Перечная мята

В тот год лето не желало сдавать своих позиций, оно жадно купалось в пшеничных полях, наполняло воздух сладковатым запахом гречихи и отражалось в брызгах речных капель полноводной Луары, что вилась словно девичья лента по Франции. Я часто дышал и оглядывался, путь был уже знаком для меня, пыльная дорога среди яблоневого сада, меж которых запутался ветер, яблоки, запыленные и оттого кажущиеся какими-то сероватым висели на ветках, клоня их к земле усыпанной полусгнившими плодами над которыми с шумом гудели осы. В тот миг я испытал то самое умиротворение, спокойствие, столь не свойственное мальчишке 15 лет, в чьих жилах должна была течь горячая кровь взывающая к путешествиям и авантюрам, я дышал полной грудью, распахнув глаза, ветер словно верный пес облизывал мое лицо, играл с волосами, а рядом сидела мать, в белом платье, придерживая соломенную шляпу и тихо смеялась, прикрывая узкой ладошкой рот. Ее темные волосы, тяжелыми кудрями ложись на ее плечи, слегка широковатые, а оттого всегда скрытые полупрозрачными вуалями, она была красива, как и большинство парижских дам, утонченных и грациозных. Изредка я оглядывался на кучера, широкая, массивная спина в льняной рубахе, шляпа отбрасывающая тень на полноватое, круглое лицо, раскрасневшееся от жары и мозолистые руки, сжимающие поводья, темная, обгорелая кожа. Я практически не помню его, матери нравилась его добродушность, он словно большой пес, пугал лишь видом, скромно улыбался своей хозяйке, снимая пред ней шляпу, выпрямляясь и стараясь подобрать пузо, которое обтягивала грубая ткань одежды. Сладковатый запах яблок стал сильнее, ветер приносил его шлейф, словно напоминал, что скоро на поля обрушатся дожди, что будут нещадно молотить по земле, а Луара поднимется, выйдет из берегов и разольется, затапливая дороги и мелкие деревушки цыган, что словно речные крысу будут спешить укрыться в городах, чтобы переждать непогоду. Я помню как пытался дотянуться до яблони, что раскинула свои ветви над дорогой, задевал кончиками пальцев и жадно вслушивался как гудение становиться громче, осы шумели потревоженные падающими яблоками, что ударяясь о гниль внизу, разбрызгивали сок. А ведь скоро, воровато оглядываясь я буду спешить в сад с другими учениками, срывая остатки яблок, прятать их в карманах форменных шорт и бежать подальше, на окраину крикетного поля, жадно вгрызаясь в спелые бока. Когда наша повозка остановилась, я замечтавшись соскользнул с сидения и упал рядом с матерью, которая охая поймала меня, ее рот растянулся в улыбке, глаза блестели не хуже солнца и лишь я знаю, как тяжело ей далось это лето напоенное жгучим ароматом трав. Знаю, что вечером она будет рассматривать отблески вечерней тьмы, рассекаемой фонарями, в бокале ее любимого сухого вина и покачиваться на качелях сделанных еще нашим отцом для меня. Отец умер сухим, летним вечером, цикады уже замолкли, слабые отголоски вечерней прохлады тихо подкрадывались в сад, мама посапывала в беседке утомленная днем, когда отец просто свалился, сначала на колени, а потом картинно раскинув руки упал на коротко стриженную траву. Его лицо было искаженно судорогой, я рассматривал его с высокого дуба, сидя на ветке, словно птица и не сразу ринулся к нему, все это было похоже на сон, хотя как по мне он все еще длиться, на протяжении всех этих лет. Я не проронил ни единой слезинки, стоя у гроба, прижимаясь к боку матери будто ребенок, придерживая ее за талию. Я помню как женщины жалостливо смотрели на меня, помню тяжелые ладони мужчин, ободряюще сжимающих мои плечи и помню лицо матери скрытое тонкой, черной вуалью и не помню ее слез, лишь прижатый к губам кружевной платок, словно она пытаясь скрыться от неприятного запаха. Я любил своего отца, он мало походил на взрослого, порой любил прятаться среди раскидистых кустов пахучего жасмина и пугать мать, выскакивая с взъерошенными волосами. Он делился со мной своими сокровенными секретами, когда мы сидели у высокого дуба в нашем саду, не смеялся над моей жестяной коробкой с сокровищами - несколькими речными камушками, ярко зелеными, почти прозрачными, перышками, фотокарточкой родителей и парой старых монеток. Обычные детские безделушки, но для меня это были драгоценности, которые я ревностно охранял, словно пес. Когда его не стало, я подолгу рассматривал черно-белое фото, водил по лицу отца и ощущал пустоту внутри, словно во мне не осталось ничего, все выскребли, оставив лишь каркас, только заплакать я так и не смог. То лето навсегда осталось со мной, я слишком хорошо помнил взгляд отца устремленный в небо, он смотрел на него последний раз, безмолвно и грустно, умирая на скрипучем гравии сада. Школа стала для меня спасением, частная, только для мальчиков, она была чем-то вроде крепости, в ней можно было укрыться, забыть обо всем и носиться по зеленым полям, срывать спелые яблоки и сливы, жадно вдыхать запах мела и отполированного дерева, писать индийскими чернилами, вчитываться в книги, при тусклом свете свечей и подолгу не спать, ворочаясь в кровати. Я так и не попробовал яблок, дожди начались почти с самого начала сентября, тяжелые капли лупили по земле, превращая ее в жижу, мешающуюся с яблочной и сливовой гнилью, мы припав к окнам смотрели как старый садовник, отфыркиваясь от дождя собирает едва сохранившиеся фрукты в корзину, чтобы сварить джем, который мы намазывали тонким слоем на хлеб, пытаясь растянуть удовольствие. Иногда мне удавалось проскользнуть на кухню. Жаннет, пышнотелая кухарка, всегда слишком ревностно охраняла свои владения, иногда кто-то из младших получал крупным половником по лбу, за то что пытался стянуть еду из горячих кастрюль. Но каждый четверг, кухарка уезжала, собирала небольшую корзинку, куталась в шаль и отправлялась в город, чтобы пополнить запасы вместе с садовником. Я пробирался на кухню, воровато оглядывался и топал к большому шкафу, рядом с которым сушеными букетами висели травы, прихватывал веточки перечной мяты и сбегал под покровом темноты обратно в спальню. На занятиях я растирал листики мяты меж пальцев, ставил локоть на стол и прижимал ладонь к лицу, с жадностью вдыхал горьковатый запах, напоминавший мне лето и отца. Я кутался в удушливый зной жары, ветер щекотал мои волосы и я рассматривал в окно унылый пейзаж, который наполнялся красками с каждым вздохом. Поднимали головы взволнованные колокольчики, принимаясь перешептываться со своими соседями васильками и только розы, презрительно отвернувшись тянули свои бархатные лепестки к солнцу, жадно ловя золотистые лучики, что скакали по зелени как лесные зайцы. Лето невозможно не любить, даже самый заядлый циник, что любит нежится под теплым одеялом зимой, высунет голову под палящее солнце, вздохнет терпкий запах и неприметно заворчит о духоте, но в душе он будет жарко дышать пряными травами, спелыми сливами и колосящимися початками кукурузы. Именно той осенью, после жаркого лета к нам пришел наш новый professeur de français.