Божья кара

      Дорогой дневник!       Не знаю, зачем я это пишу, но я просто не могу больше терпеть, мне так адски надоели эти цветы и все, что с ними связано.       Опять я запираюсь в лавке на несколько дней, пока эти приступы не пройдут. Казалось бы, я должен уже к ним привыкнуть, за шесть тысяч лет. Однако не привык. И каждый раз, когда что-то меня волнует, эти невыносимые белые растения пытаются меня убить.       Это началось давно, ещё до нашей эры. Когда я увидел Гавриила, приносящего Марии лилию и благую весть, её удивление, испуг и радость заставили меня задуматься: а что вообще такое любовь?       Я решил поспрашивать людей, самых разных, поскольку ответ Гавриила меня не устроил. Все говорили разные вещи — кто-то о детях, кто-то о Боге. И, задумавшись над их ответами, я понял, что это чувство мне не чуждо.       Позже, когда родился малыш Иисус, и мы его впервые увидели, он был милым, но очень слабеньким ребёнком. Никто и не думал, что в пещере может быть так светло и уютно. Кроули тогда чуть не раскрыл свою демоническую сущность: он обжегся, когда взял маленького на руки.       Когда же мы с Кроули ушли, после всего увиденного, лилий, волхвов и рассуждений о любви, я, заглядевшись на него, понял то, о чем мне строго запрещено даже задумываться.       Я люблю его. Как так может быть?! Поняв это, я некоторое время шёл молча, совсем игнорируя все вокруг. Настолько долго, что этому адскому отродью стало интересно, все ли со мной в порядке. И я, как всегда, улыбнулся и сказал "да"       Той светлой зимней ночью, у меня впервые начались эти приступы, не дающие мне дышать. Было болезненно и стыдно пытаться их все откашлять, эти прекрасные, хрупкие и убийственно-белые маки, из которых люди научились делать опиум. Что это вообще значит? Что маки делают у меня в лёгких? За что? Зачем? Я очень хочу знать, но у кого я могу спросить? Прихожу я такой к Гавриилу, спрашиваю: "Блин, брат, помоги советом, пожалуйста, у меня просто прорастает маковый сад в легких, что мне делать?" Это просто нелепо. Настолько нелепо, что хочется рвать на себе волосы.       Про Кроули отдельная статья. Я ужасно боюсь, что он когда-нибудь узнает об этом. Я думал об этом страхе, и так и не понял, откуда он — но меня буквально бросает в дрожь каждый раз, когда я думаю о том, что о моем недуге узнает кто-то, и тем более Кроули.       Мне кажется, он что-то подозревает. Возможно, это просто тревожность, которая рано или поздно убьёт мою физическую оболочку, но он слишком недоверчиво смотрит на меня каждый раз, когда я говорю ему отговорки вроде "простудился" или "ногу потянул". И каждый раз, когда он так на меня смотрит, мне становится так больно, словно меня пытаются задушить. И я его понимаю — я же ангел, я всех пойму и прощу. Мне бы тоже не было приятно, если бы тот, кого ты знаешь всю историю с самого создания вселенной, скрывал бы что-то, и тем более открыто лгал. Но я не могу ему признаться. Эта тайна должна оставаться в пределах моего сознания и тела. Никто не должен знать.       Во время тяжёлых периодов этой болезни я порой творю такое, что сам себя боюсь. Или хочу пожалеть. Не знаю. Я никогда раньше не думал, что могу быть таким жестоким, тем более по отношению к этим ни в чем не провинившимся цветкам. Однако я каждый раз рву их на части и выбрасываю куда подальше, только бы их не видеть, как будто маки — это что-то противное и мерзкое. Жаль их, маленьких. Не знаю, что они забыли в моем теле, но они все равно выросли. Будто дети, выросшие на войне. Такие же хрупкие и белые, как снег.       И да, всегда, когда такое происходит, я начинаю бросаться из крайности в крайность, но ты это и так понял. После моментов, когда я разрушаю все вокруг, избиваю стены, кричу от злости и стыда, я внезапно вижу, что натворил, успокаиваюсь... И плачу, хотя мне и не положено. Надеюсь, наверху об этом никогда никто не узнает. Ангелам плакать нельзя.       В такие моменты я жалею, что не родился человеком. Людям наверняка проще — они не обязаны быть идеальными. Они могут поговорить с теми, кого любят и кому доверяют, открыто, не стесняясь. Я должен все время улыбаться и украшать собой мир, но мне так больно, когда понимаю, что говорю лишь то, что радует других, а не то, что хочу сказать. Странно об этом писать, но меня тяготит моя ангельская сущность.       И снова о Кроули — похоже, он занимает в моей непогрешимой душе важное место. Мне стыдно из-за того, что я скрываю от него свои переживания, хотя он постоянно просит меня о них рассказать. Ещё стыднее то, что он всегда говорит мне обо всём, что его волнует. И, похоже, я единственный, кто видел его слёзы. Я даже не знал, что демоны плачут. Первый раз, когда он плакал от страха, был в шестидесятые — тогда он надоумил Йоко Оно кричать в микрофон, вместо того чтобы петь как человек. Он тогда истерически плакал и смеялся, и это было скорее забавно. Во второй раз это было грустно, когда-то в нулевых. Виноват был я. Мы оба изрядно выпили и он в который раз просил рассказать, почему я так переживаю и почему так себя веду. Я настолько сильно боюсь вылезти из-под панциря безмятежной улыбки, поэтому сказал, что всё хорошо, зная, что Кроули видит ложь. Тогда он действительно вышел из себя, поначалу просто кричал обо всём, что обо мне думает. Но потом успокоился, замолчал, сел рядом и просто начал лить слезы мне на плечо. Я — божий посланник, и я понимаю его страдания. Я знаю, что я — причина мучений того, кого я так тайно и больно люблю. Я постоянно осуждаю себя за это, но всё равно, всё равно — я не могу быть с ним до конца честным.       Я не знаю что делать, дорогой мой дневник. Мне совестно от того, что я лгу ему, этому демону, который из всего мира доверяет только мне. Я чувствую, что скоро мой недуг всё же раскроется, и всё развалится, как карточный домик. Я устал постоянно бояться и что-то скрывать, но что я ещё могу сделать?!