не должны были научить манерам? Из вредности Вэй Усюнь отошёл на пару шагов и, понизив голос, рассказал о златокрылой птицы Пэн, её божественном покровителе и морском чудовище. — В глупости какие-то вы верите в вашей столице, — насупившись сказал Вэй Мэйбо, — давай-ка я лучше расскажу правду. Слушать про злоключения Да Циина и Сяо Циина было не слишком захватывающе — всё-таки рассказчик Вэй Усюню достался такой, который может заинтересовать только после бочки рисовой водки. Что-то перекликалось со сказаниями южных земель: период наставничества, падение с Небес, разлука, но Вэй Усюнь не мог взять в толк, как из истории, кричащей о любви, люди слепили образ двуединого бога. Слепые, что ли? — Вот ты говоришь: «две частицы одной сущности», — сказал он, терпеливо дождавшись «счастливого воссоединения» в конце, — так это всего лишь изящная фигура речи про связь влюблённых. Вот вы закрутили-завернули: гоняться за самим собой веками, сгореть ради самого себя в огне. А Пэн тем временем знай себе обитает на земле. С ваших же слов. — Да ведь в видениях того мастера по статуям не было никаких птиц! Хотя в наших краях и правда видели Пэна в облике крылатого юнца. Ах, слишком сложно. Усюнь, а Усюнь, почему боги такие скрытные и не хотят рассказать, что да как было, а!? — Вы, двое мужчин, говорите необоснованно, — резко вмешался житель из инонародной общины в ярком узорчатом халате с меховой отделкой. Разборчивая речь выдавала в нём человека, прожившего в Империи достаточно долго, может, всю жизнь, однако слова он подбирал неуместные, странные: — Мой народ поклонялся Великому предку древнее, чем триста лет назад. Каждую весну, когда день становился равен ночи, мы толпились всем царством соревноваться в могуществе, ловкости и умениях. Если мужчина превзойдёт все состязания: на коне, на земле, с луком и с мечом — с птицей-проводником его отправляют в горы к святилищу предков, где он достоин присоединиться к другим духам, защищающим нас. Ваши шаманы тоже готовятся к инициации в этих священных горах, отсего украли образ нашего Великого предка, сделавшего мечом и дичью из клочка пустыни процветающее царство. Посмотрите на вашего бога — у него мои глаза, кудрявые волосы и длинный высокий нос. Повисло неловкое молчание. Говоря начистоту, Вэй Усюню уже наскучил спор о происхождении Циина, которому он даже не поклонялся. Бог исполняет молитвы и не требует слишком многого взамен? Славно, можно носить свои подношения. Остальным пусть занимаются писари при храмах. Вэй Мэйбо же, по-видимому считал, что иной взгляд на историю божества Запада равносилен оскорблению отцов и дедов. Его грудь раздулась, а брови сжались так, будто пытаются раздавить что-то в складках кожи. Он открыл рот, чтобы вывалить на мужчину гневную тираду, но вместо него оживился тот заклинатель у прилавка, что понаглее: — О, шисюн, он говорит про праздник, где разрешали много драться! В империи же тоже есть такой день в календаре, да? Вроде… весеннее равноденствие? Жду не дождусь. — Почему ты вдруг вспомнил об этом? — Там были состязания в охоте, мои любимые. Я давно не держал в руках сокола, — юноша начал махать вытянутой рукой вверх, будто толкал что-то невидимое в воздух, — мою птицу сожгли на жертвенном алтаре, даже пепел развеяли. Подожди-ка! — он так сильно подпрыгнул на месте, что у него дрогнул голос. — Что случилось? Не нужно так кричать, ты привлекаешь внимание. Ох, — судя по внезапно изменившемуся тону голоса, «шисюна» тоже что-то взволновало. Он осторожно огляделся вокруг и положил на прилавок несколько монет за две тарелки угощения, — нам пора возвращаться, ты же не хочешь пропустить банкет, Ичжэнь? В воздух полетели первые фонари. Дети показывали на них пальцами и громко смеялись, даже некоторые взрослые от тихих молитв перешли к громким возгласам, сливающимся в единый стройный шум. Вэй Усюнь перевёл взгляд на посветлевшее небо, повинуясь какому-то невольному порыву. Скопления огней, ярче десятков звёзд, приковали его внимание на долгие мгновения. Даже Вэй Мэйбо забыл о своём гневе и, прошептав короткое послание для Циина своему фонарю, мягко подкинул его в воздух. Но когда они, словно очнувшись от транса, одновременно уставились на опустевшую скамейку, на месте двух молодых заклинателей осталось только длинное жёлтое перо. — Чтоб лиса отгрызла мне ноги… — пролепетал Вэй Мэйбо. — Дела… — согласился Вэй Усюнь. Оставалось надеялся, что Циин, кем бы он ни был, не осерчает на них за непочтительные разговоры о нём. — Получается, ты был прав, и Его Высочество Циин всё же птица, а божеств на самом деле двое? — у Вэй Мэйбо был очень жалкий и беспомощный взгляд. — Господа, — неожиданно вмешался друг Вэй Усуня, — отчего вы думаете, что одна версия исключает другую? Если связать их вместе, они сплетутся в причудливую стройную историю, подобно вышивке на ткани. Я нечасто имел счастье завязать беседу с Его Высочеством Циином и Его Высочеством Инь Юем, но их трагическая история так или иначе коснулась каждого небожителя, и отделить правду от вымысла мне не составляет труда. — Цинсюань, ты бы лучше отделил свои грёзы о Небесах от реальности. Ши Цинсюань рассмеялся и поднял перо, которое засветилось в его руках, а затем распалось на сотни маленьких искр. — Ты прав, я просто пошутил. Но тайн богов знаю предостаточно. Хотите послушать? По запаху жареной утки, имбиря и специй Цюань Ичжэнь понял, что шисюн перенёс их прямо ко входу в парадный зал нефритового дворца Небесного императора. Из-за закрытых дверей доносилась торжественная речь Повелителя грома. Судя по шороху одежд и стуку чашек, в зале собрались все боги Поднебесной. Цюань Ичжэнь тоже мог войти туда. После того как верующие причислили его к божественному пантеону, Небесные врата перестали посылать в него молнии. Но ему больше не было смысла стремиться на Небеса: они с шисюном встречались на земле. У них осталось столько непосещённых мест, неопробованных блюд, непобеждённых монстров. Если бы не праздник, они бы потратили этот день на путешествия. — Церемония уже началась, — шисюн вздохнул, глядя на щель, из которой было видно длинный, полный угощений стол, — как невежливо с нашей стороны явиться в самый разгар. — Его Высочество не возражал, если мы задержимся на земле, и не обязывал нас приходить вовсе. — Ичжэнь, Его Высочество Наследний принц теперь правит Небесными чертогами, поэтому к нему следует почтительно обращаться Его Императорское Величество. И его великодушием нельзя злоупотреблять. — Хорошо, — Цюань Ичжэнь кивнул, дав себе обещание обязательно это запомнить, — но я всё равно не пойду. — Что с тобой? Разве ты не мечтал снова попробовать лакомства с Небес? Цюань Ичжэнь сглотнул слюну при мысли о вкусностях, которые ждали его всего в нескольких шагах, и ответил, еле пересилив себя: — Мне нужно попасть в Чёрные Воды. — Именно сейчас? — Угу, это важно. Там лежит мой прах, я хочу забрать его. Взгляд шисюна стал встревоженным. — Ты говорил, что он в надёжном месте. Ичжэнь, если что-то случится с ним, это будет конец для тебя, для нас. Ты не можешь вскользь дать мне знать об опасности и... Цюань Ичжэнь остервенело замотал головой и протестующе замычал, перебивая его: — Всё не так. Мой прах в порядке, ничего ему не грозит. Он нужен мне для другого. Для тебя, шисюн. Пока Праздник фонарей не закончился, я должен успеть подарить тебе свадебный подарок. Прошло столько времени, а я так и не предложил тебе ничего достойного. Шисюн успокоился, опустил глаза и едва заметно улыбнулся. Смутился. Но по-хорошему. Когда шисюн смущался по-плохому, его шея напрягалась, нижняя губа чуть находила на верхнюю и взгляд стеклянел. Значит, Цюань Ичжэнь сделал ему больше приятно, чем нет. — Со времён моего падения сегодня первый праздник на Небесах, который мы можем посетить вместе, — после недолгого молчания шисюн провёл пальцами по его щеке, отчего мёртвое сердце Цюань Ичжэня резко забилось, вызвав непроизвольную дрожь. Нет, шисюн не редко прикасался к нему, вовсе нет. Просто шисюн такой сдержанный, что эти моменты каждый раз были чем-то особенным. — Но ты так настырен. Иди. Впереди у нас будет ещё множество праздников. Шисюн понял! Цюань Ичжэнь широко улыбнулся и прильнул к его ладони, накрыв её своей. — Я скоро вернусь, шисюн. Цюань Ичжэня чуть не утянуло в воду внезапным порывом ветра, едва он перенёсся во владения Черновода. Прежде чем он успел подумать, откуда здесь взялся ветер, с его крыльев упало несколько перьев, тут же подхваченных волнами и унесённых далеко в море. Светящиеся золотые пушинки заинтересовали костяных рыб, которые начали играть с ними, словно с приманкой. Они не обращали внимания на Цюань Ичжэня, и тот перевёл взгляд от тёмных волн на небо. К его удивлению, облаков там было совсем немного, а те, что всё-таки закрывали солнце, неумолимо гнал прочь ветер. Вместе с тяжёлыми тучами уходил и ужасный запах тухлой рыбы, чему Цюань Ичжэнь был несказанно рад. В свете дворец Чёрных Вод выглядел совсем по-другому: со стен ушла плесень, полупустые комнаты перестали быть гнетущими и больше походили на залы для медитаций в их с шисюном клане, с такими же немногочисленными полками и невзрачными вещами. Поэтому Цюань Ичжэнь заходил внутрь в замешательстве. С одной стороны, ему были по душе произошедшие изменения, с другой — вдруг он откроет дверь, а там Черновод во всём белом кормит карпов в пруду. Но нет, Черновод был обычный, в своих чёрных с серебром одеждах и плотных наплечниках с узором из драконьей чешуи. Он сидел в беседке и пил горячее вино из дымящегося чайника. Рядом стояла ещё одна маленькая фарфоровая чашка. Заметив Цюань Ичжэня, Черновод жестом пригласил его сесть рядом и наполнил её вином. — Любой другой призрак после перерождения сразу же побежал бы возвращать ту единственную вещь, от которой зависит его существование, — протянув чашку Цюань Ичжэню, Черновод достал небольшую урну с прахом и поставил её на стол, — а ты даже про неё не вспомнил. — М, спасибо, — Цюань Ичжэнь потянулся за ней, но Черновод преградил его руку, отодвинув урну подальше. — Ты ведь осознаёшь ценность того, что оставил в моих руках? Он говорил, как шисюн. Конечно, Цюань Ичжэнь осознавал. Он был не настолько глуп. И он вовсе ни о чём не забывал, как утверждал Черновод. Просто до сегодняшнего дня не видел причин забирать урну из Чёрных Вод. — Я пришёл за своим прахом и не хочу драться с тобой. — Немного терпения, — Черновод ухмыльнулся в манере одноглазого, отчего Цюань Ичжэнь нахмурился, — для начала хочу убедиться, что ты не оставишь его без присмотра в первой же лапшичной. — Не оставлю, я не хочу исчезнуть. Здесь всё, что мне дорого, шисюн, и клан, и меч… вообще всё. Черновод наполнил свою чашку до краёв горячим вином и встал, опершись на ограждение беседки. — Помимо чувств Инь Юя есть ещё одна причина, по которой тебе стоит беспокоиться о себе. Хуа Чэну нужен соперник. Цюань Ичжэнь внимательно разглядывал его профиль, позу, выражение лица, но так и не смог найти хоть какое-то объяснение этим словам, поэтому тоже обвил пальцами тёплый фарфор. — Хуа Чэн — это одноглазый? — Верно, — судя по выражению лица Черновода, слова Цюань Ичжэня его позабавили. — При чём здесь он? — С тех пор как Белое бедствие, его главный враг, было повержено, а Его Императорское Величество вернул себе доброе имя, у Хуа Чэна не осталось ни преград, которые нужно преодолевать, ни вершин, которые нужно покорять. Сейчас он может сколь угодно наслаждаться вниманием Его Императорского Величества, но в будущем всемогущество и скука развеют его дух по ветру, либо он лишится рассудка и повергнет мир в хаос. Кто-то должен восстановить баланс сил. — Почему ты сам не хочешь противостоять ему? — спросил Цюань Ичжэнь, нюхая вино в чашке. Алкоголь слишком резко пах, даже для его притупившегося после смерти обоняния. Как людям может нравиться такое пить? Черновод усмехнулся: — Он уже давно умело играет на моих слабостях и позволяет себе диктовать условия наших соглашений. Имея такую власть, Хуа Чэн не воспринимает меня как силу, с которой нужно считаться. К тому же, у нас слишком разные цели и методы их достижения. Нам нечего делить. Зато ваши интересы уже пересеклись. Интерес взял верх над чутьём, и Цюань Ичжэнь хлебнул из чашки. Наверное, это был самый крепкий алкоголь, который он пробовал. Едкий вкус ударил ему в нос и обжёг горло. — Какие, кха-кха, интересы? — Инь Юй, — улыбку Черновода сложно было назвать доброй, но Цюань Ичжэнь почувствовал в ней участие, — благодаря тебе из постели Хуа Чэна ускользнул его самый доверенный подчинённый. Получается, одноглазый интересовался шисюном. В том самом смысле. Вот почему его ци осталась в теле шисюна. Цюань Ичжэнь не знал, что чувствует. Его не научили словам, подходящим для таких эмоций. Но теперь ему ещё сильнее захотелось вернуться к шисюну, остаться с ним вдвоём в его роскошных небесных покоях и совершенно забыть о каком-то одноглазом. — Значит, одноглазый захочет вернуть шисюна обратно в Призрачный Город? — спросил Цюань Ичжэнь, когда Черновод допил вино и поднял на него свой терпеливый взгляд, — нельзя, шисюн счастлив на Небесах. — Сомневаюсь, что Хуа Чэн станет унижать себя настолько необдуманным поступком. Но вероятно он попытается перейти тебе дорогу в чём-то другом. И это будет на пользу вам обоим. Цюань Ичжэнь отставил в сторону чашку с вином и посмотрел на свои ладони. Черновод ошибался. Цюань Ичжэнь не был похож на одноглазого. Ему было не важно, хорош противник или плох, если с ним можно драться. Он разучивал новые приёмы не потому, что они самые мощные, а потому, что ему нравился процесс. Это интересно. Мир вокруг интересный, даже если шисюн — его центр. — Я понял, — сказал Цюань Ичжэнь, — если потребуется, мы сразимся с ним. Он мне не нравится. Черновод протянул ему урну с прахом и рассмеялся: — Хуа Чэн невыносимый тип, когда выделывается на публику, но с ним вполне можно иметь дело один на один. Цюань Ичжэнь молча принял её и пожал плечами. — Пока, — коротко бросил он, прежде чем направиться к выходу. Дворец Чёрных Вод был окружён острыми камнями, которые кололи ступни даже через подошвы сапог. Полоса скользких покрытых водорослями и мхом валунов тянулась почти через всё побережье, и только в одном месте прерывалась сероватым крупным песком. На нём виднелись дугообразные следы большой змеи с внушительными выемками от когтей. Большие блестящие чешуйки, которых ещё не присыпало ветром, лежали повсюду, перемежаясь с выцветшими растрёпанными перьями. Цюань Ичжэнь открыл крышку урны, и песок засиял, словно вокруг загорелись сотни свечей. Каждое перо, превратившись в золотые искры, залетало в урну и сливалось в один большую светящуюся бесформенную фигуру. Она всё росла ввысь, пока наконец не покинула урну и не устремилась к Цюань Ичжэню. В то же мгновение его руку обхватили цепкие когти, а в щеку ударил воздух от взмаха заострённых крыльев. По побережью прокатился высокий крик, распугавший бакланов на соседних камнях. Цюань Ичжэнь с восторгом подкинул в воздух птицу, родившуюся из его праха. Он никогда не видел, чтобы тело соколов было покрыто золотыми пестринами, не видел на их головах длинных перьев, похожих на корону, но всё это показалось ему прекрасным. Как у любого мужчины его народа, у Цюань Ичжэня была ловчая птица. Такая же изящная, с загнутым клювом и большими чёрными глазами. Когда ему исполнилось десять, вместе с ней он добыл больше всех дичи на ритуальной охоте. Она парила рядом, привлечённая запахом добычи из маленькой сумки на седле, во время гонки на лошадях. Все скакуны в холке были выше Цюань Ичжэня почти в два раза, но он всё равно приехал первым с большим отрывом. Она же ждала его в клобучке, пока он соревновался со взрослыми мужчинами в силе и меткости. И она умерла вместо него. Праздник в день весеннего равноденствия был последним днём, когда Цюань Ичжэнь сажал её на перчатку. Как победителя всех состязаний, его хотели сжечь на алтаре. Говорили, что это совсем не больно, и внушали, какая это честь — присоединиться к духам предков. Цюань Ичжэнь им не поверил. Ни одному красивому слову. Он не хотел умирать. Его не пугала участь быть изгнанным из народа: ему ни до кого не было дела, как и его приёмному отцу до него. Из страха перед гневом духов, старейшины отобрали его птицу и сожгли её в огне неестественного голубого цвета вместо него. Попрощавшись с прахом своего крылатого друга, Цюань Ичжэнь взял короткий нож и отправился дальше в горы в поисках… чего-нибудь. Кого-нибудь. Покружив в небе, золотой сокол опустился на руку Цюань Ичжэня. Шисюн не догадывался, пока не догадывался, какой прекрасный полёт ему вскоре предстоит наблюдать во время охоты. Напоследок почесав птице хохолок, Цюань Ичжэнь взмыл обратно на Небеса. Тяжёлые на вид створки дверей легко поддались ладоням Цюань Ичжэня, открыв ему путь в парадную залу. Вдоль стен тянулись ряды ширм, образующих единую картину со стаей летящих журавлей не менее полусотни шагов длиной. Полукруглые арки с характерными в Империи прямоугольными узорами вели в боковые коридоры, из которых выходили слуги с подносами и бутылками вина. По обеим сторонам от входа вдаль уходило два ряда столов, оканчивавшихся небольшой возвышенностью с троном. Цюань Ичжэнь замер в дверях, пытаясь разглядеть шисюна среди сотен смеющихся, пьющих и беседующих лиц. Не успел он сделать и шагу, небесные чиновники за ближайшими к нему столами, разом повернули головы в его сторону. — Это Цюань Ичжэнь? Он всё-таки добрался сюда? — удивился кто-то, даже не потрудившись понизить голос. Вокруг зашептались. Цюань Ичжэнь не знал, где его место, не видел шисюна, и слуги императорского дворца избегали подходить к нему, поэтому он просто двинулся вперёд по небольшому проходу между правым рядом столов и ширмами, пересадив сокола на плечо. — Во что превратились Небеса. Теперь мы сидим за одним столом с призрачными владыками и должны раздавать им почести. Прошлый небесный император был демоном во плоти, но никто из этих небожителей не корил себя, что кланялся ему ранее. Никто не обливался потом, вспоминая, как приветствовал Повелителя Земли, которым притворялся Черновод. Цюань Ичжэнь был здесь из-за шисюна. Он не собирался иметь никаких дел с собравшимися в этом зале, и предпочёл бы, чтобы они не трогали его. Буквально не трогали его. Цюань Ичжэнь грубо отбил руку, дёрнувшую его за перья — прикасаться к ним позволено только шисюну, и, не удостоив говорившего взглядом, продолжил идти. Лица тех, кто мямля здоровался с ним и вставал со своего места, чтобы получше его рассмотреть, были ему совершенно не знакомы. Обычно жители Небес либо пытались навязать ему своё общество, зачем-то рассказывая о своих заслугах, либо игнорировали его существование. Он не знал другого отношения и не стремился ничего менять. Исключений было три: Повелитель Ветров, Его Высочество и шисюн. Всё. К дружелюбию, интересу в глазах чужих ему людей он не привык, и просто кивал, держа путь дальше. Впереди начала вырисовываться северная стена с наполовину погружённой в неё статуей нового Небесного Императора, на фоне которой массивный трон с головами драконов казался маленьким камнем с ящерицой. Ближе к Императору сидели наиболее высокопоставленные небесные чиновники с большим количеством заслуг и храмов. Некоторые из них даже были Цюань Ичжэню знакомы. Их столы слуги обслуживали с большим рвением. Когда очередной низкий мужчина в нефритово-зелёном ханьфу преградил ему путь глиняной тарелкой с запечённой уткой, Цюань Ичжэнь взял кусочек и поднял на уровень плеча. Сокол забрал угощение, чуть клюнув его в палец. — Это была моя утка. Как собрался возмещать ущерб, Циин? — генерал севера, который бегал за женщинами, откинулся назад и приветственно поднял чашку. — М? — Цюань Ичжэнь поднял брови. — О, не стоит беспокоиться. Пожалуй, в качестве извинения приму то, что для встречи со мной ты отрастил сияющие как золото крылья. Мне в самом деле доставляет удовольствие глядеть на них. Генерал отпил вина и со стуком поставил на стол чашку, довольный своей странной речью. Может, он перепутал Цюань Ичжэня с девушкой? — Ну же, поприветствуй старого друга, мы не виделись почти десять лет. Чиновники с противоположного стола с интересом за разворачивающей перед ними сценой. Цюань Ичжэнь слышал их смешки и совершенно не понимал, что происходит. Может, над ним решили пошутить? Цюань Ичжэнь нахмурил брови. Он не любил, когда над ним шутят. Это никогда не казалось ему смешным. В детстве он мог просто побить обидчика, но сейчас его сковывало обещание шисюну не устраивать драк на Небесах. — Эй, не нужно делать такое лицо, — голос генерала показался немного обеспокоенным, — всего лишь одно приветствие. Зачем ему это? Цюань Ичжэнь не понимал. Но не видел смысла игнорировать его просьбу. Один день генерал вёл себя как друг, другой мог начать делать гадости. Он бывал по-отцовски заботливым как шифу, язвительным как мерзкий друг шисюна, самодовольным как одноглазый, весёлым как Повелитель Ветров. Из-за его непредсказуемости Цюань Ичжэнь не испытывал радости, пересекаясь с ним, но, всё-таки его можно было назвать четвёртым обитателем Небес, который не считал Цюань Ичжэня пустым местом. — Привет, — произнёс Цюань Ичжэнь, желая поскорее утихомирить пьяного генерала. Судя по трём пустым бутылкам рядом с генералом, разгадка тайны его хорошего настроения крылась в именно количестве выпитого вина. — Ты ведь даже не помнишь, как меня зовут? — генерал рассмеялся. — Нет. — Генерал Мин... — Пэй Мин, — сухо прервала его сидящая рядом богиня литературы. Линвэнь. Пятый небожитель, чьё лицо и даже имя Цюань Ичжэнь худо-бедно запомнил. Как обычно у неё был усталый вид и тёмные круги под глазами. Она не смотрела на Цюань Ичжэня, и он не стал кивать ей. — Дражайшая Цзе, — голос Пэй Мина звучал угрожающе, — разве я не достоин быть представленным своим блистательным титулом? Линвэнь с невозмутимым видом отпила из своей чашки, не выказывая желания продолжать разговор. Цюань Ичжэнь пожал плечами. Хорошо. — Привет, Пэй Мин, — повторил он. По обеим сторонам зала разразился хохот. Даже Пэй Мин усмехнулся, наконец опустив глаза в свою полупустую тарелку. Цюань Ичжэнь стоял в нерешительности, наблюдая, как все вокруг него веселятся и одобрительно подмигивают ему. Неужели он сказал что-то настолько смешное? Всё, что он сделал — просто назвал кого-то по имени. «‎Ичжэнь, сюда». Цюань Ичжэнь резко повернул голову в сторону мягкого голоса. Ему показалось, что свечи в зале в один момент стали гореть ярче. Вот же шисюн! Золотые драконы по бокам трона почти полностью скрывали его, ему пришлось навалился на свой стол, чтобы привлечь внимание Цюань Ичжэня. Их всё ещё разделяло не менее трёх десятков шагов. Как назло, настало время смены блюд, и в проходе за столами кто-нибудь то и дело преграждал путь. Ширмы опасно шатались, если Ичжэнь Цюань задевал их крыльями, пытаясь разойтись со слугами и не выбить подносы из их рук. У него сжались губы от нетерпения, когда он наконец запрыгнул на возвышенность и почти бегом обогнул трон, едва удерживая ровно плечо с соколом. Но вскоре он занял место рядом с шисюном и раздражение на его лице уступило место улыбке. — Сегодня все ведут себя странно, — заметил Цюань Ичжэнь, пока слуги приносили ему вино, чашку и угощение, — почему они пытаются заговорить со мной? — Тогда, во время битвы с Белым Бедствием, ты спас их, пожертвовав собой, — ответил шисюн, — они пытаются выразить тебе свою признательность. — Я не их спасал, — возразил Цюань Ичжэнь. — Знаю, — шисюн улыбнулся немного смущённо, — но без твоего вмешательства жертв было бы не избежать. Многие здесь своей жизнью обязаны тебе. — М-м. Цюань Ичжэнь не знал, что сказать, поэтому перевёл взгляд на свою тарелку. Он успел отвыкнуть от дворцовой еды, и даже не понял, из чего было сделано это блюдо. Но оно пахло великолепно. — Его Высочество Инь Юй прав, Циин, — со стороны трона раздался знакомый голос, — вы очень помогли нам в той битве, и мне так и не довелось отблагодарить вас за это. Цюань Ичжэнь отложил палочки, которые только что взял в руку, и поднял глаза. Он так быстро рванул к шисюну, что не подумал посмотреть на трон. А это было важно. Там сидел Его Высочество. Его Императорское Величество. Он приветливо улыбался, будто обрадованный встречей с Цюань Ичжэнем. Наверное, так и было. Почему-то Его Императорское Величество был искренне рад заговорить с любым живым существом, у которого имелся рот. Цюань Ичжэнь не забыл слов шисюна, потому сложил руки в вежливом поклоне. С противоположной от трона послышалось одобрительное «Хм». Разумеется, одноглазый тоже был здесь. Но Цюань Ичжэнь предпочёл не замечать его дальше. Когда Цюань Ичжэнь поднял глаза, Его Императорское Величество заулыбался ещё сильнее, более тёплой улыбкой. Наверное, это значит, что он всё сделал правильно. — Прошу у вас прощения, что прервал вашу трапезу, но мне хотелось бы без промедления отдать вам почести. Надеюсь, вы позволите мне занять немного вашего времени? Не сомневайтесь, после вы сможете в полной мере насладиться праздничным угощением. Дождавшись неуверенного кивка от Цюань Ичжэня, Его Императорское Величество встал, и внимание присутствующих мгновенно переключилось на него: — Ваше Высочество Циин, — торжественно объявил он, — благодаря вашему бесстрашному поступку, мы смогли одержать победу над Белым Бедствием. Если бы не вы, Небес, которые вы сейчас видите перед своими глазами, не существовало бы. Я выражаю вам искреннюю признательность за спасённые жизни всех присутствующих, за восстановленный мир в трёх мирах и объявляю в вашу честь восемь ударов колокола. По залу пронёсся высокий гулкий звон. Для людского уха это был приятный звук. Если не подойти к источнику слишком близко, он никогда не покажется резким и давящим. Но таким он был на самом деле. Обладая нечеловечески чутким слухом, Цюань Ичжэнь на мгновение поморщился. Ему пришлось притупить свои шесть чувств, чтобы ощутить благоговение, которое рождал звон колокола в его сердце при жизни. Даже расслабленные алкоголем небесные чиновники слушали раскатистую песнь с возвышенным выражением лица. Однако сокол, до этого мирно сидевший у Цюань Ичжэня на плече, вдруг закричал и взвился к потолку. В зале поднял переполох. Птица беспорядочно металась с места на место, сшибала бутылки и смахивала тарелки на пол, резко взлетая при каждом новом ударе колокола. В страхе перед её острыми когтями некоторые чиновники закрыли головы руками или попрятались под столы. Вино из опрокинутых бутылок полилось на пол. — Ловите птицу! Она сейчас разнесёт дворец! — Генерал Наньян, подстрелите её! Боги войны схватились за мечи и повскакивали из-за столов. Сквозь ширмы пронёсся угрожающий рёв тигра. Сердце Цюань Ичжэня внезапно ударилось о грудь, он расправил крылья, готовый броситься к соколу, но не успел ничего предпринять. — Довольно, — властно приказал Его Императорское Величество, — птица испугалась громкого звука. Сейчас она успокоится. Встревоженные небесные чиновники вернулись на свои места и убрали оружие в ножны, в замешательстве глядя на Его Императорское Величество. На их лицах читалось недоверие, хотя никто не посмел возразить. Убедившись, что опасности больше нет, Цюань Ичжэнь опустился обратно на сидение и бросил взгляд на шисюна. Шисюн, казалось, вовсе не заметил всеобщего волнения. Он завороженно смотрел, как сокол с криком кружит над головами. Палочки в его руке неподвижно застыли. — Тебе нравится, шисюн? — Ичжэнь? — шисюн перевёл на Цюань Ичжэня растерянный взгляд, как будто не понял вопроса. — Тебе нравится птица? — Да, я никогда не видел такого полёта. Её крылья... Её оперение... оно переливается золотом, как твоё. — Это для тебя. — Что? — Мой подарок. Цюань Ичжэнь свистнул и поднял прямую руку на уровень глаз. Под последний удар колокола сокол вернулся на его запястье. Он сел резче, чем обычно, его когти пробили лёгкие кожаные наручи и впились в кожу Цюань Ичжэня. Больно. Если бы Цюань Ичжэнь всё ещё был жив, его рука начала бы кровоточить. Его Императорское Величество торжественно сделал глоток вина и опустился на трон. Неожиданно он смягчил величественный взгляд и вздохнул. Теперь он стал более похож на простого странствующего монаха, которым предстал перед Цюань Ичжэнем в их первую встречу. Даже его неловкая улыбка вернулась. — Я подумал, что у вас уже есть всё, чего бы вы желали, и ни один мой дар не покажется вам значительным, — сказал Его Императорское Величество, зажав пальцами переносицу, — но в итоге устроил переполох. — Вы не виноваты, — подал голос одноглазый. Его Императорское Величество тут же переключил внимание на него. — Благодарю. Но всё же я мог бы… Цюань Ичжэнь понял, что ему не обязательно что-то отвечать, и снова провернулся к шисюну. — Шисюн, в моём народе отдать кому-то свою ловчую птицу считалось проявлением глубоко уважения, любви и верности, — Цюань Ичжэнь погладил лапы птицы, которая всё ещё казалась немного взволнованной, — я знаю, ты никогда не охотился с соколом, но он — единственное, что я могу считать по-настоящему своим. — Ичжэнь, это… Цюань Ичжэнь кивнул: — Да, мой прах. Он поднял локоть, чтобы пересадить сокола на плечо шисюна, но внезапно его рука перестала слушаться. В теле возникла пульсирующая боль, будто он хотел оторвать себе конечность. К горлу подкатил из ниоткуда взявшийся панический страх. — Ичжэнь, не надо, — в голосе шисюна звучала тревога. — Я должен! Цюань Ичжэнь рассердился на себя. Ему было немного жаль расставаться с соколом — это правда. Но он не мог позволить своему взбесившемуся призрачному телу испортить подарок шисюну. Цюань Ичжэнь сжал зубы, с усилием распрямляя руку. Чем дальше сокол отдалялся от него, тем сильнее невидимый кинжал ударял ему в живот, будто разрубая некую невидимую связь. Рука Цюань Ичжэня дрожа поравнялась с наплечником шисюна. Сокол нехотя перебрался с его запястья. Страх, переходящий в первобытный ужас, достиг своего пика. И внезапно это закончилось. Тело вернулось под контроль разума. Дрожь ушла. Только боль никуда не делась, продолжая ныть где-то в животе. — Ичжэнь, это был большой риск, — тихо сказал шисюн. Обмакнув пот со лба рукавом, Цюань Ичжэнь удивлённо посмотрел на него. — Почему, шисюн? — Я прожил с призраками несколько сотен лет, — шисюн осторожно покосился в сторону трона, — прах можно оставить где угодно, запечатать, заворожить, даже отдать на кому-то хранение, но связь с ним не нарушается, пока он цел. Подарить его значит отделить от себя часть души, хранящейся в нём. Это не может пройти безболезненно. Это опасно. Цюань Ичжэнь не успел ничего ответить, даже толком осознать услышанное. — Это правда? — Его Императорское Величество обратился к одноглазому. Он говорил едва слышно, как и шисюн, но они с одноглазым сидели слишком близко, чтобы слух Цюань Ичжэня не различал их слова среди праздничного шума. — Не стоит об этом беспокоиться, — голос одноглазого звучал так, будто эта тему ему совсем не по душе. — Зачем ты подвергал себя такой опасности? Тогда я едва знал тебя. Мне была неведома ценность этой вещи. Если бы ты подождал хотя бы до открытия горы Тунлу... Хватит. Цюань Ичжэнь не хотел больше находиться рядом с троном. Он был рад, что шисюн теперь пользуется уважением на Небесах и сидит по левую руку от Императора. Но они не могли даже спокойно поговорить. — Ичжэнь, — шисюн зажал в ладонях его лицо и повернул к себе, будто желая отвлечь от Его Императорского Величества и одноглазого, — спасибо. Шисюн поцеловал его. По залу прокатилось многочисленное «ох». Шисюн не любил проявлять чувства на публике. Он обычно останавливал Цюань Ичжэня, если тот пытался обнять его у всех на виду и одёргивал при попытке заговорить с ним о чём-то откровенном вне стен их покоев. Теперь Цюань Ичжэнь понимал его чувства. Ему не хотелось, чтобы кто-то смотрел на них. Особенно одноглазый. Он притянул шисюна ближе и сложил крылья впереди себя. Судя по звуку бьющейся посуды, его перья что-то смахнули со стола, но ему было всё равно. Когда они разомкнули губы, даже в тени крыльев Цюань Ичжэнь мог разглядеть горящие ярко-красным щёки шисюна. Шисюн нервно осмотрелся и, заметив, что крылья скрыли их от посторонних глаз, облегчённо вздохнул. — Тебе лучше? — спросил он. — М? Цюань Ичжэнь моргнул. Когда его боль успела уйти? Шисюн улыбнулся, прочитав ответ в его удивлённых глазах: — Я подумал, что часть твоей души, которая теперь слилась с моей, поможет тебе восстановиться. Извини, что это получилось так неожиданно. Цюань Ичжэнь замотал головой. Не важно, как, когда и где шисюн целовал его. Он никогда не станет жаловаться на это. Никогда. Распахнув завесу из крыльев, он убрал их покоиться за спину. Окружающие всё ещё шептались о них. «Как после всего случившегося они могут быть вместе?» — с недоумением жестикулировал Пэй Мин. Линвэнь не обращала на него внимания и вяло ковыряла блюдо перед ней. Один из богов в доспехах закатил глаза, что вывело из себя его соседа. Они начали без умолку ругаться друг с другом. Отдельные фразы их перебранки достигали трона. Эту картину Цюань Ичжэнь наблюдал не раз, хотя едва ли мог вспомнить, кто эти двое и почему он так часто встречал их. «Это же немыслимо — пожелать кому-то смерти у всех на глазах и спустя три сотни лет целовать его», — не унимался Пэй Мин. Соседи разом повернулись к нему и прижали пальцы к губам, испуганно поглядывая в сторону Цюань Ичжэня. Но Цюань Ичжэня не волновало, что говорит Пэй Мин. По правде, он и сам не мог поверить, что они с шисюном вместе. Праздник продолжался как обычно. Слуги убрали разбитые тарелки, наполнили вином пустые чашки, принесли новые блюда. Зал наполнился ароматом шипящей в масле свинины и томящихся на горячей глиняной посуде овощей. Не торопясь пробуя свою еду, шисюн расспрашивал о соколиной охоте и размышлял, куда они с Цюань Ичжэнем могли бы пойти, чтобы разлетать птицу. Ему пока не удалось придумать для неё подходящее имя, но он обещал выбрать самое красивое, которое только придёт на ум. Цюань Ичжэнь слушал его речь, словно музыку, изредка отправляя в рот куски вкуснейшего мяса из тарелки. Но вдруг... Одноглазый подарил Его Королевскому Величеству свой прах. Он тоже испытывал боль. Остаток вечера Цюань Ичжэнь с нетерпением ожидал, когда наконец объявят окончание банкета. — Ичжэнь, тебя что-то беспокоит? Они шли во дворец шисюна по белому мосту, освещаемые луной и тусклыми фонарями. Под ними раскинулось большое озеро с лотосами, в котором плавали сонные карпы. Цюань Ичжэнь молча держался за шисюном и без особого интереса осматривал виды новой Небесной столицы, утопленный в каком-то вязком чувстве. Казалось, оно заполняет его лёгкие, делая каждый вдох труднее. Призракам вовсе не нужно было дышать, но он не видел другого способа излить это из своей груди. — Шисюн, ты ведь служил одноглазому, когда он подарил Его Императорскому Величеству свой прах? — спросил Цюань Ичжэнь после долгой тишины, прерываемой лишь стуком их сапог. Шисюн остановился и удивлённо повернулся к нему: — Почему ты спрашиваешь? — Ты так же целовал его? Цюань Ичжэню не нравилось, как звучат эти слова. Он жалел, что произнёс их. Шисюн растерянно моргнул и рассмеялся: — Мой поцелуй помог тебе, потому что ты отдал прах мне. Даже если бы я решил поцеловать Чэнчжу, чтобы облегчить его боль, это бы не сработало. — Всё равно вы были с ним… — Цюань Ичжэнь не знал, как это сказать, — в постели. Повисло молчание. — Так ты знаешь. Проплывавшие облака на миг скрыли диск луны, и глаза шисюна потонули в тени. Цюань Ичжэнь машинально подался вперёд, чтобы разглядеть сложное выражение у того на лице, и в этот момент почувствовал, как шисюн взял его за руку, мягко потянув вперёд. Пройдя мост, они свернули на более тёмную и незаметную мощёную дорожку под естественной аркой из невысоких деревьев. Цюань Ичжэнь не мог больше видеть покрытые облаками скалы и огни дворцов, но ему было приятно ощущать, как немного влажные листья касаются его лица. Шисюн сказал, что через этот небольшой сад можно было выйти прямо к его дворцу, минуя многочисленные лестницы и фонтанные площади. Они действительно вскоре прошли вдоль утопающей в зелени стены, поднялись по широкой парадной лестнице, и попали в один из внутренних каменных дворов. Немногочисленные слуги, занятые своими вечерними обязанностями, приветствовали шисюна почтительным поклоном, пока он вёл Цюань Ичжэня по дворам и коридорам к своим покоям. Войдя в спальню, шисюн закрыл створки двери и вздохнул. Сокол слетел с его плеча, сделал два круга по комнате и устроился на подставке для меча, как на присаде. Цюань Ичжэнь стоял посреди комнаты, впившись взглядом в спину шисюна, пока тот не отнял ладони от резного дерева и не пригласил его сесть на кровать. — Ичжэнь, — шисюн опустился рядом и сжал его руки в своих, — я понимаю твои чувства, но между нами с Чэнчжу не было того, что могло тебе представиться. Чэнчжу был и остаётся предан Его Императорскому Величеству. Я, — он сделал паузу, — тогда я думал, что нашей с тобой связи больше нет, и мне нечего терять. Но сейчас я с тобой. Тебе нет нужды беспокоиться о том, что давно в прошлом. — Я не беспокоюсь о прошлом, — возразил Цюань Ичжэнь, — я беспокоюсь о тебе. — Обо мне? — такого ответа шисюн явно не ожидал. — Да. Ты никогда не даёшь мне лечь на себя и всё делаешь сам. Может, с ним тебе было лучше, чем со мной? Шисюн крепче сжал его руки и вздохнул: — Ичжэнь, поверить не могу, ты переживаешь из-за мысли, что не так хорош в постели, как он? — Да. Разве не потому ты не доверяешь мне, шисюн? — Нет! Это не соревнование, чья стрела попадёт точнее, — отчего-то шисюн замялся и начал заново, — я имею в виду, быть искусным в таких вещах не значит стать желанным. Даже если бы мне казалось, что ты уступаешь ему, я всё равно предпочёл бы спать с тобой. Потому что люблю тебя. Цюань Ичжэнь разинул рот, не веря, что слышит это. — Разве я держал это в тайне от тебя? — смущённый его реакцией, шисюн разжал пальцы, позволяя рукам Цюань Ичжэня соскользнуть ему на колени. — Ты никогда этого не говорил. Шисюн любит его! — Это очень сильные слова. Повторяемые изо дня в день, они теряют ценность. Разве ты не чувствуешь, что значишь для меня? В голосе шисюна чувствовался лёгкий укор, но Цюань Ичжэнь был слишком счастлив, чтобы реагировать на это. То, что давило ему на грудь ушло, исчезло, растворилось. Внутри остался лишь свет и три заветных слова. Шисюн так и не дождался его ответа. — В этом весь ты, Цюань Ичжэнь. Цюань Ичжэнь не ожидал, что они будут заниматься этим. После торжественных мероприятий на Небесах шисюн всегда был уставшим и просто держал его за руку, лёжа рядом, пока он засыпал. Но сейчас шисюн откинулся на кровать, утянул Цюань Ичжэня за собой и залез рукой под ворот одежд. У Цюань Ичжэня была чувствительная шея. От прикосновений шисюна к тонкой коже по его спине пошла горячая волна. Крылья распахнулись и задрожали в такт лёгким ласкам. Шисюн любил его крылья. Любовался ими. Ему нравилось смотреть, как перья покачиваются, когда Цюань Ичжэнь получает удовольствие. Ему нравилось гладить пух у лопаток и возбуждать Цюань Ичжэня сильнее. От одного воспоминания об этом сердце, беззвучно отдыхавшее в груди, начинало биться. Шисюн раздвинул ткань на вороте Цюань Ичжэня и обхватил ртом напряжённую мышцу, идущую к ключице. Цюань Ичжэнь чувствовал его влажные губы и горячий язык на своей шее и звучно выдохнул, стоило шисюну прикусить кожу. Он таял от этих ощущений, терял голову, но когда пальцы шисюна скользнули ниже, к завязкам на его одеждах, поймал их и прижал к своей груди. — Шисюн, я хочу тебя. Могу я? Шисюн замер, его прикрытые глаза распахнулись. Он сглотнул и отвёл взгляд в сторону. Цюань Ичжэнь наклонился ниже, к самому уху шисюна и тихо спросил ещё раз: — Можем мы остаться так, шисюн? Позволишь? Цюань Ичжэнь был слишком близко и видел лишь размытую щёку шисюна, зато чувствовал аромат его любимого масла. Цюань Ичжэнь не был силён в парфюмерии и не мог определить, что входило в состав. Поэтому представлял себе прогулку по садам клана весенним утром, когда вокруг цвели разные деревья и кустарники, и их запахи смешивал и разбавлял дождь. Цюань Ичжэнь наклонился ещё ниже, к самому изгибу шеи шисюна и медленно вдохнул. Его дыхание, похоже, вывело шисюна из оцепенения, он мягко отстранил лицо Цюань Ичжэня и, глядя ему в глаза, медленно кивнул. Цюань Ичжэнь был рад, что на банкеты шисюну не нужно было надевать полный доспех, иначе они провозились бы с одеждами до глубокой ночи. Шисюн давно не стеснялся ни своей наготы, ни желания, но Цюань Ичжэнь мог видеть скованность его движений. У него самого сердце бешено забилось при мысли о том, что он собирается сейчас делать. Оставив только украшение для волос и серьги, шисюн медленно сел на кровать, по одной подтянул к себе ноги и полностью лёг на подушки, — Ичжэнь, там, — он указал на стеллаж, где хранилось масло. Цюань Ичжэнь только закончил распутывать завязки на своих нижних одеждах, и тонкие штаны наконец соскользнули на пол. Раздеваясь, он крутился из стороны сторону и вертел крыльями, поэтому пояс, наручи, обувь, верхняя накидка и халаты образовали вокруг него беспорядочное кольцо. Шисюн всегда складывал его вещи аккуратно, когда помогал ему снимать каждую часть одежды. Цюань Ичжэнь же просто сгрёб всё за ширму, взял масло там, куда указывал шисюн, и подошёл к кровати. Когда Цюань Ичжэнь навис над ним, шисюн закрыл глаза. От волнения, от желания сосредоточиться на ощущениях или от чего-то ещё — Цюань Ичжэнь не знал, но он чувствовал, что должен подарить шисюну глубокий, нежный поцелуй. Кожа Цюань Ичжэня была чуть холоднее, чем у живого человека, и шисюн вздрогнул, когда Цюань Ичжэнь прижался к нему. Цюань Ичжэнь не переживал. Он знал, что это приятно. Шисюн сам об этом говорил в те моменты, когда они лежали в объятиях друг друга после проведённой вместе ночи. Цюань Ичжэнь огладил его бок подушечками пальцев, поймал руку, ёрзавшую по простыни в тщетных попытках найти удобное положение, завёл её за голову и прислонился к его губам. Они оба затаили дыхание, и поцелуй получился слишком медленным, даже робким, но наполненным чувством. Цюань Ичжэнь знал, как плохо будет, если тело шисюна останется таким же скованным, и, разорвав поцелуй, сел на колени, взяв чувствительную плоть шисюна в руку. — Шисюн, я сделаю тебе хорошо, — он налил немного масла в ладонь и провёл по ней вниз и вверх, стараясь не дёргать слишком сильно. — К чему эти фразы, Ичжэнь? — шисюн покраснел и недовольно посмотрел на него. Вопреки словам, его плоть в руке Цюань Ичжэня дрогнула и стала твёрже. — Потому что это правда. Я хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Если ты не расслабишься, будет больно, — закончил Цюань Ичжэнь фразой, которую слышал много ночей подряд, пока не научился сам управлять своим телом. Шисюн не решился больше ничего сказать, настолько густо покраснев, что его щёки сливались с шёлковой подушкой. Он прикрыл рот ладонью и повернул голову влево, явно стесняясь встретиться глазами с Цюань Ичжэнем. Цюань Ичжэнь не понимал, почему шисюн считал его взгляд «слишком пронзительным», «таким внимательным, что мурашки бегут по коже». Он смотрел на того, кого любил с детства и искал несколько сотен лет. Он смотрел на того, ради кого прыгнул в огонь, благодаря кому переродился призраком. Шисюн пытался объяснить ему, описать свои ощущения, но Цюань Ичжэнь не мог смотреть по-другому. Даже если бы захотел, просто не знал как. Он не мог подавить свои чувства. Шисюн вздрогнул всем телом и неразборчиво что-то промычал, стоило Цюань Ичжэню погладить его ещё раз. Наверное, пальцы Цюань Ичжэня сжали его слишком сильно, или Цюань Ичжэнь случайно задел головку, из которой уже выступила прозрачная капля жидкости. Цюань Ичжэнь легко провёл по всей длине ладонью и убрал руку, чтобы наклониться к груди шисюна и поцеловать каждый сосок. Это была первая их ночь, когда Цюань Ичжэнь мог дотянуться сюда, почувствовать под пальцами быстрое биение сердца. Он провёл по бугоркам пресса намасленной рукой и оставил на коже шисюна блестящие следы. Шисюн реагировал на ласки тихими мычащими звуками. Его мышцы на ощупь казались мягкими и расслабленными, и Цюань Ичжэнь решил, что уже можно. Шисюн сам раздвинул ноги, стоило Цюань Ичжэню положить ладонь на внутреннюю часть его бедра. Он немного сместился вверх и уткнулся носом в подушки, скрывая лицо. — Шисюн? Цюань Ичжэнь не услышал ответа, потому смазал себя маслом, опёрся на руки и толкнулся внутрь. Цюань Ичжэню нравилось чувствовать шисюна внутри. Он был готов терпеть незначительную тянущую боль вначале, чтобы потом рваные движения выводили его на вершины блаженства. Но ощущать, как мышцы сжимаются вокруг него было божественно приятно. Цюань Ичжэнь не встретил сильного сопротивления, и начал двигаться сразу, как только поудобнее устроил ноги шисюна на своих бёдрах. Шисюн затих, казалось, даже перестал дышать. Блестящая жидкость стекла ему живот, подрагивающий от движений Цюань Ичжэня. Цюань Ичжэню становилось всё сложнее сдерживать себя. Мышцы шисюна позволяли ему толкаться глубже и теснее обхватывали его, если он задерживался внутри. Его бёдра подались вперёд так сильно, что по кровати прошла вибрация. — Ах, — шисюн выдохнул и схватил Цюань Ичжэня за запястье. Ему пришлось опереться на локоть и подать плечи вперёд. — Ичжэнь, ты слишком увлекаешься. Не будь так резок. Шисюну было больно. Цюань Ичжэнь заметил, как часто шисюн задышал, стараясь компенсировать нехватку воздуха за всё это время. — Шисюн, не прячься. Я не смогу найти приятную тебе точку, если не буду видеть твоё лицо. Шисюн ответил после нескольких глубоких вдохов: — Хорошо, Ичжэнь. На его лбу, всё таком же красном, выступил пот. Цюань Ичжэнь смахнул губами каплю между бровей шисюна и снова уложил его на кровать. На этот раз он ловил каждое подрагивание ресниц, каждое непроизвольное движение блестящих от слюны губ. Ему пришлось поднять бёдра шисюна и привстать, чтобы наконец услышать эти мычащие звуки — стоны удовольствия. — Я люблю, тебя, Инь Юй, — прошептал Цюань Ичжэнь. Глаза шисюна на мгновение распахнулись, и в ту же секунду он плотно сжал веки и содрогнулся всем телом. Его протяжный стон разнёсся по спальне. Часть белой жидкости попала на Цюань Ичжэня, не прекращающего поддерживать удовольствие шисюна, пока волна полностью не сойдёт. Шисюн кончил, даже не притрагиваясь к себе. Цюань Ичжэнь испытал что-то, даже более приятное, чем пик наслаждения. Ему казалось, что вся его жизнь стоила этого момента. Если когда-то его чувства к шисюну были недостаточно сильны, сейчас они стали ещё крепче. — Не останавливайся, Ичжэнь, — голос шисюна казался слабым, но, всё ещё дрожа, он смог дотянуться до хвостика Цюань Ичжэня и нежно взъерошить его волосы. Цюань Ичжэнь постарался подарить ему самую светлую и искреннюю улыбку, на которую способен. Цюань Ичжэню не потребовалось много времени. Энергия ян уже вибрировала в нём, как натянутая струна. Всего несколько толчков в полностью расслабленные мышцы, и он излился в шисюна. Горячая волна была долгой, она несколько раз проходила по телу и возвращалась снова. Цюань Ичжэню хотелось поскорее заключить шисюна в объятия, поэтому он поторопился лечь рядом, и его семя испачкало шисюну ногу и попало на простыню. Всё ещё твёрдый, со стучащим сердцем и сбившимся дыханием он упал на подушки и встретил полный нежности взгляд шисюна. Их лица внезапно оказались совсем рядом и губы встретились. Цюань Ичжэнь не ожидал, что шисюн его поцелует. Но он закрыл глаза и позволил себе растворится в плавном скольжении языков друг по другу. В полутьме комнаты можно было различить небольшую свечку на столе у окна и два горящих жёлтым глаза сокола. Шисюн встал сменить постель и плеснул воду из кувшина на полотенце, чтобы стереть пот, семя и масло со своего тела, затем протянул второе Цюань Ичжэню. Цюань Ичжэнь никогда не беспокоился из-за беспорядка, предпочитая заниматься этим всем утром, но не стал мешать. Сделав всё, что считает нужным, шисюн вновь пригласил Цюань Ичжэня на кровать, однако сам сел на её край лицом к стене и заговорил, глядя куда-то перед собой. — Ичжэнь, я действительно избегал оказываться под тобой. Но не потому, что не желал этого. Я боялся, что меня одолеют воспоминания о Призрачном Городе, и это испортит нам ночь. — Значит, со мной тебе было лучше? — Цюань Ичжэнь поднял голову и просиял. Шисюн рассмеялся: — Ты всё ещё волнуешься из-за этого? После того, как мы…. — Да, — ответил Цюань Ичжэнь со всей серьёзностью. Шисюн развернулся к нему, поджав под себя ноги. Их глаза встретились. — Цюань Ичжэнь, я люблю тебя. Я благодарен Небесам за возможность быть с тобой, спать с тобой. Никто не сможет сделать меня счастливым кроме тебя. Если люди назвали ту волну во время занятий любовью пиком наслаждения, должно быть, им никогда не говорили таких слов. Крылья Цюань Ичжэня засветились, и их золотое сияние отражалось в глазах шисюна, не отрываясь смотрящих на него. Лёжа на кровати, Цюань Ичжэнь мог охватить шисюна одним взглядом, от поджатых пальцев ног до почти выпавшей серёжки из уха и съехавшего украшения на волосах. Он мог поклясться, что никогда не видел ничего, более прекрасного. Так и не дождавшись от Цюань Ичжэня ответа, шисюн улыбнулся и лёг рядом на кровать. Нагие и расслабленные, они растянулись на гладких щёлковых простынях и слушали тихий шелест листьев за окном. Атмосфера после занятий любовью всегда действовала на Цюань Ичжэня усыпляюще. Он протяжно зевнул, поленившись прикрыть рот рукой. — Ичжэнь, — шисюн повернул к нему голову, явно заметив, что его клонит в сон, — я придумал имя для сокола. Может, завтра утром сходим на охоту? — Да! — радостно кивнул Цюань Ичжэнь и снова не удержался от зевка. Шисюн издал короткий смешок и взял его за руку. Цюань Ичжэнь закрыл глаза. Быть может, как и говорил Черновод, одноглазый захочет сразиться с ним. О, Цюань Ичжэнь с большим удовольствием примет этот бой. Может, даже проиграет, если тот воспользуется своими любимыми уловками. Но битву за сердце шисюна он выиграл.